Девочки направо

[Стас]

Кажется, жизнь стала невыносимо прекрасной. По крайней мере, детей на занятиях я гонял в два раза энергичнее, чем обычно, но и замечаний делал в два раза меньше. Им это тоже нравилось. Даже получив пяткой в нос от Настюхи, я не переставал довольно и, наверное, глупо улыбаться.

Наконец мой час закончился, дети побежали переодеваться, а уже вскоре я запер зал и вошёл в тренерскую, где застал Игоря. Удивленно застыв в проёме, я наблюдал, как тренер дымит сигаретой в открытое окно. Банка с мятой стояла нетронутой.

— Всё фуфло, Стас, — процедил сквозь зубы Игорь. — Всё фуфло.

Я уже не готов был согласиться с ним. Закрыв дверь, вошёл и прислонился к столу.

— Что-нибудь случилось, сэнсей? Неприятности? Из-за... меня?

Морозов неопределённо мотнул головой. Очередное облако дыма из его рта полетело по воздуху, расползлось как нефтяная лужа. Растаяло. Я решил не менять дислокации и не приближаться к Игорю, просто ждал, пока он докурит и закроет окно. Тогда, обернувшись, он окинул меня внимательным взглядом, прежде чем произнести скорее удовлетворенно, чем вопросительно:

— Счастлив.

Я пожал плечами. Быть счастливым, когда у сэнсея что-то не ладилось, не хотелось.

— Да не скрывай. — Он улыбнулся. — У тебя всегда мозги были на месте, Стас. Просто ты не всегда ими правильно пользовался, а теперь научился. Молодец.

Слышать такое от Морозова было не обидно. Он знал меня слишком хорошо и имел право на такие заявления. А вот я... чем старше я становился, тем острее осознавал, что я-то его совсем не знал. Ни о его личной жизни (той, в которой мы не были мнимыми любовниками), ни о семье, ни о прошлом. И поэтому сейчас я оказался в идиотском положении — переминался с ноги на ногу, не зная, как нужно помогать сэнсею. Приятные мысли о Сове обеспокоенно попятились куда-то на задворки моей головы.

— Что ты не идёшь домой, Стас? У тебя там Выпь, наверно, заждалась.

Он проворчал это вполне дружелюбно, по-прежнему буравя меня пронзительными глазами. Правда хотел, чтобы я ушёл? Или нет? Он для меня был вторым отцом, но я не мог с уверенностью сказать, что стал для него сыном. Нет... определённо, я идиот. О близких людях стоит заботиться больше. Даже о таких, как Игорь, от которых за заботу можно получить по шее. Особенно о таких.

— Аня поймёт. Аня умная.

И я нажал кнопку на пузатом синем чайнике, наполовину полном. Иногда мы с Игорем задерживались после занятий и пили в этой маленькой комнате кофе, а за нашими стенами продолжала течь жизнь. Кунг-фу начиналось и заканчивалось довольно рано, после него в центре проходило множество других занятий — не только спортивных. Вот и теперь, едва чайник выключился и призывно пустил под потолок струйку пара, я услышал отдалённые звуки фортепианной музыки.

За письменным столом мы некоторое время сидели молча. Морозов мрачно смотрел в кружку, даже не размешивая сахар. Мне страшно хотелось пить, поэтому я сразу сделал большой глоток и поморщился, обжёгшись. Игорь хмыкнул:

— Ведь видел, что кипяток.

— Я всегда вижу, но это не всегда помогает, — отозвался я.

Я не был в точности уверен, что мне что-то расскажут. И может быть, глупо, что я не ушёл и не оставил сэнсея наедине с мыслями. Но упрямство брало верх. И оно оказалось не напрасным.

— Я тут встретил кое-кого... — медленно и непривычно осторожно произнёс Игорь. — У твоей школы.

— А что ты там делал? — удивился я.

Тренер довольно уклончиво пожал широкими плечами.

— Да пробки везде, поехал другой дорогой, мимо, вот и... увидел Олю.

— Олю? — Я наклонил голову. — Какую Олю?

Морозов раздражённо засопел.

— Из контекста нашей беседы я понял, что она учительница. Ты наверняка её знаешь. Она с таким ёжиком, злая и...

— Шкипер? — Я едва не подскочил на стуле. — Ты что, знаешь Шкипера?

— Глупая кличка, — пробормотал сэнсей с неожиданной досадой. — В институте её знали как Русалку. У неё такие волосы были длинные, знаешь какие? До самой попы.

Последнее слово он произнёс даже мечтательнее, чем все предыдущие. Я не сдержался и некультурно заржал. Правда, мне тут же стало стыдно, я подавил смех и, выдохнув через нос, произнёс:

— Прости. Правда, прости. Просто это моя классная. Если бы ты ходил на родительские собрания за отца ещё и после третьего класса, ты бы давно её знал. И да, она раньше была длинноволосой, я помню. Все девчонки завидовали.

