Ты ненормальная |Атака Титанов|

В аудитории раздался звонкий смех, затем мягко, но настойчиво прерванный. Веселый голос умолк, затих, сменившись тихим выдохом, стоило только поддаться чужим губам, которые плавно свели всю громкость на нет.

Руби улыбается сквозь поцелуй, довольно жмурясь, и уже порывается обвить руками юношеские плечи и скользнуть ладонями к затылку, но в последний момент останавливается, помня, что пальцы у неё вымазаны краской. Только играется, легонько прикусывая и оттягивая чужую нижнюю губу, но сдаëтся, когда её рот вновь оказывается в приятном, сладком плену.

— Чëртик ты, Львёнок, — говорит она, стоило только отстраниться, и задорно смотрит  в серые глаза. Игриво потерлась кончиком носа о его нос, щурясь, как довольная кошка.

— Я знаю, — только и отвечает Леви, жалея, что руки у него мало того, что грязные, так к тому же заняты валиком. Целовать её просто так, без касаний, как оказалось, было трудно и дразняще до невозможности — её надо обнимать, закрывать руками, гладить ладонями узкую спину, а не просто стоять столбом, не смея применить касания из-за боязни заляпать краской.

— Но очень милый, — заявила одуванчик, потом мельком поцеловав его в нос, и отбежала в сторону, чтобы оглядеть результат — последний участок стены уже был закрашен.

Леви стоит несколько секунд на месте, пытаясь осмыслить собственное поведение. Он и подумать не мог, что в его жизни появится человек, который будет  говорить подобные вещи. Ещё удивляло изменение собственной реакции — всегда его воротило от всяких, как он это называл, «любовных соплей», приторной сладости влюбленных парочек вокруг. Сладкое он не любил, что аж зубы сводило. Однако стоило только на себе ощутить эту сладость, когда близкий человек зовет тебя ласково, то вовсе никакого отвращения это не вызывает, даже наоборот — хочется слышать это ещё и ещё. Этот голос, эту интонацию. То же самое было и со звуком поцелуя — терпеть он не мог наблюдать за этим со стороны, однако готов с упоением наслаждаться и вслушиваться в каждый шорох, в каждый вздох, когда целует сам.

Сладость оказалась приятной, вкусной до одури.

Прикосновения. Леви их не любил, да и в принципе был человеком нетактильным. Но с каким поразительным желанием он тянется к девичьим ладоням, как ему крышу сносит и как приятно чувствовать её руки у себя на плечах, ощущать, как они ласково скользят выше по шее к затылку, зарываясь в волосы.

А Руби с готовностью и без всякого стеснения одаривала его этим, выражая так свои чувства — ей понравилось его целовать, обнимать. Никогда она не стеснялась и собственных слов, умея приласкать одной только фразой. Многим людям как-то неловко говорить подобные вещи, Леви, в принципе, тоже, да и он просто не умеет так, а вот одуванчик была совсем не такой — открытая и честная до невозможности. Ей не было неловко, не было стыдно.

— Чего задумался? — вырывает Аккермана из размышлений девичий голос, вынуждая повернуть голову. — Иди сюда.

Она завлекает его рукой, побуждая подойти ближе, и он молча повинуется, становясь чуть позади, смотря на стену через её плечо.

— Однотонно и скучновато, — вздыхает Руби. — У ректора нет никакой фантазии.

— Зато у тебя её полно. И как бы ты её расписала?

— Да хоть всякой всячиной. Знаешь, как в тетради от скуки на лекции рисуешь, можно и здесь попробовать так же — будет потом, что рассматривать на скучной паре. И в этом обилии изображений всякие шпоры по предметам зашифровать, — она довольно хмыкнула, бегая глазами по рабочему пространству. — Ну или знаешь, атмосферный пейзаж в стиле минимализма. Или звездное небо хотя бы. Всяко уж лучше, чем однотонная стена.

— Или единорог с осьминогом, — вспомнилось Аккерману, и он хмыкнул. Перед глазами пронесся эпизод их самой первой встречи в спортзале у Шадиса, а потом и то, как одуванчик оттирала со стены нарисованного осьминога в кепке с пропеллером.

Девушка вначале в ступоре замерла, а потом засмеялась, хлопнув себя по коленке.

— Вспомнил, конечно! Я тогда ещё полдня все мячи в спортзале оттирала, хотя, прошу заметить, разрисовала я всего пять из них. И осьминожка... на меня тогда уборщица волком смотрела неделю.

Она рассказывала что-то ещё, иногда шагая вдоль покрашенной стены, порой бурно жестикулировала, не замечая на себе внимательного, слегка задумчивого и крайне потеплевшего взгляда серых глаз. Леви беззвучно усмехается. А ведь раньше её болтовня вечно действовала ему на нервы.

Потом приходит и запоздалое осознание: они закончили эту работу. Сегодня. День — пятница, управились за две учебных недели.

«Но ведь на этом всë не закончится?» — спрашивает он мысленно, скользящим взглядом следя за девичьей фигурой. А потом слегка качает головой.

Они теперь не в тех отношениях, когда после совместной работы можно разойтись и друг друга забыть.

Пора бы уже перестать страшиться этого.

— Маркус уже неделю в больнице лежит, — задумчиво говорит Руби, медленно потирая руки друг о друга. — Надо будет написать, спросить, как там у него дела.

«И ведь продолжает беспокоиться об этом индюке, — думает Леви, только бесшумно вздыхая. — Безнадежная доброта.»

— Ну вроде всë, — одуванчик обвела рукой стену широким жестом. — Мы закончили. А хотя погоди, — она подскочила к своему рюкзаку, покопалась в нём, достала откуда-то взявшуюся тонкую кисточку, макнула её в банку со светлой краской и вприпрыжку понеслась к углу помещения.

— Ты чего? — Леви проследил за её передвижением и поднял бровь, видя, как она начинает возиться с чем-то на стене.

