Девочки направо

[Ленка]

Накануне

Каждый мой день заканчивается одинаково, как бы ни начался. Каждый мой день заканчивается у компьютера. Но нет, мои вечера не однообразны. Совсем наоборот.

Я никогда не любила ни играть в стрелялки, ни вести дневники, ни делиться фотографиями своей кошки (которой у меня, кстати, нет), ни общаться в чатах. Интернет нужен мне лишь для одного — это моя библиотека. Библиотека, где хранится то, чего больше нигде не найдёшь. Где говорят те, кому в других местах приходится молчать, потому что многим кажется, что им рановато иметь право голоса. Так странно... люди жалуются, что сейчас хороших писателей мало, вечно жалуются. Но это не так. Просто их — хороших писателей — не замечают те, кому замечать положено по профессии. Поэтому хорошие писатели уходят. Прячутся в сеть. Чтобы я и тысячи других их нашли и полюбили. И плевать нам на всяких редакторов и бизнесменов.

История была интересная, и я невольно зачиталась. Почти прилипла к компьютеру, шевеля только пальцами: крутя колёсико мышки. Вот блин! И умеют же некоторые так. Как? Иногда мне кажется, они делают из слов невидимый крючок и ловят на него читателя. Ловят раз и навсегда. Ловят очень болезненно, потому что крючок втыкается куда-то в сердце и попадает в душу.

— Лена!

Мамин голос я услышала, но он был где-то далеко, не в мире, где я находилась. Не там, где двое влюблённых — мудрый эльф и угасающая девушка-пират, обречённая умереть от Гнилостной Хвори, — мчались прочь из своего города, чтобы остаться наедине и наконец признаться, признаться, признаться друг другу в том, что...

— Лена!

Он ведь даже не сможет поцеловать ее. Не сможет! Ее болезнь заразна даже для его народа. Жестоко...

― Лена! Рыба разморозилась! Ты ужин приготовишь, или мы ложимся голодные?

— Да иду я!

Даже крича, я по-прежнему заглатывала строчку за строчкой. Вот сейчас, прямо сейчас он помогает ей спешиться, на миг задерживает в объятьях, потом отходит — ведь им запрещено привязываться к смертным, а особенно к таким, как она, к «морским тварям». А она, вцепившаяся в его локоть и закусившая от боли губы...

— Лена! Твою мать!

Издав звук, больше всего похожий на вой, я свернула браузер и поднялась со стула. Шатнулась, будто долго и много пила, и сделала шаг. Со мной всегда так: чтение хороших книг и просмотр хороших сериалов действует сильнее, чем пиво и коктейли, которые мы пьём с Каринкой, когда гуляем. Тогда, например, я была пьяна эльфами. И музыкой, которую автор посоветовала послушать перед чтением. И каждым словом. Жалко, что такой рассказ, наверное, никогда не издадут. Литература с магазинных полок стала какая-то скучная: либо прилизанная, либо наоборот слишком пошлая. Сокровища можно откопать только в интернете. И даже для этого копать надо долго-долго.

Отвлекаясь от тоскливых мыслей, я скользнула взглядом по своему столу: с незаконченных рисунков и позавчерашнего чая к лежащему у края конверту. Конверт был пухлый, аккуратный, с замысловатой маркой. За то, что было в этом конверте, многие могли бы убить, во всяком случае, душу продали бы без особых сомнений. А я просто отвернулась и пошла готовить лосось. У меня были сейчас другие проблемы. О письме я подумаю завтра. Или послезавтра. Или...

По пути через коридор я зацепилась взглядом ещё за одну вещь. Снимок на стене, среди множества родительских и сестринских лиц. Наша с Кариной фотка. Наши улыбки.

Фотографиями родители оклеили всю стену, потому что обои постоянно отходили. Получалось пёстро и весело, особенно там, где фотки чередовались с рисунками, колокольчиками, настенными оберегами из Израиля и Гваделупы и прочей ерундой, которую кто-то дарил. Среди фоток было много Настюхи с одноклассниками, много папы с друзьями-рыболовами, много мамы с её раскрашенными «девчоночками с работы» и очень-очень мало меня. Не люблю фотографироваться. Никогда не любила. Почему-то в зеркале я вполне себе ничего, а на снимках всегда монстр Франкенштейна.

Но вот этот кадр я любила. Может, потому что мы с Каринкой были очень довольные. А может, потому, что вокруг были деревья — фото сделали во время Дня Здоровья где-то в Тимирязевском Лесу.