Морозов не ответил и наконец принялся размешивать сахар. Ложка сильно стукалась о чашку и издавала неприятный звон, которому периодически вторило повизгивание проезжавших по улице трамваев.

— Она была тебе рада? — наконец деликатно полюбопытствовал я. — Как я понял, вы не виделись... долго?

— Чуть не убила. Семь лет. — Морозов хмуро начал вертеть чашку в руках.

— А почему так...

— Потому что я идиот, — коротко пояснил сэнсей. — Примерно такой же, как ты. Я преподавал раньше. У меня ведь образование педагогическое. Она там училась. Хороший вуз. Студенческая жизнь... творческие вечера, походы, костры. А девушек сколько...

Я улыбнулся. Отец тоже любил подобные байки, и я давно научился под них не засыпать.

— Русалку считали одной из самых красивых студенток. Мало кто что-то за этой красой видел, она ведь близко никого не пускала. Всегда улыбается, смеётся, поёт... но думает о своём. На своей волне. А со мной как-то пару раз разболталась, я её увидел совсем другой. Они стихи писала, Стас, какие стихи...

— Шкипер писала стихи? — скептично приподнял брови я, вспомнив, на какое расстояние учительница зашвыривает тяжёлый кожаный мяч с песком и как орёт.

— Русалка писала стихи. Мне писала! И какие... Знаешь, как я быстро со всеми тогдашними подругами жизни разбежался, едва понял, кого нашёл?

— А их было много? — с лёгким смешком спросил я. — Подруг?

— Как у тебя до девятого класса, пока в голову не ударила Сова.

— Ая-яй, сэнсей! — Я укоризненно поднял палец. — Я-то был юн и неразборчив, а вот вы, педагог в почтенном возрасте...

Меня выразительно ткнули кулаком в плечо. Я усмехнулся. Морозов продолжил:

— Она была единственная. После таких не хочется никого. Как знаешь, после коллекционного вина из Франции Крым уже не пьётся. Но я знал, что мне надо всё теперь менять для неё. Менять в себе. Никаких романов, никакой репутации бабника, никакой... движухи, иначе не сказать. А для меня это означало старость. Мне так тогда казалось.

— Это не старость, это... определённость, — с усилием подобрал я слово. — Рано или поздно...

Морозов кисло покосился на меня.

— Это меня тоже не устраивало, казалось скучным. Но был другой вариант. Перестать смотреть на неё так, будто свет на ней сошёлся клином. В конце концов, она была такая молодая, могла и уйти. И я начал убеждать себя, что не такая она и особенная. Подумаешь, стихи, волосы, понимание с полуслова. Перестал звонить. Потом ей вручили диплом. Она занималась археологией и уехала на лето в экспедицию, а я даже не попрощался. Ну а после этого склеивать было уже нечего. Наверно, сейчас ты скажешь, что я трус. Ты-то свой шанс не упустил.

Я потупил голову. Я мог его понять. Его поступок был очень похож на то, как вела себя Аня. Наверно, бояться чего-то серьёзного — естественно для человека. И неважно, кто он, — мастер спорта по единоборствам или нелюдимая девушка с губной гармошкой в кармане. Обоих я знал много-много лет. И обоих, как оказалось, совсем не знал.

— Как видишь, я не стал прежним. У меня ни одной женщины надолго не было с тех пор. Не могу ее забыть. Я всё время...

— Гоняетесь за Эми, сэнсей.

— У молодёжи странный сленг. — Игорь отпил уже остывшего кофе и скривился. — Что ты имеешь в виду?

— Это не сленг, — вздохнул я. — Просто был такой фильм. Один из его героев, Молчаливый Боб, полюбил девушку. Не смог принять её такой, какая она есть. Не доверился. Тоже боялся того, что изменит всю его жизнь. В итоге они расстались. Эту историю он рассказывал другому парню, который полюбил бисексуалку и, когда она ответила взаимностью, тоже не смог принять её со всеми её... ну, скелетами в шкафу. Наверно, это ещё хуже — когда не боишься, а принять не можешь. Такое тоже бывает.

Снова мы замолчали. Постепенно начинало темнеть — пока ещё едва заметно.

— Что мне делать, Стас? Она снова не дает мне покоя.

— Шкипер?

— Русалка.

Бритоголовая и сердитая Русалка, которая гоняла нас три километра. Может, Шкипер станет чуть попроще характером, если... Поднимаясь, я повторил слова, которые несколько дней назад услышал от Игоря сам:

— Позвоните ей, сэнсей. А лучше зайдите. Адрес я сброшу sms-кой. И кстати... может, вы подзабыли, но она любит герберы. Мы всегда ей их дарим. И вишню в коньяке.

