chapter 10
Даже без солнца жизнь продолжает течь своим чередом. Мрачно и тягуче, но продолжает.
Когда он защищается и сдает окончательно диплом, Юнги не чувствует ничего: ни радости, ни облегчения. Даже усталость от всего никак не проявляется.
На смс-ку, что он сдал с отличием Чимин ничего не отвечает.
Юнги просто не знает куда себя деть.
Намджун постоянно материт его за то, что он абсолютно не спит и питается всякой дрянью, а в свободное время смотрит запоем аниме, дорамы или сериалы. На слова друга, что он лишь пытается заглушить собственную боль, Мин отмахивается, как от назойливой мухи.
Нет, право слово, Юнги сам прекрасно знает, как ему жить и что делать.
И уж тем более сам разберется как ему переживать личную трагедию.
Осунувшееся лицо, фиолетовые мешки под глазами и отросшая щетина становятся ежедневным атрибутом его образа все еще того самого стремного-мрачного-но-безумно-сексуального-типа.
Джун заканчивает последний курс следом, и они переезжают в дешевый квартал. Хозяйка очень благосклонна к двум красивым и многообещающим парням, так что делает им скидку из-за плохого ремонта в однушке. Она намекает, что неплохо бы тут все подделать и привести в божеский вид. Парни намек понимают и потихоньку исправляют неполадки, при этом не бедствуя и находя деньги на существование. Джун сразу же устраивается по направлению в одну из ТНК (материть их, к слову, он не перестает). А Юнги плевать где, лишь бы деньги платили и лишь бы в его жизни больше ни одна живая душа не произносила слово «экономика». Тем более выдачу диплома задерживают, а работа сейчас необходима.
С братом Чимина у Намджуна все летит в полную трубу, когда Джин называет его скучным и говорит, что Джун не способен веселиться. Они ссорятся так сильно, что перестают всякое общение и попытки завести отношения. Хотя Юнги постоянно слышит эти тяжкие вздохи и натыкается на раздражающие вкладки с модельным лицом. В любом случае никаких вестей и ничего больше о Чимине он узнать не может. Да и не хочет. Он не настолько мазохист, чтобы добивать себя.
Мин устраивается в забегаловку на окраине города, куда ездят лишь трясущиеся и скрипящие автобусы и где над дверью висит мерзкий колокольчик. Юнги носит уродский желто-оранжевый фартук, обслуживает с кислым лицом клиентов, подавая им горячие блюда и напитки, а по вечерам протирает столы и подметает пол, но мыслями витает далеко.
Юнги все чаще представляет, как бы все у них сложилось, начни они свое знакомство по-человечески.
Может, они бы сейчас сидели в парке, уплетая мороженое на двоих, Чимин бы пачкал кончик носа, а Юнги целовал его, слизывая вкусный десерт.
Или они бы выкроили недельку отдыха и смотались на море в Лос-Анджелес или к матери Юнги в родную Корею. Он все еще не может собрать себя по кусочкам, чтобы позвонить ей.
Ему кажется, что с Чимином любое занятие было бы в сто раз лучше.
Хочется, чтобы после такого болезненного расставания все забылось, будто они никогда не встречались, но кажется Юнги только сильнее скучает с каждым днем. Да и это смешно. Они даже никогда не встречались, чтобы расстаться.
Юнги лениво потягивает пиво, сидя на все том же ромашковом диване — они забрали его с собой, почти подравшись с комендантшей, как семейную реликвию. Да и признаться, Юнги не смог бросить вещь, которая связывала его с Чимином так сильно.
Он не готов отпустить его.
Доставая очередную бутылку из трещащего холодильника, Юнги наслаждается тишиной и грядущим выходным. Он ненавидит понедельники и, слава богу, что менеджер не ставит его смены в это время, видимо, натерпевшись ласковых в самый первый рабочий понедельник.
Его блаженство прерывает трель телефона. Мин трет отросшую щетину, которая колит пальцы и отвечает едва слышным «кто».
