Ты ненормальная |Атака Титанов|

Диван в маленькой квартире пригрел на себе двух людей, к которым через некоторое время бесшумно запрыгнул любопытный котенок. Леви откинулся на спинку мягкой мебели, почти устроив притихшую девушку у себя на коленях, не разрывая кольцо своих рук, которыми он обхватил её, и тихо вздохнул, стараясь ничем её не тревожить.

«Точно заснет, — думает он, медленно гладя ладонью девичью спину, затем мягко потеревшись щекой о светлую макушку. — Устала совсем. Подобный выплеск эмоций потом сопровождается откатом.»

Когда слезы уже закончились и постепенно начали высыхать, Руби отстраняться не собиралась, совсем притихнув в руках молодого человека. А на любое его шевеление лишь жалась к нему ближе, слабо сжимая пальцами ткань чёрной мужской рубашки и давая понять, что отлипать от него не планирует. Вначале она просто сидела, будто вслушиваясь в юношеское биение сердца, иногда утирая пальцами соленые дорожки, от которых начало на щеках неприятно стягивать кожу, а затем устало прикрыла глаза, глубоко вздохнув. Потом совсем притихла, явно задремав, иногда шмыгая носом.

Её тело порой подрагивало, заставляя Аккермана плотнее прижимать её к себе. Он не мог разобрать, сколько времени просидел в таком положении — прислонившись к спинке дивана, держа у себя в руках девушку после нервного срыва, он едва не задремал сам, однако чем дольше они сидели так, тем темнее становилось на улице. И холоднее. Леви с раздражением посмотрел на открытое окно, словно пытаясь заставить его закрыться силой мысли, однако, увы, такими способностями он не обладал. Из-за этой проклятой форточки в комнате становилось прохладнее, а Руби была всего лишь в шортах да футболке. Холодно ведь. Поэтому вначале он пытался сильнее закрыть её руками, затем осторожно потянувшись за сложенным недалеко полосатым пледом; накрыл ее тканью, не переставая обнимать, ибо реагировала она на тактильный контакт — постоянно тянулась к его руке, стоило только ему убрать ее.

Чёрный котенок запрыгнул на диван и потерся носом о его колено, а Леви, забывшись, убрал руку с девичьего плеча и почесал ему за темным ушком. Руби, находясь в состоянии полусна, поежилась и прижалась ближе, будто давая понять, что ей стало неуютно без его теплой ладони. Леви поспешил вернуться в изначальное положение.

«Как ребенок», — думает он, вспоминая своё далекое детство и то, как он сам в полудрëме часто тянулся к рукам матери.

Руби немного подняла голову, теперь устроившись совсем рядом с его шеей, и у него пошли волной мурашки, когда её горячее прерывистое дыхание обдало кожу. Он осторожно глянул на её лицо — закрытые глаза, дрожащие ресницы, да вроде и дышать она стала глубже. Видимо, уже заснула. Но реагировать на это тут же он не стал, посидев в том же положении некоторое время, прислушиваясь к тихому шуму её дыхания.

— Руби, — тихо шепнул он, затем легонько проведя пальцем по девичьей щеке. Никакой реакции, в ответ донеслось все то же дрожащее дыхание. Точно заснула. Вряд ли притворялась бы сейчас.

Приподнявшись, Леви аккуратно перехватил её немного в ином положении, полностью устраивая у себя на руках, а потом встал с дивана, перенеся заснувшую девушку на кровать. Закутанную в полосатый плед, он уложил её на одеяло, которым была застелена постель, и устроил на подушке её голову, обнаружив под этой подушкой его сложенный тёмный шарф.

«Она что, спит с ним, как с мягкой игрушкой?» — поднял он на мгновение бровь, однако отбросил подобные мысли. Не до этого сейчас. Он просто положил этот шарф рядом, чтобы под подушкой он ей не мешался, и присел перед кроватью на корточки, оказавшись на одном уровне с её лицом.

«Совсем измучилась, — подумалось ему, пока он легким и невесомым движением пальца убрал светлую прядку, щекочущую девичий нос. — Бледная, заплаканная... Почему у неё покраснели щеки?..»

Нахмурившись, он аккуратно приложил к её щеке ладонь, чувствуя слишком теплую кожу. Почуяв неладное, приподнялся и опустил голову к её волосам, прижавшись ненадолго губами ко лбу. Чувствительная кожа губ тут же ощутила подозрительно сильное тепло.

«Только заболеть ей для большего счастья еще не хватало, — хмурится он, не отстраняясь и в непростительной близости рассматривая её лицо. Вдруг увидел красное пятнышко на её нижней губе, приподнял брови и осторожно провёл по ней большим пальцем, стирая им, как оказалось, кровь. — Докусалась, одуванчик. Говорил ведь не грызть губы. Как и ожидалось, поранилась.»

Он поднялся на ноги, отошел от кровати и затем вернулся уже с салфеткой, промакнув ею кровоточащую девичью губу. Покачал головой, затем закрыв окно. Потом вздрогнул, услышав внезапную трель телефона в кармане пальто из коридора, и поспешил туда, дабы не разбудить одуванчика. На треснутом экране высветился контакт с именем Эрвина.

— Да, — ответил Леви на звонок негромко, опасливо глянув на лежающую на кровати девушку. Та никак не отрегировала, вынуждая его облегченно выдохнуть.