— Спасибо, Стас.

Улыбаясь, я вышел за дверь. Иногда приятно почувствовать себя кем-то вроде ангела-хранителя... разве нет?

***

Не знаю, нужен ли оказался мой совет и правильным ли был, но на следующий день Шкипер в школу не пришла, и физру мы смогли потратить на дополнительную репетицию. Я от всей души надеялся, что сэнсей не задушил моего классного руководителя, а просто увёз подальше. Чтобы эти двое могли заново узнать друг друга.

Тем же вечером электричка выстукивала по рельсам что-то мирное и бодрое. Её едва ли расстраивало то, что уже садится солнце. Как и нас.

Это была пятница, и пятница впервые действительно стала днём, в который что-то важное завершилось, а новое началось. По крайней мере, для меня. Да и вообще ощущение было довольно новым: я редко ездил на дачу не на машине. А ещё более новым было осознание, что Аня — моя девушка. Теперь по-настоящему.

За окном зажигались огни. Много-много домов встречали вечер. Из вагона каждое такое окно казалось уютным.

Сова сидела, положив голову на моё плечо, но не спала. Спали только Соня и Волкодав. Ги, как обычно, читала, а Миша возился с какой-то программой: верный ноутбук был рядом, у хозяина на коленях. За его спиной у окна виднелись ещё два силуэта, склонившихся друг к другу. Там сидели Лена и... Ник? Теперь мне уже трудно было произносить это имя. Но и другое тоже не получалось.

Ещё вчера Галя не хотела звать их, но, кажется, в ней неожиданно взыграло чувство вины. Может, она рассчитывала, что в дачной обстановке мы с «Ником» помиримся так, как обычно мирятся за пивом парни. Может, оправдывалась перед самой собой за то, что сунулась защищать Валевского от Ленкиных любовных интриг. А может, просто на день рожденья хотела компанию побольше. Во всяком случае, Рысека она тоже позвала, он должен был приехать в субботу: у него оставались какие-то дела с отцом.

Колёса стучали и стучали, дома снова сменились тёмным лесом. Мы ехали уже второй час. Миновали Дмитров, а дача Ги находилась на 75-м километре, недалеко от лесополосы. Первое время мы разговаривали и играли в карты, потом надоело. Я догадывался, что время разговоров ещё придёт, но не сейчас. Сейчас надо было хотя бы попытаться привыкнуть друг к другу. Ведь не у всех получилось за годы учёбы.

— Знаешь, мне иногда кажется, что это такой филиал ада. Вечно проезжать мимо чужих освещённых окон. И никогда не иметь возможности остановиться и постучать в дверь, чтобы пустили.

В стекле я видел Анино отражение. Она улыбалась.

— Тогда электричка — орудие пыток, — пробормотал я ей на ухо.

Мы оба засмеялись совсем тихо, но Ги вздрогнула и чуть не выронила книгу. Я взглянул на обложку — какая-то «Мадам Бовари».

— Про что? — лениво полюбопытствовал я, просто чтобы завязать беседу.

Галя поджала губы. Я знал, что этот вопрос её всегда злит. Для неё книга — что-то крайне сложное, примерно как организм для хирурга. Пересказать в двух словах у неё обычно не получается. Но она честно попыталась:

— Про женщину, которая очень хотела любви и не могла найти настоящую. Я ещё не дочитала, но в конце она отравится. Потому что так и не найдёт.

Аня приподняла голову но, оказалось, заинтересовал её не роман, а кое-что другое.

— Давно хотела спросить, Галь. Скажи, а ты ведь всегда читаешь, узнав перед этим, чем история кончится? Почему?

Галя удивлённо пожала плечами:

— Ну не знаю... чтобы быть готовой.

— Готовой к чему?

— Например, к тому, что кто-то умрёт. Я не люблю, когда это неожиданно, — отозвалась Ги. — Знаешь... когда ждёшь плохого, не так неприятно его принимать, потому что постепенно готовишься. А когда удар в спину — плохо. Больно.

— Но в жизни узнать конец истории заранее нельзя, — заметил я. — Если ты не ясновидящий.

Ги перевела на меня глаза.

— Вот именно. Неприятных неожиданностей достаточно в жизни. Не люблю, когда они встречают меня в книгах. По этой же причине не люблю — хотя и приходится читать — книги с плохими концами. Люди пишут их слишком душераздирающе.

— А я лучше просто не буду знать концовку, — задумчиво отозвалась Сова. — А когда все умрут, выпью валерьянки.

— Концовку всегда можно поменять. — Лена, видимо, привлечённая темой разговора, обернулась к нам.

— Как? Она ведь уже есть, — нахмурилась Ги. — Её написали до меня.

— А кто мешает тебе написать свою версию? Или хоть придумать? Это называется «фанфик».

