13 глава
Розэ уже чувствовала, как будто её будто вплели в незримую ткань этой компании. Тёплый баритон Джина, добродушные шутки Хосока, ленивый взгляд Юнги, мягкие переброски словами — всё складывалось в уютную, живую мозаику, где не нужно было ничего притворяться. Даже атмосфера кофейни словно располагала к этому: старые джазовые пластинки на стенах, приглушённый свет ламп, мягкий аромат ванили и корицы в воздухе. Но среди всей этой неги её взгляд безошибочно выцепил Тэхёна. Он сидел чуть в тени, как будто намеренно не рвался в центр внимания — полуоборота, ленивого поворота ложечки в чашке ему было достаточно, чтобы смотреться так, будто он не из этого времени.
Розэ, не колеблясь ни секунды, пересела ближе.
— Можно? — кивнула на стул рядом.
— Разве я могу запретить солнцу сесть ближе? — с ленивой полуулыбкой произнёс он, скользнув по ней долгим взглядом. Его голос был глубокий, мягкий, с едва уловимой хрипотцой, как у человека, который всегда говорит только то, что действительно хочет.
Он будто наугад бросал слова — но каждое точно попадало в цель. Игра началась.
Розэ приподняла брови, усмехнулась:
— Ох, если ты так со всеми, то я сочувствую твоим друзьям.
— А если только с тобой — посочувствуешь себе? — парировал он, почти не меняясь в лице.
Их разговор пошёл нараспев, в ритме друг друга, словно они давно знали, как это — говорить в одном ключе. Она смеялась звонко, чуть наклоняя голову — как будто не услышала ничего подобного за всю неделю. Он отвечал в полтона, глядя внимательно, без лишней суеты. Казалось, в этот миг даже воздух между ними стал плотнее, натянутый струной.
Чимин сидел напротив, не сводя с них взгляда. Его улыбка слегка соскользнула, став более вежливой, почти дежурной. Он даже не сразу заметил, как сжал в пальцах салфетку. Не то чтобы он ревновал — он просто... наблюдал. Слишком внимательно. Слишком тихо.
— Ты, похоже, не услышал, — бросил он вдруг, как бы лениво, но с прицельной точностью. — Я, между прочим, первый заметил эту звезду.
Тэхён чуть откинулся на спинку стула, повернул к нему голову, ни капли не удивившись.
— А кто сказал, что звезды не могут светить сразу в две стороны?
Чимин фыркнул, но взгляд у него стал хищным.
— Осторожней, Тэхён. Я не люблю, когда трогают моё — особенно без спроса.
— Серьёзно? — протянул Тэхён и, повернувшись к Розэ, нарочито медленно убрал у неё с плеча прядь волос. — А я обожаю смотреть, как кто-то выходит из себя. Особенно если этот кто-то — ты.
Вокруг продолжался разговор, кто-то смеялся, кто-то обсуждал кофе, но между тремя из них воздух заметно загустел. Розэ на секунду почувствовала себя актрисой на сцене: два разных взгляда — один тёплый, заботливо-прижимающий, другой — дерзкий, изучающий, как вызов. И оба — только на ней.
Она на мгновение замерла, потом усмехнулась, чуть наклоняясь к Тэхёну, будто принимая вызов.
— Вы, парни, лучше определитесь: я солнце или звезда? А то у меня от ваших метафор скоро начнётся гравитационный коллапс.
И, сказав это, сделала глоток кофе — с тем самым видом, с каким делают первый шаг в опасную, но чертовски интересную игру.
Когда стрелки на часах подползли к половине десятого, атмосфера в кофейне уже ощущалась иначе — мягче, приглушённее. За окнами сгущалась синяя ночь, стекло блестело редкими отражениями проезжающих машин. Тёплый свет ламп, запах корицы и далёкий смех за соседним столиком будто обволакивали пространство невидимой вуалью — уютной, но слегка зыбкой. Ынсо, откинувшись в спинку стула, украдкой посмотрела на часы в телефоне.
— Мне пора, — сказала она, убирая со стола салфетку. — Уже поздно. Завтра ведь школа.
Розэ вздрогнула, быстро посмотрела на неё и виновато сложила руки на коленях.
