Девочки направо

[Никита /Карина]

«Если бы я знала, во что превратится моя жизнь с обретением голоса на две октавы ниже и причиндалов между ног...»

«В каком-то смысле все это у тебя всегда было. Ментально»

«Уйди из моей головы!»

«А может, ты уйдешь?»

Какая же я был идиотка. Просто нет слов. Ведь, когда Рыся, Лена и Сова говорили, что эта маленькая «месть» поможет Стасу осознать, что на самом деле он по-прежнему любит и девушек тоже, что все дело в человеке, я... мы... нет, она, Карина... думала о другом. О том, что в каком бы виде ему ни понравилась, готова ради этого на всё. Если парнем, почему не остаться подольше парнем? Необычный опыт, в конце концов, ей... нам... и двадцати пока нет, это же у всех время экспериментов, и наш еще не самый отпадный! Сова ведь дала бы зелье, она бы поняла...

С этими радостными мыслями она... мы и проснулись в первое утро. И с этими мыслями шли в школу с Совой. Надо сказать, из Каринки получился симпатяга, почему-то блондин, хотя девушкой она была русой.

Уже перед школой стало страшновато. Оказалось, не напрасно. Она загнала меня на задворки головы, и оттуда я мог лишь наблюдать, пробивая ладонью лицо.

Всё, что случилось, слилось в сплошную полосу ужаса и позора. Несколько уроков, в ходе которых она пыталась вызвать у Стаса симпатию. Взгляды девчонок — раньше она и не замечала, что девушки иногда пялятся на парней так же «раздевающе», как парни на девушек. Прогулка до дома Совы, во время которой мы оба особенно остро почувствовали, что что-то не так, что-то упущено. Потом тренировка. Какой же Стас красивый в этом кимоно... и какой же чудной у него тренер!.. Первое ― ее блаженная мысль, вторая ― моя. Клянусь, этот детина что-то понял.

И наконец венец вечера ― нелепое признание. Конечно, я выглядел... она выглядела... так же глупо, как и за несколько дней до этого, когда у нее (у нас) ещё была грудь... и даже глупее.

В тот вечер я пришла...пришел... мы пришли домой промокшие, измученные. Я едва держался на ногах и ужасно хотел горячего чая, но сил заварить его не было. Рената уехала на три дня на какой-то семинар директоров школ в подмосковный пансионат, и квартира встретила полной тишиной.

У нас не было даже кота, который мог бы потереться о мои ноги и помурлыкать. Поэтому после истеричного бессмысленного звонка Сове мы просто забрались на диван и забились в угол. В эту минуту я чувствовал себя совсем девчонкой. Вот только... Карина всегда плакала от своих неудач. Долго плакала, потом ей становилось легче, она съедала ведро мороженого и со временем обо всём забывала. А я ― Ник ― плакать ей не давал, что-то мешало. И мороженого не хотелось.

Теперь, сидя на диване в тишине пустой квартиры, глубоко вдыхая затхлый воздух, я... мы... разобщенные Карина и Никита многое переосмысливали, снова став для этого чем-то единым.

Да. Рената на наш счёт никогда не заблуждалась. Мы не родственники, но родственные души. Мать и дочь. Всю жизнь я жил — или жила? — с простым девизом: «Цель оправдывает средства». Я хотела — я добивалась. Я влюблялась — и в меня влюблялись в ответ. Я никогда не сомневалась, не проигрывала, и... может, поэтому повела себя так глупо. Какая нормальная девчонка согласилась бы на такое? Выпить дрянь из шкафа своей странной, ненормальной одноклассницы! Стать парнем! Пойти в таком виде в школу и попытаться завоевать парня, зачем-то притворяющегося геем!

Для отвязной и упрямой Карины, способной в азарте на всё, в этих поступках не было ничего невозможного. А вот мягкий рациональный Никита приходил от них в ужас. Единственное, чего он хотел, — под теплый душ и выпить чая. А вовсе не сидеть и переживать по поводу разбитой ― чужой! ― любви. И он... я... победил. Каринка затихла. Возможно, просто сдалась.

Наши воспоминания и знания почти сразу после моего появления стали общими, общими были и те, у кого мы могли поискать поддержки. Так что я взял в руки трубку радиотелефона и набрал единственный номер, который мог набрать. Номер, по которому мне ― не мне, но так ли важно? ― всегда отвечали:

— Алё... Офелия? Ты не спишь?

Подруга смачно зевнула в трубку:

— Не сплю, Ник. — Тут она проснулась окончательно и оживилась: — Ну что? Как всё прошло?

— Хуже некуда... — я вздохнул. — Слушай, Лен... я совсем один... одна... не могла бы ты прийти? Мне хочется хоть кого-нибудь увидеть. Я чаю сделаю...

— А раньше ты на этих словах плакать начинала... — тихо и неожиданно ласково сказала Офелия. — Я бегу, Ник. Скоро буду.

***

Горячий душ всё-таки творит с человеком чудеса, и неважно, какого человек пола. Пятнадцать минут — и я уже чувствовал себя бодрым и сравнительно готовым жить дальше. Ленку я вышел встречать только в полотенце вокруг пояса — и был несколько обескуражен, когда она уставилась на мой голый, не особенно подкаченный торс.

— Ты как эльф, — наконец восторженно выдохнула она и, протянув руку, взялась за прядь моих длинных волос. — То есть, реально эльф... не из «Гарри Поттера», а из «Властелина колец».

— Не вижу разницы... — буркнул я. — Пойду оденусь.

— А я мороженое принесла, — промурлыкала она.

— Где кухня, помнишь?

— Обижаешь — Она лукаво улыбнулась и обошла меня, наградив ещё одним долгим взглядом. — Чайник ставить?

Я кивнул, удаляясь в комнату. Первая мысль — надеть халат — исчезла, и я принялся спешно натягивать джинсы и футболку, из тех, что купил в день «превращения».

Меня пугали не столько фразочки про эльфов, сколько мои собственные ощущения. Офелия вдруг показалась мне... хорошо хоть, не ей... красивой. Такая худенькая, высокая, волосы короткие и мягкие... А ведь прежняя я... теперь-то точно не я... считала её почти дурнушкой рядом с собой. Карина, которую я опять загнал куда-то в угол мозгов, возмущенно завопила: «Не лезь, не смей так думать про мою подругу, извращенец!». Я встряхнул головой, думая, завязывать хвост или нет. В итоге на кухне я появился по-прежнему лохматый. Карина продолжала ворчать.

