Глава 31
Аня
У моего наркотика есть
голос, смех, глаза и имя.
Заворачиваю за угол одного из многоквартирных домов и читаю адрес на серой табличке, сверяясь с картами. Вот он – дом, который мне нужен. Направляюсь ко второму подъезду, попутно печатая сообщение. Спотыкаюсь, чуть не встречаясь носом с сугробом. Руки мерзнут от холодного морозного ветра. Середина декабря, а я наивно не ношу перчатки, ведь с ними неудобно что-то делать в телефоне.
Аня: Я подхожу.
Степа: Понял.
Понял? Что он понял? Что встретить надо, ибо номер квартиры я не знаю? Или что?
Из второго подъезда новой девятиэтажки выскакивает Степа в наспех натянутой черной куртке, край которой спешно расправляет. Он приехал сегодня утром, встретиться мы смогли только вечером, потому что в колледже началась неделя практики. Степа замечает меня и улыбается. Идет в мою сторону, разводя руки в разные стороны. Ветер раздувает края его расстегнутой куртки, а он даже не вздрагивает. Ждет меня.
Плюю на взыгравшую гордость и бегу к нему, врезаясь в теплые объятия.
— Привет. — Шепчет он, утыкаясь носом куда-то в область шеи.
— Привет... — Так же шепотом отвечаю я и глубоко вдыхаю запах его парфюма с нотами корицы, ванили и... Еще что-то сладкое, древесное, с легким пряным оттенком.
Мы не виделись всего две недели, а я уже соскучилась настолько, что не хочу отлипать от него. Но, кажется, еще немного, и он совсем замерзнет. Нехотя отстраняюсь и запахиваю его куртку, околевшими красными пальцами-сардельками пытаясь застегнуть молнию.
— Заболеешь же. — Хмурюсь, не прекращая попыток. Пальцы совсем не слушаются, предатели.
Он молча наблюдает за мной, не переставая показывать свою милую ямочку на щеке и морщинки вокруг глаз.
— Да плевать. — Кладет руку мне на спину и подталкивает ко входу. — Идем.
Галантно открывает тяжелую железную дверь, пропуская меня вперед, и заходит следом.
Лифт, в котором была сделала та самая фотография с Васей, поднимает нас на самый последний этаж. Те полминуты, что мы едем молча, Степа внимательно смотрит на меня через зеркальную поверхность одной из стен. Что-то с макияжем? Приглядываюсь. Да нет. Даже тушь не потекла. Вопросительно приподнимаю бровь, но он лишь отрицательно качает головой, расплываясь в улыбке, которая так и кричала «Я бы и рад сказать, но не могу». Что именно сказать, я не знаю, но очень хочу узнать.
Не успеваю открыть рот, чтобы спросить, как металлический женский голос громко произносит:
— Девятый этаж.
Степе хватает одного шага, чтобы выйти за пределы железной коробки на тросах. Следую за ним, делая несколько маленьких шажков.
Он открывает крайнюю темно-коричневую дверь и снова приглашающе вытягивает руку. Даже немного поклоняется. Хихикаю, ступая на порог.
— Вау... — Выдыхаю, рассматривая интерьер небольшой прихожей мягко переходящей в кухню. На полу – матовый керамогранит серого оттенка, имитирующий бетон. Встроенные точечные светильники подсвечивают его текстуру, создавая игру света и тени. И никаких ковриков. Абсолютно нигде нет ни одного коврика.
Справа – зеркальный шкаф-купе во всю стену с матовыми дверцами без ручек. Никаких торчащих крючков, вешалок и разбросанной обуви – всё скрыто за элегантным фасадом.
Если уже одна прихожая такая, то какие остальные комнаты.
— Чувствуй себя как дома. — Будто читая мои мысли произносит Степа, помогая снять пуховик. Как дома, говоришь? Моему дому до таких хором еще очень далеко... Избавившись от верхней одежды, аккуратно иду дальше, постоянно оглядываясь. Надеюсь, не с открытым ртом.
Квартира Степы очень отличается от квартиры Лешки. Начиная с ремонта и заканчивая идеальной чистотой. На стуле не лежит куча вещей, грязных носков в углу спальни тоже нет, на кухне плита просто блестит и нет грязной посуды. То-ли перед моим приходом прибрался, то-ли всегда держит такой идеальный порядок.