— Здравствуйте, мистер Мин, ваш диплом готов. Вы можете забрать его в учебном отделе по будням с 10 до…
Юнги расширенными глазами смотрит на трубку, даже не дослушав окончание фразы, а затем недоверчиво поворачивается к календарю.
19 ноября.
— Эм-м, спасибо. Я зайду, — он отклоняет вызов и все еще удивленно смотрит на телефон. — Охуеть. Они бы еще через год диплом отдали.
Он протяжно стонет и убирает еще две бутылки пива в холодильник. Придется завтра вытаскивать себя на холод и идти в универ вместо необходимого сна. Лучше сразу расквитаться с этим дерьмом. Он не хочет иметь ничего общего с местом учебы и воспоминаниями. Особенно последних месяцев учебы.
Поспав всего 3 часа (он пытается избавиться от дурной привычки забываться во сне только налакавшись алкоголя и спать прерывистые 5-6 часов), Юнги еле собирает себя к 12 и выползает из их с Намджуном берлоги. Он поздно понимает, что его дырявые в нескольких местах джинсы, все те же ботинки из грубой кожи, тонкая куртка и длиннющий черный шарф не спасут от пронизывающего ледяного ветра и снегопада.
Ворота его учебного пристанища призывно открыты и ждут с распростертыми объятиями будущих мучеников. Сильнее кутаясь в воротник куртки и грея руки в карманах, он успокаивается внутренне, слушая, как под ногами с каждым тяжелым шагом хрустит снег.
Было бы здорово гулять по такой погоде с Чимином. Греться об его руку. Целовать в холодные щеки и нос. А когда они замерзнут, что пальцы перестанут гнуться, прибежать в теплый дом и заняться горячим сексом прямо в коридоре, отогреваясь в тепле друг друга.
Черт, хоть бы глаза щипало от порывистого ветра.
Когда он уже сможет пережить это и двигаться дальше, а?
Юнги наматывает почти до глаз мокрый от растаявших снежинок шарф и поднимает глаза, останавливаясь ровно на середине школьного двора — недалеко от того большого дуба, где он привычно спал во время учебы и где они с Чимином впервые встретились. Теперь крона дерева еле сдерживает на себе объемную шапку снега.
Все по-прежнему, хотя прошло около полугода.
Весь дворик, обычно зеленый и полный студентами и их хохотом, безлюдный и занесенный сугробами. Сейчас учебное время, поэтому даже заядлых курильщиков нет.
— На улице лютый дубак, — сердито бормочет в шарф Юнги, — какой нормальный вообще высунется покурить?
Юнги последний раз кидает взгляд на огромное дерево, будто бы прощаясь — он и правда больше не собирается здесь появляться — и направляется к массивному, обледеневшему крыльцу.
Но застывает, как вкопанный.
В груди все сжимается и во рту пересыхает.
Этого быть не может. Что он здесь забыл?
Почему вселенная продолжает делать ему так больно?
Чимин стоит сбоку от крыльца и обнимается с каким-то пацаном, скорее всего первокурсником. Хотя… стоп, это преподавательская карта у него висит? Он выглядит слишком молодо для профессора, а эта его квадратная улыбочка, которую так и хочется разбить… Он на глазах у Юнги целует Пака в обе щеки, еще раз крепко обнимает и уходит в здание.
Сколько раз еще Юнги будет ломаться из-за Чимина?
Пак мягко улыбается, но как-то печально и поворачивается, застывая на месте точно так же, как это сделал сам Мин минуту назад.
Волосы Чимина теперь угольно-черные, на нос с переносицы соскальзывают очки в черной широкой оправе, а одет он в лощеный выглаженный с иголочки серый костюм, виднеющийся под длинным расстегнутым пальто.
Видимо, у него все хорошо, да? Это прекрасно.
Только Юнги тут остался прежним и таким же разбитым.
