Глава 7
– Ну и как тебе выступление нашего заведующего на консилиуме? – с издевкой спросил Джанкарло. – Какие планы?
– Завтра я лечу в Рим, – ответил Франко рассеяно.
– А для кого эта роза? – полюбопытствовала Нунция, кивнув на цветок, лежащий на его столе.
– У Мариэллы сегодня день рождения, – угрюмо ответил Франко.
Последние дни он старался при друзьях вообще не произносить ее имя, помня, каким нелестным эпитетом наградил девушку Джанкарло. С Мариэллой Франко почти не виделся и даже не перезванивался. После того неприятного телефонного разговора они, надувшись друг на друга, несколько дней не общались. Но в те редкие минуты, когда голова Франко не была занята работой, его мысли возвращались к Мариэлле. Сначала он злился на нее, потом ревновал, а потом вдруг понял, что скучает и не может просто так выкинуть ее из своих мыслей и из своего сердца, и даже принялся упрекать себя за эгоизм и необоснованную ревность. День рождения казался ему прекрасным поводом помириться, поужинать вместе, поговорить по душам и по завершении отметить перемирие горячей ночью.
– Я почему-то думал, что вы расстались... – прокомментировал Джанкарло, невинно приподняв бровь. Нунция ничего не сказала, молчаливо усевшись за стол и взяв папку с бумагами.
– С чего это мы должны были расстаться? – одарил его Франко тяжелым взглядом.
– Просто подумалось... Слушай, Франко, раз у вас намечается вечеринка, может, поспрашиваешь у нее про Сантини? – решил Джанкарло сменить тему.
– Знаешь, мне не сильно хочется использовать отношения в корыстных целях. И подставлять ее мне тоже не хочется, – нервно возразил Франко. – Обойдемся своими силами, а?
– Я не предлагаю тебе говорить гадости о Сантини и заставлять ее нечестным образом добывать информацию! – вспылил Джанкарло. – Но спросить, может, она знает, где и кем он раньше работал, – что в этом предосудительного?!
– Джанкарло прав, – вмешалась Нунция, и в голосе послышались едва заметные неприязненные нотки. Впрочем, Франко их уловил и удивился им. А Нунция меж тем продолжила свою мысль: – Это совершенно невинный вопрос. И, кстати, Роберто сказал, что Сантини подходил к нему и попросил помочь с докладом.
– С докладом? – повернулся к ней Джанкарло. – С каким докладом?
– Ему предстоит завтра выступать на какой-то конференции, как я поняла. Не знаю. Спроси у Роберто.
– Он согласился помочь? – полюбопытствовал Франко.
– Ему ничего не оставалось, как согласиться.
– Мы ведь тоже поможем с докладом, а, Франко? – ехидно улыбнулся Джанкарло.
– Вообще-то я думал сегодня вечером отдохнуть в свое удовольствие, – недовольным тоном заметил Франко.
– Некогда отдыхать, amico, – с сарказмом произнес Джанкарло. – Мы должны в этом поучаствовать. Так что имей это в виду, когда будешь назначать свидание. Думаю, раньше восьми не стоит.
– А вы уверены, что Роберто одобрит ваше вмешательство? – резонно спросила Нунция.
– Одобрит, – кивнул Франко. – Он этого Сантини не переваривает.
– Но что вы собрались сделать, я не понимаю?
– Написать весьма мудрено, с массой умных слов и туманных двузначных фраз. Чтобы у участников конференции возникло очень много вопросов, – дьявольским взором посмотрел Джанкарло на девушку.
– Думаете, он не будет сегодня ночью читать и вникать в текст? – попыталась Нунция остудить их пыл.
– Отправим ему доклад поздно вечером. Чтобы он уже засыпал и решил не читать. Кстати, Франко, надо узнать, что за конференция. Может, подговорим кого-нибудь проэкзаменовать нашего Сантини?
– Да я знаю, что это за конференция, мы с Ди Белли несколько раз участвовали и вместе доклады составляли. Так что знакомых там полно, – ответил Франко. – Я скоро вернусь, – добавил он, беря в руки розу.
