15 глава
Снаружи ночь казалась спокойной и аккуратной. Мягкий свет уличных фонарей ложился на асфальт ровно, как по линейке, ветер не трогал кроны подстриженных деревьев, а небо, затянутое лёгкой дымкой, будто удерживало дыхание. Всё замерло. Как будто даже город боялся пошевелиться.
Но внутри — в чужой, безжизненной квартире — происходило нечто совсем иное.
Там, где обычно царил порядок, стерильность и холод мраморных поверхностей, теперь была жизнь — хрупкая, болезненная, упрямая. Она пряталась в пересохших губах, в тяжёлом дыхании, в дрожащих пальцах. В кашле, в котором было столько боли, сколько не должен чувствовать ни один подросток.
А ещё — в заботе. Нежданной, неловкой, но настоящей.
Ынсо сидела рядом с Чонгуком, прислушиваясь не столько к его дыханию, сколько к тишине между вдохами. Сердце билось странно — слишком быстро, слишком громко. Но не от страха. От чувства, которое сложно было назвать. Это не была жалость. И не влюблённость. Это было... присутствие. Живое, настоящее, невозможное.
Он — с температурой, с кожей, горящей под ладонью, — казался ей в этот момент таким уязвимым, что вся окружающая роскошь превращалась в бессмысленный декор. Мебель, картины, хромированные поверхности, тишина — всё это лишь подчеркивало, насколько один он был в этом огромном пространстве.
Она вернулась с кухни через пару минут — с миской холодной воды, смоченным полотенцем и стаканом воды, в который добавила полтаблетки жаропонижающего найденного в её сумке. К счастью, она всегда носила что-то на всякий случай. Всегда готовая, всегда собранная — особенно когда речь шла о других.
Он всё ещё лежал на диване, прикрыв глаза. Щёки пылали, губы потрескались, грудь под футболкой вздымалась неровно — дыхание было хриплым, будто в лёгких скопился дым. Он кашлянул, сдавленно, уткнувшись в плечо, и едва не застонал от боли.
— Эй... — Ынсо опустилась рядом, осторожно проведя прохладной тканью по его лбу. — Тсс, не говори. Просто лежи. Я здесь.
Он открыл глаза — в них не было ни вызова, ни надменности, только горячечная растерянность. Как будто он никак не мог поверить, что она и правда рядом. Что это не бред. Что её голос — не вымысел.
— Прости, что накричала, — пробормотала она, утирая пот с его висков. — Я не знала...
Он чуть качнул головой, слабый протест. Не потому что злился. Потому что не стоило, не нужно — извиняться перед ним.
— Выпей, — она подсунула стакан к его губам. Держала крепко, придерживая затылок ладонью. Он сделал пару глотков и снова откинулся на спинку дивана, тяжело выдохнув.
Комната будто сжалась. Огромное пространство вокруг перестало казаться чужим, ледяным — потому что в нём, наконец, появилась жизнь. Крик в чашке на столе, плед, сбившийся с дивана, вода на полу рядом с миской — все эти детали, мелкие, бытовые, вдруг стали важнее, чем картина за миллион в золотой раме.
— Где твои родители? — тихо спросила она, не глядя на него, поправляя полотенце на лбу. — Кто-нибудь вообще знает, что ты болеешь?
Он не ответил. Только прикусил губу и отвернулся к спинке дивана. Ответ был очевиден.
Ынсо сжала губы. Сердце сжалось от какой-то тупой, острой жалости. К нему — с его ледяной квартирой, сухими губами и усталыми глазами. К себе — за то, что раньше не замечала, что за его отстранённостью стояло не безразличие, а банальное одиночество.
Она встала. Прошла на кухню. Открыла холодильник — пусто. Только бутылка воды и какая-то запаянная коробка с чем-то вроде готового салата. Морозилка — как музей льда. Ни бульона, ни лапши, ни даже банального мороженого.
— Да ты совсем безнадёжен, — пробормотала она, уже не скрывая раздражения. — Даже инстант-лапши нет. Ты серьёзно?
Она включила чайник, поставила кастрюлю, нашла крупу — как оказалось, единственное, что хранилось в одном из верхних шкафчиков. Крупа и соевый соус. Ни соли, ни масла. Она закатала рукава, завязала волосы в небрежный пучок и, немного повозившись, сварила рисовую кашу — простую, как детство. Безвкусную, но тёплую.
— Ешь, — вернулась она к нему с миской и ложкой. Он всё ещё лежал, полузакрытыми глазами следя за её движениями. — Я знаю, тебе не хочется. Но нужно. Уговоров не будет.
