Глава 8
— Ты это, кофе принёс? — Эдмунд осветил фонарем пустующий театр и затравленно обернулся на Энтони. Вампир подслеп от яркой вспышки и споткнулся о затоптанный пыльный ковер.
Проморгавшись от белых мошек в глазах, Энтони зашипел:
— Твою мат... ематику! Аккуратнее с фонарем! И так не вижу нихрена! Принес-принес! Оплата потом!
— И чё мы тут забыли? У меня с этим вашим театром скоро это, начнется. Ку-ку, понял? Интерьер поменяли зачем-то, тока хуже сделали, блин. Им бы дизайнера, а это всё, и денег где-то добыть на ремонты, билеты дорогие, а по факту чё? «Алло, мы ищем таланты*».
— Да вот хер его знает! Но чуйка! Ты знаешь, что моя чуйка меня никогда не подводит! Может быть, Никита тут и спрятал мои трусы! Не в общагу же ему тащить мой Кляйвин Кель!
В театр их пустили без особых проблем, никто и не спрашивал, зачем поздним вечером двум мужикам шастать по полупустому залу. Пока в аптеках дрались за антисептик, тут дезинфекция производилась из бутылки с водкой, зря вампир переживал о каких-то масках и вакцинах. Но желания сходить на сам спектакль не появилось.
«Хтонический бред» — вот как Энтони назвал картины и фигуры на стенах здания. Глаза. Картины были усеяны глазами и улыбками, разъедавшими затылки и спины проходивших мимо. Вампир ощущал их взгляды на позвонках, под коркой мозга. Глаза забирались во всевозможные отверстия и шарились внутри.
От знакомых мурашек стало не по себе:
— Убей, но не вкуриваю я все это исхуйство, истерическое достояние планеты. Сплошная херомантия. Вот, к примеру, вылеплю завтра из глины или того же гипса какую-то белиберду, закопаю во дворе около мусорки, а через пятьдесят или сто лет это откопают обратно и назовут великолепием двадцать первого века? Херня, скажут, что шиз местный закладки прятал и забудут.
Товарищи вроде пришли в театр, а бродили по квартире какого-то знатного бандита: мебель усеяна золотым обрамлением, красные обои, картина «Шишки на мишках», бюсты Ленина, Македонского и Есенина на одной полке.
— Как вы вообще нашли эту Катю?! Она же явно не соответствует Сариным требованиям! Вы проверяли ее? Давали тесты? Ты пробивал ее по базам?! — Энтони гортанно сглотнул. Лампочки так и не загорелись, переключатель щелкал, но без толку.
— Это, кароче, какая-то старая Сарина знакомая, они то ли учились вместе, то ли чё, в общем, ей нужна была работа, Кате этой, и типа, Сара предложила ей Славика со школы встречать. Всё равно щас трудно с этим, проверять эти прививки, блин, справки просить, дипломы смотреть. Лучше уж это, кто-то знакомый, да? Чем с улицы тётка, мало ли чё захочет из дома вытащить. Типа.
— Сарина знакомая, понятно... Понятно. Понятно, что ничего, нахрен, не понятно! Она же... — Энтони не успел закончить, как Эдмунд остановил его, оттянув за карман.
— Это... Тох, тут вчера стояла инсталляция с фокусником... А теперь, это, нету её...
Эдмунд вильнул лучом от фонарика на место около концертного зала. Ковер там слегка вздернулся и помялся, а две темные дорожки взъерошенных ворсинок вели на паркет.
— Убрали, — Энтони поближе наклонился к ковру. — Или спиздили. Камер нет, охранник еле-еле душа в теле, соблазнов много. Подростки сейчас все в дом себе тащат, комнаты украшают, тебе просто повезло, что Мирослава у вас воспитана не как анархист, ей нечему противостоять, вы ей разрешаете баловаться и квартиру разрисовывать. А те, кому не разрешали, могут и статую свистнуть.
А с другой стороны: кому нужен пластиковый манекен какого-то затрапезного фокусника из какого-то глухого театра? Вокруг пучка света столпилась тьма. Она маленькими колючими шариками крутилась около и все никак не могла зайти в желтый яркий круг. Эдмунд направлял свет, и темнота растворялась в лучах дешевой лампочки.
— Ушла она, что ли, твоя инсталляция? Вместе со стендом? — Энтони пригладил бакенбарды.
— Как это, ушла, блин? Подобрала свои пожитки и всё, типа?