Ленка уже заварила чай, напротив моего стула высилось открытое ведро с мороженым — сама Офелия терпеть такое не могла, с мелкой шоколадной крошкой и нугой внутри. Окинув меня взглядом, она подмигнула.

— Ты выглядишь лучше. Давай, рассказывай.

Я сел и, избегая наиболее унизительных подробностей, пересказал все, что случилось за вечер. Лена слушала серьёзно, слова Стаса о Савской заставили её нахмуриться.

— Ты что, думаешь... он Сову любит, да?

Карина прошипела: «А то кого же?». Я неопределённо пожал плечами, потом кивнул:

— И где были мои... наши... глаза, Лен? Он же весь день злился оттого, что Анька со мной ходила, сидела! Он ревновал! А я не хотел... ― Карина опять начала брыкаться, ― не хотела ни понимать, ни замечать, и...

— А она знает? — глухо перебила меня Офелия.

Карина расхохоталась. Я убежденно помотал головой и дал ей ответить за меня:

— Не думаю... знать, что нравишься самому Стасу, и не встречаться с ним, это...

— Глупо? ― уточнила Лена.

— Да. — Я отправил в рот очередную ложку мороженого.

Ленка, с задумчивым видом осматривавшая свои разноцветные ногти, мотнула головой:

— Это не глупо. Это очень... по-совиному. Она ведь боится людей обычно.

Мороженое таяло, и я рассеянно ковырялся в нём, вылавливая замороженный наполнитель. Это занятие неожиданно увлекло меня, и я очнулся, только когда Ленка лягнула меня под столом ногой:

— Ты меня слушаешь?

— Ага. — Я поднял глаза. — И знаешь, что... а пошли бы они к чёрту. Может, я и не смог завоевать Стаса, но по морде ему дать могу! Прямо завтра и дам.

— Слышу прежнюю Каринку! — Лена отставила пустую кружку. — Вот только за что тебе его бить? Давай смотреть на ситуацию, как мой любимый Шерлок. Ты сказала... сказал Стасу, что ты голубой, тебя послали, и... завтра ты собираешься бить ему морду. Да, определённо, ты Карина. И после этой драки о твоём... тьфу, о её брате будут говорить чёрт те что. Рената не обрадуется, особенно учитывая, что брата у тебя нет.

Офелия была права. Я задумался. Она протянула руку и накрыла ею мою ладонь:

— Мне неприятно тебе это говорить, но ты ещё ни разу так не лажал... подруга.

Карина была полностью согласна. Я же, гневно фыркнув, парировал:

— А ты, мисс Шерлок, могла и остановить ее... меня, раз такая умная.

— Стал бы она... ты... меня слушать. Ты был упрямой девчонкой и превратился в такого же упрямого парня.

«Превратился?» Слово больше не казалось мне верным. Но мы рассмеялись и некоторое время посидели молча — Ленка ждала, пока я прикончу мороженое. Потом она предложила:

— А пойдём смотреть сериал? Там как раз «Доктор Кто»...

Я вздохнул. Как и Карина, я не понимал Ленку. Она любила одновременно больше сериалов, чем я мог различить. Мерлины, Кларки Кенты, братья Винчестеры... как оказалось, кое-что я всё же запомнил! Офелия вообще была с этой своей любовью немного странной. Не походила она на домохозяек-любительниц мыльных опер, которых изображают в растянутых майках и с вёдрами попкорна наперевес. У Ленки всегда были друзья, были увлечения, теперь и Рысек... и всё равно она предпочитала своих выдуманных эльфов, ангелов и сыщиков. Карина беззлобно подтрунивала, звала задротством, а я... мне почему-то это даже показалось вдруг трогательным. Офелии не хватало чего-то во всей этой цветной, не одинокой, но почему-то такой скучной реальности. Реальности обычной девушки. Отсюда и сериалы, и рисование, и эти, как их... фанфики.

— Хорошо. Только одну серию, я хочу спать. Посмотрим, провожу тебя и...

Но всё пошло не так.

С Ленкой мы... они... всегда устраивали пижамные вечеринки, класса с четвертого. Могли подолгу валяться на кровати, листая журналы, жуя что-нибудь вкусное, смотря телевизор или играя в какую-нибудь ерунду на ноутбуке. К тому, что она была моим... ее... самым близким человеком, я давно привык. Ленка видела Карину голой, знала о ней очень многое — какие секреты между лучшими подругами? А теперь...

Теперь они... мы по привычке развалились на отвратительной девчачьей кровати с малиновым покрывалом и леопардовым пледом сверху. Каринка находила всё это милым, а я вдруг почувствовал раздражение. Лучше бы всё было серым или хотя бы темно-синим. Но выбирать не приходилось.

Ленка щёлкнула пультом и придвинулась ближе. Я откинулся на подушку, равнодушно наблюдая за происходящим на экране. Почти сразу мне это наскучило — проблемы странного типа в кожаной куртке волновали меня мало. И я стал смотреть на Офелию. Как же она всегда оживлялась, когда погружалась в этот свой мир. У неё горели глаза. И она улыбалась.

— Лен...

— А? — не поворачивая головы, отозвалась она.

— Почему ты так всё это любишь? Оно же... ненастоящее.

На экране синяя будка летела чрез бескрайнее море звёзд. Офелия наконец посмотрела на меня — неожиданно серьёзно:

— Иногда кажется, что там всё более настоящее, чем тут. Там я переживаю, и...

— А за меня ты не переживаешь? — возмутились мы с Кариной. — Чем не сериал? Я стала парнем!..

Ленка окинула меня скептичным оценивающим взглядом и подытожила:

— Но осталась такой же болтливой. Ник, просто вот глянь ты на всё, что вокруг нас. Дебильные праздники типа Последнего звонка, дебильные уроки, потом будет такой же дебильный вуз... Мы как на привязи. Приключения, магия, романтика — это всё где?