Мы с Совой промолчали, заинтересованно посматривая с одной на другую. Галя по-прежнему недоуменно хмурилась.

— Но так... нечестно, — наконец неуверенно протянула она. — Автор придумал начало, ему и придумывать конец.

Глаза Ленки лукаво блеснули.

— Мы придумываем и выбираем каждый свой поступок. Но мы не выбираем ни то, чем это обернётся, ни концовку всех поступков вместе. Так почему единоличным правом на такое обладает автор?

— Это неправильно, — упёрлась Ги. — Не мы писали начало, не нам и...

— А мне кажется, в этом что-то есть. — Сова опять улыбнулась. — Особенно если наша концовка лучше.

— Так можно и Каренину из-под поезда вынуть, и Машу за Дубровского отдать, — фыркнула Ги. — И Лиса отправить на планету к Маленькому Принцу. И...

— А что? — Тут и я, не выдержав, усмехнулся. — Они все и так достаточно намучились. Почему не дать им счастливый конец?

Лена погрустнела, кажется, ее что-то встревожило. Но тут же лицо просветлело.

— Если верить в хороший конец, многое будет проще. Правда.

— И концовок у каждой истории тоже будет на пару гигабайтов, потому что всем захочется свою, — вклинился Миша, который, как оказалось, нас слушал. На экране его компьютера тускло светились какие-то строчки с цифрами и символами.

Почему-то показалось, что Ленка хотела сказать что-то ещё. Но тут гнусаво объявили какую-то станцию, и Галя, встрепенувшись, начала расталкивать Соню и Серёжу:

— Мы почти приехали! На следующей выходить! Волкодав, достань вещи с полки!

Серёжа зевнул. Староста принялась отнимать у Миши ноутбук. А я снова прислонился к спинке лавки и стал смотреть в окно, точнее, на отражение Совы в его глубине. Пара-тройка спокойных минут у меня ещё была. Электричка постояла возле перрона и помчалась дальше. Мимо чужих окон.

***

Галина дача оказалась двухэтажным домом, похожим на купеческий особняк из старых книжек. Массивный, с большими окнами и резным коньком у крыши, с подобием мансарды и с выдающейся террасой. Вокруг дома раскинулся сад. Галя провела нас по нему с небывалой гордостью, а, уже поднимаясь на крыльцо, скромно сказала:

— Вообще-то дом разваливается. Но родителям хотелось что-то, что будет похоже на наш родной город.

— Он чудесный, — восхищенно прошептала Лена.

Ги улыбнулась. И мы все наконец-то прошли внутрь.

В доме пахло так же, как пахнет во всех домах, за зиму соскучившихся по хозяевам: отсыревшим деревом, яблоками и пылью. Когда Галя нашла приборный щиток, зажёгся свет, и мы увидели много старой-старой мебели. Она явно досталась нынешним дачникам от прежнего владельца: таких шкафов и стульев я не видел давно, разве что в музеях. С невольным любопытством я вертел головой.

— Ничего себе! — воскликнула Лена. — А всё трогать-то можно?

— Можно, — отозвалась Ги, любовно проводя ладонью по стене. — Он как живой. Ему приятно.

В школе я её такой и не представлял. В школе Галя не любила показывать эмоции. Строгая такая, подтянутая, как учительница. А тут стала совсем другим человеком.

— Со, а помнишь...

Они со старостой заговорили о городе, где жили в детстве. Махнув рукой, Ги предложила всем девушкам подняться проверить комнаты. Мы же получили сухой деловитый приказ от Сони:

— Ну вы вещи-то заносите, чего встали.

Я заметил, как Ленка и Сова украдкой подтолкнули Ника в нашу сторону, и невольно хмыкнул. Как он туалеты-то в школе ни разу не перепутал...

Мы снова вышли на крыльцо, где грудились пакеты и сумки. Невольно я заметил: Волкодав с Мишей ощутимо хмурятся. Что-то изменилось в них с момента, как мы все прошли через старую калитку. Миша даже не обратил внимания, что бросил на крыльце раскрытую сумку с компьютером. Что компьютер выключился — лампочка режима ожидания не мигает. И что эта махина может просто навернуться, похерив все Мишкино программирование.

— Что-то не так? — осторожно полюбопытствовал я.

Харитонов молчал. Он смотрел вдаль, на дома с противоположной стороне улицы; дома не светились, а выступали только чёрными резными силуэтами. Волкодав, копавшийся с вещами, даже не поднял глаз.

— Может... — предпринял я ещё одну попытку, — надо было вам ехать вчетвером? Мы всё-таки не так чтобы тусим.

— Мы ещё успеем свалить, — подтвердил Ник, уже взявший две сумки с продуктами.

Видимо, и от него перемена не укрылась. Впрочем, нечему удивляться, он же частично девушка, а они проницательнее. Харитонов вздрогнул, будто его ткнули палкой, и быстро мотнул лохматой черноволосой головой.