— У художников всегда традиция есть, — говорит Руби, от усердия высунув язык. — Подпись свою ставить.

Он подошел к ней и заглянул через её плечо. На недавно покрашенной стене теперь красовалась небольшая завитушка, которая образовала своим переплетением тесно связанные буквы «ЛР».

— Теперь мы запечатлены здесь навечно, — вид у девушки такой забавный, шкодливый, как у игривого котенка.

— Звучит как проклятие, — не удержался Леви от комментария, заставив её засмеяться.

— Ну да, сомнительная забава — вечность провести... вот здесь, — одуванчик даже как-то скривилась, обведя глазами помещение. — Но мы ведь художники сейчас, значит, должны свою работу подписать.

— Маляры, — поправил её Аккерман.

— Они тоже своего рода художники, — она улыбнулась во все тридцать два зуба, демонстрируя вновь выпирающий левый клычок.

— Откуда у тебя взялась кисть в рюкзаке?

— О, они у меня везде. Я порой карандаши в ботинках нахожу, — и она опять смеется.

Ну, главное, что не плачет.

Однако как бы весело ей ни было, она все равно стушевалась, когда пришёл ректор для последней оценки проделанной работы. На этот раз глава колледжа воздержался от каких-либо язвительных комментариев, оглядел помещение и кивнул, пока девушка пыталась заставить себя выглядеть привычно и невозмутимо. Но стоило только ей вспомнить все произошедшие события, она поджимала губы, упрямо натягивая улыбку на лицо. Стоящий рядом с ней Леви видел это, поэтому, незаметно для ректора, мягко тронул пальцами её руку и сжал ладонь. Она мельком глянула на него, и её губы украсила почти незаметная, но искренняя улыбка, а он вновь удивился, насколько же эти улыбки отличаются друг от друга — натянутая, искусственная, такая противоположная искренней, чистой.

Ректор никакого подвоха не видел.

— Неужели нам больше не надо оставаться там после пар? — неверяще и с воодушевлением говорит Руби, спускаясь с крыльца учебного заведения, прыгая через две ступеньки сразу. На её ногах мелькали привычные желтые ботинки. — Непривычно как-то.

Не то слово. Леви опять теряется в размышлениях — а что теперь-то делать? Если после пар они совсем свободны...

— Можно таких делов натворить, — в предвкушении заблестели глаза одуванчика, и она хлопнула в ладоши. — На скейте кататься умеешь? Нет? Будем учиться, я тоже не умею. Можно смотаться на окраину города, там всегда интересностей много. Или забраться на крышу самой высокой многоэтажки в округе, я туда ещё не залезала.

— И часто тебя тянет по всяким окраинам мотаться? — Леви не был в восторге от того, что она там с Ханджи по-всякому чудила во время командировки отчима. Так и по шапке когда-нибудь получить можно.

— Раз в пару месяцев, — невозмутимо ответила Руби. — Это минимум. А что?

— Опасное это дело. Зачем тебе это?

— На окраинах всегда атмосфера особая, — девушка встретилась с ним глазами и улыбнулась. — Такая пустынная, таинственная и загадочная. Ну, пока гопников местных не встретишь — там уже не до атмосферы будет, — она как-то неловко хохотнула, потерев заднюю часть шеи. — Можно потом вдохновиться и картину накатать какую-нибудь.

«Все художники такие отбитые? — думает Леви. — Ради вдохновения лезть в такую задницу мира — это надо быть точно двинутым.»

Руби, видимо, такой и была.

— Без меня туда не суйся, — говорит он. Точно ведь неисправимых приключений на голову найдет, а она физически слабая, тонкая, худая, как спичка. И крайне беззащитная с такими параметрами.

Руби с неожиданной внимательностью оглядывает его, будто о чем-то думает, а потом тепло ему улыбается. Только кивает, берёт его за руку, что стало уже для неё привычкой, а потом, погладив большим пальцем его костяшки, говорит:

— Езжай без меня сегодня.

— С чего бы? — аж удивляется Леви, хотя вида не показал. Они собирались в их район вместе поехать, как и вчера, а тут она заявляет ему вот это.

— Меня Ханджи позвала погулять, — честно ответила ему одуванчик, не собираясь это скрывать. — Вначале смотаюсь к ней на работу, а оттуда уже как пойдет. Мы с ней ещё не собирались вдвоём с момента её приезда сюда.

Она не отчитывалась, просто делилась планами.

«Вот очкастая, — цыкает мысленно Леви, понимая, что эта неугомонная коза успешно на целый вечер увела у него Руби. Но протестовать он никакого права не имел, как и лезть в личное пространство одуванчика, поэтому лишь смиренно кивнул. — Точно лезть к ней со всякими расспросами будет. А ко мне пристать боится, судя по всему. И правильно — я б ей голову открутил.»

— Надеюсь, в этот раз без рисунков на стене охраняемого объекта, — только и говорит он, вспоминая рассказ девушки об их проделках в том городе. Она только засмеялась.

— Не, сегодня вряд ли дойдет до этого.

В итоге им пришлось распрощаться, хотя ему этого делать крайне не хотелось. Он поехал домой, а вот Руби — к Ханджи на работу, и Зое её появлению была уж очень рада, сразу же на неё накинувшись. И было видно, что на самом деле её почти распирает изнутри от какого-то непонятного желания и кучи вопросов, но Ханджи мужественно терпела и со всеми этими вопросами повременила до поры, до времени.

Пора и время настали, когда они после парикмахерской работы зашли в кафе. Уселись за столик возле окна, и тут Руби заметила, что у Зое тихонько лопается терпячка — она сидела, то и дело сжимая пальцы собственных рук, и странно порой улыбалась, словно что-то порываясь спросить.

— Ханджи? — позвала её Руби, с непониманием кривя губы в привычной улыбке. У неё возникло подозрительное предчувствие скорого взрыва пороховой бочки. — С тобой все хорошо?