— Ты там как? — спросил его Эрвин. — Меня в учительской части задержали после пар, решил потом к тебе заглянуть в ту аудиторию. А тебя нет, дверь закрыта.

— Я не работал сегодня, — говорит Аккерман, пройдя на кухню.

— Нашел Руби?

— Нашел. Пришел к ней домой, она здесь была все это время, телефон в отключке.

— Тихо говоришь, — заметил Смит. — Отвлекаю?

— Она спит. Я на кухне.

— С ней все в порядке?

— Сейчас — да, более-менее. Эрвин, — обратился Леви к нему.

— М?

— Какие иммуномодуляторы* посоветовать можешь?

Эрвин, походу, с подозрением нахмурился, однако сказал несколько названий таблеток, какие обычно в случае чего сам принимает.

— Заболеть вздумал, что ли? — спросил он, на что Леви по привычке мотнул головой, только потом вспомнив, что друг не может увидеть его.

— Не я. Руби может плохо стать. Психосоматика* и все в этом роде.

— Нервы сдали?

— Можно и так сказать.

Эрвин больше допытываться и ни о чем расспрашивать не стал, лишь поинтересовался, нужно ли с чем-то помочь. Леви отказался — ни с чем помогать не надо было, а аптека, в которую он собирался сейчас сходить, находится, слава Богу, недалеко, в минутах пяти-семи от дворов многоэтажек. Друг пожелал успехов и отключился, а Леви, повертев телефон в руках, потом сунул его в карман брюк и устало потер лоб.

Надо сходить за таблетками.

Он заглянул в комнату, проверил девушку — Руби спала, почти свернувшись калачиком на кровати, закутанная в плед. Беспокоить её он не стал, подхватил свою сумку, которую в самом начале кинул куда-то на стул, затем оглянулся в поисках ключей от квартиры. Не оставлять же жилище открытым для всех желающих, особенно когда одуванчик беззащитно спит. Ключи оказались в замочной скважине входной двери, и Леви накинул на себя пальто, только в последний момент заметив, что любопытный Август вышел за ним в коридор.

— Пригляди за хозяйкой, — только и сказал Аккерман, подхватив кота на руки, и отнес его в комнату, посадив на край кровати, где лежала Руби.

Он вышел из квартиры, закрыв её на ключ, и спустился вниз, оказавшись на улице. Как можно быстрее смотался в аптеку, купив там один из иммуномодуляторов — как хорошо, что аптека эта была недалеко. Однако Леви решил сэкономить время и даже перешёл на бег, лишь бы быстрее вернуться обратно. Затем, пробегая мимо продуктового магазина, вспомнил, что Руби любит сладкое, поэтому купил конфет для неё.

Вернулся он довольно быстро, в течение минут двадцати или чуть больше. Открыл квартиру, зашел внутрь, разуваясь и намереваясь сразу же пойти проверить спящую девушку.

Но девушка эта уже не спала.

Руби выскочила из комнаты, видимо, паникуя и оглядываясь, и тут же натыкается на пришедшего Аккермана. А он стоит с пакетом в прихожей, не понимая, что происходит — она напуганная, только что вскочившая с кровати. Увидев его, только что зашедшего в квартиру, она шумно выдохнула.

— Леви? — тихо спросила она, пытаясь успокоить дыхание.

— Что случилось? — он немного наклоняет голову, ставя пакет на тумбочку в коридоре и снимая пальто, вешая его на крючок. Подходит затем к девушке вплотную, вглядываясь в её беспокойное лицо. — Ну что, что? — его голос был негромкий, даже мягкий. По её глазам было видно, что она хочет сейчас его обнять, однако почему-то не решается. Качнув головой, он берёт её за руку и тянет к себе, привлекая ближе, позволяя себя обнять, что она тут же и делает, прижимаясь ближе. — Чего вскочила?

— Проснулась, увидела, что тебя нет, — говорит она сбивчиво, положив голову ему на плечо. — Твоих вещей с обувью тоже. Уже думала, ты ушёл...

— Испугалась? — он гладит её по спине, по затылку, зарываясь пальцами в волосы, и чувствует, как она кивает. — Помнишь, что я тебе сказал? Я не уйду. Я буду с тобой.

— Я постоянно боюсь, что меня бросят, — призналась Руби, сильнее обнимая его. Потерлась щекой о его плечо, как кошка. — Я не хочу... быть одной...

— И не будешь. Я же здесь.

Вдруг он подумал о том, что она жмется к нему так, будто у неё уже никого не осталось. Никого, кто принял бы её вот такую — сейчас разбитую, растерянную, напуганную и робкую. Одинокую. А она боится одиночества. Однако не хочет беспокить друзей, считая, что не должна впутывать их в свои проблемы и портить им жизнь. Единственным, кому она открывала душу, был Филипп, но сейчас он вряд ли знал о том, что произошло — к телефону она даже не притрагивалась.

Леви ещё никогда не чувствовал такого ярого желания кому-то помочь. Ещё больше вгоняло в тупик то, что он не знал, что делать. Как помогать? Он может лишь быть рядом, даже слова порой толком подобрать нормальные не может, успокаивать не умеет. И вообще с людьми он не ладил, можно начать с этого... Да даже обнять кого-то для него было целым событием. Но сейчас такие объятия даются ему легче всяких слов, которые застревают где-то во рту, так и не сорвавшись с губ.

