Эпизод 8. Рапунцель.
Казалось, возникшую тишину, которая повисла на крыше колледжа, можно было пощупать рукой; вот-вот должен был комично застрекотать сверчок.
У Леви дернулся глаз.
Уж лучше бы он здесь на Пиксиса наткнулся, ей-богу.
Пока он застыл на месте, как кувалдой ушибленный, девочка-одуванчик заметно повеселела (и когда она успела выйти из своего вечно веселого состояния?); она приободрилась, зелено-голубые глаза вдруг просияли, а улыбка на лице... стала ярче, что ли? Леви внезапно осознал, что ее вечная улыбка на моське отличается от нынешней улыбки в данный момент. Ранее Неврубашка лыбилась постоянно, улыбку с ее лица невозможно было содрать, причем выглядела она очень убедительно. Но если сравнить то, как она улыбалась тогда, и то, какая она сейчас, можно увидеть едва заметную, едва-едва различимую разницу — сейчас она настоящая. Именно настоящая: уголки ее тонковатых губ были приподняты естественно, а не широко и натянуто, будто прищепками. Выглядывающий из-под верхней губы светлый левый клычок уже даже не раздражал, а выглядел... мило?.. Добавлял обаятельности?
Аккерман вздрогнул.
Боже, какой бред, какой бред!
Откуда у Гномьей Блевотины — обаятельность? У него уже помутнение рассудка на нервной почве, прости, Господи.
Студент яростно проморгался, выходя из транса. И вот — перед ним уже привычная Неврубашка: до безобразия жизнерадостная, раздражающая и бесячая. Все, как и было. Все так, как надо. И без всяких помутнений.
— Ты здесь что делаешь? — мгновенно севшим голосом спросил он, чувствуя внезапную сухость во рту.
— Прячусь от действительности, — вдруг сказала Руби будто себе самой. Ее улыбка внезапно, буквально на долю секунды померкла, но она быстро оклемалась и вновь улыбнулась еще шире, будто себе назло, и весело выдала: — Веселюсь.
— Веселишься? — на автомате повторил Леви, видя висящие на девичьей открытой шее розовые веревочные неизменные наушники. И из них доносился отдаленный невнятный бубнеж музыки.
— Мне нравится не вся музыка, которая играет внизу, — она говорит, а улыбка все так и продолжает искажать ее лицо. — Не в обиду ди-джею, конечно. Он классный. Просто у каждого свои вкусы, правда?
— Раз ты можешь без проблем общаться со многими организаторами, значит, ты так же без проблем могла попросить этого ди-джея поставить твои песни, — безразлично сказал Леви. — Или же хотя бы исключить из списка твои нелюбимые.
— Нет, ты что, — как-то странно опешила Неврубашка, а потом по-детски рьяно замотала головой. — Нет-нет, я не хочу пользоваться своей дружбой с организаторами в таких целях. Это эгоистично, — это слово она сказала с каким-то ужасающим придыханием, будто для нее эгоизм был одним из страшных грехов. Но потом она будто очнулась, абсолютно успокоилась и улыбнулась опять. Опять. — Из-за своих предпочтений я не буду портить праздник другим.
— Ты бы не испортила. Просто исключила бы пару песен.
— Я не в праве вмешиваться в чужой труд. Ди-джей подобрал особо популярные песни, которые знают почти все. А мой плейлист может быть кому-то не по душе.
Она странная. Зачем благополучие других ставить выше своего? Исключить пару особо раздражающих песен из списка — не проблема. Но только не для нее, видимо.
— Боишься быть эгоисткой? — в лоб задал Леви вопрос, пристально и цепко наблюдая за девичьей реакцией. — Хочешь казаться святошей?
Вопрос грубый, прямой, как рельсы, однако Леви этого не стыдится. Уж у кого с эгоизмом проблем нет, так это у него.
Однако, Руби этому вопросу удивлена не была. Лишь продолжала улыбаться, только теперь не так рьяно и широко, как минуту назад. Улыбка была будто дежурной, словно она с таким лицом, улыбчивым, сразу родилась.