— Может, надо поискать? — Я оперся локтем о подушку и с любопытством уставился на неё. — Мы с тобой всегда находили на свои попы что-нибудь. И будем. К сожалению... — я опять кинул рассеянный взгляд на экран, — у меня нет такой путешествующей штуки...

— ...это Тардис!

— ...да, Тардиса. Но я во что-то всегда влипаю и бесплатно устраиваю тебе приключения, и...

Офелия вдруг засмеялась. И ещё более неожиданным было для меня то, что она сделала в следующий миг:

— Ты чудо. Почти как она.

Сказав это, она поцеловала меня в губы и почти тут же испуганно отстранилась:

— Прости, я... случайно. Господи, Карина, я двинулась, я...

Карина была возмущена. Карина хотела дать подруге затрещину и объяснить, что так делают только несчастные девчонки, на которых не смотрят парни. А я...

― Я не она, ― тихо произнес я. ― Не бойся. Все нормально.

Я помнил все свои, а точнее, наши поцелуи, с третьего класса ― они не были и в половину такими теплыми, нежными. И вместо того, чтобы что-то еще сказать, я привлёк Лену к себе, понимая, что мне очень понравилось. Какой к чёртовой матери Стас? Стас ― это не моя цель. Стас ― только способ, которым я оказался на свободе.

Карина сопротивлялась, пытаясь до меня дозваться, о чём-то напомнить, но вскоре я перестал её слышать. Ее не было. Только я.

***

Мы уснули поздно, а, проснувшись на следующий день в два часа дня, я чувствовал себя так, будто кошмара, который произошёл после кунг-фу, не было. А может, он был в дурацком сериале. Поправка: в дурацком гейском сериале, и его героем был явно не я. Ведь со мной рядом спала Ленка. Я повыше натянул плед. Она не проснулась.

Перевернувшись на спину, я стал смотреть в потолок. Двенадцать дней... у меня есть двенадцать дней, а потом я снова стану прежним. Прежней. Еще точнее: Карина вернется и выгонит меня. И то, что Сова держит на полках, не поможет мне, да и не даст Анька так поступить, как бы я ни просил. А Рената... Рената вообще убьёт ― что меня, что Карину, неважно, кто попадется под руку. А отец... Я почувствовал озноб. Отец убьёт повторно. Не поверит. А если поверит, то у Совы и Рысека будут проблемы, возможно, не ограничивающиеся разговорами. Что если милиция? Или какие-нибудь ученые? Рысек...

А вот теперь я вспомнил и кое-что ещё. Рысек. И Ленка. И...

— Ты с ума сошла не запирать дверь, думаешь, стала парнем и...

Нет.

Впуская вчера Ленку, я не заперся. Совсем как Сова. Полный идиот. Потом проспал школу. Валевский, конечно же, заглянул ко мне по пути домой, наверняка волновался. И вот теперь он стоит на пороге комнаты и видит спящую со мной рядом Офелию, голая нога которой высунулась из-под одеяла. Попытавшись приподняться, я позвал:

— Рысек, понимаешь, я...

Он всегда был вспыльчивым как порох. И он должен был ее... меня ударить, ведь я... она... мы!.. теперь парень! Но вместо этого он процедил сквозь зубы:

— Как была шлюхой, так и осталась.

Я окаменел. Валевский развернулся и вышел. Я слышал его шаги, и снова в моей голове звучал Каринин голос: беги, извиняйся, с ума сошёл? Спохватившись, я принялся выпутываться из пледа. Ленка проснулась и цепко схватила меня за локоть:

— Куда ты? Мне показалось, тут был кто-то...

— Был, — мрачно отозвался я.

— Кто? — Она сонно заморгала.

— Валевский. Прости, я кажется... отбил тебя у него. Ну что я за идиот... ка...

Лена молчала, моргая все реже. Потом прижала ко рту руку:

— Бедный Рыся... Но мы ведь не встречались, я с ним даже не целовалась, я...

— Он тебя любит, Лен. И это все знают.

«И мы тоже знаем, придурок!» ― прошипела Карина. Ленка отвела взгляд.

— Я не виновата. Я ничего не обещала. Он классный, милый, я его тоже люблю, но...

— А я поступил как... — слово «предатель» почему-то показалось мне пафосным, и я сказал: — девчонка.

Карина мстительно уточнила: «Девчонки чаще уводят парней у подруг, чем наоборот!» Я застонал. А Ленка вдруг засмеялась, встряхивая лохматой головой.

— Ты же и есть почти девчонка.

Еще лучше: она что... все-таки не понимает?.. Я хотел возразить, но она обняла меня и потрепала по волосам:

— Слушай, Ник... я с ним поговорю. Я понимаю, что давно уже должна была всё объяснить, но это так противно — произносить «мы просто друзья»... я не умею. Оттягивала. Сомневалась, думала, сам другую найдет или мое отношение поменяется. Теперь влипла. И...

— А с нами что будет? — глухо спросил я. — Когда я снова стану... ею? Как я вам в глаза буду смотреть, я...

Офелия встряхнула меня за плечи.

— Слушай. Всегда можно сказать, что это была не совсем ты. А если и Анька это подтвердит, то Рысек поймёт. И...

Она не понимала такой очевидной вещи, что я в бессильном раздражении заскрежетал зубами. Может быть, я и был не совсем она, но всё же...

— Я не о том. Знаешь, Карина... я... может, и не производила... производил впечатления постоянной и верной девушки, но я никогда ни с кем даже не флиртовала просто так, без каких-то... чувств, что ли? Ты же живой человек. Не игрушка какая-то.

Офелия нахмурилась, потом приподняла брови.

— Погоди. Она... то есть ты, вы... кто-то из вас... что, мог бы и влюбиться в меня? Оляля!

Карина прорычала: «Ненавижу тебя, извращенец». Я закрыл лицо руками.

— Я уже ни черта не понимаю, Лен. Объясни, сама-то ты почему меня вчера не остановила? Зачем полезла? Потому что я похож на эльфа из фильмов? Да?

Привычное умиление «задротством» уже казалось мне самым большим идиотизмом в жизни. Неееет. Ненавижу. Ненавижу чёртовы сериалы, книжки, прочую лабуду. Живи Ленка реальной жизнью, она бы, наверное...

— Ник. Немедленно посмотри на меня.