Как много он хочет сказать ей... О том, какая она чудесная, искренняя, добрая и чистая, чуткая. Волшебным образом привязала его к себе, заставила принять в ряды близких людей, спасла его от отчаяния. Как хочется сказать ей, что она не проблемная, не жалкая и не бестолковая, как о ней отзывались и как в конце концов начала она сама про себя думать. Как до тошноты больно от мысли, что самый чистый человек, самый теплый и светлый из большинства, считает себя никчемным и жалким.

А мысли вертятся в голове, не преобразуясь в слова — лишь распирают изнутри, будоражат, топят своим количеством, но он ничего не может сказать. Он не умеет говорить подобные вещи.

Он только обнимает, пытаясь пересилить собственную скованность, гладит ладонью девичью спину — без всякого подтекста, без всякого умысла. Она такая худая, тонкая, что порой удивительно становится — такая худоба скрывается чаще всего под мешковатыми бесформенными толстовками. И хоть они одного роста, но по комплекции Леви был куда крупнее, а сейчас так вообще поразился такому контрасту, стоило только в таком положении прижать её к себе. За этим пришло и колючее осознание того, какая она беззащитная, и могут найтись те, кто этой беззащитностью вздумают воспользоваться. Это осознание заставило его поджать губы и сильнее закрыть девушку руками, хоть никакая опасность сейчас ей не грозила.

— Ты такой теплый, — говорит Руби тихо, все еще не поднимая голову с его плеча, а потом едва слышно хмыкает, мимолетно улыбнувшись. — Как кот.

Она открылась перед ним так же, как и перед Филиппом. Не жизнерадостная оптимистка, всегда натягивающая на лицо улыбку, а бесконечно уставшая и почти опустошенная девушка, сейчас ищущая поддержку, тянущаяся к чужим рукам. У неё просто нет сил продолжать делать вид, что все хорошо, она сдалась — ему сдалась, без страха падая в его руки, кидаясь в эти объятия. Леви чувствует, что стал ей ближе родной матери, и это вызывает двойственные ощущения — вроде приятно, что она подпустила его настолько близко, а с другой стороны больно и обидно за эту девочку до невозможности.

— А у тебя холодные руки, — отзывается Аккерман, вслепую найдя её руку и пробежавшись пальцами от запястья по девичьей ладони. Он немного отстранил одуванчика от себя, перехватив руками её голову, мягко прижав ладони к щекам, и затем прислонился губами к её лбу, вновь проверяя температуру. Слегка нахмурившись, едва слышно цыкнул. — И лоб слишком теплый. Голова болит?

— Не знаю, — честно ответила ему Руби, на несколько секунд прикрыв глаза, словно наслаждаясь прикосновением чужих губ. — У меня такое странное состояние... Тело будто из ваты.

— У тебя был нервный срыв, после него всегда потерянность. Заболеть можешь, — Леви заглянул ей в глаза, только в последний момент заметив, насколько близко были их лица. Тон его голоса стал еще тише. — Пошли, таблетки выпьешь.

— Т... таблетки? — немного растерялась одуванчик.

— Вон, в пакете на тумбе, — слабым кивком головы указал в том направлении Аккерман. — А то от нервов слечь надолго можно.

— Ты за ними ходил? — у её распахнутых глаз было крайне непонятное выражение.

— В аптеку ближайшую, — не видел ничего такого в этом Леви, затем потянувшись к тумбе и подхватив шуршащий пакет за торчащие ручки. — И это... конфеты здесь.

— Но ты ведь не любишь сладкое.

— Кто сказал, что я себе их взял?Ты вроде любишь, вот и зашёл. Не знаю, правда, какой из видов, поэтому взял шоколадные с орехами. Аллергии ни на что из этого нет?

— Н-нет, — опять потерянно ответила Руби, мотнув головой, затем переведя взгляд с пакета на Аккермана. — Зачем?..

— Чтобы не заболела, ясное дело.

— Ты ведь деньги на меня потратил...

«Такое ощущение, будто я ей не лекарства купил, а почку пожертвовал», — думает Леви, спокойно поймав взгляд одуванчика.

— Ничего такого в этом не вижу, — отвечает он, едва удержавшись, чтобы не припомнить ей, как она сама на него тратилась ранее. — Пошли на кухню. Ты почему босая?

Руби бегло опустила глаза на собственные ноги и неловко улыбнулась, позволяя ему наконец увидеть левый клычок из-под верхней губы.

Они переместились на маленькую кухню, где как раз стояли два стула по обеим сторонам от крошечного столика. Руби вначале хотела пойти к плите, но Леви упрямо усадил её на один из этих стульев, сказав, что справится сам. Сориентировался на этой кухне он быстро, поставил чайник, затем налив чай в две кружки. К слову, адекватной посуды у одуванчика не было — всякие единороги, креативные чудики, звездочки и подобная пёстрая ересь виднелись на каждой кружке и тарелке, порой изображённые там изначально, либо нарисованные вручную уже самой девушкой. Креативная на всю голову. И жилище такое же.