Выйдя в коридор, Франко энергично зашагал, окрыленный надеждой на перемирие с любимой. На пути ему попалось несколько коллег, которым он тепло пожал руки. Медсестры застенчиво улыбались, будто это он был заведующим отделением, их начальником, но Франко всем отвечал открытым и смеющимся взглядом, словно разницы между ними не существовало. Он в самом деле считал, что хорошая медсестра – такой же важный человек, как и врач.
Сбегая вниз по лестнице, Франко наклонился к бархатному цветку и втянул его нежный, едва уловимый аромат. Улыбнувшись, он на миг представил лицо Мариэллы, ее улыбку, которая непременно заиграет на губах, когда он вручит ей цветок. Он знал, что она обожает большие ярко-красные розы.
Спустившись в холл, Франко хотел было, не останавливаясь, проследовать к двери секретариата, но застыл, пригвожденный внезапным появлением во входных дверях Габриэле Сантини с огромной корзиной цветов. Сомнения могли возникнуть только у очень наивного человека, коим Франко, разумеется, не являлся: корзина, бесспорно, предназначалась его возлюбленной. Конечно, в этом не было ничего зазорного, что начальник решил подарить секретарю цветы по поводу дня рождения. Но какое-то очень нехорошее предчувствие наполнило сердце Франко, и оно вмиг сделалось тяжелым, неподъемным.
– Габриэле! – вдруг раздался со стороны входной двери женский голос, когда заведующий уже почти достиг секретариата.
Мужчина резко обернулся, лицо его расплылось в широченной улыбке. Прижав к себе корзину одной рукой, он другую раскрыл, будто приглашая девушку обняться.
– Mariella, cara, sei bellissima! Tanti auguri[1]! – сделал он комплимент и одновременно поздравил девушку с праздником.
Франко стоял, не шелохнувшись, скрытый от их взгляда раскидистым растением в кадке, исподлобья наблюдая за фамильярным поведением заведующего отделением и оставаясь единственным зрителем, поскольку ни в холле, ни в коридоре никого не было, но пара его не замечала. Мариэлла бросилась к Габриэле и, к великому ужасу Франко, повиснув у того на шее, поцеловала долгим звонким поцелуем. В губы.
Франко попятился, широко раскрыв глаза, почти не дыша, и скрылся за углом лестничной площадки. Стрелой взбежав по ступенькам, он остановился в первом пролете. Дыхание сбилось, сердце гулко стучало в висках, наполняясь бессильной злобой, острым разочарованием, невыносимой горечью и жгучей ненавистью. Его чувства, искренние и весьма глубокие, были растоптаны и смешаны с грязью. За те несколько дней, что они не общались, девушка, которую он, успокоившись, по-прежнему продолжал любить, давно забыла его, променяв на этого stronzo, который отнял у него должность, а теперь еще и увел любимую. Франко по-настоящему ненавидел Сантини и больше всего на свете хотел бы увидеть его в качестве пациента на своем операционном столе. В ту отчаянную минуту Франко полагал, что в таком случае поступился бы всеми клятвами, принципами и этикой врачебной практики.
Пока кровь кипела в жилах, а сердце неистово колотилось в груди, словно пыталось вырваться из внезапно сковавших его тисков, Франко все сильнее сжимал руку, в которой держал розу, пока не почувствовал боль и, машинально опустив глаза, не увидел струйки крови. Шипы розы мучительно впились в ладони и пальцы, изранив их. Он с остервенением поломал хрупкий стебель, не обращая внимания на острые колючки, еще сильнее царапая себе руки, и с неприязнью, будто цветок внезапно стал ядовитым, зашвырнул его в стоящую рядом мусорную корзину. Круто развернувшись, Франко, перепрыгивая через ступеньки, стремглав взлетел на следующий этаж.
По какому-то немыслимому совпадению на пути ему снова попались те же самые люди, и они были поражены, как за считанные минуты изменился их обожаемый коллега: солнечная улыбка испарилась, не оставив никакого следа, и губы теперь были плотно сжаты в тонкую сердитую линию. Даже под небритостью на щеках можно было заметить, как напряжены скулы, очевидно, из-за слишком сильно сжатых челюстей. Брови насуплено сдвинуты, на переносице залегла мрачная складка. Но страшнее всего были глаза: они потемнели, став почти черными, и горели каким-то первобытным животным огнем, выдавая желание убить кого-нибудь.