Невольно я всё смотрела на Каринку. Такая фифа... всегда была фифа, но это слово я говорила в отношении неё только ласково. Просто красивая. Неудивительно, что всем парням она так нравится. А теперь даже Стас точно не устоит. Вот только... наверно, нравиться она будет, в основном, все-таки не мальчикам.

Вскоре рыба, залитая сливками и посыпанная сыром, зашкворчала на сковородке. А я продолжала думать. Вспоминать. И беспокоиться.

Она пила зелье с таким спокойствием, будто это был очередной коктейль в «Хард рок кафе». Перед этим даже отсалютовала мне пузырьком и не зажала носа, просто зажмурилась. Рыся смотрел с восторженным любопытством химика-экспериментатора, а вот Сова — с беспокойством. Судя по Анькиному лицу, она уже жалела, что согласилась помогать нам. Но было поздно.

Каринка залпом опрокинула напиток в горло и озабоченно уставилась на нас.

— Ну? — поинтересовалась она секунд через пять. — Я уже парень?

— Ещё нет, — медленно, подрагивающим голосом, отозвалась Сова.

Валевский подошёл к банке, из которой Анька достала порошок, наклонился и с сомнением понюхал.

— Стухло?

— Ничего с ним не могло произойти! — возмутилась Аня. – Ты же другой принимал!

Валевский хмыкнул.

— Угу. Но прошло уже много.

Аня не успела возразить. Каринка закашлялась, издала нечленораздельный возглас и ломанулась с кухни вон — в сторону ванной. Мы все синхронно подскочили и уставились ей вслед. Савская побледнела, тут же забывая свои прежние уверенные слова:

— Она могла отравиться. Вдруг у неё аллергия? Я...

— Спокойствие! — Валевский подцепил её под локоть. — Она не кричит, и тело на пол не упало, значит...

— Идиот!

Это бросила уже я, вылетая в коридор. В ту минуту я проклинала Рысека. Не умеет он держать за зубами язык, лучше бы Каринка вообще ничего не знала про порошки и странного дедушку. В конце концов, мы не в «Гарри Потере», где почти все зелья безобидны, а против ядовитых помогает этот... как его... камень из желудка козы... безоар? Мне-то где достать безоар?

Идея, раньше казавшаяся остроумной и неопасной, больше совсем не нравилась мне. И я собиралась прямо сказать об этом Карине, сказать наедине, как мы всегда и говорили, прежде чем принимать любое решение. Со всем этим на языке я и распахнула дверь ванной... чтобы остолбенеть. Конечно, василиска в комнате не было. Но спиной ко мне стояло существо, которое я едва узнавала.

— Карина?

Существо обернулось. Оно было высоким, с плоской грудью и широкими, но недостаточно широкими для юноши плечами. Глаза, большие и распахнутые, казались чужими, и на меня они смотрели без хоть какой-нибудь эмоции. Я с усилием выдохнула. Это были не Каринины глаза. Или... не совсем её? Лицо всё ещё менялось: черты становились твёрже, скулы проступали отчётливее. Будто их вылепливали и обозначали резцом прямо из мягкой глины. Вот только этой глиной была моя подруга...

— Карина! — Я позвала громче.

Плечи ещё немного раздались вширь, выступили ключицы. Существо поморщилось и издало слабый вскрик. Я зажмурилась. А когда решилась посмотреть вновь, передо мной уже был парень, которого с моей подругой роднил разве что тон кожи, волос и глаз.

— Ты в порядке? — дрожащим голосом спросила я.

Мне не ответили. Парень вглядывался в меня, переминаясь с ноги на ногу. Он нелепо выглядел в женской блузке, из-под которой выпирали плечи, но когда он улыбнулся, я забыла об этом. Потому что улыбка тоже была не Каринкина. И мне так никогда ещё не улыбалась. Более того... я никогда не видела таких парней. Только с той стороны монитора. Но спутавшиеся мысли в одночасье исчезли из головы, едва парень, подойдя поближе, настороженно, даже испуганно спросил:

— Ты кто?

Я похолодела.

— Карин... — глухо позвала я. — Ты... с ума сошла?

Парень оглядел меня, потом свои ладони, потом в некотором сомнении ощупал торс.

— Карина? Кто это? Я Никита!

Я открыла было рот, чтобы позвать Аню, но из горла не вырвалось ни звука. Это была настоящая паника. Такого не случалось даже в сериалах, которые я смотрела, и я не знала, что делать. Запереть его здесь? Трясти, пытаясь дозваться до подруги? А что, если случилось что-нибудь совсем плохое? Какая-нибудь паранормальная дрянь? Вроде того, что в этом теле нет Каринки, а есть какой-то умерший в расцвете лет парень, который взял и воскрес при помощи...

