14 глава
Парк за школьным зданием был как спасение. После душного класса, где воздух будто висел между утомлёнными формулами и зевками, прохладная тень старых деревьев казалась почти волшебной. Листья лениво покачивались, пропуская солнечные лучи в виде тонких, движущихся полос света, будто время само решило немного замедлиться.
Розэ откинулась на спинку скамейки, вздохнула с театральной усталостью и потянулась, как кошка, которой наконец разрешили отдохнуть после важной охоты. На ней был светлый кардиган поверх школьной рубашки, волосы собраны высоко, но несколько прядей сбились и обрамляли лицо — почти как вчера, когда она уходила с Чимином в медленную прогулку. Ынсо смотрела на неё с прищуром, уже предчувствуя взрыв новостей.
— Ну? — не выдержала она. — Или ты хочешь, чтобы я умоляла?
— Ммм, — протянула Розэ, будто обдумывая, достойна ли подруга откровений. — А ты готова к эксклюзиву?
— Розэ. Я не спала. Рассказывай.
— Ну ладно, — протянула та, подавшись вперёд. Глаза её загорелись. — Он меня поцеловал. По-настоящему. У моего дома.
У Ынсо отвисла челюсть, и она резко выпрямилась:
— Ты шутишь?!
— Да нет, — рассмеялась Розэ. — И не просто чмок — сначала был чмок, но потом... он спросил разрешение. Представляешь? Вот это я понимаю — воспитание с перчинкой.
— А ты?
— А я? Я его не остановила.
Розэ хмыкнула, уставившись на шнурки своих туфель.
— Знаешь, в нём столько тепла... и его голос, — там не про дозволение, там будто мир останавливается, пока ты не ответишь.
— Ты и правда влюбляешься, — тихо сказала Ынсо, почти с восхищением.
— О нет, не начинай. Это просто сильная симпатия... с элементами обморока, — фыркнула Розэ и щёлкнула подругу по плечу. — А ты мне не морочь голову — сама рассказывай. По глазам вижу: ты сияешь как лампочка в драме.
Ынсо опустила взгляд, будто ей вдруг стало жарко от солнца.
— Он извинился. Вчера. После... ну, после всего. Когда я шла домой, он вдруг появился. Сначала испугал меня до смерти — в переулке, где фонари не работали, представляешь? — Но потом... он просто шёл рядом. Молча. И когда я уже подходила к дому, он... он меня обнял сзади и сказал: "Ты не никто". И "прости".
Розэ застыла на секунду.
— Обнял? Сказал такое? — Её голос стал тише. — Вау.
— Да, — Ынсо улыбнулась — не широко, не напоказ. Просто по-настоящему. — Я всё ещё злюсь на него чуть-чуть. Но в этот момент... он будто стал другим. Или, может, я впервые увидела, каким он может быть.
Обе замолчали. Вокруг щебетали птицы, где-то хлопнула дверь, и кто-то крикнул из спортзала, но этот мир не касался их. Подруги сидели, как будто парой ступеней выше обыденности.
— Подожди, — Розэ вдруг усмехнулась, — ты заметила? Мы обе вчера вечером стояли у калиток, у домов... и у нас у обеих случились такие страсти?
Ынсо подняла брови.
— Ментальная связь?
— Абсолютно. У кого-то синхронизируются месячные, а у нас — драмы.
Они расхохотались, притягивая взгляды других учеников, но им было всё равно. Им в этот момент принадлежал маленький уголок спокойствия — тень дерева, скамейка, на которой можно было говорить о главном, и вера в то, что всё идёт правильно. В их жизни наконец начинало складываться что-то красивое, взрослое, но не пугающее.
— Знаешь, — сказала Розэ, откидываясь и глядя в небо, — если бы кто-то сказал мне месяц назад, что я поцелую парня после трех встреч , я бы смеялась. А если бы сказал, что ты и Чонгук хотя бы взглядами научитесь договариваться, я бы...
— ...сказала, что мы взорвём школу, — закончила Ынсо.