Он взял ложку, поднёс ко рту, но рука дрогнула. Ынсо молча забрала миску, села ближе и аккуратно накормила его сама. Ложка за ложкой. Терпеливо. С ровным лицом. Не сюсюкая, не укоряя. Просто заботясь.
— Знаешь, — проговорила она, когда он доел, — я всегда думала, что ты такой... сам себе. Сам по себе. Несносный, на удивление сообразительный, красивый, сильный. Не нуждаешься ни в ком. А ты... просто один. Не потому что хочешь, а потому что привык.
Он молчал. Глаза снова закрылись. Ресницы дрожали, дыхание стало ровнее. Ему было легче. Она это чувствовала — по тому, как расслабилось его плечо, как лицо стало спокойнее.
Она убрала посуду, выключила свет в кухне, вернулась и устроилась на полу рядом с диваном, положив голову на край подушки. Он был почти без сознания — то ли спал, то ли впадал в горячечный бред. Но пальцы его вдруг коснулись её руки. Слабо. Неуверенно. Как будто просил остаться. Ещё раз.
И она не отняла ладонь.
Ночь в этой квартире была тихой. Без телевизора, без разговоров, без сна. Только шорох пледа, её дыхание и его редкий кашель, прокатывающийся сквозь темноту.
Ынсо не думала, что так может болеть за кого-то. Так молча, глубоко. Не из любви, не из жалости. А потому что рядом человек — живой, уязвимый, нуждающийся. Потому что кому-то должно быть не всё равно.
И если этим «кем-то» сейчас была она — то она останется. До утра. Или сколько нужно.
*****
— Ынсо, ты меня убьёшь, — прошептала Розэ, уткнувшись лицом в руки и сжав телефон. Экран мигал: «Нет ответа». В шестой раз.
А в это время где-то в коридоре второго этажа уже раздавались тяжёлые шаги — учитель Со, их классный руководитель, шёл строго, как всегда: прямая спина, зажатая в руках папка и лицо, будто высеченное из гранита. У него был особый талант — появляться именно тогда, когда ситуация грозила превратиться в катастрофу.
Розэ вскочила со своего места, едва он зашёл в класс.
— Доброе утро, класс, — бросил он, быстро оглядывая парту за партой. — А где Ынсо?
Момент настал.
Розэ сглотнула, встала:
— Ынсо... сегодня не придёт. Она... у меня осталась. Заболела.
Со прищурился.
— Заболела? Почему не сообщили заранее?
— Это... внезапно, — прокашлялась Розэ, стараясь выглядеть уверенно. — Мы вчера делали проект, задержались, и ближе к ночи у неё поднялась температура. Она уснула у меня дома, поэтому не успели никого предупредить.
Учитель Со медленно кивнул, на секунду опустив глаза в журнал. Потом поднял взгляд:
— То есть она сейчас у тебя?
— Да. — Розэ сказала слишком быстро, слишком громко. — Да, именно. Спит. Я дала ей лекарство. Всё под контролем.
— Понятно... — Учитель замолчал. — А её отец знает?
Розэ похолодела.
— Я... эээ... — Она судорожно перебирала варианты. — Да! Конечно. Я... сказала ему. Через... эээ... СМС.
Со смотрел молча, долго. И этот взгляд был хуже любого допроса.
— Я всё же наберу ему, чтобы подтвердить, — наконец проговорил он и потянулся к телефону.
— Пожалуйста, не надо! — воскликнула Розэ, не выдержав. — Точнее... Простите. Просто... у него важная встреча. Утром. Она говорила. Очень важная. Она не хотела его беспокоить.
— Я не собираюсь беспокоить, — строго сказал учитель. — Я просто обязан удостовериться, что с ребёнком всё в порядке. Особенно если родитель не знает, что ребёнок отсутствует в школе.
Розэ знала: ещё немного — и правда всплывёт.
Внутри всё сжалось. Она не была прирождённой лгуньей. Не любила это. Но сейчас — иначе нельзя.
Она подалась чуть вперёд, понизила голос:
— Учитель Со... я вас очень уважаю. Но, пожалуйста, поверьте мне. Ынсо в порядке. Просто у неё не совсем простая ситуация дома... И если её отец узнает, что она не ночевала у меня, не предупредив его заранее... это будет проблема. Для неё. Не потому что она плохая ученица или прогульщица. Просто... она человек, который старается всё решать сама. И сейчас ей, правда, нужна тишина. Без звонков. Без паники.
Он смотрел внимательно. Молчал.
А потом, неожиданно, немного смягчил голос:
— То есть она действительно у тебя?
Розэ кивнула. Чуть медленнее. Чуть увереннее.
