По Мотиву Зелёной Книги

Грохот разнёс в пух и прах тишину, его отвратительный запах отразился в носу, пропитал тело, выжжег изнутри. Так же, как и кровь, хлещущая с чужой раны бесконечным потоком.

Сэм падал, он проваливался куда-то глубоко под землю. Он терялся, глядел в не менее растерянные глаза Дина, которого покачивало из стороны в сторону. Он вяло усмехался, а огонёк в тёмных зрачках плавно угасал, оставляя лишь пустоту. С этой пустотой Сэм больше не встретится, ведь веки дрогнут, закроются. Но страх, с головой затапливающий его, будет пожирать часами напролёт. Его будет трясти в больнице. На руках всё ещё останется чужая кровь. Коридоры будут смываться воедино, а грохот всё ещё будет стоять в ушах.

И с этим грохотом спустя год Сэм проснётся на незнакомой ему кровати.

На часах время показывало семь двадцать утра. Они и так раздражали Сэма всю ночь своим слишком громким тиканьем, а сейчас и вовсе раздробили осиное гнездо из головной боли. Особенно, когда затрещали, зазвенели, подсказывая, что пора вставать.

Сэм потёр лицо и резкими движениями перешёл на глаза, надавливая на них, пытаясь распространить боль куда угодно, лишь бы не на голову, лишь бы не туда, где она набатом пульсировала, как голодное на плоть Винчестера животное. Лишь бы она дала ему хоть малейшую передышку. Таблетки не помогали, никакие обезболивающие не работали, давно уже не работали. Организм тупо перестроился ещё во времена работы в ФБР, поборов воздействие любых медицинских препаратов на себя.

Глухо выругавшись под нос, Винчестер поднялся с кровати и на ватных конечностях прошёл к ванной. Хватаясь за косяки, углы, он шагнул под ледяной душ, что оглушил его на мгновение. Водные потоки обрушились на него, пропитали ткани одежды, которую Сэм, пока приходил в себя - медленно, постепенно - начал осторожно отдирать от себя, как вторую шкуру. Он делал всё с закрытыми глазами, сцепив зубы. Ему было паршиво. Но от этого паршивого чувства ему стоило избавиться - хотя бы к тому моменту, как нужно будет выйти наружу. К Габриэлю.

Глаза распахнулись. Сэм стоял по пояс раздетый, дрожащий и жалкий. Он не хотел смотреть на себя в зеркало, потому отвернулся и глядел куда угодно, но не в отражение собственных глаз. Винчестер чувствовал стыд перед самим собой и перед своей фигурой, отражающейся в расположенном напротив душевой зеркале.

Знал бы тот он, которым был с десяток лет назад, во что превратится - послал бы того, кто ему сказал бы про это.

Дерьмо.

Полное дерьмо.

Вырубив воду, Сэм вышагнул за пределы душевой и швырнул мокрую футболку прямо на пол. Ему было плевать, забудет ли он при выходе из номера о ней или же вспомнит. Он хотел лишь побыстрее избавиться от одежды, от собственных мыслей, ото сна. От всего.

Наскоро вытершись полотенцем, Сэм вошёл в комнату. Сумка, наполовину забитая вещами, казалась бездонной. Он рылся в ней, перебирая мятые футболки и свитера, ища ту самую, фланелевую рубашку. Наконец, его пальцы наткнулись на знакомую, грубую ткань. Изношенная и потёртая, она пахла затхлостью. Сэм расстегнул все пуговицы и накинул рубашку на плечи, после чего выпрямился в спине, удовлетворённо выдыхая.

Застегнув пояс на старых джинсах, Винчестер спустился взглядом вниз и проверил самый их низ - тот, что был разорван им ещё давно. Пара скрепок давно уже открепилась от ткани, и Сэм взял себе на заметку попросить дежурного за стойкой одолжить ему степлер. Он видел его там. Но, главное, чтобы не заметили его за этим делом остальные - особенно, Габриэль и Бальтазар с Анной.

Почему они?

Потому что Сэм не хотел позориться перед людьми, которые бы с ужасом отнеслись к тому, что было абсолютной нормой для него в детстве.

Одёрнув ткань на джинсах, Сэм подхватил с тумбочки телефон и сунул его себе в карман.

И направился к выходу.