— Именно. А теперь смотри на нас. Любовные ведьмы, — протянула она, лениво вытянув ноги. — Осталось только, чтобы наши мальчики не испортили всё своим странным поведением. Хотя, признаю, вчера они оба справились.
— Пока что, — усмехнулась Ынсо. — Посмотрим, кто первым снова все испортит.
— Сделаем ставки? — приподняла бровь Розэ.
— Не в этот раз. Я просто хочу немного... побыть в этом. Пока всё так, как должно быть.
И солнце как будто стало чуть теплее, листья зашевелились чуть живее, а пауза между словами — приятнее. Было ощущение, что эта скамейка в школьном парке не просто часть дня, а маленькая глава, которую захочется перечитать.
*****
День словно не задался с самого начала. Не потому что было плохо — скорее, всё шло чересчур ровно. Подозрительно гладко, будто в расписание по ошибке вписали тишину. За первой партой, ближе к окну, где обычно звучал чей-то насмешливый полушёпот или лёгкий вздох рядом, теперь сидела только Ынсо. Одинокое пространство справа напоминало о себе не громко, но настойчиво, как слабо болящий синяк.
Но беспокойства в ней не было. Не тревожило, будто с ним что-то случилось — не тот случай, не тот человек.
Чонгук был из тех, кто умеет растворяться по своей воле. Уходить в себя, скрываться, когда внутри что-то колет. И это пугало сильнее любых несчастных случаев. Пугало то, что, возможно, после их короткой, неуверенной, почти признательной встречи у её калитки, он снова решил отгородиться. Сделать шаг назад, закрыть дверь — так, как умел.
Её не покидала одна мысль: а вдруг он жалеет, что сказал это?
"Ты не никто."
Эти слова жили в ней со вчерашнего вечера — будто внутри сердца зажглась тонкая ниточка света. Не огонь, не вспышка, но что-то устойчивое. И вот теперь — тишина.
Она попыталась думать рационально. Ну не пришёл. Бывает. У него это в характере. Но тишина вокруг становилась плотной, будто за её спиной что-то неслучившееся копилось в воздухе.
На перемене она обошла все привычные уголки. Лестничные пролёты, крышу, задний двор, склад. Но он не появился. И каждая неудачная попытка прибавляла вес к её решимости.
В телефоне — пусто. Ни новых уведомлений, ни сообщений. Пальцы машинально пролистывали чат, как будто только взгляд на экран мог вытащить его обратно. Под партою сдвинула сумку и несколько раз касалась иконки «Сообщения», но так и не написала. Надпись "Чонгук" в списке контактов будто смотрела на неё с упрёком.
На большой перемене она на секунду поднесла телефон к уху, палец застыл над кнопкой вызова...
Не решилась.
Но Ынсо не была из тех, кто тихо отступает. И именно это желание — увидеть его, убедиться, что он не ушёл окончательно — и подтолкнуло её на шаг, который она сама сочла бы безрассудным ещё вчера.
Во время урока она сделала вид, будто что-то ищет в тетради, а сама смотрела на учителя Со, их классного руководителя.
— Сонсэнним... если вам нужна помощь с документами, я могу после уроков зайти, — её голос прозвучал спокойно.
Слишком спокойно для того, что она на самом деле затевала.
Учитель поднял брови, но кивнул с одобрением:
— Как всегда, на тебя можно положиться. Будет здорово. Спасибо, Ынсо.
В учительской пахло бумагой, кофе и старым кондиционером. Пара преподавателей переговаривались у доски, кто-то вёл журнал оценок. Учитель Со вывел из папки бумаги и, объяснив что и как делать, ушёл за другим реестром.
В голове — план.
В груди — дрожь.
Не та, что от страха. А от внутреннего конфликта между можно и надо.
Она не хотела копаться в чужом. Не хотела делать что-то за спиной. Но сейчас ей не хватало ни намёков, ни случайных взглядов, ни даже его недосказанных фраз. Ей нужно было увидеть. Убедиться. Уловить его наяву, а не только в воспоминаниях.
Она медленно обвела взглядом стол. Ничего подозрительного. Несколько аккуратных стопок документов. Обычная рутинная канцелярия.