На паркете «елочке» под углом просматривались отпечатки от подошвы. Свежие, но не в размер лапе оборотня или вампира. Меньше. У́же. Кто-то с пыльной подошвой туфель сошел с ковра и побрел вниз. Стрелка механических часов скрипнула в последний раз и грустно повисла, указывая на цифру шесть.
Безмолвно товарищи согласовали новый план. Фонарик забарахлил, и они подобрались к скрытой от обычных посетителей лестнице. Фикусы, охранявшие вход, словно прятали кого-то под своими рваными и желтоватыми листьями. Вампир поежился. Мысли перемешались и сдавились прессом в однородную массу.
Театр стал отдельным живым организмом. Косые деревянные ступени из плотного дуба ни разу не скрипнули, когда Энтони сбежал по ним на первый этаж. Свет из заколоченных и погребенных под землей окон сюда не просачивался.
Эдмунд погасил фонарь. Так будет сподручнее, так Энтони быстрее заметит кого-то постороннего в темноте. Сырость. Пахло плесенью и... Так для вампира пахла тревожность: странно и непонятно. Он не смог объяснить товарищу, что конкретно чувствовал. Температура тела поднялась.
Энтони протер лоб салфеткой. Не помогло. Одна из дверей почему-то привлекала его внимание сильнее остальных. Эдмунд шел дальше. И вампиру пора.
— Точно он украл трусы? Не похож на вора, — тихо спросил Эдмунд.
— Не уверен, Багира говорит, я себя накручиваю, потому что мне просто не нравится Никита. Но пока он единственный подозреваемый. Больше не знаю, на кого дело повесить и кому пришить. Обычно мне ее хахали просто не нравятся, а этот прям бесит нахрен!
Энтони заткнулся. Два сердцебиения, прямо над ними. Вампир кивнул, и Эдмунд понял его без слов. Послышались быстрые шаги. Адреналин вбросил в уставшее тело Энтони энергию, и он дернул за ближайшую ручку — ручку высокого советского гардеробного шкафа.
Было бы странно, если бы и его запирали на замок, потому что кроме шкафа у Энтони и Эдмунда путей отступления не имелось. Товарищи как две огромные и ненасытные моли ютились между хлама и пыли. Шаги приближались.
На худое лицо Энтони накинулась пыльная сырая тряпка, а плечики, что висели рядом, чуть не насадили на себя Эдмунда. Эти Ловцы-менты шли практически след в след, и стук подошв звучал в такт маятнику или секундной стрелке, которая загрустила еще на втором этаже вместе с остальным циферблатом.
Горловина черного свитера заглатывала шею Энтони как огромная анаконда, пожирающая мелкую антилопу.
«Вариант такой: кто-то из служителей театра услышал возню, в крысу вызвал наряд. Наряд приехал и пошел по следам, наверняка с ЛУЧами или шокерами, на всякий пожарный. Нас найдут, изобьют, посадят в автозак или бобик, еще раз изобьют для достоверности и повезут в изолятор».
Энтони сглотнул. Он потянул практически святого Эдмунда на преступление! Ловцы увидят вампира и сразу отправят его под купол! А Эдмунд никак не препятствовал выходу вампира из дома... Совесть начала мучить совсем не вовремя, захотелось сдаться раньше времени.
«Хрена с два! У Ловцов вся инфа на нас, никуда не денешься, под пол не провалиться даже, сферы пропали... Эдика снимут с должности, лишат премии... А меня уволят. Да, уволят, точно уволят. И больше никогда никуда не примут. Придется проходить курсы ноготочков и работать в салоне под домом».
Нога Эдмунда оказалась закинута вампиру на бедро. Хрящик в спине хрустнул, и Энтони напрягся, чтобы ненароком не пошевелиться. Волнение пронизывало насквозь как осиновые колы, которых он никогда в жизни не видел и видеть не желал. Пришлось напрячь свою вампирскую чуйку и просунуть длинный нос в щель между створками дверей.
Незнакомцы спускались к ним.
Наконец-то удалось уловить аромат теплого воска и приправы от лапши быстрого приготовления «Гоширак». Все это время воняло лапшой. Гастритный желудок недовольно заурчал. Эдмунд заволновался сильнее и прижался грудью к Энтони. Вампир слышал сопение товарища у себя над ухом и постоянно сбивался, так и не сконцентрировавшись на шагах.