— А я Лена.

Я сказала это, выигрывая время, медленно пятясь и замечая, что мой новый (или старый?) знакомый идёт навстречу, тряся головой. Будто пытается что-то из неё выкинуть.

— АНЯ! — завизжала я, окончательно ополоумев от ужаса. — Аня, Карина...

— Лен, ты чего орёшь?

Я осеклась. Вопрос был задан совсем другим тоном. Спокойным. Привычным. Каринкиным. Парень прищурился и улыбнулся, уже иначе. Знакомо.

— Ты что? Испугалась моей охрененности?

И она довольно — но всё равно с некоторой опаской — погладила собственные плечи и встряхнула светлыми волосами. Где же тот парень? Куда он... а точнее, его жесты и его выражение лица... делись?

— Ну что ж, я хорошо выгляжу. Да?

Конечно, со мной была Карина. Она и осталась, куда она могла деться.

— Не то слово! — выдохнула я.

Карина сморщила нос, расстегнула блузку и сняла её. Я нервно прыснула, посмотрев на кружевной лифчик. Подруга стянула и его тоже, бросила прямо в Анину ванну и отвернулась, глядя на себя в зеркало. Видимо, только после этого она окончательно осознала, что случилось, потому что пошатнулась и нетвердо произнесла:

— Ох, я, кажется, сейчас умру. У меня в штанах...

Я не успела ответить.

— Эй, чучундр...

Рысек, распахнувший дверь, осёкся на последней гласной. Взгляд его уткнулся в выпирающие лопатки Карины. Помедлив пару секунд и вернув на место отпавшую челюсть, Валевский замотал головой, но увиденное не исчезло. Глубоко вздохнув и фыркнув, он навалился на дверной косяк своим скромным весом и спросил:

— Ну и как тебя теперь зовут, красотка?

Карина задумалась. Я ждала, пристально глядя через зеркало в её глаза. На миг их выражение снова переменилось, став чужим. Наконец моя подруга сказала:

— Пожалуй... Никита. Просто Ник.

***

Ужинали мы тихо. Настюха сегодня занималась кунг-фу в центре Стаса, и некому было болтать и смеяться. Отец попытался просветить нас по поводу нового тендера, за которым гонится его строительная фирма, а мама — рассказать про новые духи, которые появились в косметической компании, где она работает. А что было рассказывать мне?

― Знаете, моя подруга тут стала парнем...

Или...

— А одна моя знакомая из интернета написала классную историю.

— Про что?

— Про любовь. И эльфа.

— А ты к ЕГЭ подготовилась?

Таким, как я, наверно, тяжело. То есть, беднягам, которые вообще из Интернета не вылезают и мира боятся, ещё труднее, но всё-таки в чём-то я немножко похожа на них. Нет, мне всегда нравилась жизнь, которая у меня есть. Каринка, Рысек, школа. Я не одиночка и не была ею, я все время хотела дружить и общаться, меня не чурались, как всяких ботаничек или уродин. Мне в этом смысле повезло. Я могла бы всё время проводить в вечеринках и прогулках с одноклассниками или параллелью.

Вот только... то, что живёт где-то далеко или произошло «оnсе uроn а timе», тоже зовёт меня с неудержимой силой.

Выдуманная любовь.

Выдуманная вражда.

Выдуманные приключения.

Всё это не похоже на то, что вокруг меня. А я искала, искала, искала и ищу. Не потому ли я так смотрела на Карину? Точнее, на Никиту. Который напоминал мне что-то, чего у меня никогда не было. Впрочем, Карина тоже об этом напоминала, только наоборот.

Наша дружба всегда походила на две чашки весов. В её чашке лежали стразы, косметика и влюблённости, а в моей были книжки и блокноты с зарисовками чужих миров — тоненькие и нетяжёлые. Весы всегда были в равновесии. Мы с Каринкой дополняли друг друга: моя голова была набита чужими мирами, а её — чужими сплетнями и отношениями. Обычно одно совсем не нуждается в другом, но не у нас. У нас ей нужен был мой совет, а мне ― ниточка, чтобы не забыть, что настоящий мир тоже неплох. Карине было со мной спокойно. Мне было с ней весело. И мы обе могли иногда побыть очень, очень безрассудными, каждая по-своему, а потом одна подскажет другой выход. Главное, чтобы это — безрассудство — у нас не происходило одновременно, как и ПМС. А пару дней назад произошло. Карина стала парнем. А я ей не смогла помочь...