И только один ящик, тот самый — с личными делами.
Она открыла ящик стола осторожно, почти бесшумно. Система была знакома — личные дела, аккуратно пронумерованные. Пальцы двигались быстро, как будто запомнили алфавитные порядки лучше, чем нужно.
Чон Чонгук.
Она открыла нужную папку и нашла строчку, где был указан его адрес.
Сердце заколотилось чуть громче, как будто именно в этот момент стало осознавать: она зашла слишком далеко. Но это было неважно.
Секунда колебания. Потом — быстрый щелчок камеры. Один снимок. Второй — на случай, если первый размытый.
Она уже собиралась убрать папку на место, как вдруг...
— Ынсо?
Внутри всё замерло. Папка едва не выскользнула из рук. Она резко выпрямилась, сделала вдох.
К счастью, это была учительница литературы — она не обратила на неё внимания, просто что-то искала у соседнего стола.
— Не видела, сонсэнним, — с трудом выговорила Ынсо.
Голос был ровный. Почти.
Когда учитель Со вернулся, она уже сосредоточенно заполняла форму, подложив под тетрадь руку, чтобы не дрожала. Он похвалил её снова — ни тени подозрения.
Она кивнула с лёгкой улыбкой, как будто всё по-прежнему.
Но когда вышла за дверь, внутри уже не было ни порядка, ни покоя.
Зато был адрес. Тот самый.
И вместе с ним — чувство, будто она вытянула ниточку из клубка, который до этого казался чужим.
Она шла по коридору и впервые за весь день чувствовала не тревогу, а решимость.
Если он снова пытается исчезнуть, она не позволит.
Пусть даже придётся выйти за пределы дозволенного.
Потому что иногда, чтобы найти кого-то, нужно сделать шаг туда, где никогда раньше не бывал.
*****
Район, куда привёл адрес из личного дела, выглядел так, словно здесь вообще не существовало спешки или уличного шума. Машины стояли, будто их расставили линейкой. Асфальт был чистым до неправдоподобия, подстриженные деревья — как в учебнике ботаники, а каждый подъезд был под видеонаблюдением. Высотка, в которой жил Чонгук, возвышалась над остальными: бело-серый фасад, панорамные балконы, зеркальные окна, отражающие кусок неба и стройные тополя перед домом.
Ынсо вышла из такси, сжала ремешок сумки и глубоко вдохнула. Воздух был влажный, с лёгким привкусом дорогих кондиционеров. Она не сразу решилась подойти ко входу. Руки слегка дрожали.
Внутри — холл, облицованный белым мрамором, приглушённый свет, глянцевый ресепшен без администратора. В воздухе пахло ванилью и чем-то металлически-холодным. Никаких звуков. Только лифт, чья дверь плавно разъехалась, стоило ей сделать шаг.
На табло — "12".
Она поднималась, глядя в своё отражение в полированной стенке лифта. Волосы — чуть растрёпанные после ветра, взгляд — сосредоточенный. Не тревожный. Просто... осторожный. Она не должна была здесь быть. Не имела права. И всё же — была.
Дверь с номером 1203 открылась не сразу. За ней стояла тишина. Почти минута. Потом — скрип замка.
Чонгук выглядел так, будто его разбудили посреди беспокойного сна. Бледный, глаза воспалённые, волосы спутаны. Он смотрел на неё, не веря.
— Ынсо? — прошептал он, глядя на неё так, словно видел мираж.
— Ты даже дверь сразу не открыл, — спокойно бросила она и, не дожидаясь приглашения, прошла мимо, оставив его на пороге.
Квартира встретила тишиной. Просторные белые стены, огромные окна в пол, за которыми — город, уходящий вдаль под вечерним светом. Кухня — открытая, остров в центре, серо-чёрные фасады, техника последних моделей. Диван из светлой кожи, на нём — аккуратно сложенный плед, ни одной подушки. По стенам — крупные картины: абстракция, линии, холодные цвета. На полках — книги, но без закладок. Всё выглядело так, словно никто не жил здесь по-настоящему.