Степа приземляется на кровать и хлопает ладонью рядом. Немного смущаясь, следую его примеру и сажусь напротив в позу лотоса.
Молчание затягивается. Мы просто сидим и смотрим друг на друга.
Не выдержав, отвожу глаза в сторону и натыкаюсь взглядом на баночку с перекисью и упаковку ваты на прикроватной тумбе. Часто раны обрабатывает, поэтому на виду оставляет? Смотрю на его кисти. Костяшки не сбиты, значит ни с кем не дрался.
— Кровь из носа периодически идет. — Хмыкает он, замечая, как бегают мои глаза. — Ты писала, что при встрече расскажешь, как прошел первый день практики.
— А, да. — Хватаюсь за ниточку, как за спасательный круг посреди бескрайнего моря, и погружаюсь в рассказ.
Первый день практики у студентки-медсестры – это как первый выход на сцену перед тысячной аудиторией: волнительно до дрожи в коленках и смешно до колик в животе, особенно если что-то идет не по плану, а оно обязательно пойдет не по плану. По-другому и не бывает.
Я, в идеально выглаженном белом халате, который гладила три часа, с накрахмаленной шапочкой и в новых белых босоножках, которые уже натерли мозоли, вхожу в отделение хирургии. Сердце на грани тахикардии – колотится, как сумасшедшая птица в клетке.
Первым делом, которое мне доверили, было измерение давления у пожилого пациента – дедушки лет семидесяти, с густыми седыми усами. Он лежал на койке и терпеливо ждал кого-то из врачей. Вежливо здороваюсь и начинаю надевать манжету, а та предательски сдувается, как проколотый воздушный шарик. Щеки моментально загораются, я пытаюсь снова и снова, но манжета живёт своей жизнью. Дедушка смотрит на меня с удивлением, а потом, сжалившись, говорит:
— Дочка, дай-ка я сам. Видать, манжета тебя не любит.
А дальше – больше. Мне поручают поставить капельницу. Я, пересмотревшая все серии «Доктора Хауса», чувствую себя почти богом медицины и точно уверена в том, что хоть это-то у меня получится. Подхожу к пациенту, нахожу вену (после трехминутного ощупывания и прослушивания), вставляю иглу... и тут пациент громко кричит:
— Ай! Мать честная! Да ты мне вену насквозь пробила!
Я в панике выдергиваю иглу, попутно облив пациента физраствором.
Пытаюсь уйти, тихо бормоча извинения, но задеваю стойку с капельницей, которая с грохотом падает на пол, окатывая всех вокруг раствором. Пациенты начинают смеяться, медсестры – хвататься за голову, а я готова провалиться сквозь землю.
Но это еще не все! По пути в сестринскую решаю помочь старушке, которая пытается дойти до туалета. Беру ее под руку, и тут старушка, глядя мне в глаза, громко заявляет:
— Ой, деточка, а я кажется, обкакалась...
А я просто застываю в ступоре, не зная, что делать.
По мере моего рассказа, глаза Степы то увеличиваются, то он закрывает их рукой. Он улыбается и посмеивается, внимательно меня слушая.
— Первый день комом, — вытирая выступившую слезинку, произносит он.
— Это точно, — вздыхаю я и опускаю голову, вырисовывая пальцем круги на пушистом белом пледе. — Я так не хочу идти туда завтра. Мне кажется, я не перестану позориться.
— Да ну. Ошибки учат. — Степа сжимает мою ладонь. — Я тоже не сразу стал крутым механиком и очень много косячил. Даже получил прозвище. — Смеется он, поглаживая большим пальце тыльную сторону ладони.
— Какое? — Стараюсь не обращать внимание на его действия. Но не могу не признать – очень приятные действия.
— «Мистер Косяк».
Степа с этим прозвищем никак не укладывался в голове. Мне кажется, «косяки» и Степа – вещи несовместимые. Смеюсь, представляя за что его так прозвали. Но он сам рассказывает.
Степан Лисов, гордо носивший звание выпускника автомеханического колледжа, прибыл в автосервис «Авто-Богатырь» с миссией преобразить мир автомобилей.