— Не тупите. Просто немного в транс выпал. Есть что вспомнить. Да, Волкодав?

— Ага, — пробурчал Серёжа и улыбнулся. — Не парьтесь. Пошли, жрать охота.

Карину-Ника это успокоило. Она пошла в дом, два моих одноклассника последовали за ней. Я уходил с крыльца последним и впервые невольно подумал о том, что эти ребята — компания из другого городка — тоже так и остались для меня загадкой. Чем жила странная четвёрка, так быстро влившаяся в наш класс и ставшая его незаменимой частью? Они ведь, при всей их любви к тусовкам, всегда были немного отдельно. Сони нет без Миши, Серёги нет без Гали, девочек нет друг без друга, да и парней тоже. Они могли не говорить, но понимали друг друга без слов. Ни разу крупно не ссорились. Совет из ящика, «Берегите друг друга», был явно не для них — они и так следовали ему год за годом. Мне стоило у них поучиться.

Чем больше окон зажигалось в нашем доме и по соседству, тем быстрее настроение моих одноклассников становилось прежним. Едва мы унесли с крыльца последнюю сумку, началась обычная дачная суета. Девушки гремели посудой на террасе: готовили ленивый ужин из заранее обжаренной картошки и разморозившихся котлет. Волкодав растапливал старую печь — в отсыревшем доме всё-таки было холодно. Оказавшись без дела, я только наблюдал за перемещениями женских особей нашей стаи. От этого мне было немного неуютно, и, посмотрев на моё страдающее лицо, Ги сжалилась:

— Пойди, настрой телевизор, Стас. Он в той же комнате, где печка.

— Будет сделано!

Задание больше подошло бы Мише. Он ведь тоже ничего не делал — сидел и просто смотрел на Соню, внимательным немигающим взглядом. Возможно, он даже спал с открытыми глазами. Она подошла и присела к нему на колени, говоря что-то ласковое и тихое. Я спешно попятился: к домашней милой Соне я был совсем не готов, равно как и к Харитонову без компьютера.

Ник увязался за мной, но Лена ловко отрядила его резать салат. Я облегчённо прошёл в комнату, где перед печкой сидел на корточках Серёга. Он смотрел на пламя, облизывающее поленья.

— Это я, — на всякий случай предупредил я. — Телевизор проверить.

— Ага.

Как всегда красноречив. Я нашёл в складках пледа на диване пульт и включил небольшой ящик. Он послушно пошёл цветными помехами, и я запустил автонастройку. Тут мои познания в том, как лечить больные телевизоры, заканчивались, и я оставил каналы ловиться самостоятельно.

— А вы часто приезжаете? — снова обратился я к Волкодаву. ― Классная дача.

— Ага.

Он поворошил кочергой в пылающем нутре печки. Лицо у него казалось теперь оранжевым, волосы ― почти белыми. Видимо, догадавшись, что вести беседу у меня не выходит, но я искренне стараюсь, он продолжил:

— Каждую весну, каждое лето. Хорошее место. Ни у кого больше дачи-то нет.

Телевизор проявил первые признаки жизни. Бросив на него взгляд, я поинтересовался:

— Как-то никогда не спрашивал... но тебе в Москве круче, чем у вас там в этом...?

Серёжа нахмурился. На лице сразу появилась глубокая тень.

— Светлоозёрске? Не, не круче. Но привык.

— Брось, все хотят жить в столице. — Я грохнулся на диван, вытягивая ноги.

— Мы не хотели, — последовал лаконичный ответ, но после паузы одноклассник его дополнил: — Ну... Галя разве что, Миша немного. Геба шум любит, любит когда много красивых домов и хорошо одетых людей. А Дракон всегда хотел работать с железками, ему тут пробиться проще с его мозгами. — Волкодав вяло махнул рукой. — Сонька попроще, да и мне было пофигу. Но... мы любим их. А когда любишь, не так важно, где жить, главное чтоб поближе. Понимаешь?

— Понимаю...

Меня немного удивило, что он способен на такие длинные монологи. И я продолжил спрашивать, сам не совсем зная, зачем:

— Серёг, а откуда у вас клички эти? Дракон, Волкодав... Они ведь не от фамилий.

Это правда. Ребята пришли в класс в те незабываемые годы, когда клички липнут, как жвачка к подошве. Анька стала Совой, меня некоторое время пытались дразнить Бачком, Ленка банально была Черёмухой, а Карина Доской — чем-то, похожим на женскую фигуру, она обзавелась поздно. Клички давали друг другу мы сами. Кто-то придумал, остальные подхватили. Процесс происходил всегда изнутри. Но почему-то так вышло, что Галя Озаринина не стала Зорькой, из здоровенного Серёги не вышло Бронтозавра, а из высокого Миши — Столба. Да и аномально рыжая Соня не стала ни Морковкой, ни Конопатой. Свои клички ребята принесли в класс сами. Чужие стекали с них, как ржавая вода. И правила их игры очень быстро приняли мы все.

