Глава 22
Народный комиссариат Внутренних Дел
Отдел Актов Гражданского
Состояния
НКВД по Лен.области
Бюро АГС Адмиралтейского р-на
18.06.1983гр
Мурзина Екатерина Михайловна
Умер (ла) 05\10\06г (пятого октября две тысячи шестого года).
О чем в книге записей актов гражданского состояния о смерти за 2006г 06 числа октября м-ца произведена соответствующая запись под № 397
Место смерти: }город\селение Санкт-Петербург, район Адмиралтейский
Возраст и причина смерти: 23г. Наркотическое опьянение, вызвавшее последующую смерть.
Печать, подпись дознавателя и следователя. Заверено ЗАГСом. Катя умерла. Настоящая Катя, девочка из параллельного класса Энтони. Эдмунд погладил файлик с распечаткой документа. Их отношения с Сарой всегда строились на взаимном доверии. Он ничего не скрывал от жены, а она от него.
Энтони не мог ему солгать, выдумать какую-то Катю, чтобы их рассорить. Вампир не мог.
— Сара, а куда переехала твоя подружка, эта, Катя вроде? — Эдмунд запер обезьянник и зачем-то пошел к решетчатому окну. Растущая луна смотрела на него с темного неба. Телефон в руке взмок вместе с пальцами. Нарастающая тревога звенела в ушах красно-синими мигалками.
Сара по ту сторону трубки молчала. Молчала и дышала.
— Тоха мне сказал. Сказал, шо она была, сказал, шо она твоя подружка. И ещё сказал, шо мы все коллективно забыли, кароче, шо Катя ваще была.
— Да. Катя была, — сухо ответила Сара. Связь начала барахлить. Эдмунда как к стене гвоздями привинтили. В голосе жены слышалась вина, но он ни в коем случае не пытался ее обвинить!
Он снял фуражку и поправил налезающую на глаза челку. Что-то было не так. Сара не поступила бы подло, не скрыла что-то действительно страшное... Пока Эдмунд торчал в участке, жена занималась дома с дочкой. Могло произойти что угодно.
— Она умерла в дветыща шестом, Сара. Она щас там, с тобой? Я приеду, вызову Ловцов!
— Все в порядке, не нужно. Нет, она не тут, она занята совращением Энтони.
— Она тебе угрожает? Ты знаешь, кто это?
— Она мне не угрожает. У меня два деления на телефоне, я перезвоню, котенок!
Сара перезвонила через пять минут. Эдмунд стоял напротив часов, и каждый удар стрелки наматывал на себя нервы.
— Она вообще никому не угрожает. Катя попросила прикрыть ее, а я согласилась, назвав своей подружкой. Но, видишь, оказывается, мы не проработали сюжетные дыры в нашем сговоре.
— Это не сговор, блин! Это необходимость, так? Я приеду щас! — Эдмунд нахмурил густые рыжие брови. Сферы пропали где-то года четыре назад, если не больше. В какой-то момент Эдмунд просто не нашел их на привычном месте, а, перерыв дом, не обнаружил ни следа. Как бы они сейчас пригодились ему!
— Прости меня, пожалуйста. Я не могу тебе сказать, — голос Сары задрожал. Она расплакалась. — Мне надо держать все под контролем. Если скажу, то станет только хуже. Хуже, понимаешь? Это не телефонный разговор. Если мы вообще об этом заговорим вслух, и ты что-то предпримешь — все кончится очень плохо. Механизм запустился, и мешать ему нельзя, понимаешь?
— Я щас примчу! Не надо! Примчу и мы спокойно всё обсудим! Шо можно, то и обсудим! Не переживай! Никого ещё не убили, по крайней мере — не в мою смену!
— Они попытаются тебя остановить. Ты уверен? Я-то знаю, котенок! Они помешают тебе узнать правду, со мной ничего не случится! Все будет хорошо! Мне просто нельзя говорить, это обычное колдовство! Дождись конца смены, прошу тебя!
— Кто они?! Пусть попробуют меня остановить, я их на такой кукан насажу, шо только зашивать! Еду!
Эдмунд не собирался сдаваться вопреки просьбам любимой жены. Ему не страшны никакие «они», кем бы они ни были! Ласточка кашлянула дымом и с третьего раза завелась. Эдмунд оставил пост на участкового — Сара была в беде.
Псих со справкой, вот, кто он. Эдмунд выпил нужные таблетки в удвоенном количестве. Серая Тойота мчалась по ночному Кривому Камню, собирая днищем все кочки на асфальте.