Медсестры испуганно шарахались от быстро шагающего по коридору хирурга, не смея заговорить с ним, но кто-то из коллег – Франко даже не удостоил заговорившего взглядом, чтобы понять, кто это, – нерешительно спросил:
– Франко... Что-то стряслось?
– Нет, все нормально, – бросил хирург и еще быстрее зашагал прочь.
Рывком распахнув дверь в ординаторскую, он ураганом влетел внутрь – и вдруг совершенно бессильно опустился на стул, будто силы разом его покинули. Уронив голову на руки, он неподвижно застыл за своим рабочим столом. Мысли разрушительным вихрем носились в мозгу, одна невыносимее другой. Любовь ломалась на глазах и с грохотом обрушивалась на него, своими острыми осколками болезненно раздирая в клочья душу. Он чувствовал себя униженным, раздавленным, выброшенным за дверь, словно ненужная тряпка. Хотелось плакать или кричать. Эмоциям просто не хватало места в сердце, они разрывали на части, давили, резали, выворачивали наизнанку.
И вдруг в этом мучительном водовороте кто-то коснулся его руки: нежно, ласково, успокаивающе. Франко резко поднял голову, а Аннунциата испуганно отпрянула от него.
– Мадонна... – прошептала она, прикладывая руку к сердцу. Дыхание у нее сбилось, а глаза в ужасе расширились. – Что с тобой, Франко?!
Он непонимающе смотрел на подругу. Конечно, Франко осознавал, что, возможно, лицо его искажено в какой-нибудь страдальческой гримасе, но Аннунциата была не на шутку испугана, будто увидела перед собой чудовище.
– У тебя все лицо в крови... – пролепетала она. – Ты что, подрался?
Франко сначала изумился, а потом взглянул на свои ладони и вдруг расхохотался гомерическим смехом.
– Нет, cara, это у меня сердце малость потрескалось, и теперь из трещин кровь сочится, а на лице проступает кровавыми пятнами, – с лихорадочным блеском в глазах пояснил Франко.
– Ты что, нанюхался чего? – с опаской спросила Нунция.
– Хорошо бы..., если бы это были лишь галлюцинации, – уныло изрек Франко, прекращая смеяться и устремляя взгляд в пространство прямо перед своим носом.
Нунция схватила его за руку и перевернула ладонью вверх.
– Что случилось? Что ты увидел в секретариате? – воскликнула она.
– С чего ты взяла, что я именно там что-то увидел? – устало спросил Франко, стараясь уйти от ответа, но осознавая, что это вряд ли удастся.
– Ты что, увидел ее с Сантини? Они целовались? – не ответила Нунция на его вопрос.
Франко удивленно вскинул на нее взор, задаваясь вопросом: как она догадалась? Нунция направилась к шкафчику и извлекла оттуда какой-то флакон и пачку салфеток. Потом приблизилась к Франко и, смочив салфетку, принялась обрабатывать раны на его ладонях.
– Да, она с ним целовалась, – сказал он, следя за ее манипуляциями. – Я люблю ее, а она целуется с другим, понимаешь...? – пробормотал Франко, закрывая глаза, и голос его дрогнул в конце фразы.
Руки Нунции на миг замерли, а сама она впилась в лицо Франко испытующим взором. Она рассматривала его сомкнутые веки, потом скользнула взглядом по идеально прямому носу и наконец остановилась на упрямо сжатых губах, уголки которых были печально опущены. Ей показалось, что он сдерживается, чтобы они не дрожали, пока она бесконечно долго их рассматривала.
Затем, взяв одной рукой Франко за небритый подбородок, другой она принялась стирать кровь с его лица. Франко не шевелился, отдаваясь ее заботе, безвольно опустив руки и в каком-то болезненном наслаждении прикрыв глаза.
– Мамма мия, с кем это ты подрался?! – словно гром в абсолютной тишине раздался над ними потрясенный голос Джанкарло, и оба они, сильно вздрогнув, подскочили.
– Мадонна! Ты нормальный вообще?! – вскрикнула Нунция, роняя окровавленную салфетку. – Ты зачем так пугаешь?! Подкрадываешься сзади и орешь на ухо, как полоумный?!
– Я подкрадываюсь?! – возмутился Джанкарло. – Да я с треском распахнул дверь и начал говорить с порога! Так с кем ты подрался? – обратился он к другу.