Он не знал, чего точно хотел. В голове блуждали мысли, среди которых одни говорили о том, что стоило пойти развеяться на улице, вторые - что стоило пойти посидеть у выхода, подождать Новака. А третьи так и вовсе подсказывали постучать в дверь номера Гейба и просто потратить остатки времени на болтовню с ним.

Закрыв за собой дверь маленького номера, Сэм остановился на пороге и засмотрелся на находящуюся прямо перед ним другую дверь, ведущую в другой номер, почти что идентичный к его.

Он потоптался на месте.

Ну глупо это выглядело бы. А если Сэм вообще разбудит Гейба? А если тот не впустит его? Тогда он будет чувствовать себя глупо. А глупым быть не хотелось. Но отмахнувшись от мыслей, он шагнул в сторону двери под номером «16».

Рука замерла в нескольких сантиметрах от поверхности. А когда Сэм постучал – то внутри всё закрутилось от нетерпения, или просто желания, чтобы ему открыли быстрее. Отступив на шаг, он замер, ожидая ответа. Ссутулился. Нахмурился. Он не знал, как объяснить свой приход Габриэлю.

Но, кажись, ему и не нужно было волноваться так, как он внезапно разволновался.

Ему просто никто не ответил.

Сэм стоял посреди длинного коридора в полном одиночестве и ждал, когда же дверь распахнётся и его глазам предстанет фигура с карими глазами. И она выслушает его, так, как не выслушает никто.

Сэм стоял на месте. Перед глазами стоял Дин. И холод бродил по ногам. И холод сковал его изнутри.

- Помощь нужна?

Винчестер отмер. Развернувшись в сторону голоса, он обнаружил засунувшего в карманы руки Бальтазара, что с лёгкой усмешкой на лице взирал на него. Он был уже одет, красиво и элегантно, что придавало ему вычурности. Да ещё и тот приторный французский акцент резал уши.

- Доброе утро, - буркнул Сэм, оглядываясь в поисках возможных путей отхода. - Я... Я шёл прогуляться, хотел удостовериться, что Гейб ещё не проснулся. И, в общем, удостоверился. Да. Так что я пошёл, Бальтазар.

- Во-первых, убери вот это вот «азар», оно не нравится мне. Меня все Бальтом называют, - Бальт... азар дёрнул бровью. - А во-вторых, Габриэль давно уже проснулся.

- То есть, он просто не открыл мне?

- То есть, он свалил либо в бар, либо в кофейню, либо уже побывал и там, и там, и сейчас на улице наслаждается стаканчиком кофе и холодным утренним воздухом.

Сэм удовлетворённо кивнул и расслабился. Кровавые оттенки, застывшие перед глазами, постепенно начали отступать, всё – возвращаться на круги своя.

Значит, теперь нужно было выйти к стойке регистрации, а после – на улицу. Воздух тут, внутри, душил Винчестера, отчего он готов был сделать всё, чтобы сбежать.

- Ясно. Спасибо, Бальт, - автоматически произнёс Сэм и развернулся, чтобы уйти.

Вскоре он спускался на первый этаж с четвёртого и, обхватив руками тёплый стаканчик с кофе из автомата, прошёл к стойке регистрации, где ожидал посетителей полусонный дежурный. Он с прищуром взглянул на Сэма, поставившего стаканчик на столик перед креслом, и кивнул ему в знак приветствия, когда тот подошёл.

На просьбу дать степлер «Артур» даже ничего не сказал – просто протянул вещь, о которой просили, и вернулся за своё кресло к ноутбуку с поставленным на паузу фильмом.

- По-твоему, мы не можем дать тебе денег на новые джинсы?

Сэм проигнорировал выпад Анны, которую увидел сразу же, как только зашёл сюда.

С силой стиснув две основы, Сэм скрепил степлером шов внизу джинс и, удовлетворённый, выпрямился. После чего подхватил стаканчик с кофе и осушил его до дна. Анна с неким осуждением продолжала смотреть на него, явно желая что-то добавить, но в то же время из чистой и практически отсутствующей у неё вежливости молчала.

- Габриэль на улице? - спросил он, поднимаясь на ноги.

- Да. И ты можешь...