Я поднял глаза. Офелия сидела напротив, скрестив ноги. Ее щеки покраснели ― я надеялся, не от обиды. Наконец очень тихо и серьёзно она произнесла:

— Может быть, я повела себя как дура, но меня потянуло к тебе. Так, будто... а неважно. Но такого у меня ещё не было. И... я не жалею. Можешь расцарапать мне лицо и обозвать так, как Сову классе в девятом обзывала...

― Это был не я!..

― ...Но я рада, что так случилось. А когда ты превратишься назад... — она немного подумала, — что ж, нам с Каринкой... тобой... вами, да не важно... будет что вспомнить по пьяни. Я читала на форумах всякие истории про лучших подруг. Даже похлеще нашей! Кто-то оргии устраивает, кто-то на пару уринотерапией лечится и писает друг другу в чашки, кто-то...

― Еще фанфик какой-нибудь мне перескажи!

Она улыбалась и казалась очень уверенной. А вот мне почему-то казалось, что всё будет куда сложнее. Вздохнув, я всё же кивнул, обещая себе подумать об этом наедине с собой... с Кариной... и неожиданно даже для самого себя спросил:

— Тебе хоть понравилось?

Ленка засмеялась снова и откинулась на подушки.

— Ник, ну тебя, не строй иллюзий. Ты средненько целуешься. Опыта не хватает. Давай поучу?..

Карина запротестовала. Но я не увидел в предложении ничего особенного.

...Во второй половине дня мы попытались вызвонить Рысека, сходили до его дома и, не найдя там никого, повернули обратно. Погода портилась, и на этот раз дождь не был приятно летним, он казался ледяным. Мы вернулись домой. Теперь мы оба начинали беспокоиться. Когда мы уже поднимались в квартиру, Ленка сжала мою руку:

— Как ты думаешь, он ничего с собой не сделал?

Я не знал. Каринка скептично успокоила: «Брось, он же парень!». А я понимал, что это, к сожалению, ничего не гарантирует. И я пожал плечами:

— Он только кажется иногда придурком. Завтра мы с ним поговорим. Я не думаю, что уже случилась какая-нибудь катастрофа.

Но когда на следующее утро мы пришли в школу, то поняли, что катастрофа не только случилась, но и приняла угрожающий масштаб.

***

Я надеялся, что хотя бы само наше возвращение окажется незаметным, а в классе можно будет спокойно поговорить с Рысеком и Стасом. Я уже почти отказался от мысли продолжать изображать настоящего парня. Мы просто всё обсудим. Стас меня... Каринку... простит. Рысек... с Рысеком сложнее, но, может, что-то придумается на месте, может, Аня за меня вступится. На такое развитие событий я рассчитывал. Но вышло не так.

Утро было холодное, и, несмотря на это, почти все одноклассники, как обычно, тёрлись во дворе. Одни курили, уже не опасаясь никаких замечаний, другие просто разговаривали. Казалось, все были заняты своими делами и вполне миролюбивы, но... стоило нам пройти через ворота, как всё изменилось. На нас обратилось множество взглядов, большая часть из которых была недружелюбной.

Офелия сделала первую ошибку: крепко сжала мою руку. Тут же ветер разнёс волну шепота, в котором ничего не было слышно, но от которого Карина напряглась: за её спиной так шептались нередко, особенно раньше. Я же гордо приподнял голову и сжал Ленкины пальцы в ответ. Так мы прошли через двор.

У крыльца стоял Рысек. У него было разбито лицо, под глазами ― круги. Он посмотрел на нас равнодушно и устало, словно побитый пёс.

— Рысь... — Я сделал к нему шаг.

Он молча отвернулся и пошёл по лестнице наверх.

— Подожди! — крикнула Ленка.

Он не оглянулся. Захлопнулась дверь. Народ вокруг нас вдруг начал расходиться, будто стараясь оказаться подальше, будто я был прокажённым. Хотя нет, я просто был чужаком. Даже по сравнению с поляком Валевским, проучившимся с нами всего год.

— Он всё рассказал... — выдохнула Офелия.

В перешептывании за спиной я отчётливо услышал: «Как он её быстро-то... за день!» Скривившись, я покачал головой.

— Думаю, не всё.

— Привет, Карина.

Сказано было тихо, но я узнал голос и резко обернулся. Стас только что вышел из машины своего любовника и пересёк двор; сейчас он стоял за моей спиной. Окидывая его взглядом, я заметил сбитые костяшки пальцев правой руки. Набоков, перехватив этот взгляд, зло усмехнулся.

— Нравится?

Мне, точнее, Карине, а впрочем, нам обоим, пожалуй, хотелось кричать, хотелось дать пощёчину и убежать подальше от всех. Но я просто сжал руку Офелии крепче и холодно ответил, не обращая внимания на подступающий к щекам румянец и дрожь в коленях — следы постепенно умирающей влюблённости и не проходящего стыда:

— Не нужно было устраивать весь это «голубой» спектакль, Стас. Люди не дураки. Не говоря уже о том, чем это чревато. Тебе еще повезло, что у тебя хорошие друзья... ― он зло прищурился, ― и даже враги ничего, молчат. Родителям в вашей секции пока не страшно за деток.

Он не ответил и шагнул на первую ступеньку. Теперь я заметил Сову. Она держалась за перила и наблюдала, выглядела она сегодня особенно жутко: бледная, плохо расчёсанные волосы, мятое платье-мешок. Я ожидал, что Стас подойдёт к ней. Я всегда видел, как при встрече он целует её в щёку и обнимает за плечи. Как он улыбается. Жаль, раньше я не придавал этому значения.

Я напряженно всматривался в спину Стаса, а Аня не двигалась. Когда он прошёл мимо, не повернув головы, её лицо изменилось. В фильмах я нередко замечал, как человек в которого всаживают пулю, сначала переводит взгляд на рану, потом вскидывается — губы при этом судорожно ловят воздух, веки опускаются... а потом герой падает. И всё крупным планом. Сова не упала. Но остальное было точно так же.

И всё же, заметив Офелию и меня, Аня снова нашла силы улыбнуться и спустилась на две-три ступеньки. Она шаталась. Я закусил губу.

— Я... мы... тебя подставили, да?