— У меня чай той же марки, что и твой, только я обычно зелёный пью, — с непонятной ноткой вины сказала Руби, наблюдая за студентом со своего места. Сидя на стуле, она залезла на него с ногами, подтянув колени к груди и напоминая воробья на ветке. Или взъерошенного большеглазого домовëнка.

— Я знаю, — только и ответил Леви, помня её предпочтения ещё с выходных, когда она пригрела его у себя на ночевку. — Мне не принципиально. Могу и зелёный пить.

Он поставил перед ней кружку с изображением единорога и каких-то глазастых печений, после чего залез в пакет, достав оттуда конфеты — они тоже отправились в сторону девушки всем кульком сразу. Следом за ними он взял в руки упаковку таблеток, за которыми и бегал в аптеку, взяв вдобавок витамин С и несколько витаминов. Почему-то желейные разноцветные мишки, которые на самом деле были витаминами для детей, показались ему очень подходящими для одуванчика.

— Ты решил всю аптеку скупить? — сконфуженно спросила Руби, наблюдая, как несколько аптечных упаковок приземляются перед ней на стол. — Они ж дорогие...

— Нет, — мигом ответил ей Леви, сев напротив и пододвинув к себе свою кружку. К сожалению, нейтральной посуды в этой квартире не было вообще, поэтому он выбрал самую неброскую, какая тут только может быть — с каким-то лопоухим слоном, чей хобот был ручкой. Как хорошо, что он никогда не брал кружки за ручки. — Пей, чтобы температура не поднялась, — он положил перед девушкой коробку с таблетками. — Выпьешь одну сегодня, одну завтра и ещё одну через день в одно и то же время. Не хватало тебе ещё заболеть на эмоциональном фоне.

Руби хотела что-то сказать, но затем застопорилась; молча взяла коробку и выпила одну таблетку, обхватив ладонями кружку, словно греясь. Леви это заметил, так и не сводя глаз с одуванчика.

— Холодно? — спросил он, видя, как она греет холодные руки о стенки кружки. — А ты одета легко, — он скользнул взглядом по голым девичьим коленям.

— Куда ты? — дергается Руби, видя, как он поднимается с места, намереваясь куда-то пойти. В её голосе призрачно проскользнул страх.

— Сиди здесь, плед принесу, — ответил ей Леви, прекрасно этот страх уловив. До сих пор она думает, что он уйдет. На выходе из кухни он щелкает по выключателю, зажигая свет в помещении. — Темно уже, вечер.

Руби только молча провожает его глазами, затем вздохнув и сделав глоток горячего чая из кружки. Леви вернулся совсем скоро, сразу подойдя к сидящей на стуле девушке и накрыв её поверх полосатым пледом, плотно укутав.

— Есть валерьянка? — поинтересовался он, оглядев кухню. Одуванчик кивает, указав кивком на шкафчик, куда студент тут же полез, сразу же безошибочно достав оттуда темный бутылëк.

— Ты так быстро нашел её, — тихо говорит Руби, наблюдая, как он наливает валерьянку в столовую ложку, высчитывая количество капель. — Будто интуитивно.

— У меня её наличие дома в порядке вещей. Слишком часто использую, той же марки.

Услышав это, одуванчик как-то тоскливо поджала губы, прекрасно поняв, что Леви довольно часто и сам находится в шатком состоянии.

— Не помогает тебе?

— Когда как, — Леви неопределённо повел плечом, затем немного пригнувшись с ложкой в руках. — Но тебе сейчас не повредит, давай, — он немного помедлил, когда девушка, не сопротивляясь, приоткрыла губы. Словил себя на мутных мыслях, дернул бровью и сунул ложку ей в рот, тут же отойдя в сторону и вернувшись на свой стул. Руби только непонимающе глянула на него, слегка скривив губы от горького вкуса, затем вытащила ложку и положила её на стол перед собой рядом с кружкой. — Хуже не стало? Голова не кружится?

— Нет, все в порядке, — качнула одуванчик головой, после чего поднесла кружку к лицу и прижалась к её ободку губами, сделав осторожный глоток. — Тебе идет эта кружка.

Леви, до этого привычным образом ухвативший свою кружку пальцами за ободок, только бровь поднял, отстранив её от себя и оглядев со всех сторон.

«Издеваешься?» — так и читалось у него во взгляде, когда он во всей красе узрел рисунок с каким-то упоротым слоном, которого до этого момента принципиально не разглядывал. Руби, уловив на себе этот взгляд, только тихонько засмеялась.

На кухню забежал Август, которому, видимо, стало одному в комнате крайне скучно. Он черным комком закатился в помещение, мигом оценивая обстановку, и вдруг точнëхонько запрыгнул Аккерману на колени, для подстраховки зацепившись когтями за его темные брюки.

— Эй, — шикнул на него Леви, едва не разливший горячий чай от неожиданности. Этот шустрый пушистый чертяра вдобавок через ткань оцарапал ему бедро, сейчас с самым невинным видом выпучив свои зеленые глазищи.

— Ты ему нравишься, — сказала Руби, кажется, с утаенным умилением наблюдая за происходящим.

«Я-то? — как-то даже удивился Леви, скосив глаза на кота у себя на коленях. — Ему-то?»

Котенок в этот момент с невозмутимым видом вдруг выпустил когти на лапе, уколов ими его в ляшку, заставляя вздрогнуть и поджать губы.