— Со мной все шедеврально, — с какой-то возбужденно-рычащей ноткой ответила ей Зое, сдув с лица оранжевую прядь волос. А потом на её лице на мгновение проскочила уж больно маньячная улыбка. — А с Леви? Ой, то есть, а с тобой... все хорошо?

— У меня всё прекрасно, — продолжила улыбаться Руби, пытаясь не показывать свою растерянность, и с чистой душой ответила: — У Леви, вроде, тоже вполне хорошо.

— Ты постаралась?

— Что?..

— Что? Ну не будет же ему хорошо просто так.

Руби только брови подняла, пока Ханджи в нетерпении поëрзала на своём кресле.

— О чëм ты? — с величайшей простотой спросила Рубай, а Зое только удрученно постучала пальцем по поверхности стола.

— Я это о том, бусинка, что Леви у нас человек с придурью... э-э, с чудинкой. С мрачной такой чудинкой, — она хохотнула. — И чтобы у него было всё «вполне хорошо», это постараться надо.

— Как постараться?

— Это я у тебя хочу спросить, — Ханджи деловито поставила локти на стол и с дичайшей внимательностью воззарилась на подругу, что ей аж неловко чуток стало. — А не цапанула ли ты нашего хмуроморд... кхе, снежного мальчика случайно? А то мы беспокоимся за его сердечко, не украдено ли оно и в хороших ли оно ручках. А твоим ручкам я доверяю, чтоб ты знала, больше всего, даже несмотря на то, что ты однажды навернула мою любимую кружку. Знаешь, я даже рада, что рядом с ним оказалась ты, с тобой не нужны ни лес, ни конфеты.

— Какие лес и конфеты?.. — глаза Руби сделались большие-большие и крайне недоуменные. Ханджи только кашлянула в кулак, понимая, что сболтнула лишнего, но останавливаться не собиралась.

Встряла Руби по самое не балуйся, если обобщить.

А Леви, догадываясь о теме их разговора лишь отдаленно и краем сознания, проторчал успешно дома пару часов. Идет второй день развития их отношений на новом этапе, и хоть это было непривычно, однако приятно до невозможности. На людях, у всех на виду он свои чувства с эмоциями, не считая некоторых негативных, предпочитает не показывать, замыкая все это в себе. Но оставаясь с одуванчиком наедине, он держать все это внутри уже не может, да и смысла нет, честно признаться — Руби совсем не против этих эмоций, с готовностью на них отвечая.

И пусть они только в самом начале долгого пути полного сближения...

Ему до сих пор не верится в происходящее.

За окном начало стремительно темнеть; город погружался в сумрачный осенний и ранний вечер. А Леви, сидящий на мелкой кухне, медленно пил чай, вертя телефон в руке. Как-то тихо, пусто — эта квартира отнюдь домом не ощущается. Так, просто вынужденное жилище. Вдобавок она ещё и съемная, чужая. Но сидя на порой скрипящем стуле, он вспоминает себя, свои ощущения в доме одуванчика — там совсем не так, хотя по своей планировке эти квартиры были идентичны. Любящий чистоту и порядок, он вдруг подумал о легком творческом бардаке в жилище Руби — со всеми бумагами, зарисовками, светящимися звездочками на потолке, красочными отпечатками ладоней, гирлянде в виде маленьких домиков. Пускай это не соответствовало его предпочтениям, но там такое одиночество не ощущалось настолько пустым, как в начисто убранной квартире. Чёрный котенок, любящий лежать на диване и кровати, внимательно наблюдающий за всем своими зелеными глазищами, пожалуй, тоже делает её дом не настолько пустым и одиноким.

В собственной квартире Леви теперь не сиделось совсем. Ранее он предпочитал коротать время в частном доме у Эрвина, иногда там же и ночуя. Теперь его тянет к Руби, туда, где этой одинокой пустоты не будет, лишь бы не оставаться здесь надолго. У него возникает ощущение, что в его подавленном состоянии отчасти виновато и место его проживания — оно давит на него, как стены какой-то тюремной камеры.

Он делает глоток чая, привычно взяв кружку за ободок сверху. Многие считали эту привычку странной, однако Руби ничего ему не сказала — ни во время его первой ночевки в её доме, ни во время второй, хотя пил из кружки он при ней на её же глазах. А она, видимо, сама полна странностей, поэтому не считает чужую странность чем-то удивительным. Для неё это не было причиной для недоумения.

Леви уже и не удивляется, что бóльшую часть времени его мысли заняты именно ей. Только качнул головой, затем включив телефон и разблокировав треснутый экран, зашёл в галерею и сразу перешёл во вкладку «камера». Из последних фотографий там были всего две — та самая, которая сейчас стоит на аватарке под именем «Одуванчик», и ещё одна, новая, которую он сделал сегодня.

«Чертовым сталкером себя ощущаю, — думает он недовольно, однако удалять эти фотографии у него даже мысли не возникло. — Или придурком. Никакого фотографа из меня не выйдет, к чему тогда я делаю это?»

Правильнее, наверное, поставить вопрос по-другому: почему ему хочется это делать?

Почему не может удержаться, почему возникает желание запечатлеть это?

На новой фотографии опять была Руби. Она стояла, смотря куда-то в сторону и улыбаясь, держа в чумазых руках испачканный валик, с края которого сорвалась одинокая капля краски. Она была такая простая, совсем на первый взгляд обычная, непримечательная, что могло показаться бессмысленным фотографировать этот неприметный момент. Но Леви тогда почувствовал невероятное очарование — такая простая, но такая чарующая; улыбка у неё была искренняя и веселая, и выпирающий левый клычок только украсил её светлое лицо.

Ранее Аккерман не понимал смысла в фотографиях. Любой камеры предпочитал избегать.

Когда он в недоумении делал эти фотографии, то не догадывался, что будет потом рассматривать их снова и снова, словно не имея возможности наглядеться.