— Мне кажется, у каждого разное понятие святости, — она смотрела на Леви так открыто, будто ей нечего было скрывать. — Да и святых людей на самом деле нет. Некоторых святыми признают люди, но что это дает? Ведь люди и вешают ярлыки, живут стереотипами. Кажется, доверять толпе не стоит, ты так не думаешь?
— Тебя не заботит мнение общества, но волнует чужое благополучие больше, чем свое собственное?
— Не совсем так, — качнула Неврубашка головой, а потом повернулась к городу. Положила руки на холодную металлическую перегородку, пробежалась глазами по огонькам многоэтажек. — У каждого своя жизнь. Многим ни к чему знать обо мне. Я обычная, у меня есть круг друзей и знакомых, которые хотят со мной общаться, а к другим я не смею лезть.
— Почему в кругу тех, к кому ты все-таки лезешь, оказался я? — опять он спросил это в лоб, прямым текстом намекая на то, что у него нет желания общаться с ней и быть в числе ее знакомых.
Она медленно повернула к нему голову, посмотрела вновь на него так открыто и невинно, что его где-то глубоко внутри кольнуло едва уловимое чувство вины за свои слова. Прохладный вечерний ветерок взметнул светлые волосы, сделав Неврубашку еще больше похожей на одуванчик. А уголки девичьих губ вдруг приподнялись в настоящей улыбке — немного даже грустной, тоскливой, вгоняющей в ступор.
— Потому что с тобой хочу общаться я.
Леви замолк, глядя ей прямо в глаза. И вот как на это реагировать? Он без понятия, что нужно отвечать на подобного рода откровения. С другой стороны, он даже растерялся немного от того, что человек, которого он так усердно отталкивал от себя в последнее время с упорством барана, вдруг признался, что хочет общаться с ним. Для него был какой-то странной неожиданностью тот факт, что кому-то хочется общаться с ним. В подобный список желающих с ним контактировать входило только четыре человека: Эрвин, очкастая Ханджи, а еще погибшие Фарлан и Изабель. Всë. А тут вот — явилось чудо, которое на третий день знакомства говорит, что хочет иметь его в своих собеседниках.
Не зная, что отвечать, студент повернулся к вечернему городу, бессмысленно оглядывая светящиеся окошки многоэтажек. Руби же в свою очередь ответа и не требовала, тоже обернувшись к краю крыши и оперевшись на ограждение.
— Ты меня знаешь три дня, — голос Аккермана немного заглушил порыв прохладного ветра, который так гадко забрался под одежду, заставив кожу покрыться мурашками. — Я не тот человек, с которым можно о многом поговорить, это видно. И несмотря на все мои сопротивления, ты всё равно хочешь общаться со мной. Почему?
— Порой, чем человек неприступнее, тем он больше заинтересовывает, — немного задумчиво отозвалась Неврубашка, продолжая держаться ладонями за металлическую оградку, хотя ее руки уже замерзли от соприкосновения с холодным железом. — Так вот... Это не тот случай. С самого начала мне показалось, что ты тот человек, который увидит то, чего не замечают посторонние. Во мне.
— Ты про чувство неполноценности, ненужности и осознание бессмысленности своего существования?
— А разве ты сам это не ощущаешь?
— С чего ты взяла?
— По тебе видно.
— А по тебе не очень, — он скосил глаза на нее, пока она продолжала смотреть на город.
— Но ты заметил.
— Если приглядеться, то это становится очевидным. Твоя постоянная улыбка — как бумажная реклама на обшарпанном заборе. Вроде и привлекает внимание на себя, а вроде за ней находится унылая действительность и опустошенность.
— Уж с обшарпанным забором меня еще никто не сравнивал, — девочка-одуванчик тихо засмеялась, обнажая зубной ряд и выпирающий левый клычок. — Ты понял это потому, что сам являешься таким же?
— Мы совершенно разные, — он немного нахмурился.
— Но чувствуем одно и то же, разве не так?
