Хирургический роман

– Мариэлла! – возмущенно шарахнулся Франко, высвобождаясь из ее цепких объятий, но телефонный звонок прервал его. – Pronto?

– Франко, что за совещание с Бранцоли? – послышался голос Джанкарло. – Что-то еще случилось с участием этого придурка?

– Думаю, с моим участием...

– В каком смысле?

Франко сглотнул комок, подступивший к горлу. Не хотелось огорчать друга новостью о своем уходе. Джанкарло пережил настоящий стресс, устал и обессилел, как добить его еще и этим?

– Джанкарло, приходи и узнаешь, – обреченность послышалась в голосе Франко.

– О, дьявол! – выругался Джанкарло. – Хорошо, я сейчас буду.

В ординаторскую заглянул один из коллег.

– Франко, идем на совещание! – позвал он.

– Да-да, – пробормотал Франко. – Аннунциата?

– Наверное, уже там, – последовал ответ.

Ни на кого не глядя, Франко направился к двери.

Войдя в просторный кабинет, где обычно проводились планерки, Франко тяжело опустился на стул рядом с Джанкарло. И вдруг по соседству с ним, на место, предназначенное для Нунции, уселась Мариэлла. Джанкарло одарил ее возмущенным взглядом, но промолчал, переведя вопросительный взор на друга. Тот сидел с безучастным видом, нахмурившись и погрузившись в себя.

– Где Аннунциата? – раздался голос Бранцоли.

– Сейчас придет, – опередил всех Роберто, входящий в кабинет. – Я встретил ее по дороге сюда.

– Отлично... Тогда пока обсудим менее важные вопросы... – сказал Бранцоли и начал размеренно говорить, но Франко его не слушал. Он никак не мог сосредоточиться и собраться с мыслями. И когда минут через десять Бранцоли обратился к нему лично, он даже вздрогнул от неожиданности, будто его разбудили. – Франко, где твоя ассистентка, я спрашиваю? Попроси ее поторопиться, у нас нет времени заседать тут до вечера, всех ждет работа, – строго сказал Бранцоли.

Франко быстро поднялся и вышел в коридор, набирая номер Нунции. Она не отвечала, и тогда он бегом взбежал по лестнице и направился в ординаторскую. Распахнув дверь, он увидел сидящую на полу перед столом Нунцию. Она лихорадочно выгребала из ящиков свои личные вещи и запихивала их в полиэтиленовый пакет.

– Нунция! – окликнул ее Франко.

Девушка резко обернулась, а из рук у нее от испуга вывалился толстый блокнот. Лицо было искажено болью, но она быстро справилась с собой и нацепила бесстрастную маску.

– Что ты делаешь? – спросил Франко, замерев посреди ординаторской.

– Ничего особенного, – постаралась Нунция сказать шутливо.

– Больше похоже на то, что ты собираешь вещи в пакет...

Нунция в отчаянии посмотрела на него.

– Франко, я ухожу. Я больше не могу работать с тобой...

– П...по...почему?! – начал он заикаться.

– Потому что я люблю тебя! – выкрикнула Нунция ему в лицо, и слезы тут же брызнули у нее из глаз. Но она, не обратив на них никакого внимания, продолжила: – Люблю тебя с самого детства! Тебя, понимаешь?! Именно ты тот человек, которого я безответно люблю всю свою жизнь! Но ты никогда не обращал на меня внимания, как на женщину! Единственной моей возможностью быть с тобой рядом – это быть твоей коллегой, твоей ассистенткой. Ради тебя я пошла в эту хирургию... – взмахнула она рукой. – А я всегда боялась крови. И даже подумать не могла о том, чтобы кому-то вскрыть грудину, распилить кости... Но потом привыкла, прониклась и полюбила твою профессию... Не переставая надеяться, что, может, работая со мной вместе, ты однажды посмотришь на меня как-то по-другому. Но ты посмотрел на Мариэллу. Я хотела еще тогда уйти, потому что это было невыносимо наблюдать, как ты влюблен в нее... Но один мой друг сказал, что если я буду сбегать с каждого места работы, едва влюбившись, то я дальше медсестры не продвинусь. Зачем же тогда учиться на хирурга? Он ведь не знал, что... – Нунция замолчала и снова всхлипнула. – Не важно, Франко... Я не должна была говорить тебе этого. И я не хотела... Просто после вчерашнего... и после этой ночи нервы сдали... Видеть тебя снова с Мариэллой – это выше моих сил... Прости, я не обнаружила своего присутствия за дверью, но я слышала, как она сказала, что любит тебя по-прежнему... Я видела вас целующихся... Полагаю, теперь ты снова вернешься к ней...