Эдмунд лихо вырулил, чуть не сбив человека посреди трассы. Дав по тормозам, он отдышался и мельком глянул в зеркало заднего вида: человек все еще стоял там и смотрел на Ласточку. Савин. Эдмунд сразу узнал его лицо по фотороботу из газеты. Жеманный и изящный, как с обложки журнала для девочек-подростков.
— Господи, уйди! — прошептал Эдмунд. Он не стал выходить к нему и снова тронулся с места. Ветер поднялся сильный, практически ураганом закружил около машины, подбрасывая крупные ветки, грязь и мусор. Савин исчез.
Лунный свет ослепил Эдмунда как дневной: луна расширилась и округлилась, становясь полной за считанные секунды. Руль промялся от жара. Пришлось открыть все окна. Подошва поплавилась и прилипла к тапочке — педаль газа нагрелась через ботинок.
Дорога до дома оказалась мучительно долгой. Непривычно долгой. Из-за дыма запотело лобовое стекло.
Подпрыгнув на лежачем полицейском, Тойота оторвалась от земли и свернула в кювет. Савин отпечатался в сознании красным пятном. Бах!
***
Обряд инициации у оборотней происходил чуточку раньше, чем у вампиров. Да и не мудрено: вампиры жили по тысяче лет, а оборотням было отведено всего сто. Им не нужно было пить кровь или драться с сородичами насмерть: они проводили обряд в храме, где собирались все близкие родственники и соседи.
Эдмунд тогда был еще ребенком, шестилетним мальчишкой, который только на словах знал про волков и их культуру. Мама посвящала его осторожно и половину из всего утаивала. Но чем ближе они подходили к широкой мраморной лестнице, тем быстрее накатывало волнение. Белые горшки хранили в себе молоденькие ростки чернобривцев, а сад вокруг храма был усеян астрами и маргаритками.
На обряде сына обязательно присутствовал отец, а на посвящении дочери — мать. Своего отца Эдмунд даже не помнил. Видел на старых фотографиях его улыбающуюся бородатую рожу, темно-рыжие жесткие волосы, которые соломой торчали по сторонам, и пистолет, свободно лежащий в кармане. В коридоре висел его шарф. Мама говорила, что он ждал своего хозяина.
В общине оборотней Эдмунд чувствовал себя лишним. Все тут были какие-то взрослые и слишком серьезные, а он маленький и почти рыдающий. Сегодня десятки мальчиков и девочек тоже пришли в храм Святого Люпуса, чтобы стать настоящими волками. Обряд необходимо было проводить с июля на август, когда солнце светило ярче и жарче всего.
Мама привела Эдмунда в конце июля, как раз в те дни, на которые у него выпадал день рождения. Поначалу это ощущалось настоящим подарком! Мама штурманом продиралась сквозь толпу, волоча Эдмунда за собой, как катер маленькую лодочку.
Очередь к главному залу тянулась от дверей до самой уборной. Родители в основном приводили своих детей в возрасте десяти лет. Главное успеть до пятнадцати, а потом уже либо ты позор семьи, который не знает, что с собой делать, либо образец для подражания.
Отец Эдмунда тоже проходил обряд, его имя записывали в список, его поливали жгучей водой и давали гранатовый сок. А потом настали девяностые. Отец Эдмунда, Ивхирион, превратился в изгоя своей общины. И семьи Эдмунда тоже.
Соседи ядовито перешептывались и кивали. Фыркнув, мама подняла подбородок и ни на минутку не остановилась перед коршунами. Знаменательный день перестал быть подарком для маленького Эдмунда.
— Как две капли воды... — слова оборотнихи сбоку выхлопнули движком жигулей и обдали Эдмунда едким дымом.
Мама поправила большую не по размеру кепку на рыжей голове Эдмунда и легонько провела по спинке своей мягкой рукой:
— Никого не слушай. Ты на него совсем не похож, ты похож только на самого себя, Эдюша.
Лучше не становилось. Со слухами и сплетнями внутри маленького Эдмунда росла ненависть к отцу, родство с ним казалось позорным клеймом, которое стало обременением. Каждая собака во дворе знала о разбоях и похождениях Ивхириона, и каждый считал своим святым долгом упрекнуть Эдмунда в поразительном внешнем сходстве, будто бы он его выбирал.
Он не мог откреститься от родного отца — физически это невозможно, да и в общине никому память не стереть. Плохое будут помнить всегда.
В набитом битком притворе стояла духота: оборотни покупали свечи, дорогие пояса и иконы. Эдмунду достался пояс деда по линии мамы. Носить его каждый день необязательно, даже не нужно, но иметь такой пояс — значит быть настоящим оборотнем, который чтит традиции и свой народ.
