Это не ревность. Просто наблюдение
Ну правда. Он может делать всё, что хочет. Улыбаться, флиртовать, читать ей скучные книжные цитаты — да хоть на руках носить, мне-то что? Я не против. Я абсолютно, совершенно, стопроцентно не ревную.
Но почему тогда я стою у витрины библиотеки и пялюсь, как последняя идиотка, на Тео Нотта, который стоит с этой девочкой из Рейвенкло? Хелена, кажется. Или Гелена. Без разницы. Главное — у неё идеальная коса, идеально отглаженная мантия и такой "ой-какой-ты-забавный-Тео" смех, что хочется ударить себя книгой по голове. Или её. Или его. Или всех троих.
Он что-то говорит, и она смеётся — звонко, как колокольчик. А он улыбается. Он улыбается. Причём не так, как обычно — криво, с оттенком презрения и скуки. Нет, эта улыбка настоящая. Живая. Та самая, которую я иногда ловлю мельком, когда он думает, что я не смотрю.
И это почему-то... обидно. Даже больше, чем когда он назвал моё перо "оружием массового раздражения".
Я прохожу мимо, высоко подняв голову. Ни на кого не смотрю. Особенно не на него. Особенно не на её дурацкую косу. И уж точно не думаю о том, что, может быть, хотела бы быть на её месте.
***
На следующий день я прихожу на тренировку рано. Настолько рано, что даже привидения ещё зевают. Разложила манекены, проверила палочку, обиделась по кругу раза три — всё как положено.
Он заходит с привычным ленивым выражением, будто его вообще не касается то, что вчера он флиртовал у библиотеки, а я видела. Видела всё.
— Опаздываешь, — бросаю я.
— Мы ещё даже не начали, моя рыжая бестия.
— Не называй меня так.
— Почему? Это ласково. Почти трогательно.
— Если "трогательно" значит "хочется треснуть тебя книгой", то да, именно так.
Он усмехается. Спокойно. Уверенно. Как будто всё под контролем. Как будто я не горю изнутри, как запоздалая фейерверк-петарда.
— Видел тебя с Финчем за завтраком, — говорит он между делом. — Довольно близко сидели.
Я улыбаюсь самым сладким голосом:
— Завидуешь?
— Финчу? — он фыркает. — Он думает, что "Авада" — это вид шоколадной лягушки.
— Зато у него есть чувство юмора.
— У него нет чувства инстинкта самосохранения. С тобой шутить — это как гладить дракона против шерсти.
— И всё равно он смеётся. В отличие от некоторых.
Мы замолкаем. Напряжение между нами — как палочка, натянутая до предела. Одно слово — и она сломается.
— Экспеллиармус! — выкрикиваю я, и заклинание срывается слишком резко, слишком громко.
Он отбивает его, легко, будто ждал. Смотрит на меня. Слишком долго.
— Ты сегодня... огнеопасна, — замечает он.
— Удивлён? — я делаю шаг вперёд. — Я вообще сплошная катастрофа. Ты же сам говорил.
Он улыбается. Честно. Почти тепло.
И я снова чувствую это нелепое, ненужное, бесконечно раздражающее — блин, — тепло под рёбрами.
Нет, я не ревную. Я просто... очень, очень внимательно наблюдаю.