Волкодав довольно хмыкнул:

— У нас в городе была игра в войну. Я был в банде Волкодавов с Соней и Ги, а Миха ― в банде Драконов.

— С кем?

Телевизор окончательно настроился, я выключил его.

— С... — Серёжа помрачнел, — другими ребятами. Они с нами не уехали, почти никто, а кто уехал... ну в общем, разругались мы. Из-за меня. Я тогда плохо сделал, да и Ги тоже. Я её увёл у нашего друга. А она дала увести.

Я усмехнулся.

— Правильно ты сделал. За любовь надо биться.

— Как Рысек? — полюбопытствовал Серёжка. — Вот уж кто бьется, но что он может рядом с Ником-то? А ведь Рысек за Черёминой бы на край света, а она...

Я невольно фыркнул, но поспешил спрятать этот звук за кашлем. Нас позвали ужинать. Волкодав пожал широкими плечами и закрыл печную дверцу. Вместе с ней он закрыл тему своего прошлого. Впрочем... я и так узнал достаточно, чтобы кое-что понять. Кажется... у многих в нашем классе была своя погоня за Эми.

***

Утро было прохладное, солнечное. В комнату проникал косой прямоугольник света из-за не полностью зашторенного окна. Он падал прямо на постель и играл у Ани в волосах. Я смотрел на неё, но не будил.

Накануне вечером, когда мы уже наговорились о ерунде, посидели у телевизора и поиграли опять в карты, а потом и в древнюю настолку с фишками, Галя отозвала меня в сторону и, деликатно потупившись, сказала:

— Слушай, Стас, такое дело. Ты, наверное, понимаешь, что спать мы хотим по парочкам, а комнат только четыре. Я была готова поселиться с Совой, чтобы ты ночевал в мансарде с Волкодавом, но она сказала, что... — Ги слегка покраснела, — ну, в общем, мне не стоит беспокоиться. Короче, что вы спите вместе. Ты... эмм... об этом знаешь?

Я не знал и украдкой глянул на Аню, говорившую с Ленкой. Потом снова перевёл глаза на Ги:

— Теперь знаю. Всё хорошо, Ги. Мы всю жизнь спали вместе.

Тонкие, ровно выщипанные бровки взлетели вверх. Ги открыла рот, но воспитание взяло своё. Галя передумала и спешно закивала:

— Пойдёте в мансарду? Там ночью тепло будет, только к утру может похолодать немного.

— Пойдём, — кивнул я.

Холод меня в ту минуту не волновал. Если честно, я чувствовал себя странно. Как-то... не как обычно. Будто я только что... женился что ли? Да, теперь я, пожалуй, понял Игоря. То, что могло произойти, должно было поменять много. И было страшновато.

Но едва за нами захлопнулась дверь, Аня сама подошла вплотную и неуверенно положила мне на плечи свои подрагивающие руки. Невольно я вспомнил историю, которую она где-то вычитала и рассказывала мне. Про жену какого-то композитора, влюбившуюся в офицера. Как они стояли под сводами пустого театра, где только что была премьера оперы её мужа, и вот так смотрели друг на друга. История была всего лишь легендой, но... она, эта жена, ведь тоже любила сочинять музыку. И...

— Ты уверена, что не спешишь, Ань? — тихо спросил я, даже не решаясь обнимать её. — Это совсем не то, без чего я не могу жить. Это только в кино парни...

Она подалась ближе, почти коснувшись носом моего носа. И она, и я — оба мы пропитались запахами дыма и старого дома. Эти запахи за вечер сроднили всех нас, но между мной и Аней связь была особенная. Другая.

— Мне кажется, я наоборот слишком долго медлила, Стас. Я ничего больше не боюсь.

Я не смог признаться, что боюсь сам. А когда, наклонившись, коснулся губами её губ, страх почти прошёл. Потом прошёл полностью. А потом она уснула у меня на плече.

...Теперь я вглядывался в тонкие светящиеся нити, похожие на паутину, — её волосы. В вызолоченную солнцем кожу на левой лопатке. И постепенно понимал: это не сон.

— Аня, — позвал я, наклонившись и поцеловав ее в щёку.

Меня бесцеремонно пихнули локтем. Понятный знак, смысл которого я запомнил с детства. Будить бессмысленно, трогать — взрывоопасно. И после этого ещё говорят о том, что утром после «первого раза» девушкам нужен разговор по душам...

Я спустился на террасу попить воды. Я ожидал застать помещение пустым: голубки должны были ворковать по комнатам часов так до двенадцати, а было только девять. Но неожиданно я увидел за столом знакомую белобрысую фигурку с чашкой в ладонях. Волосы Ника были распущены, и он походил на нечто среднее между девчонкой и эльфом.