— Прости... — шёпотом, с оттенком сомнения. — Меня.....Чимин проводит.
Она произнесла это с той осторожной интонацией, в которой чувствовалось и смущение, и тонкая благодарность за понимание.
Ынсо только мягко улыбнулась, будто заранее знала этот поворот. Взгляд её остался ясным, почти сестринским.
— Всё хорошо. Удачи тебе, — с теплотой произнесла она, накидывая лёгкий кардиган.
Проходя мимо столика, она машинально кивнула в сторону ребят. Чимин ответил короткой, но уважительной улыбкой. Остальные также улыбнулись, спрашивая не нужно ли проводить. На это Ынсо отрицательно покачала головой, убеждая что все в порядке. Только Чонгук не посмотрел. Или сделал вид, что не посмотрел.
На улице пахло холодным асфальтом и чем-то ещё — ранним августом, может быть. Воздух был уже не дневным, а вечерним, с оттенком тяжести. Улица медленно угасала: редкие машины, реже прохожие, а фонари кое-где вовсе не горели — особенно в переулках, где деревья шевелились в темноте, будто шёпотом переговаривались друг с другом. Ынсо шла не спеша, но плечи держала чуть напряжённо. Руки в карманах. Ровная спина. Лицо — спокойное, но глаза — в постоянном движении.
Страх после того вечера её не оставлял. Иногда казалось, что за ней вновь следят и жаждут мнимого мщения.
Двор за перекрёстком встретил её полной темнотой. Свет фонаря на углу моргнул — раз, другой — и угас, оставив перед ней чёрную дыру тени. Она переступила границу света и шага — впервые — замедлились. Сердце, словно почувствовав тишину, забилось чуть громче. Позади — пустота. Впереди — тень. Даже кошка, выбежавшая к мусорному баку, заставила её остановиться и глубоко вдохнуть.
Шаг. Ещё шаг. Скрип кроссовок по влажному тротуару. Справа — переулок. Слева — бетонная стена. Воздух густел, будто становился вязким. Она уже пожалела, что не вызвала такси.
И в этот момент — как вспышка, короткая и резкая — прикосновение к плечу. Не грубое, не резкое, но достаточно неожиданное, чтобы кровь в висках звенела в один миг. Ынсо вздрогнула, резко развернулась, отбежав на шаг назад, будто готова была кричать.
Перед ней — Чонгук.
Стоял, как ни в чём не бывало, руки в карманах, капюшон полуспущен. Лицо чуть напряжённое — не от холода, а будто от того, что он сам не знал, почему здесь. В его взгляде не было насмешки. Не было и извинения.
— Ты чего... — выдохнула она, уже чуть спокойнее. Голос дрогнул.
Он пожал плечами, будто это было объяснением. Мол, просто так.
— Фонари не горят, — сказал он, глядя вперёд. — Могло быть стрёмно.
Она смотрела на него с полувопросом, полусомнением. Потом шагнула обратно в свет. Он пошёл рядом.
— Ты шёл за мной?
— Я вышел почти сразу, — коротко отозвался он. — Просто... увидел, что ты одна пошла. И фонари не горят. Всё.
Тон не был заботливым. Он был сухим. Но под ним угадывалась честность. Без оправданий. Без признаний.
Они шли рядом. Он немного сбоку, чуть впереди, как щит. Она — на полшага сзади, но уже не прятала рук в карманы. Иногда фонари снова появлялись — выхватывали кусок улицы, блики на волосах, мокрую листву под ногами. Временами она украдкой смотрела на него. Он не смотрел на неё.
И всё-таки, с каждым шагом темнота становилась чуть менее жуткой. И улица — не такой одинокой.
Они прошли пару перекрёстков молча. Оба слышали, как где-то вдали у подъезда хлопнула дверь, как лай собаки прорезал тишину, как в окне второго этажа мелькнула тень. Город не спал, но будто затаился. Лёгкий ветер шевелил листья в кронах деревьев, и они тихо перешёптывались над их головами. Шаг за шагом, без слов — но без напряжения. Ни он, ни она не пытались растягивать тишину, но и не прятались от неё.
Когда наконец показалась знакомая калитка с облупившейся белой краской и фонарь, пульсирующий над крыльцом, Ынсо на секунду замерла, собираясь сказать: "Спасибо, что проводил". Но слова так и не успели слететь с губ.