Она покачала головой, продолжая смотреть. Каринка, да и я тоже, всегда ненавидела её взгляд из-за того, что большие глаза и правда напоминали птичьи, оставляли внутри ощущение болезненной заморозки. Будто Савская знает больше, чем говорит.

— Нет... — помедлив, ответила она и бесцеремонно спросила: — Ты спал с ней?

— Аня!..

Лена покраснела и возмущенно уставилась на одноклассницу. Рука в моей руке задрожала. Но я понял, с чем связан грубый вопрос. Я вспомнил то, о чём Офелия, конечно, забыла, о чём заставил себя забыть и я, думая: да невозможно же, такого не будет, Каринка намного сильнее меня. И...

— Да, Сова.

— Ты понимаешь, что теперь вы можете и не превратиться обратно? Я говорила тебе, никакого секса с девушками! Я говорила это как очевидное предупреждение, да господи, я и не думала, что...

Ленка побледнела.

— Я понимаю. — Я поправил волосы. — Но ведь это неточно, правда?

Савская молчала. Теперь её взгляд был оценивающим, она словно выносила нам с Каринкой приговор: казнить, нельзя помиловать. Наконец она наклонила голову и произнесла:

— Неточно. Но... мне кажется, со мной сейчас говорит не Карина. Карина уже устроила бы истерику.

— Перестань! — перебила Ленка. — Он... она... они станут прежними, обязательно! То, что какие-то подопытные Юнга не смогли победить своё противоположное начало и не вернулись, это ведь два из десяти, и...

— А ты этого правда хочешь теперь? — Совиный взгляд вперился в лицо моей подруги. — Чтобы он ушёл, а она вернулась?

― Я...

Ленка осеклась. Я с удивлением и злостью посмотрел на Аню, потом — на «мёртвую зону» вокруг нас троих. Прозвенел звонок. Сова отвернулась и пошла наверх.

***

Наш класс всегда был довольно тихим. Оценки оставались хорошими, поведение — в рамках приличий, если не считать взрывов на химии и травм на физкультуре. Но сегодня мы переплюнули сами себя, тишина стояла просто гробовая. Может, потому, что Сова не села со Стасом, а Рысек — с Ленкой. Ленка сидела со мной, а эти трое — все поодиночке.

Первый урок — биология — прошёл в шелестении записок и полном молчании. Учитель, флегматичный Петр Петрович, к середине, видимо, начал смутно беспокоиться, потому что периодически он подходил то к одной парте, то к другой и, прерывая объяснение параграфа, постукивал по столешнице и повторял: «Тук-тук? Вы живые организмы или грибы?»

Ему отвечали, что живые. А по классу продолжали шелестеть записки и прокатываться волны перешёптываний.

«Ник и Офелия...»

«Вчера...»

«А что у Набокова с рукой?»

«За что?..»

«А что Валевский ему по морде-то не дал?»

«Да он козёл смазливый просто...»

«А мне показалось, он тоже педик...»

«Почему он её выбрал, у нас столько девчонок классных...»

«Я и не знала, что она шалава такая же, как Каринка...»

«А ботанка небось всё-таки не вытерпела, что Стас по мальчикам!»

«Думаешь, поссорились?»

«А давайте...»

«Ещё чего...»

Говорили тихо, но мой слух обострился, будто я ослеп и лишился обоняния. Слова, налетая одно на другое, превращались в лавину, готовую обрушиться на мою голову. Я вскочил и попросил разрешения выйти, под перекрестным огнём взглядов покинул кабинет и, пробежав по коридору, привалился к дальнему участку стены. Там я взвыл в голос. Карина ненавидела, когда о ней шептались. А теперь шептались ещё и о Ленке.

Противный звук звонка вывел меня из оцепенения, растянувшегося на целую минуту. Я пошёл назад, мимо распахивающихся дверей классов. Выходившие оттуда, конечно, не могли ничего знать, но мне казалось, и они пялятся на меня, словно на дикое и явно бешеное животное. Как оказалось, это было полбеды.

Найдя силы снова смотреть гордо и прямо, я подошёл к Ленке и улыбнулся.

— Ну как...

Закончить вопрос я не успел.

— Здорово, Ник. Привет, Лен.

Возле нас остановились Серёжа с Галей, с ними была фотограф Кира. Сбоку от массивного плеча Волкодава стояли ещё двое одноклассников, Сеня и Дима. Оба были из Серёжкиной футбольной команды, оба — его приятели. Уже по их непроницаемым, как у Двоих из Ларца, лицам можно было догадаться: чужие любовные дела им до лампочки, за капитаном они увязались из тупого стадного чувства. Я сразу понял, зачем теплая компания подошла. А вот Рысека не было.

— Привет всем. — Я улыбнулся.

Быть спокойным. Просто быть спокойным. Девчонок они не бьют. Чёрт... но я-то больше не девчонка! Карина не подсказала, что делать. Она забилась в угол, материлась и дрожала.

— Привет, Ги, привет, ребята, — бодро отозвалась Ленка, пряча руки в карманы джинсов. — Как дела?

— Ник. — Серёжа нахмурился. — У вас вчера что-то интересное случилось, да?

Он говорил дружелюбно, в обычной своей манере. Не трещал кулаками и суставами, не напирал на меня, не повышал голоса. Но я затравленно обернулся. В другом конце коридора шумели средние классы. Ни одного учителя: у них была их обычная планёрка. Большая часть наших ушла на улицу... И всё же некоторые одноклассники наблюдали происходящее со стороны. Например, Стас.

— А что тебе за дело, что у нас вчера было?

Говорила Офелия: обращалась она к Ги. Та смотрела огромными светлыми глазами, и в них читалось явное осуждение. Неожиданно я вспомнил, что Ленку с Рысеком Галя пригласила на дачу, ведь они неплохо общались. Меня, то есть, Карину, серая мышка Озаринина не любила и, конечно, не позвала.

— Ты зря, Лен. — Галя поправила прядь гладких чёрных волос. — Ты его видела? Как так можно?

Я вмешался:

— А что она сделала зря?

Это было странно — видеть Ги с высоты своего роста. Девчонкой я был ниже, чем она, теперь ей пришлось приподнять голову, чтобы посмотреть мне в лицо со своим вечным выражением строгой учительницы.

— Думаешь, нормально уводить чужих девушек, только придя в класс?