Ловцов-ментов-незнакомцев поубавилось, и шел уже кто-то один. Шебутные сердцебиения клокотали у Энтони в глотке. Капля пота щекотно прокатилась по лбу и застыла на глубоком рубце правого глаза. Волосков там не было, только неровный шрам, разрезающий саму бровь, верхнее и нижнее веко.
Шкаф их долго не укроет, рано или поздно ноги у товарищей совсем занемеют, и они оба выкатятся к этим... Кто это? Энтони окочурится со страху и оставит растерянного Эдмунда на съедение Ловцам.
Энтони не сообразил, как же так произошло! Кто-то неслышно подкрался к шкафу и с невероятным усилием дернул за ручки. Потной щекой Энтони приклеился к прохладному полу и только тогда осознал, что вывалился наружу в известной на весь мир позе: «собака мордой вниз». И без того больные колени горели от ушибов.
Спину прихватило... Нет, это кто-то теплый! Почти сразу же, без сценических арт-хаусных пауз, на Энтони вывалился и Эдмунд. Почему-то вампир всегда воображал, что товарищ намного легче, а его сплющило о холодный бетон в лепешку. Хрящи захрустели. Перспектива быть снизу не радовала.
— Интересно.
Над Эдмундом склонилась Сара. В сиреневой кофте с блестками, в темной фиолетовой юбке, с яркой фиолетовой сумкой. Да, это точно Сара. Она смотрела на него злым и голодным коршуном:
— И как это понимать?
— Мы искали мои трусы. Их украл Никита и спрятал тут, а еще сторож на кладбище сказал, что тут призраки. Кстати, статуя ушла... — Сара косо посмотрела на вампира. Кто-то и когда-то успел включить свет. Починили?
Врать в такой ситуации вообще смысла не имело. Да и что они придумали бы? Восхищались мнимым искусством через букву «х»? Ждали конца спектаклей, чтобы отблагодарить актеров?
— Трусы? — переспросила Сара.
— Мои трусы, — подтвердил Энтони.
— В театре. Трусы твои искали. В шкафу? Вот в этом?
Сара показательно заглянула в шкаф. Конечно, трусов там не было. В момент Эдмунд окоблучился и замолчал, стыдливо перебирая шнурки на кроссовках.
— Мои трусы в театре! Это точно! У нас с ними особая связь! Они меня зовут!
Их с Эдмундом можно было убивать, бальзамировать и выставлять в столице на площадь. Новый музейный экспонат: «Лох длинный и Лох рыжий», а внизу подпись Аниным почерком: «лох не мамонт — не вымрет».
— А ты тут откуда? — вампир перешел в наступление.
— Мы сюда с Аней пришли, она к Никите, а я за компанию, а тут вы... Трусы ищите по чужим шкафам.
— Так они краденые! Поэтому и по чужим! По своим я искал! Их нет! Их украли! Мои дорогие трусы! Пять штук!
— Почему это мой муж вечером, вместо того, чтобы домой ехать, сейчас вот этой всей... Занимается? Сам свои трусы разбросал, сам и ищи! У кого ты их оставил? На сцену кидал в порыве страсти? — под конец Сара рассмеялась, видимо, представив сие действие.
— Потому шо я верный товарищ! И это, мож мы потом дело заведем на Никиту, када это, докажем! И всё! Будет платить! — поздно очухался Эдмунд. Вступать в перебранку с женой он не стал, но зато принял на себя удар, можно сказать, закрыл Энтони своей спиной. Буквально.
***
Музыка в баре заглушала не только чужие голоса, но и собственные мысли. За плотными малиновыми шторами мелькал разноцветный диско-шар. Народ веселился изо всех сил, потому что уже завтра официально во всем крае обещали прикрыть клубы, кружки, театры и торговые центры, и никто не сможет включить им песню: «Трали-Вали, хулахупер, нам с тобою было супер!»
Людская похоть. Чревоугодие. Разврат. И все в одном месте, в одном баре неподалеку от центра. А ведь они все выглядели как приличные люди: студенты, школьники, взрослые рабочие граждане.
— Давай еще разочек, а?
Кто это сказал? Откуда раздавался голос? Напротив сидел старый дед в клетчатой рубашке и серой безрукавке с карманами. Он сжимал и разжимал в ладошке черную икру, ковыряясь в ней, как в песке. Затошнило.
— Сам иди. Я устал. Девки тоже устали пред тобой крутиться, — Вуд опрокинул в себя чекушку, цокнул и снял очки.