Сколько же чертей таится в этом на первый взгляд праздничном и ярком омуте?Девочка-одуванчик оказалась с сюрпризом — это совсем не та жизнерадостная наивная дурочка, какой казалась во время первой встречи. Она очень внимательна, социально адаптирована и развита. С виду ярый оптимист и веселый шизофреник, а на деле улавливает весь негатив, пропускает через себя все отрицательное и пытается найти плюсы. А если не находит — держит в себе и не позволяет никому увидеть ее разочарованность в жизни, потому что твои собственные чувства — настолько личный объект, что о нем могут знать только избранные или же вообще никто. Она позволяет видеть другим только то, что необходимо, чтобы никто не лез к ней в душу. Если не приглядываться — у нее нет проблем, она всегда веселая, радостная, и жизнь у нее очень даже неплохая. На деле может оказаться совсем не так, но кого это интересует?
Людям необходимо визуальное составляющее. Если на твоем лице улыбка, какое бы дерьмо в твоей жизни ни происходило, другие будут думать, что у тебя нет проблем.
Даже Леви не умеет так талантливо морозиться. Постоянно улыбаться — не в его характере, да и сил никаких нет. К нему не лезут только потому, что он производит впечатление человека, который сможет раздражителю дать в нос (что правда), однако по его внешнему виду понятно, что он многое пережил.
А вот по Неврубашке такого сказать нельзя. Улыбка на лице скрывает всю ту яму проблем, которую не должны видеть посторонние.
Леви внезапно ощутил слабые отголоски восхищения. Да, глубоко внутри его нутро восхищалось этой особой. Со стороны вроде дурочка, но если позволить ей подойти ближе, Руби Рубай откроется как совершенно необычная, интригующая персона.
«Это еще что такое?» — вдруг очнулся Аккерман, несильно мотнув головой. Что за мысли? Что за домыслы? Боже, спаси-сохрани, о чем он начал думать!
Надо гнать такие мысли в шею.
— Как ты пролезла сюда? — не зная, куда деваться, решил он перевести тему, хотя в лице совершенно не изменился.
— Легко, — тут же мгновенно ответила Неврубашка, а потом залезла в карман своей довольно легкой курточки и легким движением руки вытянула блеснувший ключ. Металлический брелок в виде веселого упоротого авокадо в белых кедах тихонько звякнул.
— Копия?
— Ага, — одуванчик широко улыбнулась. — В этом здании нет места, где бы я еще не побывала, — она сладко потянулась, вытянув руки вверх и немного выгнув спину, напоминая кошку, а потом поежилась. — Прохладно становится. Не пора бы вернуться?
Леви лениво мазнул взглядом по огонькам многоэтажек, а потом медленно кивнул.
— Тогда пошли, — Неврубашка шустро смылась подальше от края, напоследок хлопнув рукой по металлической ограде. Аккерман проследил за тем, как она подходит к двери, а потом идет следом за ней.
Девичья ручонка улеглась на дверную ручку, надавила и потянула вниз. Леви видит, как одуванчик на секунду заступорилась.
— О... — вдруг раздался ее растерянный голос. А потом звук бессмысленного дерганья дверной ручки. — Картина Репина «Приплыли»...
— М? — не совсем понял студент. — В чем дело?
— Ты полностью дверь закрыл? — Неврубашка еще раз дернула ручку, опять безуспешно, а потом глянула на Аккермана через плечо. — До щелчка?
Леви вспомнил довольно тихий щелчок, когда за ним закрылась дверь после того, как он выбрался на крышу.
— Да.
— А ты любишь рисковать, — веселый хмык. — Весело.
— Только не говори, что дверь заклинило, и мы застряли здесь, как два главных героя-придурка из клишированной мелодрамы.
— Боюсь, именно это я и скажу.
Леви поджал губы, а Руби весело и задорно засмеялась, бессмысленно пытаясь раз за разом открыть дверь. Идиотка, что ли? Над чем тут можно вообще смеяться? Как ему кажется, эта ситуация нихрена не смешная.