- Нет, не могу, - отрезал Сэм, чувствуя себя маленьким капризным ребёнком. - Это мои джинсы и тронуть никому их я не позволю. Так что, прошу прощения, но мне пора.

Анна недовольно прицокнула языком. Это были чисто её проблемы, которые никаким образом не относились к Сэму. Потому он просто развернулся и, вернув степлер назад, оказался на улице.

Людей ещё было немного, но они начинали мельтешить перед глазами. И среди всей этой толпы взгляд сразу же зацепился за небольшую фигуру, стоящую поодаль ото всех и сунувшую себе в рот продолговатую сигарету.

Чёрная кожаная куртка, накинутая на его плечи, отлично подчёркивала всю хмурость образа Габриэля сейчас, и Сэм, подходя к нему, не удержался от собственного оценивающего взгляда, скользнувшего сверху вниз по нему.

- Куришь? - спросил Новак, стоило Сэму оказаться в паре метров от него.

- Я за здоровый образ жизни, - отрезал Сэм. - И тебе советую.

- Меня такое не устраивает, потому что я всё ещё люблю, любил и буду любить блинчики с кленовым сиропом, сладкое и изредка – сигареты, - хмыкнул Новак в ответ, после чего добавил: - Я ждал тебя, Сэмм-о. Так и знал, что в это время ты выйдешь.

Когда Винчестер вопросительно взглянул на него, Гейб отмахнулся.

- Ты почти всё время встаёшь в семь.

- В семь тридцать, - исправил его Сэм. - Это мой режим. И он мне подсказывает, что... - он опустил взгляд на наручные часы, - Что нам надо выезжать через полчаса.

- Не надо.

- Прошу прощения?

- Не проси, не прощу, - нараспев произнёс Габриэль, усмехнувшись во все тридцать два зуба. Но стоило ему вновь вобрать в себя полупрозрачный дымок от сигареты, как его лицо приобрело оттенки самозабвенного удовольствия. - Я сейчас хочу прогуляться кое-куда. А после уже поедем.

- Куда?

- Поедем?

- Прогуляемся, - Сэм дёрнул бровью.

Подобно ему, Габриэль также вскинул брови.

- А ты мне тут зачем?

И продолжил, как ни в чём не бывало, всасывать дым с сигареты. Отряхнув пепел, он нагло усмехнулся, заметив раздражение на лице Винчестера, после чего резко потушил её о стоящую рядом мусорку.

Горький, отвратительный на запах дым начал постепенно рассеиваться, превращаться в шлейф, врезающийся в них двоих и в их одежду. Отвратительная дрянь, если быть честным.

- Куда мы направляемся? - вырвав себя из краткой мысли, вновь поинтересовался Сэм.

- Тут недалеко, - повёл плечами Новак. - Идём.

Сэму его настрой не очень понравился – он был каким-то до странного отчуждённым. И пускай его взгляд был твёрдым, решительным, каждое движение казалось больше автоматическим, нежели обдуманным. Габриэль явно не хотел никуда идти и Сэм не понимал его такого большого желания делать то, что он не хотел.

Он шёл ровно за ним в том знойном неприятном молчании. В один момент они оказались у дороги, светофоры со всех сторон горели красным светом, а Габриэль бездумно шагал вперёд. Винчестер рванул вперёд и толкнул Гейба на себя, отчего тот навалился на него. И под громкий вой гудка машина пронеслась прямо в том месте, куда Новак просто не успел ступить благодаря Сэму. И Винчестер оторопело замер, опуская взгляд на прижавшегося спиной к нему Габриэля.

- Да что с тобой такое? - вырвалось у него. - Что сегодня с тобой такое?

Габриэль рвано вдыхал и выдыхал. Он не двигался долгие пару секунд, после чего плавно отстранился и на вспыхнувший зелёный свет светофора ступил на пешеходный переход.

Ответил Сэму он лишь спустя минут пять, пока они брели по постепенно заполняющейся улице. И то, говорил он нехотя, склонив низко голову и уткнувшись взглядом в землю.

- В этом городе я когда-то играл.

Сэм поспешил за ним, начиная идти нога в ногу.