— Точно крыша едет, — говорит он тихо, однако давно смирившись с данным фактом. — Рядом с одуванчиком все какими-то сумасшедшими становятся.

А может, он таким и был, просто усиленно подавлял это?

Леви глянул в окно, видя уже почти абсолютную за стеклом темень и отражение собственной кухни. Хмурится, смотрит на время и пару секунд обдумывает собственное решение — затем ищет контакт одуванчика и звонит ей. Три гудка проходят впустую, словно её телефон был в рюкзаке, а потом наконец на звонок отвечают — послышался знакомый девичий голос.

— Привет, Львёнок, — Руби, кажется, помешивала ложкой в стакане, судя по посторонним звукам. А потом Леви вдруг услышал на заднем фоне чужой удивленный выкрик:

— Шо?! — это была Ханджи, которая успела брякнуть только это, ибо затем подавилась и отчаянно закашлялась.

— Чего она там разоралась? — спрашивает Леви, поднимая бровь.

— Не знаю, — растерялась Руби, видимо, тоже недоумевая с поведения подруги. — Подавилась. Ханджи, с тобой все хорошо?

— Охренеть, — прокашливается Зое. — Кхм, вернее, со мной все охренительно, да...

На двинутой подружке Леви решил внимание не акцентировать, затем окликнув одуванчика по имени.

— Ты в городе сейчас?

— Да, в центре. В кафе сижу. Сидим, вернее.

— Домой когда ехать планируешь? Подумал, лучше мне подойти к тебе, вместе поедем.

— Зачем? — удивилась Руби на том конце провода, а Леви цыкнул. Наивная и беззаботная какая.

— Темно уже на улице, а у нас район отдалённый. Всякого мракобесия по вечерам полно. Мало ли что.

В ответ ему на несколько секунд повисло странное молчание. Леви только в недоумении ждал ответа, а вот Ханджи, сидящая напротив Руби, вдруг с любопытством оглядела девушку — она так тепло заулыбалась, так чисто, и в зелено-голубых глазах засветилось нечто чарующее, такое... влюбленное?..

«Точно не нужны ни конфеты, ни лес», — довольно думает Зое, видя, как Руби на глазах преобразилась, стоило только Аккерману что-то сказать ей по телефону. Сразу она стала мягкой-мягкой, по-уютному теплой, как влюбленная кошка.

— Руби? — позвал её Леви, когда эта странная пауза затянулась до невозможности. — Ты слушаешь вообще?

— Да, — он приподнял бровь, услышав вдруг, как тон девичьего голоса крайне изменился — слишком потеплел, стал таким мягким, нежным. — Я слушала. Если хочешь, можешь подойти, я буду только рада.

Руби объяснила ему местоположение кафе, Леви только кивнул, опять забыв, что его не может видеть собеседник во время разговора по телефону, и они отключились. Парень больше ничего не стал ждать, мигом накинул куртку и вышел вон из квартиры, радуясь, что может наконец сбежать из плена этих тошнотворных стен. Ещё больше его настроение поднялось от мысли, что совсем скоро одуванчик опять будет рядом — настолько близко, что можно будет руками обхватить.

«Как щенка она тебя приручила», — на ходу думает Леви, почти выбегая из подъезда. Раньше от подобных мыслей он бы недовольно цыкнул и себя обругал за такое выражение эмоций, но сейчас ему на душе в этом плане было крайне спокойно — ну и пускай. Кошки внутри перестали царапаться, чёрная дыра потихоньку затягивалась. И ко всему этому руку приложила Руби, поэтому он не стыдится того, что так спешит к ней.

А Ханджи только внимательно и задумчиво наблюдала, как Руби медленно отстранила телефон от уха после звонка и посмотрела на экран, кажется, читая имя звонившего контакта. И улыбалась она так тепло, так умиротворенно, с такой ласковой нежностью, будто совершенно забыв, что сидит за столом не одна, а с подругой в компании. Девичьи глаза заблестели, засверкали, почти как зажженные звезды, да и сама Руби тихонько расцвела, смотря на контакт под именем «Львёнок».

«Её глазами можно ночные улицы вместо фонаря освещать, — думает Ханджи, дивясь таким изменениям. — Вся засияла. Леви, уж не думала я, что ты сможешь кого-то так зажечь, причем не с целью испепелить заживо бензином и зажигалкой.»

— Как он тебе? — спросила Зое на удивление тихо, как-то боясь испортить такой момент громким выкриком.

— Он чудесный, — честно ответила ей Руби, так и продолжая смотреть в телефон, а потом подняла на подругу глаза. И выражение лица у неё было такое честное, бесхитростное, открытое и светлое, словно кожа сияла.

«Чудесен на всю голову», — думает Ханджи. Но она, услышав слова блондинки, только умиротворенно на пару секунд прикрыла глаза. Совсем Зое не считала Леви плохим человеком — он слишком непростой, с тяжёлым характером и своими загонами, но вовсе не плохой. И если появился человек, считающий его чудесным, то она только рада за это.

Спустя около тридцати минут Руби увидела в окне знакомый силуэт, поэтому заулыбалась и помахала ладонью подошедшему к заведению Леви. Он стоял на улице, засунув руки в карманы пальто, и оглядывал девушек, сидящих за столиком на противоположных друг от друга креслах.

— Привет ещё раз, — говорит Руби, почти выбегая к нему на улицу, от радости забыв застегнуть свою светоотражающую куртку. Ханджи лишь с видом степенной невозмутимой женщины вышла следом за ней, изо всех сил стараясь не лыбиться, из-за чего у неё то и дело дрожали уголки рта.

— Как вылетела, — прокомментировал себе под нос Леви, когда к нему прыгнула одуванчик. — Шапку не надела, куртку не застегнула. И шея вся открытая.