Земляные и огненные оборотни-мальчишки стояли в очереди со своими папами. Эдмунд знал почти всех присутствующих — друзья у него были в каждом дворе. Они перебросились приветствиями и взаимно поздравляли друг дружку с праздником обращения.
— А где твой отец? — спросил кто-то.
— Он в морях, не сможет приехать, — радость Эдмунда после вопроса сразу же иссякла. Его спросили по незнанию, не со зла, но отчего-то стало так тошно. Отговорку про отца-моряка он придумал сам, сегодня утром, будто предвещая подобные расспросы. Эдмунд знал, что его отец сидел в тюрьме.
— Долго ему еще плавать?
— Осенью пришвартуется, на первое сентября. Обещал привезти мне рюкзак из Японии и жвачку, — морозился Эдмунд, набрасывая на вымышленного отца новые обязанности. Никто не придет, кроме мамы и бабушки. Они уже готовились к переезду в другой город, поэтому Эдмунд совсем не переживал о сказанном.
Их очередь приближалась. Эдмунд сглотнул, в животе заурчало и закололо. Огромные резные двери с волками по углам отворились, и оттуда вышел старик в рясе. На белом одеянии черным пятном виднелась отметина в виде волчьего следа.
— Не рано ли? — первый вопрос, который задал старик.
— Нет, он у меня уже совсем взрослый, — заверила мама и шагнула вперед, заводя за собой и Эдмунда.
Мама улыбалась и кивала головой, но Эдмунда будто парализовало. Ее цветной платок с птичками раньше всегда веселил, но сейчас птицы грозно смотрели на него. Он не мог сдвинуться с места и подойти ближе, чтобы ему повязали пояс. Да и пояс оказался ему в итоге большим: завязки волочились по полу, когда Эдмунда вели к чану со жгучей водой.
Мама крепко держала его за ладошку и не собиралась отпускать. По лесенке Эдмунд почти не переставлял ноги, а мама поднимала его за подтяжки шорт. Круглые золотые потолки ходили ходуном, и, казалось, что еще мгновение и они рухнут на них с мамой!
По пустому залу прокатилось эхо. По традициям зал заполняли родственники, но Эдмунд с мамой так часто переезжали, что родственники не могли добраться сюда всей толпой.
Эдмунд наклонился к воде. Напряженное и суровое лицо смотрело на него из мутного отражения. Мама осторожно сняла кепку и сунула себе в подмышку. Своей рыжей головой Эдмунд загородил огромную хрустальную люстру, и теперь свет ламп обрамлял его уже не такое и суровое лицо.
Ему шесть и скоро он станет настоящим мужчиной.
Старик заговорил на чужом языке и мама поклонилась. Эдмунд решил последовать ее примеру, неуклюже нагнувшись. Это была молитва.
На затылок, сквозь густые волосы полилась жгучая вода. Капли попадали в рот и в нос, несколько закатились к глазам и нижнее веко зазудело. Перец щипал глаза, и не в силах больше сдерживаться, Эдмунд заплакал.
Мама крепче сжала его дрожащую ручку. Парик под ее платком съехал назад, а она так и стояла, склонившись перед старцем. Молитва не заканчивалась, вода все выплескивалась из чана на Эдмунда.
Что-то было не так. В груди защемило, и Эдмунд согнул колени. Мышцы напряглись до предела, голова раскалывалась, как будто внутри нее сидел маленький человечек с кувалдой. Зал потускнел, цветной мамин платок с птичками пожелтел, мир стал серым.
В штанах стало тесно, что-то выросло из его спины! Мама вдруг отпустила руку. Страх внутри хлынул буйной волной. Огонь выбивался из-под сандалий, пробивался сквозь пальцы и вырывался наружу. Огонь был внутри Эдмунда.
Эдмунд хотел оглянуться, но потерял равновесие и встал на четвереньки. Маленькое сердце обуяло пламя. Несмотря на титанические усилия, прозвучал только слабый стон, а вместо слов наружу выкашлялся звериный рык. Ласточки на мамином платке ожили и со свистом взмыли к окну. Пол зашатался.
Голые коленки обросли рыжей шерстью. С носа потекла жгучая вода. Мальчишеские руки скрючились и обратились собачьими лапами. Мама легла рядом и крепко обняла Эдмунда, несмотря на огонь. Он не жалил ее, а трескался над длинным ухом и смешался со всхлипами. Совсем скоро Эдмунду вернулся прежний лик.