— Эту дверь иногда клинит, — говорит одуванчик, вздыхая и хлопая ладонью по дверной поверхности. — Поэтому я ее и оставила приоткрытой. Теперь знай, чтобы больше в такую ситуацию не попасть.
— Какая ты оптимистичная, — Аккерман чувствовал, что готов уже плеваться от сарказма. — Мы вполне можем здесь провести последние часы своей жизни.
— С чего хоть последние-то?
— Либо мы здесь сдохнем от холода, голода и жажды, либо потом об этом узнает ректор и нас сожрет. Как я понимаю, сюда простым смертным соваться нельзя.
— Ну... — протянула Руби, пожимая плечами.
— Или же я по собственному желанию спрыгну с этой крыши, — закончил Леви, мысленно добавляя: «Или скину тебя».
— Да ты пессимист...
— Реалист.
— «Надеемся на лучшее, готовимся к худшему»?
— Я никогда не надеюсь на лучшее.
Неврубашка немного сконфуженно улыбается. Н-да, иметь дело с Леви — в какой-то степени урон собственному мозгу.
— Да все будет нормально, — легко отзывается одуванчик, доставая из кармана свой телефон. — Сейчас позвоню Наррису, он придет, откроет с той стороны.
С этими словами она набрала нужный номер и приложила телефон к уху. Послышались гудки.
— Ну? — издевательски хмыкнул Леви, слыша, что попытки дозвониться до парня ни к чему не привели.
— Не отвечает, — ничуть не расстроилась Руби, глядя на экран своего телефона. — Ладно, значит, звоним Эшли.
Эта попытка так же закончилась провалом.
— Хреновые у тебя друзья, — говорит язвительно Аккерман, видя, как девушка с легкой растерянностью пытается дозвониться еще до кого-то. — Как они тебя мастерски игнорят.
— Всему всегда есть свои причины, — глянула на него одуванчик. — Внизу музыка очень громко играет, тем более, все заняты, никто на телефоны не отвлекается.
— Ты ведь со многими знакома. Я на сто процентов уверен, что у тебя есть телефоны чуть ли ни всех студентов этого петушарника. Звони еще кому-нибудь, хоть кто-то да заметит.
— Я доверяю только Наррису и Эшли, — немного сконфуженно призналась Руби.
— Да ладно? — даже немного удивился Леви такому ответу. — С чего бы это?
— Они мои настоящие друзья. Они меня никогда никому не выдадут. А остальные студенты... Нет, они не плохие, ни в коем случае! Просто... их отношение ко мне немного не такое, какое необходимо для доверия. Есть, конечно, еще Дирк с Эрной, я уже попыталась до них дозвониться, но у них годовщина на этой неделе — они друг другом полностью заняты, как-никак уже три года вместе.
Имя Дирка показалось Леви смутно знакомым. Он его вроде уже где-то слышал совсем недавно, кажется.
— Итак, мы оказались всеми кинутые, — подытожил Аккерман. — Когда там твой Наррис заметит пропущенный — хрен его знает. Значит, попробую до Эрвина дозвониться.
С этими словами он полез в карман, достал свой старый телефон и нашел контакты белобрысого друга. Неврубашка в это время от нечего делать пинала металлическую мощную закрытую дверь.
— Ну Эрвин, мать твою, — шипит брюнет, когда слышит бесконечные долгие гудки. — Отвечай!
Смит тоже не отозвался на зов о помощи. Видимо, слишком была громкая музыка, а сам Эрвин был занят разговором с одногруппниками.
— Ты только с ним общаешься? — спросила Руби, видя, как Леви раздраженно запихивает обратно в карман свой телефон.
— Да.
— А давай тоже номерами обменяемся? — это было предложено истинно по-детски наивно и воодушевленно.
— Зачем? — быть умным — это вовремя прикинуться тупым, да.
— Как зачем? — удивилась одуванчик. — Мы с тобой сокомандники. А вдруг с тобой что-то случится, я даже позвонить не смогу.
— Номерами не делюсь.