Франко, не мигая, смотрел на Нунцию, силясь вникнуть в то, что она ему поведала. Она вылила на него такую невероятную новость, что его уставший и перегруженный мозг никак не мог ее обработать. Только сердце гулко стучало в груди, с каждым ударом наполняясь безудержной радостью.

– Нунция... – проговорил он, но телефонный звонок тут же прервал его.

Даже не взглянув на дисплей, он, словно робот, поднес трубку к уху.

– Франко, черт бы вас побрал! – буквально встряхнул его гневный голос Бранцоли. – Придете вы когда-нибудь?!

– Да, мы идем, – машинально ответил Франко. Потом взял за плечи Нунцию. – Нунция..., тебе... ты не то увидела... и не то подумала... – никак не мог он найти слова, будто неожиданно разучился разговаривать. – Пойдем сейчас на совещание, а потом... уйдем наконец отсюда и поговорим... о нас... Нунция, я прошу тебя, умоляю! – сложил он руки в характерном жесте. Затем взял ее за запястье, крепко сжал и упрямо поцеловал в губы. – Идем, – потянул он за собой свою ассистентку.

Торопливо вернувшись в просторный кабинет, Франко, прежде чем открыть дверь, выпустил руку Нунции и пристально посмотрел ей в глаза. Потом распахнул дверь и подтолкнул вперед.

– Ах, наконец-то! – всплеснул руками Бранцоли. – Присаживайтесь побыстрее, синьорина! Франко, вернись на свое место! – командовал начальник.

Нунция скромно села рядом с Роберто, а Франко нехотя вернулся на свой стул рядом с Мариэллой.

– Итак, самое важное, что я хотел вам сказать, коллеги. Вчера я был свидетелем настоящего волшебства, которое творила оперирующая команда под руководством Франко Боско. Все вы знали ситуацию с Аделе Фоссини и все знаете, что вчера она была успешно прооперирована. За это я хочу выразить огромную благодарность всем задействованным.

С этими словами он зааплодировал, и все присутствующие присоединились к нему, а Франко ошеломленно взирал на руководителя, задаваясь вопросом, не хватил ли все-таки Бранцоли удар во время или после недавнего разговора? Никогда в жизни их не собирали для того, чтобы сообщить об успешно проведенной операции.

– Должен поведать вам, что у Франко повреждено левое запястье, и он оперировал одной рукой, – продолжил Бранцоли. – Я присутствовал там и едва не покрылся сединой. Но потом, приглядевшись, я понял, что вторая рука у него тоже вполне функционирует. Только она принадлежит не ему. Вы не представляете, какое это зрелище, когда хирург и ассистентка работают, словно одно целое. И в этом контексте меня откровенно поразило, как четко и безупречно работала Аннунциата. Полагаю, после того, что я видел вчера, не имеет смысла ждать трех месяцев до сдачи экзаменов, чтобы перевести тебя на уровень самостоятельно оперирующего хирурга, – обратился он к Нунции.

Она смотрела на Бранцоли широко раскрытыми глазами. Таких речей в свой адрес она совсем не ожидала и, осознав слова руководителя, наконец, заметила десятки устремленных на нее глаз. Тут же со всех сторон посыпались поздравления от коллег.

– Спасибо, – пробормотала девушка, не зная, куда деться от смущения.

– Но это еще не все, – сказал Бранцоли, тем самым вновь переключая на себя внимание и спасая Нунцию из моря неловкости. – У нас снова освобождается место заведующего кардиохирургическим отделением.

В зале повисла звенящая тишина. Воздух будто моментально наэлектризовался напряжением. Все впились в руководителя пытливым взглядом.

– Опять к новому человеку привыкать? – настороженно спросил пожилой кардиохирург.

– А что делать? – повернулся к нему Роберто. – Извини, но Сантини был откровенной ошибкой.

– Причем моей ошибкой, и я хочу ее исправить, – смиренно признал Бранцоли. – У меня есть предложение, которое, я надеюсь, поддержат все... – сделал он паузу. – Заведующим кардиохирургическим отделением я намерен назначить Франко Боско.

Последовало несколько секунд пронзительной тишины. Никто не мог поверить своим ушам. Это было логичным и закономерным ходом со стороны Бранцоли и должно было произойти еще месяц назад. Но когда это случилось сейчас, оказалось сложно в это сразу поверить.

И вдруг разразилась всеобщая эйфория. Все отделение мечтало об этом, кто-то активно боролся за это, и вот оно свершилось: справедливость восторжествовала! Коллеги бросились поздравлять Франко, пожимать ему руку, хлопать по плечу. А Мариэлла отчего-то даже позволила себе приобнять его за плечи и чмокнуть в щеку, полоснув будто скальпелем по сердцу Нунции, сидящей сзади.

Джанкарло ловил взгляд друга, а поймав, с надеждой бессловесно спросил: «Ты ведь согласен? Не уедешь теперь?» А Франко не знал, что ответить, он никак не мог осмыслить происходящее.