- И в этом городе я выступал довольно часто, практически всегда возвращался. Выступления не окупались, что Бальт, что Анна злились, у нас почти ничего не выходило. И музыка у меня была такая, что многим она могла просто не нравиться. Она была, как тот нескладный подросток – жёсткой, режущей по ушам, - Гейб развёл руками, кривясь, словно ему только что собственные слова причинили боль. Сэм его не перебивал. - Ну, и в общем, я выступал тут один раз и на последнем выступлении ко мне подошёл один из слушателей. Тот, кого я изначально не заметил. Человек, на которого раньше равнялся. Да. Кстати, чаще всего его роль в моей жизни исполняет виолончель Анны.

Сэм слушал, пытаясь быстро приходить к правильным выводам, но всё равно не мог уверенно сложить дважды два.

Виолончель.

Он помнил, как на первом выступлении пианино будто сражалось на мечах с Анной и её инструментом в руках. Она играла, а Гейб пытался её перебить, придушить, и лишь после длительной паузы в минуту она слилась с Гейбом и стала единой с ним. Эту историю Сэм запомнил едва ли не лучше, чем остальные выступления, и, пока думал об этом, начинал понимать, почему так было тогда.

- И кем был этот человек? - тихо продолжил допытываться Сэм.

- Неважно, - вдруг отрезал Гейб. После – смягчился: - Просто он был важен для меня. И он подошёл, сказал, что моя музыка – ужасна. Она режет, а не играет, она по сравнению со многими произведениями слишком громкая, шумная, неприятная. И это довольно сильно подкосило меня, - Габриэль кривовато усмехнулся, после чего повернулся к Сэму, скорее всего ради того, чтобы увидеть его лицо. - А вчера ещё я узнал, что тот зал, в котором я тогда выступал...

- Из-за него, значит, ты не писал ничего четыре года? - перебил его Сэм.

Гейб проигнорировал его слова.

- ...Всё ещё есть, - и затих.

Под действием молчания Сэм остановился. Он быстро обернулся, убедился, что людей вокруг нет, и вновь взглянул на Гейба.

Новак хотел, чтобы Сэм ему помог, потому и разрешил сопровождать его. Но сам Винчестер не совсем понимал, что подразумевалось под этим «помочь».

- Ты хочешь, чтобы я пошёл туда с тобой? - если в этом и заключалась помощь, то тут Сэм мог ещё что-то сделать.

- Я не знаю, - Гейб потёр шею и с силой зажмурился. - Наверное. Да.

- Ты уверен, что хочешь идти туда?

- Нет! - воскликнул Гейб, поднимая взгляд. На его лице виднелось отчаяние. - Но я знаю, что мне нужно посетить это место. До того, как я уеду, понимаешь?

- Тогда пошли.

Сэм не знал зачем – но он сжал плечо Гейба и пошёл с ним вперёд, даже не зная, куда. Новак позже его направлял, кивая то в ту сторону, то в ту. Ветер зарывался в его пряди волос, солнце, стоило ему осветить чужое лицо, лучом врезалось в ранее незамеченную Сэмом скрепку на брови Габриэля. Тот надел пирсинг, чего практически никогда не делал.

Может, хотел вспомнить прошлое окончательно? Вернуться к нему?

А, может, на него повлиял их недавний разговор о его старой музыке?

Спустя несколько поворотов Сэма уже не нужно было вести. Он с удивлением начал узнавать местность.

Старые дома возвышались над ним, окружали со всех сторон. Дорога делилась на две части – для велосипедистов и для пешеходов. Тишина этого места была очень знакома Сэму, и она всегда царила в этих местах с утра и по ночам. Ни одной живой души. Только он и... Марево из прошлого.

Джесс.

Она перед его глазами неслась куда-то вперёд, вложив свою ладонь в его, и говорила о прошедшем выступлении. Говорила, что музыка была чарующей, хотя тогда Сэм не замечал ничего, кроме неё. Она улыбалась и практически висела на нём, когда они оба, в стельку пьяные, шли домой. Сэм не гордился той ночью, но сейчас невольно улыбнулся её воспоминаниям.

Но улыбка довольно быстро дрогнула и растворилась.

Выходит, в день, когда для Сэма по кирпичикам строился новый мир и новая жизнь, для Габриэля она на четыре года разрушалась.

- Ты тут был? - окликнул его Гейб, и Сэм рассеянно кивнул.

- Да, с... Джесс. Я рассказывал тебе. На твоём выступлении, - он повернулся к Гейбу и развёл руками. - На этом выступлении.