Он ухватился за края девичьей куртки, сведя их вместе, а потом длинными пальцами взялся за бегунок и потянул его вверх, с характерным звуком пряча толстовку одуванчика под светоотражающим покрытием верхней одежды. Руби только заулыбалась шире, и улыбка эта предназначалась ему одному.

«Какие сюси-пуси, — хмыкает мысленно Ханджи, с крайним интересом наблюдая за этим, едва сдерживаясь, чтобы не заорать от умиления вскипевшим чайником. — Леви у нас, оказывается, заботливый какой. А мне снег за шиворот сыпал, хмуромордый засранец.»

— Очкастая, — обратился к ней Леви, вырывая из таких раздумий. — Тебя до дома проводить? Темно уже.

— Не-не, идите-идите, дети мои, — мигом замахала Ханджи руками, ибо сейчас у неё были немного другие планы. — Я постараюсь никого по дороге не напугать.

Леви только плечами слегка пожал, а потом, когда Руби распрощалась с подругой, вместе с ней удалился в закат. Ханджи в последний момент успела заметить, что он взял девушку за руку, и от воодушевления укусила собственный кулак, затем тихо засмеявшись, как ехидная и довольная ведьма. Прошедшие мимо люди странно на неё покосились, но ей было до лампочки — она быстро клацала пальцами по экрану телефона, выискивая нужный номер, а потом приложила аппарат к уху, от нетерпения прыгая с ноги на ногу.

Эрвин сидел в своём доме, заняв компьютер для создания презентации, с которой будет потом выступать перед несколькими преподавателями. У него уже начали болеть глаза, вынуждая то и дело отвлекаться и проводить для них специальные упражнения-зарядку, пытаясь сбросить это напряжение. Рядом на полу тихо-мирно разлеглась Сипуха, отец шумел посудой на кухне. Трель телефона стала маленькой неожиданностью, и Эрвин, посмотрев на имя звонившего, вздохнул, потирая висок пальцами.

— Ал... — взял он трубку и сразу же начал говорить, но вдруг вздрогнул от внезапного ультразвука, резанувшего его по уху:

— Эрви-и-и-ин! — Ханджи перешла с крика на визг, потом на писк и вернулась обратно к крику. Разоралась она так громко, что эти вопли потревожили спящую недалеко от Смита собаку, вынуждая её поднять голову и деруть ухом в недоумении. — Эрвин-Эрвин-Эрвин, я сейчас лопну!

— Я это уже понял, — устало ответил ей блондин, кинув последний взгляд на презентацию и в конце концов вовсе отвернувшись от компа.

— Тут такое сейчас было, ты бы видел!

— Ты там что, так орешь прям посреди улицы? — услышал он городской шум.

— Да плевать, на все плевать! Наши голуби сошлись!

— Ты птиц решила половить?

— Да ну тебя, — Ханджи была готова задохнуться, из-за чего часто вдыхала морозный вечерний воздух. — Ты там со своей учебой вообще чирикнешься скоро. Леви с Руби! Дела амурные продвигаются с невероятной скоростью! К черту лес и конфеты, тут свадьбу уже планировать надо. Готовь костюм, говорю же, другом жениха будешь!

— Почему у тебя всё сводится к свадьбе?

— Потому что к этому всё и идёт! Они парой стали, походу, на серьезных щах я тебе говорю. И ведь прямо никто из них этого не сказал, засранцы влюбленные, мне пришлось по частям это из Руби вытягивать.

— Ты что, на неё давила? — Эрвин вздыхает, ибо таких способов не одобрял, да и в чужую личную жизнь предпочитал не лезть.

— Давить, Эрвин, можно только прыщи перед зеркалом, — с чистой душой заявила Ханджи. — А у неё всё на лице написано было. Леви даже приперся сюда, к нам, чтобы она одна домой не шла, а она сияла, как начищенный пятак. Эрвин! — она вдруг заорала, вновь своим криком потревожив Сипуху, которая только устало открыла один глаз и посмотрела на хозяина. — Она его Львëнком зовёт, прикинь! Львёнок, мать твою, ах-ха! Я чуть не улетела!

Эрвин поднял бровь, но ничего не сказал. Значит, вот, чем было вызвано такое подозрительно довольное состояние Аккермана в последние пару дней. Однако, раз он ничего об этом Смиту не сказал, значит, сам пока находится в разных сомнениях и раздумьях, не считая нужным так скоро сообщать другим о своих планах. Леви выжидает, когда их состояние стабилизируется и устаканится?

— Так, ты там, кажется, как я помню, за презентацией сидишь, — вырывает его из секундных раздумий Ханджи. — А ну выйди, встреть меня, проветришься заодно, а то глаза на лоб вылезут от такой работëнки.

— Что? — моргнул Эрвин, кинув косой взгляд на включённый компьютер.

— Встреть меня, говорю. А то вдруг меня гопники подловят в подворотне, тебе их не жалко? Предотврати их смерть от моих рук, не бери грех на душу. Давай! Мне еще тебе столько всего рассказать надо!

Смит вздыхает, но сохраняет файл презентации, выключает компьютер и подзывает Сипуху, намереваясь вывести её заодно погулять на ночь глядя. Ханджи, как и обычно, говорила крайне много, эмоционально, то и дело махая руками, из-за чего чуть один раз не влепила ладонью Эрвину по носу. Шумная. Но он сохранял привычное спокойствие, выслушивая её вопли.

А вот Леви тем временем падал и тонул в новых и приятных ощущениях, совершенно этому не противясь. Если приятно, то зачем барахтаться? А падать вместе с одуванчиком даже не было страшно, особенно когда она то и дело хваталась за его руку. И вроде ничего особенного в этом не было — просто шли по вечернему городу до автобусной остановки, где придется ещё долго ждать редкую в такое время маршрутку, просто разговаривали. Вернее, по большей части разговаривала опять только Руби, что-то рассказывая, словно у неё никогда темы для разговоров не исчезают. Но Леви хотелось продолжить этот момент, растянуть его невообразимо надолго. Вечер пятницы, конец учебной недели, впереди — два выходных, а они идут вместе и их ничего сейчас не заботит — ни задания в колледже, ни утренний ранний подъем на учёбу, ибо такой вечер является для многих полной разгрузкой.