– Да ни с кем я не дрался! – раздраженно ответил Франко. – Укололся о шипы розы, а потом прикоснулся к лицу, вот и все! – у него явно пропало всякое чувство юмора, иначе он ни в жизни бы не ответил на подобный вопрос настолько правдиво.
Джанкарло нахмурил брови, переводя подозрительный взгляд с одного на другую. Нунция молчала, исподлобья глядя на Франко, а он не отводил глаз от нее, от чего-то вернувшись мыслями на несколько секунд назад и вспоминая, как Нунция обрабатывала ему раны и вытирала с лица кровь. Черт возьми, это простое действие было таким приятным! Он на миг словно вернулся в детство, в те беззаботные дни разодранных коленок, которые мама жестоко и безжалостно промывала водой, при этом ласково что-то нашептывая. Но раны на ладонях Франко не были болезненными. Сильно саднили раны внутри, там, где билось сердце. Но нежная забота Нунции успокоила боль. У Франко возникло стойкое ощущение, будто она промывала ему раны души.
«Что за чертовщина...» – мотнул он головой, пытаясь сбросить оцепенение, и перевел взгляд на Джанкарло.
– Ты был прав, – сказал он. – Мариэлла шлюха. Я видел, как она целовалась с этим Сантини, – бесцветным голосом пояснил Франко.
Джанкарло несколько мгновений изучающе смотрел на друга. Сочувствие и ликование смешались в его взоре. Он ликовал, что Мариэлла, которую он презирал и считал недостойной Франко, сама разрушила эти отношения. Но как друг, как мужчина, как человек, Джанкарло хорошо понимал, что испытывает Франко, и он сочувствовал ему, хотел подбодрить, поддержать.
– Я сгораю в адском огне любопытства, но меня ждут в операционной. Я вернусь, и мы поищем анестезию, – сказал Джанкарло. Потом положил руку на плечо друга и крепко сжал его. – Будь мужиком, терпи, – добавил анестезиолог и бегом бросился из ординаторской, схватив со стола какие-то бумаги, за которыми он, очевидно, и явился сюда.
Франко вздохнул и, откинувшись на спинку стула, уставился на поверхность своего стола, скрестив на груди руки. Предстояло собраться с мыслями, как-то вернуть душевное равновесие, ведь через час у него была назначена операция, а он понятия не имел, как по кусочкам собрать себя, включить мозги, усмирить эмоции.
Хирург не имеет права нервничать! Научно доказано, что в состоянии стресса хирурги плохо справляются со своей работой: мозг перестает мыслить четко и рационально, движения рук становятся менее уверенными, а то руки и вовсе трясутся. Да, это не видно невооруженным глазом, но даже мельчайшее дрожание пальцев может привести к провалу. Стресс противопоказан хирургам! И Франко это очень хорошо осознавал.
– Я понимаю, тебе сейчас плохо... – раздался тихий голос Нунции, который показался ему таким близким и родным. Она стояла перед ним, оперевшись о край стола. – Душа напоминает руины, покрытые пеплом сгоревших надежд, ярких воспоминаний... В сердце словно воткнуты сотни скальпелей. Без анестезии, разумеется, – горько усмехнулась она. – Но воспоминания, мечты касаются этих скальпелей, и их смещение причиняет невыносимую боль. А ты не можешь вскочить и убежать, ведь ты связан и вынужден терпеть... – говорила она, глядя ему в глаза, и вдруг неосознанно протянула руку и провела ладонью по его волосам. – Ты истекаешь кровью, ты не видишь конца этой боли, да и не хочешь его видеть. Хочется просто умереть, потому что нет сил терпеть. К тому же тебя ждет пациент, и ты не имеешь права обмануть его ожидания, – убрала она руку, но Франко поймал ее и с нежностью сжал в своих широких ладонях. Нунция вздрогнула и напряглась, но руку не одернула. – А главное – ты страдаешь от бессилия, ведь сделать ничего нельзя, – немного нервно добавила она.