— Но мы же уплотили денежек за все! И за девочек! И за то, чтобы тебя на сценочке вином обливали! Под песенку про божка Дениса.
— Дионисом. Он — Дионис. Бог экстаза и вакханалий.
— Я выбрал тебя, потому что из всех них ты самый спокойный! — старик смачно отхлебнул из рога барана коньяк. — А ты себя возомнил каким-то Денисом? Думал, ты скромник!
— Я не спокойный, а измученный тобой же. Нет во мне более того прошлого протеста и злобы, которые ты во мне взрастил. Четвертое столетие проживаю и никак от тебя отделаться не могу, несмысел* проклятый. Вроде договорились, а ты меня сюда потащил. Скоро они Ловцов вызовут, тебя в дурку, а меня в наркологию отправят, и там никакие жертвочки не помогут.
Вуд закатил серебристые глаза. В круглосуточном баре они прожирали деньги вторые сутки. И никто не мог их вытулить. Болели колени, и почему-то Вуд не мог вспомнить, почему.
— Я сделал тебя человечком, помог, оказал пару услужечек, теперь и ты мне услужи! Развлеки меня, покажи мне, как сейчас людишки веселятся! Подлей-ка мне винишка! — Чернобог смеялся, ел, пил, опять ел, и опять пил. Изредка выскакивал из-под шторки и рвался к барной стойке, чтобы показать бармену свои танцы. К счастью, его загоняли обратно, и Вуду не приходилось вставать с нагретого места.
— С коньяком мешать? Ну, как знаешь, Повелитель. Смотри, людской желудок вещь странная, и нам, тварям неземным, совсем чуждо отравление, а вот им... Ничего страшного, пей. На здоровье.
Обглоданный лишь наполовину скелет утки манил к себе запахом приправ. Утка, как и полагается темным гурманам, была нафарширована крольчатиной, а она, в свою очередь, яйцом. Только без иглы, но вкус от этого не менялся.
— Во-от! Другое дельце! — длинная борода Чернобога окуналась во все стаканы на столе, как чайный пакетик. Вуда опять затошнило и он не понимал из-за чего конкретно. Нужно было перетерпеть прихоти Темного Повелителя, показать ему людские развлечения. Перетерпеть.
— Тебе свезло, что ты выбрал меня для попойки, другие бы не согласились, — Вуд глотнул из горла бутылки. Мартини? Они просили все: водку, мартини, виски, колу, сухарики... От Чернобога был только один плюс: богатство. Он жил столько веков, что в какой-то момент тратить стало не на что.
— Согласились бы, согласились. У вас нет выбора, детишки мои! Я вам помог! И теперь вы мои должнички! Разве тебе так мил облик сей? По нраву тебе ходить с таким гнездом на голове? У меня и то волосики темнее, а твои белые совсем! Попроси только, и я сделаю тебя выше, стройнее, сильнее...
— Это неправильно. Каждый из нас обязан сохранить свой первозданный облик... Я подумаю... Но пока точно нет. Не знаю. Я не знаю, — Вуд достал сигарету и зажигалку. Раскумарившись от едкого никотинового дыма, он облокотился о диван. От него настоящего и так ничего не осталось, а Чернобог предлагал еще как-то себя изменить. Многие бы пожелали убрать второй подбородок и лишние складки, сделать талию, вот только Чернобог за все просил свою цену.
И что он закажет на сей раз — не знал никто.
— Ты все думаешь об Александре? Об этом напыщенном вампирчике с бердышом? Он же убил тебя! Разве достоин сейчас такой чести? Ты так много о нем говоришь! Сколько помню о нем сказаний, так ни одного хорошего! Лишь наговорчики и сплетни о его черносердии и тщеславии!
— Он не Александр. Это его внук, продолжение благородного рода Тепловых. Я тебе сотню раз объяснял, что они родственники. Мне, наверное, кармически он достался. За то, что я Александра убил потом.
— Мы его убили, мы! И ты это прекрасно помнишь! — Чернобог чавкал тыквенным супом.
Бедолаги-повара на кухне устали их кормить, а они все заказывали и заказывали. Периодически официант просил оплатить счет, и его опасения были оправданы: вдруг эти два седовласых алкоголика возьмут и свалят? Вуд его не осуждал.
В рот закинулись несколько круглых белых конфет «Донателло». Чернобог расстегнул несколько пуговиц на рубашке:
— Слишком большую жертвочку ты приносишь для своего «То-ши».