– Франко, скажи хоть что-нибудь! Ты счастлив? – с долей иронии, тем не менее смешанной с уважением, спросил Бранцоли.

– Несколько неожиданно, – смущенно пробормотал Франко. – Спасибо, синьор Бранцоли.

– Франко, теперь ты переедешь из ординаторской на первый этаж? – спросила одна из коллег.

– Об этом я не подумал! – вдруг прозвучал расстроенный голос Роберто.

– А что делать? – развел руками Бранцоли. – У Франко теперь будет много работы, от которой его нельзя отвлекать. К тому же, кто согласится остаться с вами вместо того, чтобы работать бок о бок с очаровательной секретаршей, – добавил он, усмехнувшись. Все знали об отношениях Франко и Мариэллы, но никто не знал, что она переключилась на Сантини.

Нунция вся съежилась, до крови закусила губу, чтобы сдержать подступившие к глазам слезы. Ей хотелось разрыдаться и убежать, исчезнуть из больницы навсегда.

Франко словно спиной почувствовал ее состояние. Он моментально выпрямился, улыбка сползла с губ, лицо стало суровым.

– Синьор Бранцоли, я не собираюсь вносить глобальные изменения в организацию своей деятельности. Потому я остаюсь в ординаторской. Там моя жизнь, коллеги рядом и пациенты. Я не намерен отходить от практики и собираюсь по-прежнему оперировать, а всю административную работу я могу спокойно выполнять за компьютером в ординаторской. Для этого мне не нужен личный секретарь под боком. Я вполне могу отдавать задания по сети. А кабинет будет использоваться только для проведения встреч.

Недоумение на лице Бранцоли позабавило его, а ропот одобрения и искренняя радость коллег по ординаторской – несказанно обрадовали. Нунция, застыв, уставилась ему в спину, почти не дыша, боясь поверить в услышанное. Она вся затрепетала от переполнившего ее счастья. Франко обернулся и посмотрел ей в глаза, одарив теплой ласковой улыбкой.

– Надеюсь только, что став самостоятельным хирургом, ты не откажешь мне в ассистировании? – игриво спросил он. – Я даже согласен работать под твоим руководством.

Нунция закрыла лицо руками, пряча улыбку и светящиеся счастьем глаза. Потом глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки.

– Не знаю, смогу ли руководить тобой... Не думаю, что это просто, – вернулась к ней ирония, хотя сидела она, вся красная от волнения, застенчиво отводя глаза.

– Мы тебя научим, Нунция! – засмеялся кто-то из коллег.

– Это так приятно – иногда поруководить нашим обожаемым Франко, – подхватил Роберто, и зал огласился дружным смехом, а коллеги из кардиохирургической бригады принялись подшучивать над девушкой.

– Франко, что все это значит? – горячо зашептала Мариэлла, хватая его за руку. – Разве ты не мечтал работать со мной, чтобы я была твоей секретаршей? Разве мы...

– Это значит, что я больше не люблю тебя, – перебил Франко, серьезно посмотрев на бывшую девушку. Ему все стало ясно: поняв, что Сантини слетает с должности, она решила переметнуться к тому, кто должен был ее занять. – Между нами давно все кончено, Мариэлла.

Сказав это, он повернулся к Джанкарло. Наконец-то анестезиолог мог обнять его, искренне радуясь за друга.

– Я счастлив за тебя, Франко, – вполголоса произнес Джанкарло. – Но, прежде всего, я счастлив, что ты остаешься.

Франко устало улыбнулся ему.

– Как Аделе?

– Все без изменений хорошо. Давление чуть повысилось, ребенок активен, сердцебиение у обоих в норме, – доложил Джанкарло.

– Можешь со спокойной душой поехать домой и поспать?

– Чуть позже. Посмотрю, каково будет ее состояние, и потом поеду домой. Спасибо, amico...

Хирург с братской нежностью похлопал анестезиолога по плечу.

Совещание завершилось, и все принялись расходиться. Франко горячо пожал руку Бранцоли, еще раз поблагодарив его.

– Ты ведь выходной сегодня? Задержись на пару минут, – попросил Бранцоли.

– Нунция, не уходи! – окликнул Франко девушку.

– Франко, мне нужно поговорить с тобой наедине, это касается Сантини, – зашептал Бранцоли.

– Нунция, результаты экспертизы воды уже готовы? – спросил Франко.

– Не знаю, – посмотрела она на наручные часы. – Возможно, уже лежат у тебя на столе.

– Будь добра, принеси мне их сюда, – попросил Франко, и Нунция вышла из кабинета.

– Очень кстати, – одобрил Бранцоли. – Письмо от греков и статью я уже распечатал.