— А что тебе за дело? — Я улыбнулся. — У тебя, насколько я вижу, есть с кем развлекаться вместо всяких бабских разборок. Иди отсюда.

— Язык придержи, — одёрнула меня Кира. — Вы в Питере все такие? Одни понты?

Я снова покраснел. Чёрт. Карина сжималась в комок от этих взглядов, сбивала меня с толку. Я разрывался между желанием врезать за мерзкий групповой наезд и желанием оправдаться, объяснить, спасти свою или чужую репутацию, над которой Каринка тряслась. Вернув себе хотя бы подобие спокойствия, я спросил как можно прохладнее:

— Ребята, а чего вам от нас надо? Чтобы мы не встречались? Знаете, одна компашка на таких предъявах уже обломалась. Монтеки и Капулетти. Хотите повторить?

Ги вдруг улыбнулась. Она всегда умела оценить шутку, если в шутке фигурировала книжка. Но тут же она снова нахмурилась, а Серёжа, собравшийся с мыслями, начал:

— Короче, Ник, у нас тут это... такое не...

— Беседуем?

Этот голос был неожиданным для всех. Волкодав осёкся, Галя с Кирой переглянулись, а Рысек Валевский уже приблизился к нам. Теперь синяк на его лице выглядел особенно ужасно, да и ходил он с усилием, словно его штормило. Наверно, он провёл отвратительный день и не менее отвратительную ночь. По нашей вине. И всё же, когда он остановился, то обратился не ко мне или Ленке, а к Волкодаву. Спросил в упор без единой эмоции:

— Что ты делаешь? Я тебя просил о чем-то? А тебя, Галя? Идите отсюда. Все!

Футболисты послушались первыми, ушли без слов. А вот Кира попыталась возразить:

— Но Рысь, он же...

Он ответил ей по-польски, с кривой усмешкой на лице и едва ли что-то лицеприятное. Девушка не успела ни переспросить, ни отойти. Новый голос, звонкий и командный, раздался над ухом:

— Какого чёрта? Один раз стоит проспать Петровича, а тут уже войнушка!

Подошли Соня и Миша. Староста пылала гневом, Харитонов зевал, держа под мышкой захлопнутый, но выжидательно мигающий огоньками компьютер. Остановившись рядом с Рысеком, Соня нахмурилась:

— И что это такое? Волкодав, Ги, а вы не обалдели? Вы в каком классе учитесь? В восьмом? Гормоны играют?

— Он увёл Ленку у Рысека, — ответила Ги. — И...

— ...И общественность решила возмутиться? — издевательски приподнял брови Харитонов. — Ги, я не узнаю тебя. Ты же вечно в облаках! Опять начиталась Дюма и решила плести интриги, как эта, с цветочком на попе? Ты не старовата?

― У Миледи была лилия на плече...

Больше ничего Галя ответить не успела. Соня неожиданно резко бросила Серёжке:

— И уж точно, Волкодав, не тебе печься, что кто-то кого-то увёл. Ничего не забыл?

Я не понял смысла слов, но Геба и Сережа разом потупились. Кира открыла было рот, но благоразумно промолчала под злым взглядом Сони. Староста развернулась ко мне.

— Музыку начал, тормоз? — Вопрос будничным тоном. Словно ничего не произошло.

Чёрт... Последний звонок. Видимо, всё отразилось на моём лице, потому что Соня с расстановкой произнесла:

— Чтобы сегодня же с Совой начали. Тебя это тоже касается, Ги. Волкодав...

— Я полторы декорации нарисовал! Замок и...

— Молодец, — холодно отозвалась Соня. — Свободны. И я предупреждаю... — тут она повысила голос, чтобы её слышали все, кто стоял в коридоре. — Нам осталось жить вместе меньше двух недель. ПОЖАЛУЙСТА, не превращайте это время в повторение детсадовских разборок. Даже если вас кто-то бесит. Не будем позориться. Поняли? И ещё. ЗАВТРА на втором-четвёртом уроках прогоняем сценарий. Явка обязательна.

Все промолчали. Соня пошла в класс, Миша и понурые Галя с Волкодавом направились следом. Невольно я подумал о том, что мне и Ленке староста не сказала ни слова ни в поддержку, ни в упрёк. Будто нас не существовало. Стас тоже к нам не подошёл, он уже удалялся в другой конец коридора. Я посмотрел на Ленку.

— Что мы натворили...

Она молчала. А я вдруг вспомнил, что она так и не ответила на вопрос Совы. А Каринка об этом и не забывала.

***

Попытка Сони остановить то, что началось утром, и скрыть это от всей школы могла бы стать удачной. Но стычка в коридоре не осталась незамеченной. На следующий урок — обществознание — учительница, Вера Альбертовна, неожиданно не пришла. Вместо неё на пороге класса мы увидели Ольгу Витальевну. Нашу классную руководительницу.

Шкипера.

Мы звали её Шкипером, потому что она действительно слегка напоминала того мультяшного пингвина, преподавала физкультуру и НВП и вела себя с нами — да не только с нами — как с солдатами. Шкипер была довольно молодая, только что из института, и мы были её первыми подопечными, она взяла руководство в пятом классе. Поэтому она очень старалась совместить ласковую маму и строгого командира. В принципе, у неё получалось: мы её и любили, и боялись. Но любили больше.

Шкипер обожала странные выходки. Она могла совершенно внезапно забрать нас на экскурсию или футбольный матч, она стильно одевалась, она даже не запрещала нам курить. А пару месяцев назад Шкипер побрилась налысо: ей «просто захотелось». Теперь её волосы уже отросли в коротенький колючий ёжик.

Сейчас, видя нехорошо сощуренные глаза, я предчувствовал грозу.

— Миша, убери ноутбук.

Это были первые её слова. Она прошла в класс и прислонилась к учительскому столу. Так и стояла, оглядывая нас. Смотрела на притаившуюся на задней парте Сову, на пустое место рядом с Рысеком, на меня и Ленку... смотрела на хмурого, не поднимавшего глаз Волкодава и на такую же хмурую Ги, обиженно косившуюся на Соню. Я гадал, что учительнице от нас надо. И тут она улыбнулась — привычно и безмятежно:

— Что ж. Я помню, что вы у меня умные и делаете программу вашего Последнего звонка сами. Честно говоря, я отпросила вас из-за него.