Начал он, как и положено, с малого – с замены масла. Задача казалась простой, как дважды два. Но, видимо, не для Степы. В этот день к нему заехала дама на красном «Феррари». Степа, вместо того, чтобы действовать аккуратно, с энтузиазмом взялся откручивать сливную пробку, не учтя, что масло горячее. Струя раскаленной жидкости окатила его с головы до ног, превратив в подобие масляного монстра. Дама, увидев это, чуть не упала в обморок, а начальник сервиса долго и красочно описывал Степины перспективы в этой профессии.
Следующим шедевром стал ремонт «Мерседеса». Клиент жаловался на шум в двигателе. Степа, вооружившись самым большим молотком, решил, что лучшим способом найти проблему будет «простучать» двигатель. После третьего удара, двигатель заглох окончательно. Оказалось, Степа своим «простукиванием» вывел из строя какой-то важный датчик. Клиент, увидев, что с его «Мерсом» сделали, покраснел так, что слился цветом с тем самым «Феррари».
Самым эпичным было его знакомство с шиномонтажным станком. Степа решил, что это проще простого. Он закрепил колесо, нажал на педаль и... дальше всё пошло не по плану. Станок взбесился, резина лопнула с громким хлопком, а Степа вылетел из бокса, как пробка из бутылки шампанского.
После этих подвигов мужики начали шушукаться и придумали Степе прозвище «Мистер Косяк».
— Я понимал, что не может все сразу получаться, поэтому искренне верил в то, что со временем всему научусь. — Мы уже лежали рядом, подперев руками голову, а я и не заметила, как это произошло. Степа переплел наши пальцы, отчего сердце забилось быстрее, а низ живота потянуло, и продолжил рассказ: — Однажды в салон привезли старенький «Запорожец», который никто не хотел ремонтировать. Я решил взять его себе и, после работы, копался в нём, изучая каждую деталь. Читал книги, смотрел видеоуроки и, наконец, смог его починить. Запорожец, к удивлению, завелся с пол-оборота. С тех пор, этим прозвищем меня никто не называл.
В конце он одарил меня кривой улыбкой и теплым взглядом. Я, как завороженная, смотрела в его зеленые с желто-коричневыми вкраплениями, будто частичками золота, глаза.
Сердце забилось слишком громко, когда Степа придвинулся ближе. Я чувствовала, как его колено упирается в матрас, как рукав его толстовки цепляет мою кожу. И ментоловое дыхание, когда он касается своим носом кончика моего. Почти невесомо. Почти невинно. Но внутри все вспыхивает – слишком остро.
Я не дышу. А потом... тянусь. Сама. На один миллиметр. Моя верхняя губа касается его нижней, как будто крича «Сделай это».
Он слышит. Понимает. И тогда – целует.
Сначала осторожно, будто проверяя: не передумаю ли я. Потом – резко, яростно, словно пытается восполнить все упущенное время. Он сминает мои губы, прижимается ближе, не дает отпрянуть. И все равно держит контроль: не заходит дальше, чем может себе позволить. Его руки шарят по ребрам, талии, но залазят под футболку или джинсы, не касаются груди.
А я... Я не могу остановиться. Это как лавина, которая срывается с вершины и сметает все на своем пути. Я жадно отвечаю, а пальцы сами тянутся в его мягкие спутанные волосы. Слегка оттягиваю пряди, и он глухо стонет мне в губы.
Сама не замечаю, как рука скользит под его толстовку. Теплая, даже горячая, кожа под ладонью покрывается мурашками, когда я нечаянно царапаю ее. И вдруг он отшатывается. Быстро, резко, как будто его ошпарили.
Он тяжело дышит и смотрит ошалевшим взглядом на меня. А потом хватает подушку и прижимает к себе.
— Извини... — почти шепчет и, опустив голову, зарывается пальцами в волосы.
Я – растерянная, смущенная и, скорее всего, красная, как помидор – смотрю на Степу, спрятавшегося за этой нелепой декоративной подушкой. Губы горят, как будто я разворошила целый улей пчел, а они отомстили мне, ужалив именно туда. В секунду все становится ясно. И так невыносимо неловко, что хочется засмеяться и заплакать одновременно.