— Доброе утро, Карина.

Он мучительно вздрогнул, поворачиваясь:

— О... Стас. Ты рано.

Интонации не её, в который раз я подметил это. Наверно, именно из-за этого противоречия я не мог обращаться и даже воспринимать его (её?) цельно.

В какие-то минуты я видел девочку и думал «она». Девочка была избалованная стерва, у которой не получалось определиться, чего она хочет. Такую «девочку», трущуюся рядом с Аней, я увидел и в первый день нашего «знакомства», такая «девочка» несла чушь по дороге с кунг-фу. Такую «девочку» я послал бы, даже если бы действительно был геем. Но в какие-то минуты девочка исчезала. На её месте я видел парня, может, чуть робкого, но вполне мне симпатичного. Он держал за руку Лену Черёмину. В его взгляде не было отвратного прищура, похожего на рентген. С этим парнем я мог бы даже дружить. Я понял это в ту минут в классе, когда мы окончательно прояснили все отношения. Когда он смотрел мне в глаза с открытой уверенностью. Эльф, что тут скажешь... эльфы зато благородные.

Сейчас передо мной как раз был «он», и я быстро поменял обращение:

— Как спалось, Ник?

— Отлично, — он с прежней настороженностью смотрел на меня. — А...

— Тоже, — спешно отозвался я. ― Очень.

Он улыбнулся.

— У вас к этому шло. И как она не видела...

— Мы с Аней старались, каждый по-своему, — не удержался от усмешки я. — Заслужили «Оскар», раз даже такую сплетницу провели. Но теперь всё будет иначе.

Никита молча кивнул. Я зачем-то сказал:

— Знаешь, а не надо мне было тебя дурачить. Прости.

Он странно усмехнулся и сдул со лба прядь волос.

— Не извиняйся, Стас. Поверь, скажи ты ей правду, она бы раззвонила всей школе, навыдумывала такое, что Анька бы в восторге не была. Да и ты тоже. Ей хватило совести не болтать о твоей якобы другой ориентации... а вот соперницу она бы не простила.

То, как он говорил «она», резало слух, было слишком странным. Невольно я ловил себя на мысли: что будет, когда Карина вернётся? Что? Ведь они ― «он» и «она» ― не были похожи ни в чём. Как хорошо, что школа кончается...

Я поднялся, налил себе чая и вернулся, опять садясь против Никиты.

— Ник, скажи...

— Да-да?

— А... где ты был?

Он приподнял тонкие брови.

— Когда?

— Всегда. — Я не совсем понимал, чего пытаюсь добиться, и потому особенно аккуратно подбирал слова. — Когда... она со мной училась.

Он опустил голову:

— Далеко. И знаешь, я...

Он осёкся и быстро, испуганно улыбнулся, сделал столь же быстрый глоток чая. Опустил голову. Я невольно встревожился.

— Ты — что?

Слова дались ему с явным усилием:

— Я не хочу туда возвращаться. Она всегда душила меня. Даже сейчас я борюсь с ней: в первые дни она подавила меня, потом устала и сдалась, потом снова... Мы редко говорим. Обычно она не слушает. Боже, что я говорю, ведь я — и есть она...

Солнце скрылось за легкой утренней тучей. Я молчал, глядя на Никиту, он не поднимал глаз. Вот тут помогай-не помогай — в любом случае сделаешь хуже. Оставалось только отступить.

— Прости, не хотел парить такими темами. Знаешь... ты клёвый. И пусть это не звучит как-то по-гейски.

Ник улыбнулся уже расслабленнее и даже с благодарностью:

— Нет, Стас. Не по-гейски. По-моему, люди одного пола просто немного разучились говорить друг другу хорошие слова. Все боятся, что их заклеймят.

Я негромко рассмеялся.

— А можно ещё один вопрос? Раз ты единственный мой знакомый, который побыл и девчонкой и парнем?

— Можно, — милостиво позволил он, постукивая по столу ладонью.

— Хм... в чём разница? Я имею в виду... в восприятии. Жизни, отношений, всего.

Солнце снова выглянуло и залило белую клеенчатую скатерть между нами. Ник рассматривал свои пальцы — ногти на них так и остались длиннющими, какие были у Каринки. Странно, как я раньше этого не заметил?

— Разницы мало, — наконец сказал он. — Болтовня про две разные планеты и две логики — чушь. Девушки просто чуть поэмоциональнее, похитрее и попроницательнее, многое понимают без слов. А парни честнее. И с собой, и с другими. У них меньше иллюзий. У большинства. Именно поэтому... — он помедлил, — я не спал сегодня с Леной и больше не буду. Устроили на всю школу какой-то анатомический любовный театр.