— Ну пожа-а-алуйста, — протянула Неврубашка, вдруг ткнув пальцем ему в плечо. — У меня вообще нет никаких твоих контактов.
— И слава Богу.
— Ну давай, не упрямся. Тебя ведь даже в соцсетях нет, с тобой никак не связаться.
В принципе, просьба Неврубашки была вполне логичной, но Леви, естественно, этого бы никогда не признал прямо, поэтому для вида еще немного повыделывался, но номер все же продиктовал. Таким образом они обменялись контактами, и радостная Руби тайком от сокомандника подписала его как «Львенок» и в качестве фотографии прилепила картинку из «Короля Льва», где маленького Симбу на вытянутых руках подняла обезьяна. Леви же в свою очередь подписал новый номер очень логично — «Гномья блевотина» и даже нашел картинку из «Гравити Фоллз» с блюющим радугой гномом.
Как придурки, ей-богу.
— Эй, реалист, — хмыкнула Руби, окликнув Аккермана. — Мы тут задубеем скоро.
— И что ты предлагаешь? — ядовито поинтересовался студент.
— Правильный вопрос. Айда за мной.
С этими словами она резво двинулась куда-то, отходя от заклинившей двери все дальше и дальше. Леви поднял бровь, но последовал следом, затем видя, как одуванчик приземляется возле какой-то трубы, поджав к груди коленки. Широко улыбаясь, она похлопала ладонью рядом с собой и прислонилась спиной к этой трубе, напоминая шкодливую кошку.
— Я многое в этом колледже знаю, — заявляет она, а Леви с сомнением кладет руку на поверхность этой трубы. Ладонь тут же обдало приглушенным жаром. — Она теплая, падай.
Аккерман провел языком по внутренней стороне щеки, подумав пару секунд, а потом плюнул и сел рядом, но на достаточном расстоянии от девчонки, подставляя спину жаркой трубе. С их позиции было прекрасно видно заклинившую дверь.
«Возникает ощущение, — подумал студент, мысленно растягивая слова, — что мы играем в симулятор бомжа. Первый урок усвоен: если оказался на улице — надо искать теплую трубу.»
Пока он мысленно поносил всех в округе и себя в том числе, то краем глаза заметил, как Неврубашка невероятно быстро клацает пальцами по экрану своего телефона, резво набирая кому-то сообщение. Потом она нажала кнопку «отправить» и удовлетворенно кивнула.
— Я предупредила всех друзей по смс, — сказала она, — как только они прочитают это — придут.
— Хотелось бы верить.
— Тебе надо смотреть на вещи позитивнее. Мы на свежем воздухе, насмерть не замерзнем, благо, тут труба есть, нелюбимую музыку слушать не будем и толкаться среди студентов тоже. Стало быть, не все так плохо.
— Как мало тебе нужно для счастья, — в его голосе сквозит явный сарказм.
— А для счастья ничего глобального и не нужно, — девчонка пожимает плечами, а потом ежится, вдруг прикрывая голую шею озябшими ладонями. Леви с подозрением наблюдает за ней. Вот дура, напялила на себя шмотки без воротника, теперь сидит продрогшая, как воробей.
— На, — внезапно говорит парень, корча кислую рожу, будто сожрал лимон целиком, и неожиданным жестом кидает в одуванчика свой серый шарф, который секундой ранее легким движением руки стянул с собственной шеи. Он-то был в темном свитере с высоким горлом, а вот ей этот шарф сейчас был нужнее.
Кажется, такому поступку удивилась даже сама Руби, в недоумении уставившаяся на «сокомандника». Что уж и говорить, такой жест с его стороны был невероятно щедрым.
«Это только ради того, чтобы я не горбатился один в аудитории, если она заболеет, — подумал Леви, насупившись и смотря на город. — Да, именно.»
Какой великий самообман.
Аккерман, положа руку на сердце, ощутил себя дебилом. Да и вся эта ситуация была верхом дебильности.
— М, хороший одеколон, — послышалось рядом, и студент боковым зрением видит, как Неврубашка заворачивает серый шарф у себя на шее. — Приятный запах, тебе идет.