— Дочь!

Видно, меня звали уже не в первый раз: чашки на столе почти ощутимо подрагивали. Мама сердилась.

— Да-да? — Я хлопнула ресницами. — О ЕГЭ задумалась.

Едва ли мне поверили. Но всё же чашки успокоились.

— Насчёт письма. Ты решила?

Мама смотрела внимательно. Её тёмные глаза, казалось, пытались прямо сейчас сделать энцефалограмму моего мозга с последовательной выпиской всех забредших туда мыслей. Гадкое чувство. Я пожала плечами.

— Я подумаю. У меня ведь времени до Последнего звонка. Не могу решать такое быстро.

Родители переглянулись. Я закатила глаза:

— Ну хватит. Я знаю, что не надо упускать шансы. Я просто не готова.

— Ты ведь хотела, — мягко напомнил папа, почёсывая нос. – И это совсем не тот уровень, который может предложить наша...

— Хотела. Но... мне, в общем, просто не до того сейчас. Я...

Мобильник, который лежал рядом на столе, спасительно запел голосом Синатры. Эта мелодия у меня стояла на Рысека. Нелепость, я всегда угрожала ему, что поставлю финскую польку, но каждый раз забывала. Сейчас я спешно схватила трубку под двумя осуждающими взглядами.

— Да, Рысь? Погулять? Немножко? Конечно, хочу!

Небо хмурилось, родители тоже. Но уже скоро я спешно вылетала из дома с курткой под мышкой. Конечно, я лучше бы дочитала историю, которая так зацепила меня в сети, там осталось всего шесть глав. Но этого мне не дали бы родители с требованием думать о будущем. И если выбирать между думами о будущем и обществом Валевского — я выбираю последнее. Всегда.

***

Желтый скутер нёсся по дороге, и я крепко цеплялась за пояс Рыси. Он всегда и на всём ездит быстро, я привыкла и обычно стараюсь не составлять ему компанию. Но сегодня выбора не было. Уши заложило, и даже мысли об эльфах вылетели из головы. Я вообще ни о чём не думала и не смотрела на пёструю полоску, которая должна была быть Москвой.

Наконец гонка кончилась. Валевский припарковался на знакомой набережной. Я с трудом слезла.

— Ну что, понравилось?

— О-очень... — медленно отозвалась я, отдавая ему шлем.

Перед нами плескалась Москва-река, по волнам который неспешно и с достоинством проплывал подсвеченный прогулочный пароходик.

— Мороженое хочешь?

— Хочу, — без особого воодушевления отозвалась я и протянула ему полтинник.

Брови осуждающе приподнялись, но я сделала вид, что не заметила. У нас был негласный договор, который никто не подписывал: я не даю за собой ухаживать, он не говорит об отношениях, зато я разрешаю ему быть рядом, а он всё время находит, чем меня удивить. Иногда даже приятно.

Я спустилась по ступеням и села на краешек набережной, свесив ноги к воде. Пароход скрылся. Где-то слева виднелся Пётр I. Мы с Рысеком звали его в шутку Большой Брат. Сейчас я привычно махнула памятнику рукой, прежде чем снова погрузиться в собственные мысли — осторожно озираясь в поисках жёлтого скутера, они вернулись в голову.

Первая мысль о письме была выгнана обратно. Вторая — об эльфах и о том, как могли бы развернуться события книги, — с сожалением отложена чуть в сторонку. Третья — о Карине — задержалась как самая насущная. Я беспокоилась. Очень беспокоилась. То и дело поглядывала на часы. Настины занятия заканчивались минут через двадцать, значит, где-то через тридцать Ник... точнее, Карина... пойдёт со Стасом домой. Он... а точнее, она... собиралась уговорить его зайти в какую-нибудь кафешку. И там...

Мне стало тоскливо и даже противно. Не знаю, почему, до чужой ориентации мне никогда не было дела: что вообще может быть плохого в любви, между существами любого пола, до тех пор пока она взаимная и добровольная, а не как в пошлых фанфиках с цепями или кошмарных телепередачах про неблагополучные семьи? Но невольно я представила, как они будут смотреться вместе. Стас повыше, темноволосый и непонятно какой — то ли флегматичный, то ли ехидный, по настроению. Никита ниже, тоньше, с большими испуганными глазами. Мальчик-принцесска, говоря на языке все тех же фанфиков, ― членодевочка. Странно, но в первые минуты после превращения он был вовсе не таким. Будто другой человек, увереннее, естественнее. А в школе у Каринки не вышло быть парнем. Она выглядела и вела себя нелепо. Я волновалась за неё. Нет... Стас не стоил того, что она с собой сделала. Кажется, у нее что-то с головой.