Грея в ладони девичью руку, он часто скользил взглядом по лицу одуванчика, улавливая каждый мазок света на её коже, каждый блик на волосах — своим силуэтом она собирала каждое свечение витрин и фар мимо проезжающих автомобилей. Светоотражающая куртка то и дело ярко блестела, потом затухала, словно щелкнули по выключателю и оборвали провод с энергией, отсвечивала то желтоватым, то голубым, то кристально-белым. Леви рядом с ней в своём строгом чëрном пальто казался тёмной тенью — совсем бы слился с вечерней тьмой и пропал в ней без следа, если бы не шёл рядом с яркой девушкой, держа её за руку.

Вместо тесной маршрутки успешно к остановке подъехал довольно просторный автобус, позволив молодым людям разместиться на двух дальних сидениях. Руби вначале хотела пропустить Аккермана к окну, но он, смерив взглядом сидушки, качнул головой и подтолкнул к окну её саму, а сам сел рядом, только ближе к проходу, словно отгородив её собой от посторонних, чтобы никто из пассажиров девушку не побеспокоил. Руби внимательно оглядела его и быстро поняла юношеские намерения, поэтому только тепло улыбнулась одними губами, а он поймал нежную благодарность во взгляде её глаз.

Она протянула ему один наушник-капельку, вопросительно приподняв бровь, а он принимает его, перехватывая пальцами, и вставляет в ухо, тут же слыша через него музыку. Руби почти мастерски подобрала плейлист так, чтобы он пришелся ему по душе, при этом песни были не пессимистичные и отчаянные, какие он ранее предпочитал слушать, а более нейтральные, атмосферные и приятные.

Так они и сидели в задней части автобуса: она — у окна, а он — рядом, связанные проводом розовых наушников, слушающие музыку. Она с тихим вздохом молча опустила голову к его плечу, скользнув ладонью к его руке и переплетя с ним пальцы, вяло и ласково играя с ними.

«Притихла, — думает Леви, машинально прижавшись щекой к светлой макушке. — Умаялась за день, что ли?»

Только потом он вспомнил, что весь день она не была дома — с колледжа сразу пошла к Ханджи и засиделась до самого вечера, только сейчас имея возможность устало склонить голову.

Их район был действительно слишком отдалëн от центра, чем дальше — тем реже работали фонари, и Леви, идущий рядом с девушкой к многоэтажкам, убедился, что сделал вполне правильно, когда пошёл её встречать. Только представив, как она бы по темноте среди редких фонарей шла одна, такая уязвимая и беззащитная, он почувствовал холодок и мурашки по коже. Пару раз им встретились одиноко проходящие мужчины, выныривающие в освещенное фонарным столбом пространство из полутьмы, и Леви тут же с холодящим, липким, полупрозрачным ужасом думал, как было бы страшно Руби, идущей здесь в одиночку, даже если эти люди не представляли ей никакой угрозы.

Как хорошо, что он пошёл её встречать.

А она идет рядом с ним, держа его за руку, и совсем ни о чем не беспокоится — слегка сонная, умиротворенная и спокойная, даже немного довольная, легко улыбающаяся. В нём уверенная и ему доверяющая, знающая, что он защитит.

Возле подъезда они останавливаются. Леви прощаться не хочется, однако ни на чем настаивать он не собирается, не собирается навязываться, давая ей полную свободу действий.

— Хочешь побыть моей моделью для рисования? — вдруг огорошила его Руби, так и не отпуская его руку. Она с легким, почти игривым интересом заглянула ему в глаза, а потом подняла бровь. У неё была приятная мимика.

— Я?.. — Леви даже слегка растерялся от такого странного предложения.

— Ты, — кивнула одуванчик, улыбнувшись. — Два раза я тебя уже рисовала. Мне понравилось.

— Почему я? — и все же ему не верилось. Когда кто-то рисует тебя по своему желанию, просто посчитав, что ты интересен — это как-то... невообразимо вдохновляюще, приятно, но в то же время неловко, неудобно. Человек потратит время и силы, чтобы изобразить тебя — это настолько странно, непривычно.

Улыбка Руби чуть-чуть меняется на более ласковую, и она поднимает свободную руку, огладив пальцами его лицо.

— А почему нет? — говорит она, и голос её тоже меняется вместе с улыбкой. — Разве может ещё кто-то вызвать у меня большее вдохновение, чем человек, которого я хочу целовать? По-моему, твои губы получатся на бумаге лучше всего, — будто в подтверждение этих слов она вдруг подалась вперёд, мягко накрывая его рот, завладевая его губами и их согревая.

Почему-то она вогнала Леви в дичайший ступор. Такая её открытость и свобода в собственных выражениях порой неожиданно и крайне смущала его. Для него самого было чем-то немыслимым сказать все то, о чем он думает и что чувствует, у него просто не поворачивался язык. А тут слышать подобное от неё, причём про себя, словно он действительно для кого-то важен — внутри все дрогнуло. И стало опять щекотно, хотя щекотки он не боялся.

— Как растерялся, — шепнула Руби тихо, отстранившись от его губ, а потом заулыбалась, заглянув в серые глаза. — И все же ты очень милый.

«Да прекращай уже, — думает Леви, который изо всех сил пытался скрыть или вовсе прогнать странную и внезапно у него появившуюся неловкость. — Почему я себя чувствую, как смущенный старшеклассник? Дожили.»

Милый, блин. С чего хоть? Все это время был колючим и своенравным, мог хамить другим независимо от их статуса, и вообще напоминал дикобраза, а тут вдруг появилась какая-то девушка — и он уже милый.

