Глава III
(Аделина)
Иду по пустому университетскому коридору, слышу только собственные шаги, отдающие гулким эхом. Кругом тишина, как университет затихом, наблюдала за мной в этот поздний час. Все давно уже ушли, но мне пришлось остаться. Проклятый реферат.
Преподаватель задержался, и я целый час стоял как дура перед закрытой дверью своего кабинета, только чтобы получить это заветное «зачтено». Теперь всё, могу пойти домой. Домой… но куда бы ни шла, простая истина такая: я всегда иду в одиночестве.
Мне всегда казалось, что хуже быть не может, но этот день удалось доказать обратно. День хреновый, так сказать, собранный из кусочков мелких разочарований и одной большой, гнетущей тучи над головой. С утра — война с одногруппниками. Нет, не Внешний вид. Просто жестокий буллинг. Спасибо этому козлу, конечно.
Сегодня у меня день рождения. Но кого это волнует, кроме меня самой? Я хотела пригласить Лилю, свою подругу — единственную, которая делает мою жизнь хоть немного теплее. Но Лиле стало плохо, и я узнала об этом только после второй пары. Решила позвонить — у нее голос еле живой, простыла, дома лежит. Не могу же я добиться успеха на празднике. Ну какой праздник? Всё, как всегда, заканчивается в холодном одиночестве.
Мысли уносят меня в прошлое. В детдоме тоже никто не праздновал мой день рождения. Мне даже не хотелось. Тогда, в свои детские годы, я пережила столько равнодушия, что мой праздник был просто лишним поводом вернуться к себе о том, какая я ненужная для других.
В один из таких дней я сидела на подоконнике. Дождь стучал по стеклу, будто хотел что-то со мной. Было холодно. Холодно и внутри, и снаружи. Серое небо смотрело на меня, размышляя о том, что творилось в моей душе. В тот момент я был мечом лишь об одном: вернуться назад, туда, где меня любила моя бабушка. Ее теплоту невозможно было забыть. Хотелось бы обнять её хотя бы ещё раз. Но сейчас это невозможно… ее давно уже нет.
— 27 —
Я тогда много плакала. Сидя на этом подоконнике детского дома, я обнимала себя и шептала слова — утешая, Думала согреть свою душу, хотя бы воспоминаниями о том, что когда-то было светлое время. Знаете, даже в светлое время иногда оставляют шрамы. Эти шрамы прошлого — они никуда не уходят. Они идут со мной через мою жизнь, в холодные коридоры университетов, в темные вечера одиночества.
Моя мечта с детства заключалась в том, чтобы найти свою вторую половинку, истинную любовь. Я хотела навсегда остаться в его крепких и тёплых объятиях, целовать его губы бесконечно, гладить его родные волосы. Эта болезненная мечта не каждому суждено осуществить так, как они желают…
Спускаясь по лестнице, я направляюсь вправо к своему шкафчику. Вдруг, как гром среди ясного неба, меня сбивает с ног какой-то парень, и мы падаем вместе на холодный бетонный пол. Я закрываю глаза, готовясь к болезненной встрече с землёй, но вместо этого упираюсь на чужую руку. Парень поднимается, оставаясь рядом со мной. Я медленно открываю глаза и вижу… Эйдена…
Я стояла, сердца стучало в груди, как будто пыталось вырваться на свободу. Эйден, положив руки на бедра, смотрел на меня с такой ненавистью и презрением, что я на мгновение замерла в ужасе. Однако страх быстро сменился гневом.
— Ну здравствуй, тварь, — проскользнула злая усмешка вдоль его губ.
— При… привет… — еле произнесла я, смотря в его тёмные карие глаза, полные яда.
— Теперь мы ещё встретились, — говорил он, словно произнося заклинание. — Ты теперь вечно будешь меня преследовать, мразь? — яростно крикнул Эйден, и его слова раздались эхом в пустом коридоре.
Внутри что-то сломалось. Я собрала всю свою смелость и ответила, не жалея эмоций:
— Я тебя не преследую, идиот. Это ты на меня накинулся, и мы вместе свалились на пол!
— Сначала надо было смотреть, куда прёшь, сука! — развёл он руки, словно будто упрекая меня.
— Так тебе и надо, придурок! Отойди от меня! — выкрикнула я, ощущая, как в жилах закипает ярость.
— Думаешь, я тебя отпущу? — усмехнулся он, его голос звучал как пронзительный нож.
— 28 —
Я чуть отойдя назад, почувствовала, как он приблизился. Сердце замирало от паники, но в то же время обуревало желание показать ему, что он не может запугать меня.