«Ну да, конечно.»

Мало-помалу они немного разговорились — вначале скупыми фразами, словно боясь прерывать тишину, а потом начали обсуждать что-то совсем постороннее. Ко всему происходящему Леви возвращаться не хотел и напоминать об этом одуванчику не собирался, постепенно уводя её от этой темы куда-то в случайные дебри. На кухне горела теплая лампочка в потолке, освещая помещение; за окном — темень с пестрящими уличными фонарями. Молодые люди сидели на стульях напротив друг друга, и разделял их только крошечный стол, сейчас заваленный продукцией из аптеки и купленными шоколадно-ореховыми конфетами, которые Руби иногда как-то несмело брала поштучно, словно чего-то стыдясь. Черный котенок свернулся уютным калачиком у Аккермана на коленях, перестав царапаться, и вдруг замурчал, затарахтел, как маленький трактор.

Руби рассказывала, как они с Ханджи чудили в том городе, куда она поехала вместе с отчимом в командировку, а Леви постоянно ловил себя на мысли, что эти двое — настолько буйный и динамичный тандем, что похожи на пороховую бочку. И стены они там на охраняемом участке разрисовывали баллончиками, а потом удирали от сторожевых собак и охраны по темноте среди ночи; и в самом дальнем районе города, именуемом самым стремным и опасным, терялись и бегали от местных гопников; и в подземном переходе они танцевали под музыку уличных музыкантов. Чего только ни делали, в общем. Где их только ни носило за то короткое время командировки отчима — мама дорогая.

Раз тема зашла за Ханджи, Леви рассказал пару случаев с начальной школы, заметив, что это поднимает одуванчику настроение. Эрвин тогда был в четвёртом классе, а Аккерман с Зое — в третьем, сидя за одной партой, при этом кабинеты у них были соседние. Была там в школе группка зазнавшихся пятиклассников, которые, только-только покинув началку, начали задирать младших и долезли до этого трио, а Эрвин просто так сидеть не стал — придумал план и вместе с друзьями воплотил его в жизнь. Проучили они этих засранцев так, что визг на всю школу стоял — эффект страшилок и запугиваний сделал своё дело. А Эрвин с Леви и Ханджи так и вышли потом сухими из воды. Да и вообще начальная школа была крайне беззаботным и динамичным временем, когда никакого масштабного дерьма ни у кого в жизнях ещё не случилось.

Когда Леви рассказал пару историй, у него возникло ощущение, что ему не двадцать с хвостиком, а все шестьдесят. Ему казались все эти ситуации такими давними и почти забытыми, хотя на деле прошло всего чуть больше десяти лет.

Однако у него получилось отвлечь Руби — она даже заулыбалась, хотя в улыбке этой, пусть и искренней, сквозило неприкрытой усталостью. Она выдохлась, выплеснув все через слезы совсем недавно, и сейчас пребывала в опустевшем состоянии. Все еще тусклая, уставшая, вымученная и с болезненно блестящими заплаканными глазами. В конце концов её неумолимо заклонило в сон, моргать она стала медленнее. Так и задремала, сидя с ногами на стуле, как воробей, укутанная в плед, неудобно прислонившись головой к стене.

«Совсем вымучилась», — думает Леви, наблюдая за тем, как подрагивают девичьи ресницы. Руби сжалась в комок подобно котенку и стала будто меньше своего привычного размера. Такая беззащитная...

Он допил остывший чай, в последний раз кинув взгляд на рисунок слона на кружке, а потом, скрипя зубами, ему пришлось согнать кота с колен.

— Не обессудь, хвостатый, но она мне важнее, — тихо сказал он, поставив котенка на пол. Август, которого наглым образом вырвали из сладкой дремоты, недовольно дернул ухом и повел усами, затем хмуро наблюдая, как студент, чьи колени он облюбовал и даже оставил пару царапин на ляшке, подошел к заснувшей девушке. Леви же обвел взглядом одуванчика, прикидывая, как бы её подхватить на руки и сильно не побеспокоить. В конце концов он сделал это, и Руби оказалась у него на руках — укутанная в полосатый плед, спящая, расслабленная и уставшая.

— Леви?.. — сонно и тихо спросила она, почувствовав, как её переносят с кухни в комнату. С трудом приоткрыла глаза, все еще находясь в полудрëме.

— Тихо, тихо, — услышала она чужой шепот над ухом, который мгновенно её успокоил, — я буду рядом.

Сил просыпаться окончательно во второй раз у неё не было — мигом провалилась в сон, даже не успев оказаться на кровати. Леви со всей аккуратностью уложил её в постель, прямо в пледе, и сверху к тому же прикрыл одеялом. Чёрный Август стоял в открытом дверном проходе, зорко наблюдая за тем, не сделает ли этот странный человек с удобными коленями ничего подозрительного с хозяйкой.

Леви присел на корточки у кровати, оказавшись на одном уровне с девичьим лицом. Всматривался в черты, скользя взглядом от бровей ниже, до покусанных губ, на которых его взор сам собой задержался, мигом углядев ту самую ранку, из которой ранее шла кровь. Он и сам не понял, когда успел протянуть руку к ней и огладить пальцами линию челюсти и подбородка, ощутив странный трепет, будоражащий вдруг нутро.