— Скучаешь?

Рысек уселся рядом и протянул мне рожок.

— Без тебя-то?

— Без меня. — Он подмигнул статуе: — Привет, Большой Брат!

Я тяжело вздохнула. Валевский заинтересованно взглянул на меня.

— Ты что такая унылая?

Он не знал о письме. Никто не знал о письме, даже Карина. Я пожала плечами:

— Волнуюсь. Что если Стас не клюнет? Тогда то, что она сделала, зря.

Я сказала это, ожидая, что Валевский начнёт расплёскивать вокруг свой обычный оптимизм и поднимет мне настроение, как-нибудь отогнав хотя бы эту мою тревогу. Но неожиданно его безмятежная физиономия приняла мрачное выражение.

— А если он клюнет? И они будут целоваться у учителей на глазах? Будет ещё лучше в нашей-то стране? Это же Каринка.

— Перестань нагнетать! — Я ткнула его локтем в бок и откусила от мороженого такой кусок, что заныли зубы.

Пользуясь тем, что я молчу, Валевский заявил:

— Ну, ты ведь не будешь отрицать, что она немного... эээ... любвеобильная. А любвеобильность юноши к юноше у нас не оценят.

— Толераст, — буркнула я, с усилием заглотив мороженое.

Довольно хмыкнув, он начал по кругу обгрызать вафельный рожок, измазал в шоколадной глазури нос. Мерзкое зрелище. Я перевела взгляд на воду, представила то, что Рысек сказал, и вздохнула. Не было для меня «неправильной» любви, было только «принято» и «не принято». Но одна мысль о том, что кто-то косо посмотрит на Карину, на мою Карину, заставляла передёрнуться.

— Да ладно, не злись. Я пошутил. Она ведь скоро станет обратно девчонкой, и мир избавится сразу от двух странно ориентированных...

— Рысь. Это гадко. Прекрати звать это «странным», это просто не как у тебя.

Валевский пожал плечами:

— Шучу. Если совсем честно, то я думаю, ничего у неё не выйдет.

— Почему? — удивлённо спросила я, тоже отгрызая кусок от вафли. — Из-за его...

Я не могла произнести «любовник». Не укладывалось в голове. Стас ― и вдруг...

— Да много из-за чего, — туманно откликнулся Валевский. Мороженое он успел слопать почти полностью.

— Я не понимаю.

— Ну и не надо.

— Зачем ты тогда предложил эту идею? — Начиная злиться, я схватила его за воротник и попыталась встряхнуть. Он только фыркнул, снова мотнув светловолосой, как одуванчик, головой.

— Честно? По приколу. Но главное, — чтобы Карина кое-что поняла.

— И что же? — Я выпустила его. — Что парнем быть отстойно?

— Что иногда надо отступать, — откликнулся Рысек. — Отступать вместо того, чтобы... как ты там говоришь... гоняться за...

— Эми? — Я улыбнулась.

— Да, за ней, — на какое-то время Рысек задумался, перебирая свои познания в русском языке, а потом вдруг выдал: — Ну... или, как говорят в России, «за синей птицей». Причём в нашем случае птица, то есть, Стас, реально синяя. Голубая.

Мы переглянулись и засмеялись, а потом заговорили о другом. Об экзаменах и обо всём, что за ними последует. Странно... но с Рысеком говорить о будущем было легко, намного легче, чем с родителями. С Валевским вообще можно говорить обо всём.

Он меня даже почти развеселил — рассказывая, как будет королём ресторанного бизнеса вслед за отцом. Всё же в каком-то смысле он тоже был тем, с кем реальный мир начинал казаться хорошим. Дружелюбным. Интересным. Конечно, Рысек не был рыцарем, не был охотником на оборотней, и у него не было летающей Синей Будки... зато у него была я. И почему-то я верила, что это надолго. Такие друзья не уходят. А Никита и Стас...

Говорят, в каждой шутке есть доля правды. Но иногда шутки наоборот — выворачивают правду наизнанку.

***

В тот же вечер, едва пан Валевский проводил меня до дома и уехал на своей рокоталке, в моей квартире зазвонил телефон. Вскоре всё изменилось.

Кстати... история с эльфами так и осталась недочитанной очень надолго. Было не до неё. И даже не до злополучного письма.