— Неплохо живёшь, — заметила она, оглядываясь. — Но как-то... одиноко.
Ни одной фотографии. Ни одной мелочи, указывающей на жизнь. Только порядок, мрамор, дерево, стекло.
— Почему ты не пришёл в школу? — её голос стал строже. — Снова решил сбежать? Избегаешь меня? Или просто ты такой — исчезаешь, как только кто-то приближается?
Он всё ещё стоял у двери, тяжело опершись на косяк. Рука дрожала, когда он потянулся к замку, чтобы закрыть дверь.
— Думаешь, можно просто взять и снова спрятаться? После всего, что было? После твоего «прости»? После того, как я... — она запнулась, — после того, как я призналась и решила тебя завоевать?
Она стояла посреди его холодной, вычищенной до блеска гостиной — и сыпала словами, не давая себе передохнуть:
— Ты бесишь меня. С самого первого дня. Своими взглядами. Своим молчанием. Своим упрямством. И больше всего — тем, как спокойно ты исчезаешь. Меня это злит. Потому что ты у меня в голове. И я не могу выкинуть тебя. А ты ведёшь себя так, будто меня не существует.
Она выдохнула, чувствуя, как пересохло в горле. И только теперь увидела, что он держится за стену, пытаясь не упасть.
— Подожди... ты в порядке? — её голос изменился. — Чонгук?
Он был бледнее, чем она когда-либо видела. На лбу блестел пот, губы побелели. Он аккуратно не спеша подошел к центру гостиной и опустился на диван, будто ноги больше не держали.
— Чонгук?.. Почему ты один?.. — мысль вспыхнула в голове Ынсо, как электрическая искра, но она не успела произнести её вслух.
— Всё сказала? — прохрипел он, с трудом разлепляя губы. Голос был глухим, надорванным, будто рвал его изнутри. — Тогда уходи.
Она будто споткнулась об эти слова, резко остановилась, но в следующую секунду, отбросив сомнения, шагнула к нему и опустилась рядом. Коснулась его лба тыльной стороной ладони — и ахнула: кожа обжигала, как металл под солнцем.
— Да ты же горишь... — выдохнула она. — Где аптечка?
Он не ответил сразу. Просто смотрел на неё мутным, затуманенным взглядом, как будто с трудом понимал, где находится. В глазах не было ни привычной отстранённости, ни колкости — только усталость, густая, как дым.
— Нету, — едва слышно выдохнул он. Губы еле двигались, будто даже эти два слога давались с трудом. Голова гудела, сил не было совсем. Он привык к подобным ощущениям. Обычно он всегда отлеживался дома когда болел несколько дней, один , без лекарств, без горячего супа и чая. Но сейчас когда она рядом некое тепло прокралось в душу и кольнуло в груди. Он не хотел чтобы она уходила.
— Что значит «нету»? — Ынсо резко поднялась, оглянулась в сторону кухни, бросила взгляд на стены, шкафы. Всё было идеально, стерильно, но... пусто.
— Здесь вообще... ничего нет, — Чонгук чуть усмехнулся уголком губ, почти беззвучно. — Привыкай. Добро пожаловать в мой мир.
Слова прозвучали с горькой насмешкой. Не в её адрес. В воздух. Себе.
— Йааа... — Ынсо разозлилась, не на него — на эту квартиру, на его родных, на пустые стены. — Как так можно?
Он приподнялся с трудом, навалился плечом на спинку дивана, и, глядя на неё снизу вверх, словно цепляясь за её силу, едва заметно прищурился.
— Староста... — его голос стал тише, почти шепот, словно боялся, что дыхание подведёт. — Можешь... остаться? Можешь не уходить?
Слова были простыми. Но прозвучали как просьба, за которой стояло гораздо больше: страх, усталость, одиночество, к которому он вроде бы давно привык, но которое в этот момент — вдруг — стало невыносимым.
И в его голосе, в этой хриплой, дрожащей фразе, было что-то такое, от чего у Ынсо кольнуло в горле.
Она кивнула. Молча. Остаться — это было единственно правильное решение.