Удивлённый, я посмотрел на него.

— А вы ведь подходите друг другу. И вообще...

— Она не меня любит, — негромко произнёс Ник. — Она любит Карину ― и то как подругу. А меня... я для Ленки как картинка из фильма, может, герой из книжки. Эти фильмы уже стали для неё жизнью, а я под них хорошо подхожу. Мы как бы... слились для нее: я с Каринкой, а мы оба ― с этим ее вторым миром.

— Но с чего ты взял, Ник? — Я попытался поймать его взгляд. — Лена хорошая девчонка, не глупая уж точно, реальность от вымысла отличает. И она...

— Потому что на самом деле никакого меня нет, Стас. ― Его голос не дрожал. ― Даже все ее Гарри Поттеры и Доктора намного реальнее меня, запертого в одной чужой голове, в голове, из которой меня никогда бы не выпустили, если бы не случайность. Я как эта Эми, которую все ищут, ищут... А скоро меня не будет снова. И...

— И хорошо.

Мы обернулись одновременно. Лена стояла в дверях — в халате, бледная, лохматая. С меня её взгляд сразу соскользнул, остановившись на лице Ника.

— Эльф, блин... — зло процедила она сквозь зубы. — Да что ты понимаешь!

Он вскочил. Она бросилась прочь, на улицу. Я, пригвождённый к месту, остался сидеть. Тишина протянулась ещё где-то в течение минуты или двух... а потом до террасы донеслись голоса:

— Да отпусти ты меня!

Ник что-то отвечал, но я расслышать не мог. Ленка закричала громче:

— Убери руки!

Я всё-таки поднялся и вышел на крыльцо.

— Ты не понимаешь, ничего не понимаешь!

Она стояла у калитки и пыталась вырвать у Ника свою руку. А впрочем... не у Ника. Интонации снова были не его:

— Лен, ну не дури. Я не могу тебя обманывать, мы лучшие друзья, а...

Она ударила его по щеке — очень звонко в этой весенней тишине, но почти сразу звук утонул в другом. В рокоте мотора: жёлтый скутер мчался к нам. Лена рванула калитку на себя, её опять попытались удержать, и на этот раз я едва узнал её резкий голос:

— Фильмы, говоришь? Фильмы?!! Мне ПЛЕВАТЬ, кто ты, понимаешь? Плевать! Что ты о себе думаешь? Что ты... она... дружила всю жизнь с повернутой на сериалах дурой? Которая просто кидается на всё волшебное, даже не думая? Что я...

Она осеклась, глотая слёзы.

— Офелия...

Лена вылетела за калитку к затормозившему Рысеку. Он что-то сказал, она что-то ответила. Через мгновение Лена села сзади Валевского и обхватила его за пояс. Ник... или Карина... кто-то бросился следом. Но скутер уже дал назад, развернулся на сухой дороге и помчал прочь.

— Во дела...

Только теперь я заметил, что за моей спиной столпились все. Зевающий Волкодав в огромных трениках, всклоченные Соня и Сова, аккуратно запахивающая халат Галя... И даже Миша с ноутбуком под мышкой. Все они из-за моего плеча с любопытством смотрели на Ника. Волкодав чесал в затылке:

— Чего это...

Ник медленно подошёл к нам. Девочки — все трое — смотрели на него очень нехорошо. Как и все девочки, они собирались защищать свою, то есть, Лену.

— Что ты ей сказал? — вкрадчиво спросила Соня.

— Галь, когда электричка в Москву? — проигнорировал её Ник. Да, это был снова он. А может быть, и нет...

— Часа через два. Что случилось?

— Я дурак, — глухо сказал он.

— А ты уверен, что всё-таки ты? — с некоторой настороженностью спросил Миша. — Черёмина... странная немного.

— Уверен. Я.

Он ушёл спустя полчаса, провожаемый взглядами: сочувственными нашими и недовольными — девчоночьими. О Галином дне рождения мы вспомнили, только когда Соня прорычала:

— Вот говорила, не надо его звать. Придурок. Позвала бы Лену с Рысеком только, может быть...

— Ты ничего не понимаешь. — Ги вяло махнула рукой. Она явно не собиралась сейчас спорить и хотела скорее перевести тему. — Ну? — Она обвела нас усталым, но всё-таки хитрым взглядом. — Где мои подарки? И торт?

Это был классный день рожденья, даже несмотря на то, что шашлык мы жарили наспех — к середине дня начали собираться тучи. Уже часов в шесть мы надёжно окопались с едой и вином у печки, прямо на одеялах на полу. Нам было очень хорошо...

А потом на мобильник, который Карина в горячке забыла, кто-то позвонил, и мы взяли трубку. Это оказалась мама Лены. Она, приняв Гебу за Карину, сказала, что Лена и Рысек Валевский разбились на скутере...