Однако приятно.

— Пойдём, чего задумался? — Руби тянет его за руки, увлекая за собой в здание.

Они поднялись на нужный этаж, и по закону своего везения Аккерман вновь наткнулся на Пиксиса, стоящего на пожарной лестнице. Декан, услышав шум и шаги позади, обернулся, видя, как молодые люди проходят к девичьей квартире, а Леви хмурится. Ему показалось, или Дот ехидно улыбнулся в собственные усы? Руби ему только рукой махнула, на что мужчина в полосатой тельняшке приветственно кивнул, затем наблюдая, как пришедшие скрываются в открывшейся квартире.

Их встретил выскочивший в прихожую Август, который тут же узрел неожиданного гостя и начал ластиться к его ноге.

— Ты ему нравишься, — напомнила Руби, с улыбкой глянув на Леви, который, слегка насупившись, смотрел на котенка сверху вниз, размышляя, пнуть ли его легонько или нет.

Август вдруг поднялся на задние лапы, передними потянувшись вверх и внезапно впившись когтями в юношеское колено. Кажется, он тянулся к ляшке, да только размером был мелковат и не дотянулся. Леви шикнул и раздраженно поднял комок чёрной шерсти на руки.

— Я вижу, — мрачно ответил он, смотря на наивную кошачью моську. Надо было все же пнуть.

Кошак был отправлен в полёт на диван, там и оставшись, развалившись на полосатом пледе в форме звездочки пушистым пузом вверх. А Руби только тихо хмыкнула, сразу отправившись на кухню ставить чайник.

«Я будто дома», — вдруг поймал себя на мысли Леви, и эта мысль, хоть и была приятной, заставила его немного растеряться. Такого он не чувствовал ни у себя в квартире, ни в доме Эрвина, зато вдруг уловил это здесь, посреди художественного бардака, с черным котенком на диване и рядом с девушкой, сейчас чем-то шуршащей на кухне.

— Иди сюда, что ты там застопорился? — зовет его Руби, и он идет к ней.

Они вновь сидели на мелкой кухне, такой же мелкой, как и у Аккермана в квартире, только здесь он чувствовал себя несравненно лучше. Вновь между ними был крохотный столик, на котором стояли кружки с чаем, и кружки эти — яркие, странные. У неё — с единорогом и глазастыми печеньями, а у него — со слоном, как в прошлый раз. Только если в прошлый раз Руби сидела напротив него, закутанная в плед после нервного срыва и почти засыпающая, то сейчас она часто улыбалась по-настоящему. Спокойное, теплое умиротворение, некий мягкий уют, какого в его квартире не было вообще.

Леви берёт кружку привычным способом, обхватив пальцами ободок сверху, и делает глоток, затем замечая, что Руби внимательно наблюдает за этим, смотря на его руку.

«Заинтересовалась? — думает он, ожидая её следующей реплики. — Скажет, что это выглядит странно?»

— У тебя красивые руки, — слышит он вместо ожидаемых слов и на секунду замирает. Точно, это ж одуванчик, она никогда не скажет, что он в чем-то странный... — Пальцы длинные, точеные, эстетичные. Такие будет хорошо рисовать.

— Обычно мне говорят, что я странно кружку держу, — только и ответил он, не зная, как правильно отреагировать на подобного рода комплимент. Руби только после его слов обратила внимание и на кружку.

— Как по мне, ничего странного, — говорит она, мягко улыбнувшись, и потом потянулась рукой к его свободной ладони, накрывая её сверху. — Просто привычка, выработанная давним страхом разбить кружку. У тебя однажды эта ручка отломилась, поэтому ты теперь таким способом пользуешься?

Поразительная чуткость. Леви только кивает. А потом Руби берется за карандаш и лист бумаги, начиная его зарисовывать. Намечает силуэт головы, затем начинает постепенно прорабатывать пропорции и черты, то и дело кидая быстрые внимательные взгляды на его лицо. А он, наблюдая за ней, то и дело ловит её постоянные улыбки.

— Почему улыбаешься? — решает он спросить, а она отвлекается от рисунка.

— Потому что вдруг почувствовала, что понимаю папу, — отвечает она, улыбаясь. — Сколько себя помню, он очень часто рисовал мою мать. На этой кухне тоже, она сидела на твоем месте. Он выучил все черты её лица, что мог рисовать чисто по памяти, но постоянно делал это с натуры, сидя с ней один на один. Им очень нравилось это. Знаешь, порой таким образом можно друг друга сильнее почувствовать.

— Ты очень похожа на него.

— Мне редко говорят это без упрека, — уголки её губ дрогнули, и она ненадолго опустила взгляд, бездумно посмотрев на рисунок. — А ты опять говоришь это, как комплимент. Спасибо, — большим пальцем она огладила его костяшки. — Поэтому я не боюсь при тебе быть похожей на него.

— Зато боишься при ней, — говорит он, имея в виду её мать, и она это прекрасно поняла.

— Если бы она увидела меня сейчас, то закатила бы грандиозный скандал, — невесело сказала одуванчик.

— Она не должна так портить тебе жизнь из-за своих прихотей. А ты не обязана эти прихоти выполнять, — он перехватил девичью руку, вынуждая Руби поднять на него глаза и встретиться с ним взглядом. — Ты боишься её потерять, но не думаешь ли, что уже давно её потеряла, если она так относится к тебе? И это не твоя вина.

— Я думала об этом, — тихо призналась Руби, затем поджав губы. — Но мне так страшно обрывать нашу последнюю с ней связь... словно после этого я окажусь совсем одна.

— Помнишь наш прошлый разговор об этом? Ты не будешь одна. С тобой Филипп, — он слегка помедлил, а потом огладил большим пальцем её костяшки. — И я. Теперь и я тоже, и я тебя не оставлю.

— И ты готов возиться со мной?

— Говорил же. Готов.