Она опустила голову, ткнув ткань шарфа носом.
«Надеюсь, она не будет сморкаться в него», — передернуло Леви.
А потом наступила тишина, которую никто не решался прервать. Вернее, Леви ее прерывать и не собирался — думал о небесных кренделях, лениво скользя глазами по однотонному темному небу, а вот Руби подозрительно притихла, смотря в одну точку. Пальцами она продолжала сжимать край серого шарфа.
— Ты Сию слушаешь? — вдруг задала она вопрос, даже не посмотрев на сидящего рядом студента. Тот скосил на нее глаза, блеснув серой радужкой.
— Да.
— Отлично.
И через несколько секунд из динамиков телефона раздалась знакомая песня упомянутой певицы.
Леви втянул морозный воздух через нос, чувствуя легкое неприятное покалывание на слизистой из-за низкой температуры. Выдыхает — едва заметный пар легкой дымкой устремляется за ветром куда-то в сторону многоэтажек.
Это так... странно.
На крыше местного медицинского колледжа сейчас сидят двое, пока внизу, в холле первого этажа, ревет музыка в колонках и веселятся студенты. Едва слышный гул современных музыкальных композиций долетает до ушей, но быстро растворяется в шорохе ветра, который разносит мелодию уже другой песни — которую слушают только те двое, сидящие на крыше. И вроде даже сама обстановка не такая уж прекрасная — все-таки, дверь заклинило, друзья не отвечают на телефонные звонки, но почему-то сейчас все это стало таким неважным... что даже не хочется это прерывать.
Леви не может себя понять. Он знаком с одуванчиком всего ничего, но тогда почему в этот самый момент у него на душе такая странная, до одури трепетная тишина? И ведь никакие плохие мысли не лезут в голову, внутри не скребутся своими ядовитыми когтями кошки... Создаётся впечатление, что все происходит именно так, как и должно быть.
Но неужели для душевного спокойствия ему надо было застрять на крыше петушарника вместе с Жёлтыми Кедами?
Знакомая песня лилась из динамиков телефона некачественно и глухо, не вровень шумящим внизу колонкам, однако этот звук добавлял некой атмосферности. Леви вдруг понял — именно атмосферность ему была нужна на протяжении всего этого времени. Подходящая, чем-то манящая, нутру близкая и какая-то трепетно родная. И пусть для этого нужно сидеть на крыше колледжа поздним вечером, подставляя лицо морозному ветерку, и греть спину глухим жаром трубы позади.
Третий день с момента знакомства... День недели — среда. И почему он подпустил эту странную девку так близко к себе за такое короткое время? По своему обыкновению ведь он агрессивно отгонял от себя всякого, кто посмел к нему подлезть, считая, что Эрвина под боком ему достаточно.
А тут появилось вот это.
И оно сейчас издевательски дышит в его шарф.
Время шло, и обнаружилось, что Неврубашка почти полностью разделяла его музыкальный вкус, за исключением музыкальных композиций каких-то азиатов, предположительно корейцев. А в принципе, в плейлисте у неё была настоящая помойка меломана, где рядом с роком теснились опенинги аниме и песни принцесс Диснея. Причем Руби явно подстраивалась под его предпочтения, включая исключительно те группы, которые он знал и сам слушал, а Леви в который раз проклял свои дешëвые наушники за плохую шумоизоляцию, ибо о его музыкальных вкусах этот одуванчик узнал исключительно благодаря им.
Они молчали.
Не разговаривали совсем.
Просто сидели на крыше, греясь спинами о тëплую трубу, и слушали музыку через плохие динамики. И казалось, что именно это сейчас и было нужно — без всяких ненужных бессмысленных разговоров. Леви смотрел на огни многоэтажек и ловил себя на мысли, что если закрыть глаза, то вообще может показаться, что он сидит в спокойном одиночестве, что его ох как устраивало. На самом деле, такое молчание со стороны Жëлтых Кед было удивительным и неожиданным, учитывая то, как любит она чесать языком, но студент сейчас благодарен ей за этот момент тишины.