– Вы его уже уволили? – полюбопытствовал Франко.

– Он не вышел сегодня на работу. А я всю ночь думал об этой ситуации. Но письмо из Греции стало для меня ударом в солнечное сплетение. Я позвонил знакомому, владеющему греческим языком, и попросил перевести статью, что ты мне переслал... После этого я незамедлительно подписал приказ о его увольнении. Теперь вот собираю улики для объяснений с его отцом.

– Неужели дружба с его отцом стоила того, чтобы внедрять такого человека в медицину? – осмелился спросить Франко.

– Я объясню это тебе и только тебе, – многозначительно посмотрел Бранцоли на Франко. – Однажды он помог мне скрыть то, в чем я не был виноват лично, но что грозило бы мне увольнением с только что занятой позиции руководителя больницы. Мои подчиненные допустили ошибку, к счастью, не фатальную. Это даже не связано с медициной, а связано с административной работой, с деньгами. Отец Габриэле уважаемый адвокат, и он помог мне это скрыть. Приведя ко мне своего сына, он попросил взять его в нашу больницу. Но должность просто хирурга его не устраивала. Он знал, что освобождается место заведующего. Я попытался воспротивиться и потребовал рекомендательные письма с другого места работы. Он мне их предоставил, но намекнул очень тонко, что его обидит, если я начну проверять, названивать по прежнему месту работы... Очень тонко напомнил мне о той истории, случившейся два года назад... Я прекрасно понял, что это своего рода шантаж: если я не выполню его просьбу, он вытащит наружу ту историю. Мне осталось уповать лишь на его разум и чувство ответственности, зная, что однажды он побывал на операционном столе в нашей больнице и понимает, что хирург – серьезная профессия... Я смалодушничал, конечно, пытаясь спасти свою шкуру. Но не только потому, что мне не хотелось терять эту должность, Франко! Я люблю свою работу, я со студенческой скамьи тут. Здесь моя жизнь, эта больница – мой второй дом, я не представляю своей жизни вне этих стен! Я всего себя отдаю своей работе и после того случая стараюсь все держать под контролем, чтобы не произошло больше подобных ошибок... Понимаешь, для меня было бы настоящим крушением вылететь отсюда!

– Я понимаю... – кивнул Франко. – Но больные не обязаны умирать ради того, чтобы вы остались в своем втором доме.

– Франко! Да, может, мне нет оправдания... – сокрушенно опустил голову руководитель. – Спасибо, что помог уберечь Фоссини... И меня... – сдавленно произнес он.

Дверь без стука открылась, и в кабинет ввалился... Сантини собственной персоной. Он выглядел помятым, непричесанным, рубашка неопрятно торчала из брюк, пуговицы были застегнуты в неправильном порядке, а шнурки на ботинках развязаны. От него разило перегаром, да и сам он пошатывался, что со всей ясностью говорило о том, что вчера он явно перебрал.

– Аааа, и ты здесь... – со странной обреченностью, перемешанной со злостью, посмотрел он на Франко. – Как же я тебя ненавижу. Ты мне жизнь ломаешь.

– Я тебе жизнь ломаю? – ехидно переспросил Франко. – Чем же, интересно? – скрестил он руки на груди в своей привычной манере, принимая вид внимательного слушателя.

– Теперь я, очевидно, вылечу отсюда... Только мне некуда вылетать... – тяжело плюхнулся Сантини в кресло. – Налейте попить, синьор Бранцоли.

– Не стыдно тебе являться сюда в таком виде? Да еще обвинять в своих проблемах других? – поинтересовался Бранцоли, тем не менее наливая стакан воды.

– Неа. Мне теперь все равно. Вы ведь уволили меня...

– Я все еще хочу услышать, в чем ты меня обвиняешь? – настойчиво спросил Франко.

– В том, что ты хотел меня отсюда изгнать и преуспел в этом... – зло ответил Сантини, беря из рук Бранцоли стакан с водой.

– А тебе не кажется, что ты не достоин был этой должности? А главное – что ты не имел права оперировать Фоссини?! – распалялся Франко.

– Ааааа... – неопределенно протянул Сантини и откинулся на спинку кресла, закрывая глаза. Ему явно было нехорошо. – Знаешь, что меня раздражало в тебе больше всего? Что ты такой умный и крутой хирург, что тебя все боготворят в этой больнице... И что мой отец хотел, чтобы я был похож на тебя...

Франко опешил.

– Откуда, интересно, твой отец меня знает?