— Всё, всё. Ты теперь глава семьи. Самый настоящий оборотень.
Мама гладила его по голове и успокаивала, пока старик не выгнал их из зала. Два волка на длинной фреске: земляной и огненный, провожали его добрыми взглядами.
В следующее полнолуние Эдмунд совсем не мучился. Он стал маминой надеждой и опорой. Стал настоящим взрослым мужчиной в шесть лет. Так повелось с тех пор и продолжалось по сей день.
***
Эдмунд стал не только маминым защитником, но и защитником своей собственной семьи, хранителем домашнего очага. Вместо рук руль обхватывали шерстяные рыжие лапы с черными мозолистыми подушечками. Человеческое сознание сохранилось.
Все это время он сидел в машине и никуда не ехал. Луна вернулась к своему прежнему облику и полумесяцем освещала извилистую дорогу в сопку. Если тот, кто мог помешать Эдмунду доехать до Сары это Савин, то, во-первых — он не помешал, а во-вторых — вряд ли помешает в будущем.
На асфальте Эдмунд с трудом различил какую-то надпись цветными мелками — желтыми и белыми. В свете фар они были почти единым пятном.
«Котик, не бросай машину! А то ее увезут на штрафстоянку!J»
Почерк был определенно Сарин, да и котиком, кроме нее, Эдмунда никто не называл. Послание было адресовано ему и никому больше — оно находилось прямиком перед носом Ласточки! Уловки Савина? В любом случае, ни Сара, ни Савин не причинят ему зла.
При мыслях о заботе жены Эдмунд завилял хвостом, который провалился в одну из штанин. Для удобства пришлось вытащить его наружу, приспуская белье. Хорошо, что фуражка не сгорела. Государственное имущество надо беречь!
Рядом со знаком ограничения скорости стояли два огнетушителя. Ими Эдмунд дотушил Ласточку. Бедная страдальческая машина грустно трясла дворниками, которые от жара подплавились и склеились друг с другом. Кто-то подстелил ему соломку. Он склонялся к мнению, что вряд ли это сделал Савин.
Волк едва ли помещался в салоне, и Эдмунд решил переждать и обратиться обратно в человека. Лапы не попадали по педалям. Сиденья прогорели до самого основания, зеркала закоптились, но Тойота уверенно тронулась вперед.
«Ты у меня самый лучший», — следующая надпись.
«Впереди гаишники голодные! Придумай что-нибудь!» — другая, примерно через километр.
Наполовину волчий мозг отказывался думать в принципе, он цеплялся за летящих на ослепительный прожектор фар бабочек и жуков. В голове царили пустота и спокойствие... Пакет прошелестел! Пакет! Пакет! Эдмунд высунул морду в окно и сморщил нос. В этот раз пакет не представлял никакой угрозы. В этот раз!
В кустах действительно прятались гаишники. Предупреждающих посланий от жены не было, Эдмунд практически полностью стал человеком, когда черно-белый жезл завлекающе махнул к злосчастным кустам. Сотрудники с удивлением рассматривали погорелую Ласточку.
— Разрешите обратиться, коллега, — начал гаишник.
— Я уже обратился, спасибо, — Эдмунд на автопилоте начал искать документы и страховку на машину. Паспорт слегка обуглился, но был целым, остальное практически не пострадало.
Он предчувствовал их вопросы: рваная полицейская форма, дымящийся автомобиль. От синего пиджака на нем остались лишь красные погоны и металлический жетон с жар-птицей. Тело пережило мучительную трансформацию из человека в волка и обратно за короткий срок.
Организм не был готов к такой резкой перестройке костей и мышц. Нижние конечности и вовсе парализовало. Обычно это проходило к следующему утру. Эдмунда словно растянули как резинку и попытались втолкнуть в маленькую коробочку.
Волк часто оставался голодным, Эдмунд редко превращался полностью, основную часть полнолуния он спал в беспамятстве, а потом просто вытрухал шерсть с кровати. Эдмунд провел языком по ряду верхних зубов, проверяя, остались ли там клыки:
— Погорел чё-то, пацаны, там с движком, наверное, чё случилось. Завтра на сто поеду, кароче, проверюсь.
— Огнетушитель хоть был?
— И аптечка была, братва, всё было! Сгорело! Куплю новое, тока штраф не выписывайте!
— Какой штраф, хвостатый, ехай домой.
Эдмунд поехал. А когда дотронулся до головы, обнаружил там пару волчих ушей.
Любимая
Я открыла ворота, заезжай
01:30
Сара отправила сообщение, когда он практически подъехал к коттеджному поселку.