Снизу раздался тихий, но требовательный «мявк», вынуждающий Аккермана опустить взгляд и наткнуться на подошедшего Августа. Котенок внимательно за ним наблюдал, изредка подергивая хвостом, а взглядом так испрашивал: «Ты че это творишь, уважаемый, с моим человеком?».

— Ничего я с ней не сделаю, — помрачнел Леви, затем дернувшись. Ещё чего, с котом болтать начал. Совсем уже.

Не сделает ведь? Не сделает. Тем более, она спит, а пользоваться этим он считает мерзким.

Руби безнадежно уснула, вновь свернувшись калачиком на боку, напоминая кокон из одеяла, а Леви, наблюдающий за этим с дивана, отметил, что ей свойственно всегда обниматься во сне. За неимением подходящего человека рядом она обнимает скомканный плед. И со стороны это смотрится тоскливо и одиноко.

«Я во сне так же выгляжу? — думает он, подперев в полутьме подбородок рукой, задумчиво смотря на спящую девушку. — Медведя ей мягкого подарить, что ли...»

Потом он вздрогнул.

«Какого ещё медведя?»

Ещё б он мягких медведей кому-то дарил. Дожили.

Стрелка часов медленно, но неумолимо ползла, цифры сменялись, а Леви в вялых раздумьях растянулся на диване. Комната была погружена в полную темноту, не считая свечения фосфорных звездочек, прилепленных в углу на потолок. Руби на кровати тихо сопела, кажется, притянув к себе сложенный недалеко шарф, а на диван вдруг запрыгнул котенок, свернувшись клубком у Аккермана под боком.

«То ляшку мне поцарапал, то спать теперь рядом укладывается, — сонно подумал Леви, ощутив тепло кошачьего тела возле ребер. — Мракобес.»

Ни о чем более он подумать уже не успел — вдруг его утянуло в тягучую дремоту на долгое время. И через эту дремоту он слабо почувствовал, как ему вдруг отчего-то стало теплее, после чего окончательно заснул. Никаких снов он не видел, спал беспробудно и проснулся почти в том же положении, в каком заснул. Разбудил его внезапный будильник, мерзко запевший откуда-то с тумбочки, который, в принципе, быстро заткнулся под действием чьей-то руки.

«Когда я начал вставать по будильнику?» — спросонья подумалось Аккерману, когда он, с трудом разлепив глаза, повернул голову. Кажется, у него затекла шея. Ни разу за последнее время он не просыпался от звука будильника, привычно вскакивая за пару часов до нужного пробуждения, а тут вдруг чувствует, что был бы не прочь поспать дальше.

— Утречка, — слышится со стороны, и Леви натыкается мутным после сна взглядом на девушку, сидящую на кровати среди бесформенной кучи одеяла.

Он не отвечает, лишь слабо кивает, не имея никакого желания ворочать языком. Внезапной тенью прыгнувший ему на грудь чёрный котенок стал для него неожиданностью, а Август ткнулся носом ему в подбородок. Леви отстранил кота от себя, чуть приподнявшись, и вдруг замечает, что все это время был накрыт полосатым пледом.

«Я ведь вроде без него засыпал», — подумал он, подхватив пальцами полосатый край и непонимающе всмотревшись в него. Он точно помнил, что завернул Руби в этот плед и уложил её спать, а теперь сам оказался им накрыт.

— Откуда тут это? — задал студент вопрос, даже не посмотрев на девушку.

— Я тебя накрыла, — не видела причин умалчивать об этом одуванчик, невозмутимо пожав плечами.

— Зачем?

— А под пледом уютнее. Ты-то вообще без ничего спал, зато меня и в плед, и в одеяло обернул, — она заулыбалась, будто все, что произошло вчера, было простым сном, который легко забывается. — А я встала посреди ночи, тебя увидела на диване. Какая кошмарная из меня хозяйка, Боже мой, — она на несколько секунд в смущении прикрыла ладонями лицо. — Вот и укрыла тебя.

— Почему будильник звенел?

— Потому что у нас пары в колледже, доброе утро, — вроде это был едва заметный сарказм, однако она сказала это так мягко и ласково, что вначале подвох даже не был заметен.

— Ты разве на них идешь? — повернул Леви голову в сторону одуванчика, то ли удивляясь, то ли мрачнея. Почему-то ему думалось, что после вчерашнего нервного срыва она останется сегодня дома.

— А почему нет? — легко ответила одуванчик, разведя руками. — Ты меня вчера таблетками да витаминами накормил, мне полегчало. Болеть не думаю, вроде.

«Тебе тяжко там учиться, но ты все равно идешь», — думает Аккерман, принимая сидячее положение. На её месте он бы просто плюнул на это дело.

Только потом он заметил, что Руби, сидя на кровати среди вороха одеяла, на самом деле что-то рисовала; то и дело слышался звук карандаша по бумаге. Леви только бровь поднял, ещё ничего до конца не соображая, и оглядел себя, откинув полосатый плед. Спать в рубашке и брюках было идеей так себе — теперь он был помятый, будто прокатился в барабане стиральной машины. Любящий порядок и аккуратность, он только с отвращением прищурил один глаз, тихо цыкнув.

— Точно нормально себя чувствуешь? — спросил он у девушки, на что она только закивала.