— Нет, тварь, — произнёс он, и его рука скользнула по бедру моей чёрной юбки, словно пытался взять меня в плен.
Я почувствовала, как адреналин ударил в голову.
— Я тебе не шлюха! — яростно произнесла я, и с неожиданной силой отвела руку, оставив на его щеке звонкую пощёчину.
— Сука! — закричал он, отстраняясь, когда я встала и направилась к своему шкафчику. Я не могла позволить ему сломить меня. — Ебанутая! — бросил он мне вслед, и я почувствовала, как его сдержанная ненависть дышит за мной.
— Пиздюк! — вырвалось у меня, и я не могла удержаться от злости, которая взрывалась внутри.
Эйден повернулся и, приближаясь, продолжал угрожающе смотреть на меня. Я вскинула голову и заставила себя выглядеть бесстрашной.
— Рот закрой свой поганый, пока я его не выломал! — закричал он, но в его голосе я чувствовала неуверенность.
— А с чего вдруг я должна его прикрывать? Что хочу, то и говорю! — выпалила я в ответ, осознавая, что борюсь не только с ним, но и со своими страхами.
В этот момент я почувствовала, как душа моя заполнилась силой. Я больше не была тем уязвимым существом, каким он меня видел.
Эйден шагнул ко мне ещё ближе, и холодок пробежал по моему телу.
— Такая смелая, — произнёс он, пытаясь показать, что контролирует ситуацию. — Посмотрим, что ты скажешь, когда начну тебя удовлетворять.
— Удовлетворяй других, а мне дай пройти, мне нужно домой.
Но он не отступил, прижал меня к шкафчикам, и его горячая рука оказалась снова под юбкой.
— Что ты делаешь, псих?
— Тихо, — сказал он, начав массаж.
— Убери руку с… — тихо произнесла я.
— Мокрая…
— 29 —
— Иди к чёрту! — злобно произнесла я, мне было противно рядом с ним.
Не знаю, как это на него подействовало, но он развернулся и ушёл из университета, оставив меня в гневе и недоумении. Почему он так со всеми? И уж тем более, его запах сигарет и алкоголя вызывал отвращение.
Я вышла из университета и направилась к остановке. Вечер удивительно оказался тёплым, воздух приятно струился по лицу. Через пять минут подъехал автобус.
Сев на пустое сиденье, я пыталась успокоить дрожь в руках. Внутри меня бушевали эмоции — от ярости до страха. Я не понимала, как могла позволить себе оказаться в такой ситуации, и, главное, почему он так обращался со мной. С каждой остановкой проезжающего автобуса я ощущала, как ненависть к Эйдену крепнет.
В памяти всё ещё всплывали его слова и прикосновения, вызывая внутри меня смятение. Я тяжело вздохнула, стараясь очистить мысли, но образ его самодовольной усмешки не покидал меня.
Свет фонарей мелькал за окном, как воскрешающие искры надежды. Я вспомнила о своих целях и мечтах, о том, почему пришла в университет. Вдруг внутри меня вспыхнула решимость: я не позволю никому, даже Эйдену, украсть у меня чувство собственного достоинства.
***
(Автор)
Мир снаружи был наполнен звуками дождя: мелкие капли стекали по оконному стеклу, будто нанесённые кисточкой случайные мазки. Стук капель был убаюкивающим и тревожным одновременно. Но внутри, в маленькой комнате, время словно застыло. Лиля лежала на своей кровати, свернувшись калачиком, её тело сотрясали волны боли и тошноты. Казалось, весь мир сжался до размеров её маленького пространства — кровати, шкафа, стола и одного секрета, который она теперь не могла игнорировать.
Целый день она промучилась, стараясь отключиться от реальности, но ни сон, ни музыка, ни даже привычная прокрутка ленты новостей не могли заглушить тревогу. Утро началось так, как её родители вряд ли смогли бы принять: в порыве тошноты она с трудом выбежала из спальни в ванную. Слава богу, дома никого не было — мама куда-то уехала к подруге, отец, как всегда, с утра на работе.
— 30 —
Вернувшись в свою комнату, Лиля долго сидела на кровати, обнимая колени, пока медленно, мучительно, не поняла, что происходит. Тревога сплелась в один узел с догадкой, которая ударила по её сознанию, как гром среди ясного неба.
Она открыла нижний ящик стола и быстро вытащила тест на беременность. Она хранила его уже давно, просто на всякий случай.
Смешно, как реакция на пошлый анекдот в кругу друзей два года назад превратилась в реальную тревогу. Тогда она купила тест «на будущее». С невесёлой усмешкой Лиля подумала, что, вероятно, интуиция ещё тогда кричала ей что-то важное.