Мелодии сменялись одна за другой, пока в какой-то момент всю эту спокойную атмосферу не прервал бестактный стук в металлическую дверь. На удивление, факт прибытия помощи Леви взбесил, ибо он только-только распробовал на вкус этот временной отрезок спокойствия. Да и стуком назвать это можно было лишь с натяжкой — просто кто-то от души долбанул несколько раз кулаком по дверной поверхности, а может, даже и ногой в том числе, а потом загорланил:
— Рапунце-е-ель! Отворяй башню, готовь сковородку, твой освободитель приехал!
А потом этот некто громко заржал, и Леви поймал себя на том, что у него дернулся глаз.
— Это Наррис! — подскочила Руби, мигом отправляя телефон в карман, а потом подорвалась на ноги. — Пришëл, сейчас откроет, пошли!
Аккерман только цыкнул, но все же поднялся, отряхивая свои джинсы и следуя за одуванчиком прямиком к двери. За дверью слышался шорох, невнятный бубнеж и непонятная возня, словно парень ковырялся с дверной ручкой, пока Леви встал прямо перед дверью. Неврубашка остановилась за ним, чуть в сторонке.
Момент истины — дверь наконец распахнулась, открывая такой долгожданный выход, и в дверном проёме оказалась улыбающаяся рожа кривозубого Нарриса.
— Рапунцель! — опять заорал он, а потом узрел прямо перед собой вместо жизнерадостной блондинки отнюдь не её, а хмурого студента с мрачной физиономией. — Оу-па, эт-то еще кто? Малышка Рапунцель оказалась не Рапунцель, но все же малышкой?
Взгляд Аккермана мигом сменился на колючий и уничтожающий.
— Я тебя, долбодятел ты кроворотый, пущу на органы, выпотрошу и в виде чучела в музей отдам в качестве примера австралопитека, — тихо зашипел он, а потом резким движением пихнул Нарриса в грудь и припечатал к стеночке.
— Воу-воу! — удивленно протянул тот, словно не до конца осознавая приближение собственной смерти. — Ты чего, пацан? Морковка, че это он с цепи сорвался?
Неврубашка была тут как тут, наблюдая за происходящим. Она лишь улыбнулась с абсолютной невинностью.
— Просто прими тот факт, что людям не нравятся шутки про их рост, и тебя не будут желать избить, — ответила она своему другу, а потом развела руками. — Все просто, друг мой.
— Да где я про рост шутил? — нешуточно задумался Наррис, заставляя Леви слегка недоуменно нахмуриться. Насторожилась и Руби.
— Ты что, пьян? — спросила она, подойдя ближе и потянув носом воздух.
— Кто? Я? — ошалело вопросил парень, ткнув себе пальцем в грудь. — Да я стекл как трезвышко!
— Оно и видно, — рыкнул Леви себе под нос, резко отстраняясь от него.
— Это ведь безалкогольная вечеринка, — хмурится Неврубашка. — Здесь же не было алкоголя.
— Пупс, ты реально уверена, что нас это остановит? — широко заулыбался Наррис, словно гордясь и хвастаясь стыренной из музея копией Моны Лизы. — Нашего человека такие плëвые преграды никогда не останавливали.
Леви только глаза закатывает, а потом молча удаляется в туман, оставляя Руби наедине с пьяным дружком. Ни в чьи проблемы он влезать в качестве спасателя не собирается и подавно, поэтому вразвалочку спускается по лестнице вниз. Шум музыки тут же опутал его с ног до головы, став куда громче, ибо парень спускался в самый эпицентр событий, пытаясь найти Эрвина или смотаться отсюда. И стоило только ему выйти к образному «танцполу», так тут же стало ясно, что размах вечеринки повысился — ребятки-студенты пронесли алкоголь и прилично надрызгались. Это стало похожим на обычный клуб, каких в этом Чертокуданске раз-два и обчелся. Вот молодежь и отрывается, как только может, за неимением альтернативы.