— Да, — ответила она, мельком глянув на него. Леви с подозрением повел губами, чувствуя подвох.

— А если без вранья?

Шорох карандаша по бумаге на несколько секунд прекратился. Леви пристально смотрел на Руби, и она поджала губы, в конце концов вздыхая.

— Без вранья — до сих пор шатает, — одуванчик посмотрела куда-то в сторону, подперев рукой подбородок. — Внутри пусто, словно я потерялась. И чуток стыдно.

— За что?

— Как за что? — она подняла бровь, видимо, негодуя на себя. — Устроила тебе концерт вчера, вынудила даже здесь остаться ночевать. И вообще... у тебя и без меня проблем всяких хватает, а я опять тебе на голову свалилась.

— Я ведь тебе уже говорил об этом, — мрачнеет Аккерман, видя, что она опять затянула ту же песню. — Это было моим желанием. Если бы я не хотел, я бы не остался. Хватит во всем винить себя.

«Кажется, Эрвин мне говорил нечто похожее», — вдруг незаметно дергается он, вспоминая друга. Леви с Руби слишком похожи этой чертой — винить себя и принижать себя же в собственных глазах. Идиотская, но тяжкая привычка.

У Леви не было синдрома спасателя, он не бежал на помощь каждому встречному, не стремился решать чужие проблемы. И если решался помочь, то это значило, что человек этот был ему близок.

Руби только с щемящей благодарностью и виной глянула на него.

— Со мной ещё никогда так не возились, — призналась она, на что Леви только невозмутимо повел плечом.

— Все случается в первый раз.

Она сделала ещё несколько штрихов, после чего отложила лист с карандашом и спрыгнула с кровати, отправившись, кажется, на кухню. Через пару минут Леви с удивлением услышал, что она там начала что-то кашеварить, а затем шикнул, ибо мракобесный Август опять кольнул его когтем в бедро. Никогда бы он не подумал, что начнет собираться в колледж не у себя в хмурой квартире, не в одиночку, а в чужом доме и вместе с кем-то. Поднявшись с дивана, он размялся, удивляясь, как умудрился вообще заснуть в таком положении настолько беспробудно.

«Квартира эта на меня так влияет, что ли? — думает он, с отстраненной брезгливостью оглядывая себя. Помятая рубашка, расстегнутая на две пуговицы, приняла на себя весь удар спальной вещицы. — Или просто нахождение одуванчика рядом?»

Вряд ли дело в квартире. Тем более вчера здесь царила такая угнетающая атмосфера, которой на утро уже не было, что казалось совсем чудным для этого места. Значит, причиной была Руби. И он удивительно легко признал это для себя.

Его внимание нацелилось на лежащий на кровати лист бумаги, где красовалась какая-то карандашная зарисовка. Подойдя ближе, он подхватил рисунок в руки — спящий парень с расстегнутой на две пуговицы рубашкой, укрытый полосатым пледом и с черным котенком под боком. И опять этот парень уж слишком похож на самого Аккермана — то же лицо, та же прическа.

— Нравится? — раздалось внезапно у него рядом с ухом, заставляя вздрогнуть и покрыться мурашками. У Леви появилось невыносимое чувство дежавю.

— Опять? — спросил он, указав кивком на работу в руках. Руби, смотрящая на рисунок через его плечо, только улыбнулась, даже не зная, насколько чутким стал его слух. А Леви был чертыхаться готов, ибо снова от её близкого дыхания у него пошли мурашки.

— Ну да, — легко ответила девушка. — Я ведь сказала, что не велика потеря. Мама тот рисунок порвала, я нарисую ещё. Особенно когда мне выпал такой шанс и ты опять спал у меня в квартире, грех было им не воспользоваться.

Леви задумчиво обвел зарисовку глазами.

— У тебя неплохо получается, — сказал он через пару секунд.

— Правда? — воодушевилась одуванчик, ухватив его сзади за плечи, почти прижавшись к юношеской спине. Он вздрогнул от столько близкого контакта.

— Да.

Они повернули друг к другу головы, чуть не столкнувшись носами. Слишком близко. Даже чужое дыхание чувствуется.

— Ты красивый, — открыто сказала Руби, вгоняя Аккермана в тупик. Прямая, как рельсы. А он не знает, как реагировать на такое заявление. — Кстати, так сказала даже моя мама.

— Да ну? — поднял Леви бровь.

— Когда она мне выговаривала, какая я сякая, и принялась рвать работы, то на рисунке с тобой она помедлила и сказала, цитирую: «Ты только и умеешь, что красивых мальчиков рисовать», — она тихо засмеялась, но быстро умолкла. — Правда, ту работу все равно порвала.

— А портрет твоей семьи?

— А, его я ещё в прошлый раз подальше запрятала. Она его не нашла.

Она почти обнимала его сзади, опаляя ухо дыханием, даже не зная, что ему вдруг стало щекотно внутри. Щекотки Леви не боялся, однако в этот раз захотелось судорожно втянуть воздух.

— Почему ты продолжаешь мучиться? — он и сам не уследил, как задал этот вопрос.

— М?..

— Ты можешь направить свою энергию в нужное русло. Туда, куда тебя тянет. Сфера дизайна, к примеру. Зачем остаешься в этом гадюшнике, когда каждый день нахождения там для тебя является пыткой? Вряд ли ты являешься любительницей мазохизма.