- На моём последнем, - медленно, но с расстановкой подытожил Гейб. Видно было, что он озадачен. Но попытки скрыть это не прошли мимо и вскоре он уже выглядел как обычно – с ухмылкой, спокойным взглядом и конфетой за щекой. Лишь слишком чеканные движения выдавали его с головой. - Выходит, для тебя и твоей девушки это было первое выступление со мной, а для меня – последнее моё. Иронично.

Сэм отчего-то даже не задался вопросом откуда Гейб знал, что Джессика была ему девушкой, а не подругой, ведь никогда этого не упоминал.

- Гейб, - Сэм вдруг остановил Новака и тот оглянулся. Его взгляд впился в перехватившую его руку чужую. - Я не знаю того человека и не знаю, что он значил для тебя. Но ты должен понимать, что тот, кто разрушил твоё вдохновение, твою музыку и желание работать – полный мудак. Не его дело то, что ты творишь. Людям нравилось. Я помню аплодисменты, восторг остальных, я помню, Гейб. А сейчас, когда ты стал ещё более популярным...

- Благодаря своей новой музыке, заметь.

- Да плевать! Они примут тебя с любой музыкой! Разве не ты говорил, что главное в творчестве – это история, которая там хранится?

- Я не так говорил.

- Та без разницы! - воскликнул Сэм. - Я не помню музыку, что ты играл, но, послушай, я знаю, что она была хороша. Я никогда не ходил на выступления музыкантов до того, а в тот вечер я сам повёл Джесс. Я знал, что ты круто исполняешь. О тебе много говорили. И сейчас ты невероятно играешь, но, Гейб, если тебе больше по душе то, что ты играл раньше – то дерзай!

Новак неопределённо качнул головой и осторожно выпутался из хватки Сэма. Его плечи вяло опустились вниз, и он поправил выбивающиеся пряди волос и побрёл дальше.

Новак не сказал ни слова. Просто шёл, огибая деревья, дома и стоящие машины. Кажись, слова Сэма подействовали на него – по крайней мере, Гейб теперь не выглядел таким напряжённым, каким был раньше.

- Я уже толком и не вспомню, что играл, - вдруг добавил он, замедляя шаг. Сэм поднял голову вверх и уставился на большое широкое здание перед ними. - Особенно – тут. Но почему-то я не хочу быть один в этом месте. Так что... Пойдёшь со мной? Туда?

Сэм кратко кивнул, рассматривая старые побитые окна, стены с облупившейся краской, парочку граффити с надписями «FREEDOM» и «ЭТОТ ГОРОД БУДЕТ НАШ».

Это помещение было заброшенным, что сразу же бросалось на глаза.

- Почему не Бальтазар или Анна?

Гейб прошёл вперёд и под противный скрип приоткрыл одну из двух дверей. Внутри было довольно темно, хотя стены уже окрашивались лучами утреннего солнца.

- Потому что я не хочу, чтобы они видели меня тем, кем я не являюсь, - когда Новак наконец ответил, Сэм пошёл за ним.

- Кем именно?

- Не будь глупцом, Винчестер. Мне всё тебе рассасывать?

- Мне интересно.

«Слабым» – было очевидно, но так и не прозвучало в ответ. И никто не настаивал на этом. Просто хотелось, чтобы Габриэль произнёс это вслух.

Сэм придержал дверь и позволил Новаку проскользнуть внутрь. На них двоих навалился тяжёлый воздух, наседающий на них в виде густой пыли. Её большие клубки стелились под ногами вместе с грязью, сливались с тем неухоженным видом этого места. А когда Габриэль случайно провёл рукой по стене – сразу же в отвращении вытер её о штанину, не заботясь о чистоте тканей.

- Подумать только, - молвил он, - что это место когда-то было таким... важным для меня.

Сэм сунул руку в карман и сразу же нащупал твёрдую поверхность ожидающего нужного момента пистолета. Но пальцы скользнули дальше, к задним карманам, и практически сразу же наткнулись на фонарик. Не штаны, а хранилище нужных вещей.