Она забаррикадировалась в ванной, сердце бешено стучало. Надпись на тесте буквально горела перед её глазами: Подождите 5 минут. Это были самые длинные пять минут в её жизни. Время словно тянулось, как густой мёд, и каждый вдох и выдох давался с трудом. За это время в её голове разыгралось столько ужасных сценариев, что можно было бы написать роман.
Когда полоски наконец стали чётко видны, сердце Лили замирало. Две полоски. Две.
Она выругалась. Громко, со злостью, таким голосом, какого сама от себя не ожидала. Но вместе со словами её прорвало, и слёзы заструились по щекам горячей рекой. Она тряслась от эмоций: смесь ужаса, растерянности и трепета. Ей было всего восемнадцать, через два месяца исполнялось девятнадцать. Эту дату она представляла себе совсем иначе: с друзьями, с огнями фейерверка, со смехом и вечерними посиделками. Точно не так.
Чувство опустошения накрыло её с головой. Она судорожно думала: Что сказать маме? Она меня убьёт. А папа? Господи, что папа скажет! Он ведь всегда говорил мне, что я должна думать о своей карьере, будущем — а тут это…
Но ещё больше её пугала реакция Мэйсона. Её парень, с которым они встречались уже больше года, был ладен на многое ради неё, но в такие моменты голова подсказывала самое худшее. «А вдруг он меня бросит? Скажет, что это только моя проблема? Заставит сделать аборт?» От этих мыслей хотелось кричать, но голос застрял в горле.
Лиля трясущимися руками схватила телефон и, зная, что Мэйсон всегда готов выслушать, набрала его номер. Сердце колотилось так, что казалось, оно вот-вот вырвется из груди. Она дожидалась гудков, думая, о чем сказать, как объяснить, что произошло. Но на ум приходили лишь обрывочные фразы и слезы, которые снова накатывали.
— 31 —
Наконец, раздался знакомый голос: «Привет, Лиля! Все в порядке?» Она вздрогнула, почувствовав тепло в его голосе, но ответить не могла. Вместо этого её охватил нервный смех, который напоминал крик горя. Мэйсон заметил, что с ней что-то не так, его тон стал тревожным.
— «Лиля, что случилось?» — спросил он.
Она собрала все силы и выдала: «Я… я беременна».
В тишине, которая последовала, Лиля могла услышать, как Мэйсон глубоко вздохнул. Шум дождя за окном стал еще более навязчивым, но в этот момент ей показалось, что мир вокруг них сжался до размеров только их разговоров.
— «Малышка», — нежно произнес он в трубку, и это слово наполнило Лилину душу теплом.
Но в ту же секунду её сердце сжалось от страха. Она всхлипнула, и слёзы потекли ещё быстрее. Чувство одиночества, которое её одолевало, начало растворяться в его голосе.
Мэйсон продолжал говорить, стараясь успокоить её: «Мы всё решим, я с тобой. Важно не паниковать».
Её мысли метались между возможностями, но его поддержка давала ощущение, что она не одна. Лиля понимала, что впереди много трудностей, но даже одно его присутствие в этот момент придавало силы.
— «Ты не оставишь меня?» — спросила она, голос её дрожал.
— «Никогда. Мы справимся вместе», — ответил он, и в его словах было столько уверенности, что она почувствовала, как страх постепенно уходит на второй план.
В момент, когда её мир превратился в хаос, она осознала, что всё-таки не одна.
— «Котик…» — прошептала она сквозь слёзы, и это слово показалось ей спасительным кругом в бушующем океане эмоций.
Мэйсон, почувствовав её уязвимость, продолжал говорить, стараясь поддержать её.
— «Мы найдем решение. Главное — говорить об этом, не прятать свои страхи», — сказал он, и его голос звучал как бальзам на её душу.
Лиля закрыла глаза, представив светлое будущее, в котором они вместе преодолевают все преграды.
— «Я так боюсь, Мэйсон», — произнесла она, снова всхлипывая. — «Что, если всё окончится плохо?»
— 32 —
В ответ Мэйсон утешительно произнес:
— «Сначала сделаем шаг за шагом. Давай обсудим все, что нам нужно решить».
Её сердце наполнилось надеждой. С каждым его словом страх, как неведомый гость, исчезал и расползался по углам её сознания.
— «Спасибо, что ты здесь», — сказала Лиля, чувствуя, как её любовь к нему растет, несмотря на страх и неопределенность.
Но волнение снова взяло свое, и, не сдержавшись, Лиля закричала:
— «Почему ты не предохранился? Зачем ты сделал ребенка?»