— Да. Я слежу за ней. Если температура не спадёт, я сама отвезу её в больницу. Обещаю.
Ещё секунда тишины. Затем учитель Со убрал телефон и перевёл дыхание.
— Хорошо. Сегодня я оставлю это на твою ответственность, Розэ. Но завтра — пусть её отец лично позвонит мне. Иначе придётся действовать по инструкции.
— Конечно, — с облегчением выдохнула она. — Спасибо, учитель Со.
Он кивнул и пошёл дальше по рядам. А Розэ плюхнулась обратно на место, уткнувшись в парту.
— Ынсо... ты мне должна, — прошептала она в дерево. — И не один шоколад. А всю коробку. С клубничной начинкой.
*****
Сквозь полумрак роскошной, но всё ещё неуютной гостиной медленно прокрадывался утренний свет. Он стелился по полу, замирал на краях мебели, пробирался между белыми шторами, растворяя остатки ночной тишины. И где-то среди этого света — дребезжащий, назойливый звук будильника. Не её. Чужой. Мужской. Глухой и короткий, с повторами, будто специально заведённый, чтобы раздражать.
Ынсо поморщилась, пошевелилась — и тут же замерла.
Она не была одна.
Тепло. Надёжно. Чужая рука обнимала её за талию, грудь едва касалась чьего-то бока, а дыхание — тёплое, медленное — касалось ключицы. Сердце пропустило удар.
Чонгук.
Она лежала в его объятиях.
И тут же, будто кто-то щёлкнул внутри неё, память отмотала плёнку назад.
Ночью его трясло. По-настоящему — крупная, беспомощная дрожь, как у человека, которого выбросили в холодное море. Она сидела рядом, гладила плечо, накрывала пледом, говорила что-то успокаивающее, но он не отпускал. Казалось, даже во сне он цеплялся за её присутствие. Тогда, не думая, она обняла его. Просто — чтобы согреть. Чтобы перестал дрожать. А потом...
Потом, видно, уснула сама.
Теперь её сердце билось так сильно, что, казалось, вибрация передавалась прямо ему в грудную клетку. Она лежала тихо, боясь пошевелиться, боясь разрушить это утреннее волшебство. Потому что Чонгук во сне выглядел по-другому. Не холодным, не дерзким, не тем замкнутым и упрямым старшеклассником, с которым они ссорились почти на каждой перемене. А мягким. Уязвимым. Милым.
Настолько милым, что у неё перехватывало дыхание.
Лёгкий румянец на щеках, приоткрытые губы, тёплые тени под глазами. Чёлка чуть упала на лоб. Даже ресницы казались длиннее. Она вдруг подумала, что он похож на...
— Маленького зайчика, — пробормотала она себе под нос, еле слышно.
И как только это сравнение пришло в голову, стало невыносимо трудно оставаться серьёзной.
ПИП-ПИП-ПИП.
Будильник взвизгнул снова, и в этот момент она бросила взгляд на экран — и похолодела.
— 10:30?!
Вскочив, она смахнула с себя плед, вывернулась из объятий Чонгука — аккуратно, чтобы не разбудить, но поздно: он застонал, приоткрыл глаза, уставился на неё, словно не понимая, что происходит.
— Ынсо?.. — голос всё ещё сиплый, но гораздо живее, чем вчера. — Ты...
— Не спрашивай! — Она металась по комнате, подбирая сумку, телефон, волосы. — Я опоздала в школу! Я не ночевала дома! Я не сказала Розэ! Меня точно убьют!...
Он приподнялся, медленно, опершись локтем о диван. Всё ещё бледный, но уже не такой, как накануне. Только вот с дивана подняться не смог — тело будто налилось свинцом.
— Эй... — он снова попытался что-то сказать, но закашлялся.
Ынсо резко обернулась, подлетела к нему, наклонилась, приложила ладонь к его лбу.
— Чонгук, не вставай. Ты хоть и не горишь, но всё ещё слабый. Не шути со здоровьем.
Он тихо кивнул. Она достала телефон и сразу же набрала Розэ. Та ответила на первом гудке:
— Ты где, черт возьми?! — Розэ почти заорала, но голос её тут же перешёл в шепот, словно она говорила из окопа. — Я чуть не умерла. Учитель Со был в шаге от того, чтобы набрать твоему отцу. Мне пришлось сочинить целый роман про ночную лихорадку, вашу домашку и твою СМС-атаку на папу!
— Ты что... соврала учителю Со? — Ынсо ахнула.
— Я не соврала, я творчески обработала факты! — прошипела Розэ. — А теперь слушай внимательно: ты заболела. Ты у меня. Твой отец в курсе. И если он позвонит мне — я плачу тебе тем, что начну кашлять в трубку.