— Все черти здесь, — фыркает Леви, пытаясь среди танцующих фигур найти знакомый силуэт Смита. Его едва не задавили в толпе, но он всё же вылез из этой давки ближе к стене, и тут же уцепился взглядом за клетчатую рубашку друга, направившись прямиком к нему. — Эй!
Эрвин повернул в его сторону голову, тут же заметно оживившись.
— Вот ты где, — говорит он, стараясь перекричать музыку. — Я уж думал, ты удрал.
— Я бы тоже хотел так думать, — окрысился Аккерман себе под нос, а потом повысил тон голоса, пытаясь докричаться до блондина. — Сматываемся!
Эрвин на удивление спорить не стал, и через пару минут они оба уже шли по темноте подальше от учебного заведения, которое студенты переделали в импровизированный клубешник. Смит был абсолютно трезв, ибо придерживался девиза «в стрëмных местах не пью», а вот Леви с каждым шагом бурчал и бурчал.
— И нахрена ты меня вообще сюда притащил, — бесконечный поток обвинений Эрвин умело пропускал мимо ушей, давно привыкнув к пассивной (а иногда и активной) агрессии брюнета. — А я по твоей вине там зад морозил.
— Кстати об этом, — перебил Смит. — Ты где был все это время?
— А надо на звонки мои отвечать, а не игнорить меня с мастерством динамщика! Я тебе звонил, черт тебя дери.
— У меня телефон разрядился.
— Вот из-за тебя и твоего телефона я торчал на крыше этого петушарника битый час. Да причём не один, а с кем? С Гномьей Блевотиной! Какое везение, а, — при этом он, понятное дело, опустил тот факт, что ему даже понравился момент прослушки знакомой музыки.
— Как ты вылез на крышу? — Эрвин даже удивился, ибо не понаслышке знал, что туда вход был закрыт.
— С помощью заклинания «Сизам, откройся». Через дверь, понятное дело. А дверь эту потом заклинило. Влезть — влез, а вылезти так просто не вышло. Порой я удивляюсь своему умению находить вход во всякие бредовые проблемы.
Эрвин только с особой внимательностью искоса оглядел Аккермана. Расспрашивать про Руби Рубай он не стал, не собираясь совать нос в дела друга, если он сам рассказывать об этом не собирается, однако сказал только одну фразу:
— Ты забыл свой шарф.
Леви моргает несколько раз, затем потянувшись рукой к собственной шее, не ощутив на ней ткани того самого шарфа.
— Твою мать, — только и говорит он, понимая, что этот самый шарф сейчас красуется на девичьей шее. А он и правда забыл об этом. А на самом деле, невелика потеря... — Ты, кстати, почему тоже уйти решил? Остальные только во вкус вошли, а ты смотался.
— Вот поэтому я и ушел. Предчувствие у меня неладное, вся эта игра с алкоголем точно еще аукнется.
Эрвин, видимо, в пророки подался. Ну либо накаркал, что уж с него взять. Потому что всю эту клубную лавочку через час прикрыли, причем с участием местого участкового и полиции. Затем всех студентов ждал втык от ректора, который поклялся больше никогда не устраивать никаких вечеринок, раз уж студенты не могут справить их адекватно. А вот Леви с Эрвином успешно пронесло, ибо смотались они оттуда крайне вовремя.
Только вот потом, стоя посреди мелкой кухни и заваривая себе чай, Аккерман вдруг словил себя на беспокойной мысли:
«А как там одуванчик?..»
Продолжение следует...
Ну да... ну... да... Если честно, даже стыдно что-либо говорить, ибо моя ленивая задница бессовестно ушла в загул. Скажу только одно — простите, Бога ради, надеюсь, я вновь вольюсь в это дело, ибо у меня случилась на некоторое время писательская апатия. Однако свои проекты незаконченными бросать привычки я не имею и доведу дело до конца, надеюсь.
Sia — Waving Goodbye
https://www.youtube.com/watch?v=2-gs_oOokTo
Источник видео: https://youtu.be/2-gs_oOokTo
Дата публикации главы: 22.01.2021.