Голос её звенел, как стекло, и в этот момент все страхи, накопившиеся в ней, разразились бурей. Мэйсон не ответил сразу. Он понимал, что её гнев — это лишь отражение страха.
— «Лиля, пожалуйста, успокойся», — сказал он тихо, но твердо. — «Нервничать сейчас нельзя». Его голос был полон заботы, и она почувствовала, как внутри неё что-то начинает успокаиваться. — «Я понимаю, что ты злишься, но мы с тобой — команда. Мы найдем способ пройти через это вместе», — продолжал он, стремясь укрыть её в своём тепле.
Она замерла, и, тяжело вздохнув, сказала:
— «Мне страшно, Мэйсон…»
Он ободряюще выдохнул:
— «Да, но вместе мы справимся. Давай начнем с того, что должны сделать».
В эту минуту Лиля поняла, что их любовь поможет им преодолеть любую бурю.
***
(Аделина)
Я захожу в темную, безжизненную квартиру. Закрываю за собой дверь, натягиваю тяжёлую, пронзительную тишину за порог. Придумать бы четыре стены — дом, освещение. Но почему каждый раз, возвращаясь сюда, мне становится всё тяжелее света?
— 33 —
Как создается воздух здесь другой — холодный, пустой, просачивающийся сквозь душу, оставляющий маленькие трещины.
Мне вновь хочется, чтобы здесь был кто-то… хотя бы один человек. Кто-то, кто бы осветил эту квартиру теплым светом своего присутствия. Кто-то, с кем можно было бы поделиться молчанием, которое не пугает.
Снимаю туфли, и ноги сразу идут на минутную передушку, избавляясь от усталости за длинный день. На пути в гостиную звучат только мои шаги. Тьма встречает меня там, как старого знакомого. Включаю небольшую лампу — оранжевый свет с трудом разгоняет темноту, освещая лишь половину комнаты. Стягиваю с себя одежду, оставаясь в одном лишь чёрном белье. Холодное стеклянное окно, бесстрастного взгляда на город внизу, как будто касающегося моей кожи.
Я прохожу на кухню, где чайник ждёт, как верный страж. Нажимаю кнопку. Одновременно включается телевизор.
«Вот и начинается мой одиночный день рождения», — думаю я, улыбаясь себе горькой, опустошённой улыбкой.
Ведь в такие дни особенно остро чувствуешь этот внутренний вакуум.
Чайник закипает. Я наливаю себе чашку чая и кладу на тарелку небольшой кусочек торта — символический жест, подарок себе от самой себя. «Включи неожиданно», чтобы я громко объявил начало вечерних новостей.
— Доброй ночи всем. Начинается выпуск вечерних новостей. Сегодня в городе произошло неожиданное происшествие…
Я напрягаюсь. Вокруг меня даже воздух начинает шевелиться, как будто тени в комнате немного подвинулись.
— На улице погибла молодая девушка. Полиция предупреждает жителей города, чтобы они были осторожны, особенно вечером. Неизвестный убийца всё ещё на свободе. Его личность пока установить не удалось, но полиция активно работает над его поимкой, — говорит по-прежнему спокойным голосом диктора.
Я навожу взгляд на экран, где мелькают размытые кадры: полицейские машины, синие проблесковые маячки, лента с надписью «ПРОХОД ЗАПРЕЩЁН». Виски стягивает слабую боль.
Отпиваю небольшой глоток чая, но вкус вдруг кажется пресным. Какая-то часть меня шепчет:
— «Закрой телевизор, это не для тебя». Но я не могу.
— 34 —
Глаза завороженно скользят по жутким кадрам, как если бы за них меня держали невидимые руки.
В какой-то момент я хватаюсь за ложку, чтобы съесть кусочек торта, вернуть себя в реальность, в привычное положение вещей. Но мысль о том, что я здесь одна, резко обостряется. Мгновение тянется бесконечно.
Встаю. Подхожу к окну. Там, за стеклянной преградой, застыли огни ночного города. Всё кажется далеким, недосягаемым. Улицы, дома, редкие прохожие. На секунду я представляю, как эта убитая девушка последнего мгновения, возможно, просто пошла домой, думая о завтрашнем дне. Она даже не подозревала, что его большего не будет.
Это день рождение? Или еще один день, чтобы почувствовать, как быстро бежит время, не спрашивая твоего соглашения?
Осматриваю квартиру. Никакого тепла. Никакого света. Никакого запаха, кроме слабого аромата чая. Тишина. Этот день, похоже, не существует для мира.
«Может, завтра будет легче», — убеждаю себя, бросая взгляд на выключенный телефон. Все равно никто не звонил.
Я тушу лампу и ухожу в темную комнату. Завтра новая битва с одиночеством и ненавистью.