— Это сюрприз. — Соня подняла голову. — Мы всё сделаем и не подведём, у нас сценарий уже есть, я...

— Я не сомневаюсь, Соня. — Шкипер всё так же улыбалась. — Вы у меня молодцы. Но есть кое-что, в чем я могу помочь вам, даже без знания всяких секретов.

— Нам не нужна помощь, мы...

— Значит, вы все умеете танцевать вальс? — Аккуратно выщипанные брови взметнулись. — Все-все?

Соня молчала. Я догадывался, в каком направлении идут её мысли. Наконец на веснушчатом лице отразилось облегчение; видимо, она решила, что буря миновала. Шкипер не злилась, не кричала, смотрела без прежней настороженной тревоги. А может, та тревога вообще померещилась мне? Да конечно, всё в порядке. Откуда ей знать, учителя никогда ничего не знают.

— Нет, почти никто! — ответила староста. — А вы хотите...

— Я хочу помочь вам разбиться на пары. И поучить основным шагам. Можно будет пока даже обойтись без музыки, или я включу что-нибудь с телефона. Я занималась классическими танцами десять лет, и думаю... — она подмигнула, — от меня будет толк. Мальчики, раздвигайте парты.

Пока Серёжа, Миша, Стас и другие освобождали пространство в центре класса, Шкипер продолжила:

— Хотя традиция требует, чтобы танцевали все...

— Я не хочу, — пробурчал Харитонов.

Соня кинула в него ручкой.

— Ты точно будешь, — усмехнулась учительница и как ни в чём не бывало закончила: — но я понимаю, что в условиях нашего актового зала это неосуществимо. Поэтому сначала я спрошу. Кто хочет танцевать вальс в конце Последнего звонка?

Ги, Соня, Лена и Кира подняли руки. Серёжка покосился на Галю и тоже неохотно задрал лапу кверху.

— Миш... — прорычала староста.

Харитонов только фыркнул.

— Негусто, — хмыкнула Шкипер, поудобнее устраиваясь у стола и осматривая пространство перед собой. — В идеале я хочу семь пар. Семёрка — счастливое число. Итак, у нас есть четыре девочки. Жаль, нет Карины...

Я почувствовал прожигающий взгляд Стаса и, стиснув зубы, уставился на носки кроссовок Шкипера. Классная руководительница пожала плечами.

— Что ж, кроме четверых добровольцев, я хочу увидеть среди танцующих Леру, — взгляд остановился на одной из наших девушек, — Настю... и Аню Савскую.

При последнем имени поднялась новая волна шёпота. Сова отвела глаза.

— Я не умею.

— Ты говорила это и перед тем, как впервые прыгать через козла, — неожиданно мягко отозвалась физкультурница. — Никто не умеет. Научишься. Итак, теперь рыцари. Кроме Серёжи я выбираю... — палец с коротким, но безупречно наманикюренным ногтем ткнулся в Харитонова, — Мишу, Рысека, Стаса... — она назвала ещё двоих мальчишек, — и я хотела бы видеть тебя, Никита. Что-то подсказывает мне, что у тебя должно быть хорошее чувство ритма.

И опять шёпот, на этот раз издевательский и возмущённый одновременно. Я был уверен, что это невозможно не услышать, а Шкипер не повела и ухом. Её тёмные, непонятного асфальтового оттенка глаза не отрывались от меня.

— Согласен?

Может, мне стоило отказаться, но... Офелия хотела танцевать. Я кивнул.

И снова я почувствовал несколько ненавидящих взглядов на себе. Ни один из них не принадлежал Рысеку. От этого почему-то стало ещё хуже. И, как оказалось, такое «хуже» было только началом. Шкипер начала разбивать нас на пары и поинтересовалась у Лены:

— Ты танцуешь с паном Валевским, моя принцесса?

Офелия сжала кулаки:

— Я...

— Она танцует со мной, — чуть громче, чем собирался, ответил я.

— Я буду танцевать с Рысей, — неожиданно раздался голос с задней парты.

Сова улыбалась дрожащими губами. Она по-прежнему была очень бледной, но её слова прозвучали куда увереннее, чем мои. Шкипер снова приподняла брови и строго покачала головой:

— Нет, Аня. Ты не будешь. В вальсе всегда лучше, если партнёр выше партнёрши, но для Лены я сделала бы исключение. Потому что... потому что. А тебя... — она соединила в замок свои длинные пальцы, — я ставлю со Стасом.

— Я...

— Думаю, она предпочтёт всё же пана Валевского.

Издевательский тон, которым Набоков передразнил учительницу, был очень обидным, но Шкипер осадила довольно благодушно:

— Так, кунг-фу-панда. Ты мужчина и тебя не спрашивают. Если я сказала, что вы в паре, значит, вы в паре. С Рысеком я поставлю Кирочку, она у нас такая миниатюрная и... — металл зазвучал в голосе, — так трогательно сегодня вступилась за него, когда он, Серёжа и прочие мои дорогие мальчики зачем-то прижали к стенке новенького. Не расскажешь, зачем, Никита?

Соня побледнела, потом покраснела. Я встретился с ней взглядом и снова обратил глаза на учительницу. Но, прежде чем я что-то сказал, вмешался Рысек, который сердито, с акцентом, заспорил:

— Никого я не прижимал! Я сказал им никого не трогать! И...

Он замолк. В классе повисла тишина. Учительница неторопливо отлепилась от стола и прошлась по пространству, расчищенному для вальса. Шкипер шла... а мы пятились от неё, прижимаясь к партам и стенам, как стая провинившихся собак. При этом она молчала, а лицо её было спокойным. Так умела только она.

Как ни в чём ни бывало, она взглянула на Стаса:

— Иди сюда, моя спортивная звезда.

Набоков вышел ей навстречу, и она приказала:

— Руку — на талию. Мне.

В напряжении мы наблюдали, как её ладонь легла на широкое плечо Стаса. Она сделала шаг, он отступил, потом они шагнули в сторону. Стас танцевать явно умел, и квадраты у них получались красивые, плавные. А мы все внимательно следили — но едва ли потому, что нам так хотелось запомнить танец. Просто каждый ждал, скажет ли Шкипер ещё что-то о случившемся на перемене. Но она, точно обо всем забыв, лишь монотонно объясняла такты, повороты, шаги. Раз-два-три, раз-два-три. А потом...