Он сделал шаг ближе.
Осторожно, будто боялся спугнуть, обвил ладонями её талию — легко, почти невесомо. Она не успела обернуться. Только замерла, когда его лоб тихо коснулся затылка, как будто он искал там тишину, чтобы спрятать что-то, что не умещалось в словах.
— Прости, — выдохнул он, слова давались ему медленно, будто сквозь шероховатую поверхность, — я не хотел...Ты не никто.
Голос его был глухим, но твёрдым, и от этого сердце застучало быстрее — не от испуга, а от чего-то неясного, чего она сама ещё не успела назвать.
И прежде чем она смогла что-либо ответить, даже повернуться — он отстранился. Короткое движение — и капюшон снова скрыл лицо. Он шагнул в темноту переулка, не оборачиваясь, и с каждым шагом становился меньше, пока не растворился среди домов.
Слово, сказанное в тишине, и прикосновение, сделанное без претензий. Ничего больше. Но этого — почему-то — оказалось слишком много, чтобы просто зайти в дом и забыть.
*****
Набережная реки Хан будто затаила дыхание вместе с ним. Мягкий свет редких уличных фонарей рассыпался на асфальте бледными лужами, отражаясь в чёрной глади реки. Лёгкий ветерок доносил до него шорох камышей и редкие звуки города — где-то вдалеке проехало авто, чуть ближе — смеялись двое прохожих, и снова всё стихло.
Чонгук сидел, спустив ноги с бетонного края. Мотоцикл остался чуть выше по склону, у скамейки, под кривым деревом с серебристыми листьями. Он не заглушил двигатель сразу — просто сидел, слушал, как тихо постукивает остывающий металл, будто мотоцикл тоже пытался отдышаться вместе с ним. Шлем сдавливал виски, воздух казался густым и неподатливым. Он снял его, как срывают надоевшую маску, и положил рядом. Было ощущение, будто скинул не только шлем, но и всё, что давило изнутри.
Свет от далёкого уличного фонаря дрожал на поверхности воды, будто река тоже не могла удержать равновесие. Несколько прохожих лениво шли по набережной, не обращая на него внимания. А он сидел, спиной к миру, подбородок опёрт на сцепленные пальцы, и в голове звучал один-единственный фрагмент его голоса: «Ты не никто».
Он хотел бы, чтобы всё было иначе. Но внутри — гул. Щемящий и неумолкающий. Как будто сердце только сейчас начало работать по-настоящему — от простого, но смертельно нового опыта: он кого-то не потерял. Потому что попробовал не потерять.
Он покачал головой, будто хотел стряхнуть это. Какой идиотизм. Какой чертовски неловкий момент. Но... если быть честным — самый настоящий за, возможно, всю его жизнь. Без стен. Без масок. Просто он и она. Просто её затылок и его дыхание.
Чонгук поднял глаза на гладь воды. Река текла медленно, спокойно, как будто её ничто не могло потревожить. Он завидовал ей. Ни одного всплеска, ни одной ряби. А в нём всё бурлило. Не злость, не обида — нет, он знал эти состояния слишком хорошо, чтобы спутать. Это было что-то другое. Как ломкий лёд в груди — трещина, по которой внутрь начала просачиваться... она.
«Несносная девчонка», — пробормотал он вслух и усмехнулся. Это определение раньше его забавляло. Теперь в нём было слишком много правды. Она ломала его с поразительным изяществом, не рубя с плеча. Тихо, терпеливо, как будто знала — настоящие стены не разрушают, их растапливают.
Он уткнулся взглядом в свои руки. Была дрожь — не от холода. Он не привык просить прощения. Не привык вообще признавать, что может что-то чувствовать, кроме раздражения и скуки. А сейчас...
Он выдохнул. Долго. Медленно.
Ему хотелось, чтобы её шаги не стихли так быстро. Хотелось, чтобы она оглянулась. Чтобы спросила: «Ты это серьёзно?» — и тогда, может быть, он сказал бы ещё что-нибудь. Не слишком умное, не слишком правильное, но честное.
Но она не оглянулась.
И он не вернулся.
Зато оказался здесь. Среди редких фонарей, под полупрозрачным небом, где над водой медленно плыла ночь.