Проведя ладонью по щеке, Вуд ущипнул себя за нос. Ловцы ищут чудище, и иногда, к счастью, даже они бывали слишком слепы, чтобы присматриваться к прохожим. Сейчас он не чудище, а собутыльник Чернобога, и если повелителю что-то не понравится, он может превратить его в дворовую собаку.
За шторку заглянул официант с очередным подносом. Принесли суши и роллы.
— Что это за завертончики? — Чернобог протрезвел и потянулся своими заковыристыми ручонками до деликатесов.
— Нелюдь, вон они, слева направо: Сяк-и-маки, Так-и-сяки, Ваши́ми, Саши́ми, Тигири, Спайсы в роллах, Пидо́ри.
— Последнее очень вкусное, это с чем?
— С лососем, луком, огурцом и сыром.
— Как голубцы, понятно...
Чернобогу вообще бесполезно было объяснять любое нововведение после восемнадцатого века. Для него суши — это голубцы, телевизор — это фоторамка с уменьшенными людьми, электронные сигареты — дым от костра в колбе.
С тех пор, как Вуд выпустил Чернобога из замка обратно в цивилизацию, еще ни разу не рассказывал ему про интернет. Интернет являлся худшим существом на земле и это при том, что два уже самых страшных существа транжирили деньги в ресторане.
— Давай девочек позовем... Я им предложу голубцов отведать!
— Видели они уже твои голубцы, угомонись, продувной ветрогон*. Они не рабыни твои, а эскортницы, время вышло, и они уехали домой. Привыкай, город тебе не деревня, а ты не властелин тут, а обыкновенный дед.
— Мы заплатим денежек! У нас много денежек! Скажи им! Скажи им, что я выполню их желаньеце или отправь гонцов за новыми девицами!
Вуд решил до окончания пиршества не надевать очки, так не хотелось смотреть на Чернобога, пускай он лучше остается неясным говорящим пятном. Но все же он протер линзы и сощурился, вновь привыкая к четким контурам. Вбив в поисковой строке нужный запрос, он показал экран Чернобогу.
— Смотри, «по полям, по полям, черный трактор едет к нам, у него в прицепе кто-то песенку поет».
— Чертовщина! Что за зверь такой?! — Чернобог отставил полюбившиеся сяк-и-маки и вцепился в телефон, яростно наблюдая за мультфильмом.
— Если сейчас закончим жрать, то потом другой тебе включу! Сказку хочешь? Так вот, слушай! «В то же время у купца с купчихой подрастал смышленый не по годам сынок Тимо. Свою змею, вопреки запретам, он назвал «Ромашкой», и таскал ее за собой на поля смотреть на бабочек, в лес по грибы, на ярмарку за конфетами.
— Почему они несчастны? – спрашивал Тимо у матери.
— Так надо. Змеи следят за тем, чтобы мы не веселились, а чуть что – сразу кусают, отравляя нас своим ядом. Говорят, нашего колдуна ранит все хорошее и доброе, он питается тенью, сомнениями, ненавистью и злобой...»
— Невмоготу уже про колдуна и реку слушать! Валяй трактор и уходим! — Чернобог доедал сет суши.
Сегодня вечером их очередной счет был оплачен. То, что не съедят они, растащат официанты и хостес: нетронутая еда выходила на несколько десятков тысяч паультов. Вуд потащил Чернобога по дороге в центр. Зажглись фонари, море шумно билось о берег.
Чернобог держался за оранжевый кардиган Вуда, как за спасательный круг. Рукав затрещал, но не оторвался: этот кардиган переживет ядерную бомбу, а уж Чернобога тем более. Теперь ему в пару были красные кеды.
Раньше вот были у него красные кожаные сапоги, так он в них и пьяным по бульвару и раком по баракам, а им хоть бы что! А сейчас делали из чего подошву? Замок через пару дней расходился!
— Я придумал! — просиял Чернобог. — Хочу отдохнуть! И чтобы воздух был свежий! И чтобы...
— Устрою я тебе отдых, в пятизвездочном отеле. Сейчас позвоню местному домовладельцу, она тебе отдых пропишет... — плохо попадая по клавишам, Вуд набрал номер. — Эля, радость моя! Я к тебе привезу клиента! Жди!
Примечания:
«Алло, мы ищем таланты!» — телевизионная музыкальная развлекательная программа в жанре «шоу талантов», выходившая в эфир в 1969—1972 годах.
Несмысел – глупец.
Продувной ветрогон – гулящий человек.