— За вальсом в старые времена могли вестись разные разговоры. — Шкипер остановилась и повернула к нам голову. — И после него тоже. Так вот. Сегодня, выходя из учительской, я стала свидетелем странной картины, которая показалась мне плодом воображения, потому что я думала... — глаза блеснули, — мои дети на такое не способны.

— Но... — начала Галя.

— Мне плевать, — перебила учительница, — что или кого именно вы не поделили. Два ваших параллельных класса в период особого буйства, два-три года назад, устраивали эти... — губы скривились, — стрелки, разборки. Их учителя много об этом говорили, а я потихоньку гордилась, что вы у меня не такие. И вот... — теперь она усмехнулась, — дожили. Без пяти минут студенты загоняют в угол новенького. Я настолько плохо вас воспитывала?

— Я сам виноват! — Чувствуя, как краска заливает щёки, я шагнул вперёд. — Это из-за меня все поругались, и значит, я...

Стас, продолжавший держать за талию учительницу, повернул голову и в упор взглянул на меня. Кажется, он ждал немного другого признания, но... на это я был точно не способен. Да оно и не имело смысла, кто бы поверил? В горле встал ком, я обернулся — на меня смотрели все. Поддержку я видел только на лице Ленки.

— Не надо, — неожиданно перебила Шкипер, повышая голос, — оправдываться. Класс, в котором не лежит для меня яблока, — территория, где я не вправе устраивать вам допросы с пристрастием. Но у меня для вас два разочарования... — она помедлила. — Одно для Никиты. Второе для всех.

Мы подавленно промолчали.

— Разочарование первое. Только в книгах и сериалах неприятность ликвидирует тот, из-за кого она возникла, Никита. В реальной жизни это, как правило, расхлёбывают другие.

— Я... понимаю.

Равнодушная улыбка искривила ее губы.

— Разочарование второе. — Она легко оттолкнула от себя Стаса, прошла к столу и взяла в руки телефон. — Школа кончается, ребята. Во взрослом мире ваши проблема не всегда решатся, если, сбившись в кучку, вы нападёте на одиночку. Оставьте эту поганую привычку в наших стенах. А сейчас... — Она нажала несколько кнопок. — Предоставляю последние десять минут в ваше распоряжение. Танцуйте, молодёжь.

Она положила телефон на стол и вышла. Из динамиков навороченного аппарата доносился вальс. Кажется, фильм «Мой ласковый и нежный зверь», любимый у папы и у Ренаты. В полном молчании мы стояли неподвижно, а музыка становилась всё громче. Резкая, хлесткая, злая музыка. Первой тишину нарушила Соня:

— Боже мой... как стыдно! Она всё поняла! — Со повернула ко мне голову и открыла рот, но осеклась.

— Послушайте! — резко вмешалась Лена. — Хватит уже. Что вы... — она сжала мою руку, — прицепились к Нику? Мы в общине живём? При Домострое? Рысь, я тебе что, жена? Ты какого чёрта вообще такое допустил? Рыся, это же не ты! Ты — другой!

Валевский посмотрел на неё и покачал головой. Другие промолчали. Историю сдавать почти никто не собирался, и едва ли многие помнили, что такое Домострой. Музыка, разносившаяся по классу, становилась бешеной и пугающе полнозвучной. Ленка стискивала мою руку и продолжала говорить:

— Ещё слово... или взгляд... в мою сторону или в сторону Никиты, и...

— И что ты сделаешь? — Стас прислонился к учительскому столу, глядя на нас внимательно, без злости или насмешки, скорее устало. Наверно, он ненавидел и её, и меня. Но мне было теперь плевать. Внутри у меня что-то умирало или уже умерло.

Ленка не смогла сразу найти ответа. Конечно, она боялась. Потупила голову, но не выпустила меня. Из-за её спины раздался голос:

— Она не сделает. Я сделаю.

Это сказал Рысек. Он подошёл ближе и внимательно посмотрел Стасу в лицо. Синяк под глазом стал заметнее оттого, что Валевский сильно побледнел. Набоков шагнул навстречу, настороженно склоняя голову. Ленка потянула меня за рукав назад, да и остальные попятились подальше. Я понимал: они боялись драки. Вперёд выступили только Соня и Волкодав — почти одновременно.

Стас и Рысек стояли лицом к лицу. Позы казались расслабленными, в глазах не отражалось ничего, похожего на злобу. Только у обоих — сжатые губы. Наконец Набоков уважительно кивнул:

— Хорошо. Делай.

Валевский не шевельнулся. Стас прищурился.

— Вчера я ударил тебя. Давай.

Рысек слабо усмехнулся, скрещивая руки перед грудью:

— Это было вчера. Да и вообще... при таком раскладе я должен был бы бить кое-кого ещё. И ты тоже.

— Рысь... — начала Офелия, но он покачал головой:

— Я переживу. Правда, — снова он посмотрел на Стаса. — И... на Аньку не злись. Это всё я. Всегда я. На меня можешь злиться дальше.

— Я не буду, — покачал головой Набоков. — Прости.

Я смотрел, как они пожимали друг другу руки, смотрел, как Рысек покидает кабинет. Потом я опустил взгляд, слыша, как затихает музыка вальса. Карина, тоже не смевшая поднять головы, монотонно повторяла одну и ту же фразу: «Я говорила, что всё плохо кончится». Тёплая Ленкина ладонь подрагивала в моей руке. И я ощущал острый взгляд Стаса. Кажется... никогда ещё я не чувствовал себя вот так. Где-то на перепутье между собой прежней и собой настоящим.

— Ребята... надо парты вернуть обратно. Мальчики налево, девочки направо.

Это сказала Соня, и я очнулся. Геба, Аня и остальные девчонки начали медленно выходить из класса. А мы оставались. Стас смотрел вслед Сове. Проходя мимо, я прошептал:

— Она тебя любит. Наверно, всегда любила. Она просто... боится любви. А вовсе не тебя.

Каринка застонала и схватилась за голову. Я улыбнулся.