«Лишь бы вытянуть тебя из этого болота, — думает он, смотря ей в глаза. — Чтобы ты не пересиливала себя всякий раз, когда идешь в этот гадюшник.»

Они и сами не заметили, как оказались лежащими плечом к плечу на кровати — достаточно широкой, для одного человека просторной. Диван остался в распоряжении Августа, а они в полной темноте смотрели в потолок, рассматривая фосфорные звезды наверху. И хоть этот разговор быстро свернул в другое русло, к совершенно другой теме, но Леви был готов периодически напоминать о нём, дабы мягко подтолкнуть Руби к действию. После всего случившегося ей стало труднее ходить в колледж, и каждый раз она будто скрипела зубами, когда это здание появлялось в поле её зрения. Так долго продолжаться не может — иначе она выгорит.

— Ты очень теплый, — говорит Руби тихо, затем ближе прижавшись к его плечу, а он боковым зрением видит её профиль, тускло освещенный сиянием фосфорных звёздочек на потолке. — Как кот, — нечто похожее она ему уже говорила, словно неосознанно повторяя собственные фразы. — Да и вообще вы с Августом похожи.

— Да ну? — вырывается у Леви, ибо он вспомнил, как этот чёрный комок шерсти всякий раз стремится царапнуть его по ляшке.

— Да, — одуванчик негромко смеется, а потом поворачивает голову, вынуждая парня посмотреть на неё. Слишком темно, почти ничего не видно, кроме слабого очертания девичьего лица, которое он видит благодаря свету фосфора с потолка. — Он вроде с характером, царапаться любит, кусается порой. А на самом деле ластится, мурчит громко, и вообще очень ласковый. Ты тоже. Хотя на первый взгляд похож на ежика, — он сразу понял, что она улыбается.

— С чего ты взяла это?

— Ты неосознанно эту ласку мне показываешь. И ещё так трогательно заботлив. Уверена, ты порой этого даже не замечаешь, — он чувствует девичью руку у себя на щеке, щекотку её пальцев вдоль подбородка. — Скорее всего, таким ты был с самого детства, просто потом жизненные обстоятельства заставляли тебя становиться жестче.

Ночью, в темноте, почему-то все разговоры становятся откровеннее, чище. Оголяются души. Прикосновения — трепетнее, теплее, нежнее, слова — тише, по громкости похожие на дыхание.

Руби видит в Аккермане нечто хорошее, нечто такое, чего он в себе не видит сам. Ласково зовет его, не стыдясь этого, словно зная, что ему приятно, хоть и непривычно слышать такое в свой адрес. Мельком его целует, ибо ей нравилось это, гладит по голове, мягко зарываясь пальцами в волосы, скользя по затылку к шее, потом обнимает, на пару секунд прижавшись губами к его лбу. А он обхватывает ее руками, как порой делал в одиночку с одеялом, теперь чувствуя полностью её тепло.

Его клонит в сон.

Последним, что он помнил, был шорох запрыгнувшего на кровать кота. Август улегся рядом с ними и замурчал — громко, с чувством, сопровождая погружение в сон.

Так приятно во сне Леви ещё никогда не было. Он уже и не помнил, когда в последний раз спал с таким глубоким чувством полнейшего спокойствия и настолько крепко. Кажется, ему даже сон снился — мутный, непонятный, но хороший, а не постоянная темнота или, того хуже, частые кошмары.

Проснулся он уже тогда, когда в комнате было чересчур светло, причём лежал на кровати он один. Проведя рукой рядом с собой, почувствовав лишь пустоту, он приоткрыл глаза, обнаружив себя вновь накрытым полосатым пледом. А под боком неизменно свернулся калачиком Август, вытянув передние лапки. Да только вовсе не котенок должен был у него под боком оказаться, а одуванчик, от которой и след простыл.

— Утречка, — послышалось где-то совсем недалеко, привлекая его внимание. Руби нашлась стоящей у окна в своих свободных шортах и футболке с бананами — она улыбалась и слегка щурилась от ветерка, денувшего ей в лицо через открытую щель в форточке.

— Опять окно открыла, а одета легко, — вместо приветствия сказал он, слегка хмурясь. — Продует.

— Я ненадолго, — Руби отходит от окна и приближается к кровати, затем сев на её край рядом с лежащим парнем. — На кровати получше спится, чем на диване, да?

Он только сглатывает, когда она тянется рукой к его голове и легонько смахивает со лба прядь чёрных волос, которые зацепились за ресницы.

— Сколько времени?

— Десять с чем-то утра.

«Сколько?» — ошалел Леви, в удивлении расширив глаза. Это шутка такая?

— У тебя давно бессонница, — говорит одуванчик, наклоняясь к нему, почти нависая сверху, — ты наконец отсыпаешься. Здесь нечему удивляться, Львёнок, — она невесомо проводит пальцами по его лицу от виска до подбородка, затем коснувшись указательным уголка губ. И улыбается.

А у него блеснули глаза, и он быстро обхватил руками хрупкие плечи, опрокидывая её на себя. Относительную тишину комнаты прервал громкий девичий смех.

Почти две недели с момента первого знакомства.

Лучшие две недели в жизни.

Но он сделает все возможное, чтобы помочь одуванчику избавиться от тяжкой ноши нелюбимой учёбы.

А если Леви что-то задумывает — он доводит это до конца.

Продолжение следует...

Ну а я ожидаемо опять упоролась на количестве глав:) По плану я не должна была все это описывать, однако потом поняла, что без всего этого повествование было бы сухим и неполным, поэтому расписала и поняла, что все нужные события в одну главу не вмещу. Ну короче да, как всегда.

P.S. А еще мне крайне нравится все это описывать, чего греха таить :З

Charlie Puth — We don't talk anymore

https://www.youtube.com/watch?v=A3TKxux17ZA

Источник видео: https://youtu.be/A3TKxux17ZA

Дата публикации главы: 22.04.2021.