– Да нет, это я образно сказал. Мой отец – тиран, который всю жизнь меня притесняет. Он хотел запихнуть меня в юридический, но меня тошнит от его юриспруденции... – с обессиленной яростью взмахнул Сантини рукой. – Особенно утром. И я пошел в медицинский. У меня мама медиком была... Только в те времена мне не хотелось учиться. Хотелось гулять, кувыркаться с девчонками в постели, до рассвета в барах пропадать, понимаешь?.. Хотя нет, тебе этого не понять, ты весь такой правильный, серьезный... – с ехидством проговорил Сантини. – Именно такой, каким хотел видеть меня отец... Он мне и угрожал, и запугивал, и что только не делал... – махнул Сантини рукой. Потом некоторое время молчал, закрыв глаза, будто собираясь с силами. – Но я никогда не оправдывал его ожидания... И в итоге он меня отослал с глаз долой в Грецию, к своему другу-медику. Друг у него классный... Мы с ним там на «скорой помощи» работали. Он меня многому научил, я даже проникся профессией... Но, cazzo, мне все это стольких нервов, стольких ночных кошмаров стоило... Я не знаю, как вы смотрите на все это каждый день и спите спокойно. Я вообще не мог... – он снова замолчал, а на лице отразилось неподдельное мучение, он даже поморщился. – Отцу моему естественно было недостаточно, чтобы я оставался каким-то фельдшером на «скорой помощи». Ему нужна была звездная карьера сына. Не мог же он просто так вкладывать деньги в мое обучение, – со злой иронией произнес Сантини. – И он меня впихнул к другому своему другу, кардиохирургу. Распиливание грудины, когда кровь и костный мозг брызжет фонтаном... Треск костей при установке ретрактора... Пульсирующее на твоих глазах сердце... Porca troia, тебе это кажется нормальным? – посмотрел он на Франко. – Да меня выворачивало каждый раз! Я каждый вечер хотел утопиться! Я и топился в алкоголе... Потом вроде привык... Начал ассистировать этому другу... Все нормально шло. Потом меня перевели на самостоятельную деятельность... Мои руки каждый раз тряслись от одной мысли, что я, именно я несу ответственность за жизнь человека! Мне было страшно, понимаешь? Ты хоть когда-нибудь испытываешь страх, глядя на пациента на операционном столе? – спросил он у Франко.

– Хирург не имеет права испытывать страх, – ответил тот жестко.

– А я испытывал... – произнес Сантини плаксиво. Бранцоли с Франко в самом деле показалось, что он сейчас расплачется. – И чтобы его побороть, я выпивал стакан смелости.

Франко почувствовал к этому неудавшемуся медику жалость и отвращение одновременно.

– Какого дьявола ты хотел оперировать Фоссини? – спросил он хмуро.

– Чтобы доказать всем, особенно моему отцу, чего я стою. Не думай, что я идиот. Я оперировал. И клапаны я заменял. Потому я знал, что мог это сделать.

– Ты хоть понимаешь, что говоришь несусветную глупость? У нас целая бригада высококлассных кардиохирургов, но оперировать Фоссини мог только я! – гневно сверкнул глазами Франко. – Не потому что я считаю себя лучше всех! А потому что оперирование беременных имеет свою специфику, которую я долго исследовал! И у меня есть опыт в операциях такого рода!

– Аааа... – снова махнул Сантини рукой.

– Вот именно, что для тебя это ерунда, хирург фигов! – со злостью бросил Франко.

– Габриэле, но тебе не кажется, что наносить увечья – это уже слишком?

Сантини встрепенулся и с ужасом посмотрел на начальника.

– Увечья?!

– А не ты ли мне воду отравил и с лестницы скинул? – язвительно спросил Франко.

Сантини побледнел.

– Да не хотел я травить тебя... Хахаха... – вдруг захохотал он пьяным жутким смехом. – Вообще изначально у меня была идея подлить тебе туда спирта, чтобы ты тоже пришел на операцию нетрезвым... – сквозь смех говорил он. – Вот весело бы было... Такой ответственный высококлассный кардиохирург Франко Боско – и пьяный на операцию явился, – с презрением захихикал Сантини. – Но ты бы вкус ведь заметил и не стал пить. Но потом я просто хотел, чтобы ты вышел из строя и дал мне провести эту операцию... И возвысится в глазах всех... Я был уверен, что справлюсь... – горестно вздохнул Сантини. – И это позволило бы мне, наконец, освободиться от тирании моего отца.

– Сколько тебе? 35-40? А ты все зависишь от отца? – с насмешкой спросил Франко.

– Да, представь себе, – с горечью ответил Сантини. – Я только в Греции вырвался из-под этого гнета, стал более или менее самостоятельным. Зарабатывал и жил на свои заработки. Но совершил ту ошибку... – понуро сказал он и даже шмыгнул носом. – И моя жизнь превратилась в ад. Отец меня вытащил из того процесса, вернул на родину и теперь держит под своим железным каблуком, ибо я ведь вернулся в его дом, на его попечение. Если бы я закрепился здесь, остался бы на этом месте, я смог бы решить проблему и вырваться из-под его гнета... – снова шмыгнул он носом и отпил еще глоток воды.