*****
— Ты всерьёз хотела взять третий десерт? — Чимин приподнял бровь, глядя на Розэ с неприкрытым восхищением и лёгким вызовом.
— А что? Я веду активный образ жизни. Мозгу тоже нужна глюкоза, между прочим, — фыркнула она, игриво щёлкнув его по плечу.
Он рассмеялся. Его смех был тем самым, за который девушки оборачивались, — тёплым, обволакивающим, уверенным.
— Ладно, чемпионка, в следующий раз сам закажу тебе торт с тремя свечами. Вдруг у тебя праздник непредсказуемости.
— Главное — не три свечки, а три слоя шоколада, — отрезала она, но губы её тут же дрогнули в улыбке. — Хотя ты сам не лучше. Я же видела, как ты украдкой съел мороженое Тэхёна. Он тебя почти проклял взглядом.
— Он заслужил. Никто не зовёт меня "старпером" и уходит безнаказанно, — парировал Чимин, вытянув шею и сделав надменное лицо.
Розэ засмеялась — звонко, искренне, без излишков кокетства. Она чувствовала себя странно свободной — ни под контролем школьного режима, ни под давлением чужих взглядов. С Чимином всё шло естественно. Он не вызывал смущения — наоборот, в нём было что-то подкупающе тёплое и понятное, как чашка чая в пасмурный день.
Они дошли до её калитки. Тот самый момент, когда, казалось бы, надо попрощаться, и каждый должен уйти в свою сторону. Но Розэ вдруг остановилась и чуть повернулась к нему.
— Спасибо, что проводил, — сказала она негромко, не слишком игриво, не слишком серьёзно. — Было классно.
Он посмотрел на неё. Глаза — мягкие, но с тем самым светом, который бывает только в тишине между последними словами и первым прикосновением.
— Спасибо тебе, что шла не быстро. Я всё ждал, когда мы упрёмся в вечность, — ответил он, и уголки его губ дрогнули. Розэ рассмеялась.
— Ты всё это время знал, что я живу в пяти минутах от кофейни?
— Знал, — признался он с лёгкой ухмылкой. — Но у меня был план.
— Ах вот как. План. Значит, романтическая засадка.
— Почти. Я ещё машину спрятал за поворотом, — лениво добавил он. — Не хотел, чтобы ты подумала, будто я сразу повезу тебя куда-то. Хотел просто пройтись. Поговорить.
Она молча кивнула, и в её взгляде промелькнуло нечто большее, чем одобрение.
Затем, не теряя лёгкости момента, она потянулась и чмокнула его в щёку — быстро, будто подтверждала уровень доверия.
Но Чимин не отпрянул, не засмущался. Он просто выдохнул коротко, будто ждал именно этого знака.
— Разрешение получено? — почти шёпотом спросил он, склоняясь ближе.
Розэ не ответила — лишь немного приподняла подбородок. Глаза полны ожидания, но не наивного. Уверенного, осмысленного. Она не играла, она выбирала.
И он тоже не колебался. Его губы коснулись её губ не сразу — сначала легко, как прикосновение шелка. Потом чуть смелее, медленнее, словно он хотел сохранить этот момент навсегда. Поцелуй был не вспышкой, не жестом желания — он был признанием в том, что между ними нет неловкости. Что их двое — это уже не случайность. Это — встреча.
Когда они оторвались друг от друга, мир остался прежним: фонари всё так же рассыпали мед, ночь всё так же была тёплой. Но между ними стояла теперь тишина, от которой у обоих пульс бился где-то в горле.
— Вот теперь точно спасибо, — сказал он, уже чуть хрипло, опуская взгляд на её губы, будто проверяя, что это было не иллюзией.
— Это тебе спасибо. За то, что был умным и не сел за руль, — подмигнула она и, открыв калитку, уже почти исчезала в темноте сада.
— Розэ?
Она обернулась.
— У тебя самая красивая улыбка на этой улице. И вообще.
Она махнула рукой, но уже не ответила. Только её шаги ещё какое-то время звучали по дорожке к дому, прежде чем стихли окончательно. А Чимин остался стоять, чуть подбросив ключи в руке, с таким лицом, как будто день закончился идеально.