Вспыхнул свет, Гейб прищурился, с вопросом в глазах уставившись на Сэма. Тот отвечать не планировал, просто отвёл свет фонаря от чужого лица и направил его в другую сторону. Чуть поодаль виднелись забитые и забытые всеми окна, по полу стелились разбитые стёкла, но остался стоять на месте стол для человека, что на входе принимал бы билеты. Он словно ждал своего времени – которого уже не будет.

Люстр больше над головами не висело. А на стенах, даже внутри, красовались всё те же граффити: яркие и тусклые, старые и нарисованные отнюдь недавно.

- Я тут раньше выступал со своей музыкой. Личной, - словно не веря, проговорил Гейб.

А ведь действительно – не верилось, что тут когда-то встречали гостей, музыкантов и актёров. Теперь это место превратилось в заброшку, никому не нужную и сохранившуюся лишь в памяти тех, кто тут когда-то собирался.

Габриэль, теперь без отвращения скользя рукой по стене, шёл вперёд, распахивая старые двери. Паутина сыпалась на голову, пару раз Сэм и вовсе собрал её своей головой. В таких моментах высоким быть было вовсе не круто – особенно, когда эту паутину Сэм продолжал чувствовать на себе ещё добрые пару часов.

Новак остановился на пороге большой залы. Он послал в сторону Сэма быстрый взгляд, после чего протянул руку и собрал остатки паутины с его плеча. Сэм ничего не сказал, и они просто замяли этот момент. Сейчас было не до того.

- Ты посмотри... А ведь всё же осталось на своих местах, - Гейб отвернулся, и его голос эхом отразился от стен. - Но время тут всё потрепало знатно. Прикинь, через пару веков это могут считать исторической нетронутой достопримечательностью двадцать первого века.

Сэм фыркнул и поставил фонарик на одно из кресел.

- Скорее, через пару тысячелетий. И то, если за всё это время тут ничего не разграбят, что вряд ли.

Гейб его проигнорировал.

- Ты видишь его? - спросил он. Молчание затянулось, Гейб практически не дышал, глядя прямо перед собой. Сэм проследил за его взглядом и уставился на сцену в метрах двадцати от них. - Оно осталось тут... - Новак рвано выдохнул. Он явно не хотел ничего объяснять, но со рта вырвалось: - Пианино, на котором я играл раз тысячу... - и продолжилось резким восклицанием, заставившим Сэма вздрогнуть: - Твою мать, а!

Сэм не знал, что чувствовал Новак, пока нёсся к покрытой пылью, грязью, краской и всем прочим сцене. Возможно, что-то смешаное со старым, давно уже позабытым гневом... или страхом... и шоком. По крайней мере, так бы чувствовал себя на его месте Сэм.

По крайней мере, так чувствовал себя Сэм сейчас.

Дежавю охватило его изнутри, пока взгляд рыскал по залу. Выстроившиеся в один ряд кресла словно пытались вернуть былые краски, былое величие этого помещения. Сэм медленно повернул голову и уставился на четвёртый ряд. И всё так же медленно, но уверенно побрёл к нему.

Краем глаза он наблюдал, как Гейб смахнул пыль с поверхности пианино, а после - поднял вверх клап, чтобы лицезреть невидимые Сэму клавиши. Естественно, что-то около грусти пробежало на чужом лице, а пальцы неловко коснулись одной из клавиш. По помещению пробежался приглушённый, сдавленный звук, будто пианино почувствовало невыносимую боль от этого прикосновения - будто было живым. И Гейб одёрнул руку, и быстро опустил клап назад.

И поднял голову.

- Так что? Ты точно был тут с Джессикой?

- Мы сидели тут, - Сэм неразборчиво махнул рукой в сторону кресел, у которых остановился. - Ровно тут, на этом месте. А после я поднялся с него, - он медленно оторвал взгляд от одного из определённых кресел и посмотрел прямо, - подошёл к сцене, - пара шагов – и он оказался прямо у неё, - И отдал тебе букет цветов. Удивительно.

Сэм протянул руку и коснулся края сцены. Довольно быстро сообразил, как на неё подняться и уже через мгновение оказался на ней. 

Зал стал виден со всех ракурсов - как на ладони. Круглый, ранее - действительно красивый, теперь он был лишь воспоминанием, ностальгией для двух человек, что почти что по чистой случайности оказались тут, и по чистой случайности узнали о сходстве собственных воспоминаний.