Но, несмотря на его жалкий вид и весьма невеселую судьбу, у Франко он вызывал только отвращение. Впрочем, Бранцоли тоже смотрел на него с тем же чувством, хотя в его душе шевелилось некоторое сострадание.

Дверь снова распахнулась, и в кабинет вошла Нунция. Ошеломленно посмотрев на Сантини, она неуверенно протянула Франко заключение из лаборатории. В нем черным по белому было написано, что в воду добавлено сильнодействующее слабительное вещество.

– Синьор Бранцоли, можно дать вам совет? – спросил Франко, посмотрев на начальника. Тот машинально кивнул, и Франко произнес своим суровым тоном: – Вызовите полицию. Это покушение.

– Нет! – взвился Сантини. – Только не это! Отец... он пустит меня по миру! Он уже пригрозил мне, что если я вылечу из этой больницы, он больше ни цента не даст мне на жизнь, отберет у меня квартиру, машину... Я останусь без средств к существованию... Где я найду работу?! В стране кризис, без знакомства не пробиться! А вылетев с таким позором, куда я пойду?! Синьор Бранцоли, пощадите!

– Франко... – умоляюще сложил руки Бранцоли. – Не будь таким категоричным! Приглашение сюда полиции ударит по репутации всей клиники! Вас СМИ тоже будут трясти и не давать работать. И больные, настоящие и будущие, перепугаются! А ведь, по сути, никакого криминала нет! Даже студенты ненавистным профессорам в лицее подмешивают слабительное! У нас так делали на потоке.

– А с лестниц тоже скидывали? – угрюмо спросил Франко.

– Нет, с лестниц, нет, – удрученно мотнул головой Бранцоли. – Но, Франко, давай не будем раздувать скандал, я прошу тебя!

– То есть пусть он дальше лечит больных? – язвительно спросил Франко.

– Нет, нет и еще раз нет! Во всяком случае, не в нашей больнице. И рекомендаций я хороших не дам! – решительно заявил Бранцоли. – Единственное, чем я могу тебе помочь, – посмотрел он на Сантини, – это запихнуть тебя куда-нибудь в административную сферу.

Франко возвел глаза к потолку и, взяв под руку Нунцию, развернулся к двери.

– Франко! Заявление о назначении подпиши! – требовательно остановил его начальник.

Хирург обернулся, порывисто подошел к столу и поставил свою размашистую подпись на документе.

****

– Прогуляемся до моего дома пешком или предпочитаешь на автобусе? – спросил Франко, выйдя с Нунцией из больницы.

– До твоего... дома? – переспросила Нунция, задохнувшись от волнения.

Франко внимательно посмотрел на нее.

– Именно, – кивнул он.

– Но...

– Но сначала все же прогуляемся... – взял он ее за руку.

Некоторое время они шли молча, рука в руке. Мимо, урча, проносились автомобили и мопеды, то и дело слышались возмущенные сигналы клаксонов, когда кто-нибудь, замечтавшись, не успевал стартануть в первые две секунды после того, как на светофоре красный свет сменялся зеленым, или когда-кто-нибудь, не глядя, не включая поворотной стрелки, совершал дерзкий маневр. Прохожие торопились на работу, кто-то явно опаздывал. Встречались и те, кто шел не спеша, наслаждаясь звуками и красками лета.

Высоко поднявшееся солнце уже жарко припекало, но неугомонный ветерок, спускающийся с изумрудных холмов, старался освежить город. Цветы в подвесных корзинках колыхались от сильного дуновения, усложняя работу пушистым пчелам и шмелям. Флаги на башенках и на балконах, а также выстиранное белье под окнами громко хлопали на ветру. Национальных флагов по городу было развешено несметное количество вперемежку с флагами города: количество первых увеличилось из-за чемпионата Европы по футболу, количество вторых – в честь празднеств, посвященных покровителю Тренто, San Vigilio, которые проходят здесь во второй половине июня.

Наконец, Франко с Нунцией оказались в тени высоких раскидистых деревьев, растущих вдоль реки Адидже. До сих пор они не проронили ни слова. Нунция, после всего, что произошло между ними ночью, и после своего признания боялась даже смотреть на Франко, а он, глубоко погруженный в себя, пытался осмыслить, прежде всего, тот факт, что Нунция любила его всю жизнь.

– Нунция, – остановился он около каменного парапета, – почему ты молчала?

– О чем? – сделала она вид, что не поняла.

– О своих чувствах, – испытующе посмотрел Франко ей в глаза.

Она вжалась в каменное ограждение, испуганно глядя на Франко снизу вверх, а он навис над ней, уперев руки в парапет, отрезая пути к бегству.