— Я тебя обожаю, — прошептала Ынсо, прикрыв глаза от облегчения. — Ты просто... чудо.
— Я — жертва. Я — герой. И я хочу коробку шоколадных конфет. С клубничной начинкой. Вручи лично. И ещё: тебя сегодня в школе нет. Я прикрою. Но если завтра ты не появишься с официальной легендой и, желательно, справкой из морга — мы обе трупы.
— Поняла. В понедельник буду в образе воскресшей, — ухмыльнулась Ынсо. — Спасибо тебе, правда.
— Пожалуйста. Но знай — я всё запомнила. Всё. И ещё, где тебя черти носит? Взяла и исчезла вчера из школы — даже тень не оставила. И что, считаешь, одним сообщением «Скажи отцу, что я у тебя» всё решается? — воскликнула Пак недовольно.
— Прости!— затараторила Ынсо, пряча улыбку. — Я... эээ... у Чонгука.
— ...Ты провела ночь у Чонгука?! — Розэ явно отпала.
— Тсс! Он болел. Очень. У него температура была под сорок, его трясло. Я не могла уйти. Он один тут. А я...
— Ладно-ладно, — Розэ уже начинала выдыхать. — Всё хорошо. Я сказала твоему отцу, что ты осталась у меня, мы якобы смотрели фильмы и ты заснула. Он буркнул «угу» и больше ничего не спросил.
— Серьёзно?.. — Ынсо опустилась обратно на край дивана, чувствуя, как напряжение понемногу уходит. — Спасибо, Розэ. Ты — лучшая.
— Учти, я записываю: долг №2, — сказала подруга с притворной строгостью. — Но, Ынсо...
— Что?
— Ты же понимаешь, что ты сделала, да?
— Что? — переспросила та, растерянно.
— Ты провела ночь в доме своего самого ненавистного одноклассника. И звонишь мне с голосом влюблённой крольчихи. Я тебя знаю.
Ынсо густо покраснела, взглянула на Чонгука — он уже снова лежал, глядя в потолок, но уголки его губ едва заметно приподнимались. Он слышал. Он всё слышал.
— Пока! — она сбросила звонок, захлопнула телефон и опустила лицо в ладони. — Убить тебя мало, Розэ...
— Можешь остаться ещё на немного, — тихо сказал Чонгук, не глядя на неё. — Я бы... не возражал.
Она медленно подняла голову, посмотрела на него. На его растрёпанные волосы, на усталую, но спокойную улыбку. И вдруг поняла, что её сердце всё ещё не пришло в норму после пробуждения.
— Я останусь, — ответила она. — Но только потому что ты всё ещё выглядишь как больной зайчик.
— Грубо, — хрипло усмехнулся он.
Она села обратно, потянулась к пледу, укутала его по плечи. Потом устроилась рядом, прислонившись спиной к дивану. Он чуть повернул голову — и их взгляды на мгновение встретились.
И в этом мгновении было странное спокойствие. Без слов, без обещаний. Только тепло между двумя — на фоне тихого утра и обманчиво равнодушной квартиры.
Она ещё какое-то время сидела рядом, прислушиваясь к его дыханию. Оно стало ровнее, спокойнее, но щеки всё ещё оставались тёплыми, а в голосе слышалась усталость. Ей не хотелось оставлять его одного — но в этой квартире, где даже соль найти было проблемой, долго не протянешь.
— Мне нужно в магазин, — решительно сказала она, вставая. — Куплю еды, лекарств. У тебя же совсем ничего нет.
Она уже направилась к двери, когда за спиной раздался хрипловатый, но настойчивый голос:
— Подожди. Сумка.
Она обернулась.
— Какая сумка?
— В шкафу в прихожей. Чёрная. Принеси, пожалуйста.
Она молча пошла в сторону прихожей, открыла высокий, идеально вычищенный шкаф — и действительно, там висела аккуратная, дорогая на вид сумка. Она принесла её, протянула Чонгуку, но он только кивнул на пуфик рядом:
— Посмотри внутри. Там... ключ-карта и кредитка.
Ынсо вопросительно вскинула брови, но не стала спорить. Открыла сумку, в отдельном отделении действительно лежали две карты: одна — ключ от квартиры, вторая — чёрная банковская, с золотым логотипом.
— Возьми их, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Потрать столько, сколько нужно. На меня.
— Чонгук, это же...
— Просто возьми.
Она опустила взгляд, сжала карту в пальцах. Было что-то странное и печальное в этом разрешении — как будто он впервые позволял кому-то не только войти в его пространство, но и позаботиться о нём.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Я скоро.