- Ты скучаешь, значит, - тихо помолвил Гейб. - Ты ужасно скучаешь за ней.

- Конечно скучаю, - выдохнул Сэм, отворачиваясь. - За всеми, кого потеряли, мы так или иначе скучаем. 

Он сунул руки в карманы, потоптался на месте, после чего всё-таки прошёл к пианино. Гейб оказался рядом, когда Сэм приподнял клап и посмотрел на побитые временем и отсутствием должного внимания клавиши. Все они были на месте, отчего казалось, что на них можно ещё играть. Можно протянуть руку и сыграть ту самую забытую Сэмом мелодию, которую играл когда-то Гейб. Которую тот сейчас так сильно ненавидел, или любил, или всё одновременно.

- Ради Джесс я готов был на всё. По крайней мере, я убеждал себя в этом, - практически шёпотом произнёс Сэм. Его пальцы перескочили на одну из клавиш и надавили на неё - и тот же резкий, неприятный звук резанул по ушам, от которого Сэм поморщился. - И я был уверен, что любил её. А теперь мне кажется, что после всего я лишь цеплялся на неё, как за луч света. И это было эгоистично.

Гейб потянулся к нему и, сжав кисть, рванул руку вверх. И грубая мелодия оборвалась, погружая весь зал в прежнюю тишину. 

Сэм виновато качнул головой, Гейб убрал руку. В молчании они стояли долгие секунды, что для Сэма растянулись в часы - ведь он не знал, зачем рассказывал это. Ему не хотелось сейчас выливать наружу все свои страхи и боли, и то, что практически никому не показывал.

Сомнения.

- Ты был счастлив с ней? - спросил вдруг Новак.

- Да... Да. Она вытащила меня...

- Ты просто так, не потому, что она вытащила тебя, - был счастлив с ней?

Сэм почувствовал себя загнаным в ловушку. Он потерянно взглянул на Гейба, что с едва ощутимым блеском сочувствия, отражающимся под блеском фонарика в глазах, смотрел на него в ответ.

- Да, - пробормотал он. - Думаю, да.

- Значит, запомни это и больше не отвлекайся на какую-то отпетую хрень по типу «а любил ли я её?».

- Не думаю, что сработает, но... Спасибо?

Габриэль лишь отмахнулся от него:

- Когда ещё понадобится тебе психолог, свяжитесь с моим ассистентом, он вам скажет моё свободное время для встреч, - его специально утончённый голосок пронёсся по залу и врезался в уши, отчего Сэм шутливо поморщился, а Гейб - усмехнулся.

А спустя мгновение потянулся вперёд и закрыл клап окончательно.

Разговоров больше не намечалось, да и они оба не тянулись к ним. 

Сэма, конечно, подмывало спросить, задать Габриэлю ещё с десяток личных вопросов, на которые тот вряд ли чётко ответит, но он молчал, заглядывая за объеденный молью занавес. Там осталась только мрачная чёрная стена и парочку побитых подствечников, наверное, уже с век стоящих тут, как украшение.

Отстранившись, Сэм сделал пару шагов назад. Казалось, ещё секунда - и оттуда вынырнут старые, настоящие приведения, далёкие от тех, что были в Скуби Ду. Они понесутся на Сэма и Гейба, желая наказать их за то, что проникли сюда, что потревожили их сон.

Что там писали в интернете? Призраков железо отпугивает? Или серебро? 

Да нет, серебро - это к вервульфам и прочей дряни.

Сэм забегал глазами по помещению в поисках железа, а мысленно посмеялся с самого себя: в детстве он часто увлекался сверхъестественным, изучал его, пытался узнать о нём как можно больше. Отец на то лишь головой качал, а Дин искал с ним эти самые странные истории и каждый раз пытался «выяснить», какая сверхъестественная тварь побывала в том или ином рассказе. Один раз так и вовсе начал полубогов приписывать, по типу скандинавских - таких, как Локи и Одина. И рассказал, что таких нужно приструнивать осиновыми колами.

Но если брать во внимание конкретно эту залу, то из железа тут были только сами подсвечники. а ими против призраков толком и не помахаешь.

Сэм с кривоватой улыбкой отвернулся от занавеса. Его взгляд скользнул назад и улыбка практически сразу же потухла, стоило заметить усевшегося на краю сцены Габриэля, бездумно пялящегося в темноту.