– Ты никогда не видел во мне женщину... – пролепетала она. – Что я должна была делать? Признаться в любви человеку, которому плевать на меня? Это больно, понимаешь?! И потом, твоя дружба – единственное, что у меня было. Если бы я призналась в любви, у меня не осталось бы и этого...

Франко судорожно сжал челюсти. Не в силах сдержать порыв, он прильнул к ее губам и до боли, до головокружения поцеловал их.

– Столько лет лишать меня этого наслаждения... – с упреком произнес он, через силу оторвавшись от ее чарующих губ. Потом выдохнул и улыбнулся. – И тебя устраивала только дружба?

– Издеваешься? – сердито пробурчала Нунция.

– Зачем же ты прятала себя под панцирь? Не самый красивый к тому же. У тебя тонкая стройная фигурка – мечта скульпторов! Зачем ты прятала ее под бесформенными балахонами и какими-то шароварами?! – искренне недоумевал Франко. – У тебя красивые густые волосы, их так приятно перебирать пальцами, они как шелк... Зачем ты зализывала их в тот старческий пучок? Хорошо, с распущенными волосами в операционном зале неудобно, но почему хотя бы не вот такой задорный хвостик? – провел он рукой по ее перевязанным резинкой волосам. – У тебя такие глаза... Выразительные, завораживающие, глубокие... Я в тот вечер потерял в них себя безвозвратно. Зачем ты прятала их под теми страшными очками?

Нунция, взволнованная его экспрессивными комплиментами, с трудом усмиряла взбесившееся сердце.

– Я всегда была некрасивой. Ты и сам прекрасно это видел, когда приезжал на каникулы. Я была несуразным подростком: полноватой, прыщавой, в очках. Все в школе смеялись надо мной и обзывали, а ты старался не смотреть на меня... – чуть не плача, проговорила она, будто заново переживая старую обиду. – За свободной одеждой я пыталась скрыть свою полноту... А очки... Какие мне сделали, такие я и носила...

Франко с сочувствием смотрел на нее, и сердце сжималось, когда он представлял, каким неприятным нападкам Нунция подвергалась в школе.

– Но потом ведь все изменилось... Разве ты не видела, что похудела, похорошела...?

– Я уже привыкла к такому образу и не замечала. Да и некогда было. Учеба, практика не оставляли мне времени разглядывать себя в зеркало. И потом, меня все равно не прельщала перспектива стать для кого-то просто подстилкой. Я не собиралась быть девочкой на ночь, а затем, рыдая, ждать, чтобы он нашел для меня минутку среди десятка таких же своих подружек. Я привязываюсь к людям. Надолго. Или даже навсегда. Для меня были неприемлемы все эти поверхностные отношения.

Франко слушал ее, затаив дыхание, и чувствовал, прямо физически чувствовал, как еще сильнее распаляется в нем любовь к этой необычной девушке.

– К тому же, я жила одной твоей фразой, случайно подслушанной... – тихо-тихо добавила она, опуская голову.

– Мадонна! Боюсь представить, что я сказал... – не то с настоящим, не то с притворным страхом возвел Франко глаза к небу.

– Однажды, когда ты приехал домой на очередные каникулы и пришел к нам, я услышала ваш разговор с моим братом... Вы обсуждали с ним женщин. Мой брат слыл известным ловеласом, а ты всегда был серьезным. Брат пытался доказать тебе, что в женщине главное – красивая задница и высокая грудь, а ты сказал, что женятся не на красивых внешне, а на красивых душой... Это и оставляло мне надежду, что однажды ты обратишь внимание на мою душу...

– Oh mamma mia... – снова возвел он глаза к небу, стараясь сдержать улыбку.

– Хочешь сказать, что твое мировоззрение изменилось? – подозрительно глядя на Франко, спросила она.

– Нунция... Как можно фразу, вырванную из контекста, возводить в догму жизни?! Даже не разобравшись в ее значении! Нет, я по-прежнему считаю именно так: что сексом занимаются с красивыми, а женятся на тех, с кем хорошо и уютно душой. Но ведь красота душевная никак не отменяет красоты физической! – пылко воскликнул он, взмахнув рукой. – И романтические отношения начинаются с симпатии. С физической симпатии! Не знаю, как у вас, женщин, хотя полагаю, пол тут ни при чем, но мы, мужчины, ценим красоту, нам нравится разглядывать красивую женщину, любоваться ею, делать ей комплименты и радоваться ее присутствию рядом. Всегда, во все века мужчины воспевали женскую красоту, до безумия любили красивых! И за этой внешней красотой находили настоящие жемчужины души. Понимаешь?

– Но есть и такие пары, которые не понравились друг другу при первой встрече! Есть даже те, кто влюбился, изначально люто ненавидя! – упрямо возразила Нунция.