Их немой разговор глазами об отчаянии и проведенном времени врозь прерывается громким хлопком входных величественных дверей и криками.
— Блять, бро! — бежит обратно молодой преподаватель. — Я забыл подарок для малыша Гугу.
Чимин спохватывается, отрываясь от Юнги и достает из своего портфеля аккуратную красную коробочку.
— Спасибо, Чимми, — он опять крепко обнимает, пытаясь переломать кости и весело хохочет, — было бы стремно делать предложение без кольца, скажи же, а?
— Вали уже, — шипит Чимин на друга и толкает его в бок. Тот продолжает хихикать, даже не замечая Юнги на дорожке ко входу в здание и вновь убегает в тепло.
Юнги внимательно смотрит на эту сцену поверх шарфа и чувствует такое сильное облегчение, что его косточки хрустят, как пересушенный хворост. Он даже не осознал насколько сильно напрягся от всего этого.
Какого хрена? Он вообще не должен чувствовать что-то подобное.
Он должен ненавидеть Чимина за все эти ужасные полгода в ментальной мясорубке.
Но видеть парня так приятно и внутри все трепещет, будто недостающий паззл отыскался.
Собственные противоречия ставят Юнги в тупик.
Мин пытается сглотнуть, но ком в горле настолько большой, что вряд ли он когда-то сможет дышать. В глазах Чимина сменяется шок, паника и появляется налет… нежности? Юнги не хочет знать, что там еще можно отыскать. Он как можно быстрее разворачивается и бухает ботинками по сугробу в сторону крыльца, чуть не проваливаясь в снег по колено. Да, правильно, ему нужно быстрее сбежать, иначе он либо полезет драться, либо начнет реветь. Что из этого более позорно даже знать не хочется. А он ведь все еще стремный-мрачный-но-безумно-сексуальный-тип вообще-то. Точнее то, что от него осталось.
— Юнги! — хватают его за рукав и резко дергают на себя. Эхо надрывно-громкого чиминова голоса разносится по уголкам всего кампуса.
Нога Мина соскальзывает с нижней ступени, на которую он успел въехать массивным ботинком и перенести центр тяжести, и он под собственное задушенное «блять» заваливается назад прямо на Чимина. Тот спиной продавливает сугроб со скрипучим хрустом под массой двух тел.
— Пак, ты совсем охуел? — рявкает Юнги.
Он утыкается красным носом в расстегнутое на груди пальто, прямиком в нежные лаванду и кокос, сжимает кулаками снег с асфальта по бокам Чимина и чувствует разодранные в кровь коленки об лед.
Ей-богу, нахера он вообще надел эти дырявые джинсы?
Чимин вздрагивает и пугливо замирает. И от грубого почти официального обращения, и от тона Мина. Чимин поджимает нижнюю губу, будто собираясь расплакаться, но вместо этого мгновенно обхватывает Юнги руками и ногами, как коала, боясь, что тот может встать и уйти и бесконтрольно, чуть ли не жалобно скуля:
— Прости меня, Юнги. Пожалуйста, прости меня. Прости, прости, прости, прости…
Юнги отчего-то уверен, что извинения эти совсем не за падение.
Он бы послушал за что именно.
Юнги смыкает негнущиеся от мороза руки вокруг спины Чимина и, несмотря на ноябрьский снегопад, ему впервые так тепло за последние полгода.
I'm never goin' down again
Я никогда больше не окажусь на дне,
나다시는안무너져
Я никогда больше не упаду,
때론누군가를부둥켜안고울고싶지만
Иногда мне хочется обнять кого-нибудь и громко заплакать,
나는만년연습생
Я трейни с 10 000-летним стажем,
인생은너무어려워
Жизнь так тяжела.
더나은나를향해서
Для лучшей версии себя,
폐가찢겨질듯
Мои легкие разрываются на части,
달려도갈수록멀어져
Чем дальше я бегу, тем дальше это становится.
I wish you eternal sunshine…
Я желаю тебе вечного солнечного света…