Руби поникла.

— Мне страшно, — честно призналась она, положив подбородок на его плечо, тусклым взглядом смотря на рисунок в юношеских руках. — По сути, единственным кровным близким человеком для меня является мама. Больше меня ничего не связывает с прошлой жизнью, кроме неё и воспоминаний о папе. И... сама мысль о том, что своим уходом с учёбы я потеряю её, пугает меня. Страшно, что больше нас ничего не будет связывать... Я боюсь быть брошенной.

— А Филипп? Он ведь не бросит тебя, куда бы ты ни подалась.

— Получается, мой мир будет держаться на одном Филиппе? Он, конечно, очень дорог мне и близок, но у нас разные дороги. Он не всегда бывает рядом.

— А мать будто бывает?

— Я... не знаю... Может быть, я хватаюсь за последний кусочек семьи, которой давно нет. В моей жизни мало близких людей. Вернее их почти нет, — тихо прибавила она. — Когда я с друзьями, то постоянно сдерживаю себя, чтобы своими проблемами не поломать их счастье. А мать... просто я помню, какая она была до смерти папы. От этого и теряюсь.

Леви ненадолго замолк, будто что-то осмысливая и что-то решаясь сказать.

— А если у тебя появится ещё кто-то, кто будет рядом, — наконец произнес он немного севшим голосом, — ты решишься бросить учёбу?

Девичьи руки на его плечах вначале замерли, а потом немного напряглись.

— Возможно, — её голос перешёл на шепот, пуская ещё одну волну мурашек. А потом Руби подняла голову и сказала прямо ему на ухо: — Пойдём, а то опоздаем.

С этими словами она отстранилась, задорно блеснула глазами и смоталась на кухню.

«Опять дразнишь? — думает Леви, которого от внутренней щекотки чуть судорогой не скрутило. Он посмотрел ей вслед, затем чуть прищурив глаза. — Или это было просто для того, чтобы перевести тему?»

Кажется, она уже давно поняла, какую реакцию в такой близости у него вызывает, чем решила воспользоваться. Может быть, к этому разговору она не была готова. Однако Аккерман тормозить так просто не собирался и решил потом вновь поднять эту тему, чуть позже.

Это утро было крайне непривычным, странным, однако во многом довольно-таки приятным и невероятно уютным. И источником этого уюта была Руби, с которой даже обычные сборы в колледж стали какими-то неожиданно приятными — вот ведь странность какая, Леви никогда бы не подумал, что сможет собираться в гадюшник без дичайшего недовольства и ежиного пыхтения. Они сидели на кухне за завтраком, пока вокруг крутился черным клубком Август, то и дело прыгая с колен на колени, и вышли из квартиры пораньше — Аккерману надо было заскочить к себе и переодеться.

— Я впервые у тебя в квартире, — говорит Руби с интересом, расхаживая по помещениям, пока Леви забурился в ванной. Планировки квартир были идентичны, поэтому сориентировалась она быстро. — Как чисто...

Леви вышел из ванной, поправляя горловой воротник тёмного свитера.

— Я и не думала, что ты так любишь порядок, — проговорила одуванчик, а потом неловко скривила губы в улыбке, со смущением глянув на студента. — Мой дом по сравнению с твоим — настоящая свалка, получается...

«Мастерская, — мысленно поправляет он её, затем задумавшись. — А ведь мне её творческий бардак никакого дискомфорта не доставил.»

— У каждого свои порядки, — жмет он плечом. — Я не могу никого осуждать насчет содержания личной территории.

— Как все аккуратно сложено, — как-то восторженно сказала Руби, рассматривая комнату. — Да ты перфекционист.

Может быть. Леви об этом редко задумывался и жил так, как ему удобно.

— Пошли, — зовет он её, кивая в сторону двери. — А то как всегда вовремя Зарру принесет сюда.

— Что, сказала девушек сюда не водить? — весело спросила одуванчик, задорно блеснув глазами.

— Да. А если кто-то появится — познакомить с ней.

— Узнаю́ Зарру, — смеется девушка, выходя из квартиры, когда Леви открыл перед ней дверь.

Они вместе шли до колледжа, и у Аккермана возникло ощущение, что так было всегда. Словно они постоянно ходили вот так, вместе. И опять рядом, что порой соприкасались руками, и без всякой дистанции, какая вдруг между ними возникла позавчера. А Леви постоянно ловил себя на том, что у него появилось вдруг предчувствие чего-то важного, чего-то... возможно, хорошего. Он не знал, стоить ли этому верить, однако находился в странном, томительном ожидании.

Как же порой нервные срывы сближают людей.

Продолжение следует...

* Иммуномодуляторы — разнородные биологически активные вещества, влияющие на иммунную систему либо участвующие в её функционировании. Не оказывают прямого воздействия на патогены, но могут изменять иммунный ответ клеток.

* Психосоматика — влияние разных психологических факторов на возникновение и течение болезней.

По плану эта глава должна быть последней, однако я немного не рассчитала объем, поэтому она не получилась последней :)

HARU — Ракета

https://www.youtube.com/watch?v=Cy7hBaQWxxc

Источник видео: https://youtu.be/Cy7hBaQWxxc

Дата публикации главы: 14.04.2021.