– Ты что, перечитала любовных романов? Или мыльных опер пересмотрела?

– Некогда мне их читать и смотреть! – буркнула она сердито, надув губы.

– Почему же ты в итоге решила преобразиться? – с любопытством спросил Франко.

– Сначала Джанкарло, потом ты – вы оба сказали мне почти одно и то же насчет моей внешности и отношения мужчин к женской красоте. Но, возможно, я бы так и не осмелилась что-то изменить, если бы...

– Если бы?

– Если бы не это предложение из Германии! – выпалила Нунция. – Мне было страшно представить, что ты его примешь и уедешь. Моя жизнь рухнула бы... Пока ты здесь, у меня оставалась надежда... А потом еще Джанкарло подлил масла в огонь, рассказав, что Фоссини в тебя влюблена. Это правда? – требовательным взглядом посмотрела Нунция на него.

– Нет, – без запинки ответил Франко. Он полагал, что раньше влюбленность со стороны Аделе присутствовала. Теперь он верил, что ошибался. – Но зачем на следующий день после вечеринки ты продолжала гнуть свою линию насчет наличия у тебя какого-то другого любимого мужчины?

– Я испугалась. Я после поцелуя с тобой всю ночь не спала. Я столько лет мечтала о нем... А утром не знала, как в глаза тебе смотреть. Боялась, что увидишь мои истинные чувства, будешь смеяться...

– Глупышка... Тебе хоть понравился наш первый поцелуй? – хмыкнул Франко.

– Для тебя это все игры, шутки, да?! – рассердилась Нунция.

Франко улыбнулся и вновь поставил руки на парапет, слишком тесно придвинувшись к ней, порождая новую волну тахикардии в своем и в ее сердце.

– Я люблю тебя, – сказал он с присущей ему серьезностью и даже некой суровостью, пронизывающе глядя ей в глаза.

– Франко... Ты... – Нунция никак не могла справиться с волнением. – Ты просто ошеломлен моим новым образом...

– Тебе это кажется... недостаточным? Неправильным?

– Франко, это все обманчиво! Утром без макияжа я по-прежнему совершенно некрасивая...

– Поверь мне, что утром я тоже не отличаюсь красотой, – ответил Франко. – Если любишь, разве это важно?

– Если любишь, то нет. Но ты не любишь! Ты путаешь... любовь с влюбленностью... с увлечением... – слезы выступили у нее на глазах.

– Неужели? – изогнул Франко брови. – Полагаешь, что твой мозг в самом деле подключен к моему, и ты способна читать мои мысли? – с доброй насмешкой спросил он.

– Франко, ты увидел меня другой несколько дней назад! Если ты и влюбился, то в мой новый образ, а это – всего лишь поверхностная обертка, которая снимается на ночь, приходит в негодность во время гриппа, из-за недосыпа после смены! – горячо убеждала она. – Как только ты увидишь меня прежней, ты будешь смотреть на меня с отвращением!

– У тебя просто невыносимый комплекс неполноценности. И теперь мне придется избавлять тебя от него. Начну прямо сейчас. Я видел тебя сегодня после недосыпа. Ты была прекрасна... Я обожаю тебя с пеленок... Да, я только несколько дней назад увидел тебя в новом образе. Я был шокирован, ошеломлен и... покорен. Но моя тахикардия в твоем присутствии началась до того.

– Тахикардия?

– Да, тахикардия. Учащенное сердцебиение, – пояснил Франко, будто Нунция совсем не разбиралась в кардиологических терминах. – Я увидел в тебе женщину до того, как ты преобразилась, только я не понимал этого до конца. А вообще мне, честно говоря, без разницы, что за теории любви ты себе создала. Любовь нельзя теоретизировать. Она не поддается никаким правилам, установкам, теоремам, аксиомам. И доказательств она, кстати, тоже не требует, – поучительно заметил он. Потом снова властным поцелуем прильнул к ее губам. У нее дыхание сбилось, колени подогнулись от этого поцелуя. Впрочем, у него внутри тоже все дрожало. – Я просто люблю тебя и все, – сказал он ей в губы. Потом чуть отстранился. – Да, до конца я осознал это сегодня, после того, как занимался с тобой любовью. И даже если ты считаешь, что из секса любви не рождается, я... – замолчал он резко, а затем улыбнулся: – Я с тобой соглашусь. Потому что мои чувства зародились задолго до этого момента. Близость с тобой мне только помогла осознать, что это в самом деле любовь. Потому что никогда в жизни во время секса я не сливался с женщиной душой. И именно с тобой я понял различие понятий «заниматься сексом» и «заниматься любовью». Я люблю тебя. И тебе придется мне поверить, вопреки всем твоим теориям и сомнениям...