Чувствуя себя неуверенным по отношению к собственным же действиям, Сэм двинулся к Гейбу. Он ощущал себя как на минном поле, и это ощущение знакомым кислотным прикусом растелось во рту – так бывало сотни раз, когда он работал в ФБР и шёл допрашивать свидетелей. Такие люди чертовски ранимые, особенно в подобные моменты.

Потому Винчестер не нашёл варианта лучше, кроме как сесть рядом и, свесив ноги, погрузиться в тишину с головой.

- Я не знаю, зачем пришёл сюда, - когда Гейб заговорил, Сэм сначала даже не услышал его. - Я как в старые воспоминания окунулся, но в то же время - нихрена подобного.

Сэм пытался подобрать подходящие слова, как делал это на работе сотни раз, но вдруг замер.

Теперь он был не на работе. А рядом сидел далеко не свидетель, а человек, парень, который нуждался если не в поддержке, то в разговоре - так точно.

- Тебе нравилось это место раньше? - мягко поинтересовался он.

- Я его обожал. Теперь ненавижу. И зачем пришёл сюда - понятия не имею.

- Гейб, - остудил его пыл Сэм, глядя на него. - Ты пришёл сюда не ради того, чтобы жалеть. Может, ты пришёл, чтобы... Вспомнить?

Гейб одарил его скептическим взглядом, но не перебил. И Сэм продолжил.

- Ты говорил, что именно тут всё закончилось для тебя. Твоя старая музыка и тот «ты», которым был раньше, - он развёл руками. - Отсюда взяты корни той... перестройки, которую ты затеял в себе. Ты, судя по всему, попытался стать лучше в понимании остальных. Я помню, как ты выглядел в своё последнее выступление, пока был тут с Джесс. Ты в этом зале был ярким пятном, к которому притягивались все взгляды. Разноцветная рубашка, пирсинг, разукрашенные в некоторых местах волосы. Всего не вспомню, но это помню отлично. И в этом была твоя удивительность, Гейб. Ты запоминался не только своей музыкой, но и сам - ты лично запоминался, - Габриэль попытался перебить Сэма, но тот вскинул руку и выпередил его: - Кто бы не был тот человек, на которого ты равнялся - он был полнейшим мудаком. Возможно, он смыслил что-то в музыке, но не смыслил конкретно в тебе. В тебе, Гейб.

Сэм замолк, переводя дыхание, и посмотрел на Гейба. Если пару секунд назад тот хотел что-то вставить, то теперь как-то весь поник, стушевался и явно не знал, что сказать. Он молчал и Сэм позволял молчанию растекаться между ними тем самым цветным пятном, которым, на самом деле, был Габриэль. Которым должен был быть, и уверенность в этом всё крепла и крепла внутри Винчестера.

Потому он даже не сопротивлялся, когда Гейб лбом прислонился к его плечу. Он не двигался, равномерно дышал. Он был воплощением спокойствия, но в то же время Сэм отчётливо слышал его волнение и скрытую тревогу.

- Это был мой отец, - голос Гейба дрогнул, раскатился по помещению, заполнил молчание своей громкостью.

Сэм знал, что Гейб имел ввиду, и сцепил до боли зубы, когда тот всё же уточнил:

- На него я равнялся и из-за него отказался от музыки на четыре года.

Сэм повернул голову к Гейбу и, практически не ведая, что творит, зарылся пальцами в мягкие пряди чужих волос. Габриэль словно растаял под его прикосновением, обмяк, напряжение ушло с его плеч и он медленно выдохнул.

- Твой отец был мудаком, - заявил Сэм.

И Габриэль, видимо, согласился с ним.

Время текло в тишине медленно. Сэм прикрыл глаза и больше не смотрел ни на кресла, ни на сцену. Он впитывал в себя эту секунду – миг такого открытого и живого Габриэля. Они оба чувствовали гораздо больше, чем могли показать, и знали: момент разрушать было нельзя. Плевать на то, что нужно было куда-то ехать, успеют ещё.

Им нужно было остаться тут, застыть этим утром, как восковые фигуры. И принять воспоминания, которые шипами впивались в них, кромсали и убивали, как неотъемлемую часть самих себя.