Франко внимательно разглядывал свою подругу. Он несказанно изумился тому, насколько хорошо она поняла его, будто их связывало одно страдание на двоих. Он ничего не говорил, не облачал в слова свою боль. Она сама все сказала за него, подобрала нужные слова, чутко уловив то, что он испытывал. Он неожиданно оказался с ней на гребне одной волны, почувствовал бесконечную близость душ... Они понимали друг друга без слов. «Не зря я всегда воспринимал ее, как сестру. Она понимает меня так хорошо, словно мы с ней в самом деле брат и сестра...» – медленно проплыло в его голове.
– Почему нельзя? – устало спросил Франко.
– Если она тебя не любит, что ты можешь сделать?
– Бороться... За любимых надо бороться, Нунция... – не отдавая себе в этом отчета, переплел он свои пальцы с тонкими пальцами девушки.
– Любовь – это не то чувство, которое можно навязать, – отрешенно глядя на него, произнесла Нунция. – Если его сердце никогда не дрогнет при взгляде на тебя, если ты не вызываешь у него никаких эмоций, никакого желания, никакой симпатии, если при виде тебя, у него не учащается сердцебиение, что можно сделать? – запылало отчаяние в ее глазах, и, вздрогнув, она вдруг покраснела, выдернула ладонь из его рук и опустила взгляд.
– У него? – тихо переспросил Франко, понимая, что Нунция незаметно переключилась с его душевной боли на свою. – Почему ты так уверена, что не вызываешь в нем никаких чувств? – спросил он.
Нунция вскинула голову и смело посмотрела Франко в глаза.
– Ты поссорился с логикой? Разве он влюбился бы в другую, если бы я была ему небезразлична? – немного резко спросила она, и невыносимая горечь сквозила в ее голосе.
Перед ним была новая Нунция, которую он не знал. Это была повзрослевшая «почти сестра», познавшая боль безответной любви. Но тепло и нежность ее маленькой руки, оставшиеся воспоминанием на его ладонях, до сих пор порождали какие-то сумасшедше приятные ощущения в груди, которые Франко никогда ранее не испытывал в ее присутствии.
– Удовлетвори мое любопытство: он знает о твоих чувствах? – едва слышно спросил он.
– Нет, – поспешно отрицательно мотнула Нунция головой, но вдруг осеклась, и огромные глаза за толстыми линзами очков стали еще больше, а в них отразился неподдельный страх.
– Я-то думал, у вас был роман... – озадаченность зазвучала в его упавшем голосе. – Может, стоит ему об этом рассказать?
– Нет! – категорично ответила Нунция.
– Почему?
– Я... я же сказала, что он... любит другую. Всегда любил других. Я не могу разрушить...его семью, – странная неуверенность сквозила в ее интонации, и Франко, сдвинув брови, пытался понять, что за этим скрывается. Он совсем перестал понимать ситуацию.
– Я запутался. У меня складывается ощущение, что он всегда был недосягаем для тебя, как бывают недосягаемы известные личности, – пошутил он.
– Так и есть, – пылко ответила Нунция, порывисто вставая и разрывая сложившуюся между ними близость. – Он для меня недоступен, недосягаем!
– Но почему? – в недоумении спросил Франко.
– Потому что я не нравлюсь ему. Как женщина не нравлюсь! – бросила она, обернувшись, на миг остановившись близко-близко, глядя на него сверху вниз. Потом кинулась к своему столу и села за него, словно спасаясь, отгораживаясь от Франко и от всего мира.
Несколько минут Франко смотрел на нее издалека. Он чувствовал, как она выпустила невидимые колючки, защищаясь от всех, включая его, близкого друга. Но по какому-то непонятному наитию он проигнорировал ее желание спрятаться: встал и, подойдя к ней, наклонившись, обхватил сзади за плечи.
– Не обижайся, Нунция, – мягко сказал Франко, – но позволь дать тебе совет, как друг, как брат своей маленькой сестре, – улыбнулся он. Нунция этого не видела, она почувствовала по голосу, что он улыбается. – Попробуй найти свой образ...
– У меня мой настоящий образ! – оборвала она его и дернулась, словно строптивая кошка, желающая вырваться из объятий. Франко почувствовал, как ощетинились невидимые колючки.
Вопрос был настолько деликатным – сказать ей про невзрачность внешности и не обидеть, – что он весь сжался от этого страха, но продолжил тем же мягким голосом:
– Это тот образ, который ты отчего-то создала себе. Ты словно добровольно заточила себя в темницу, и в этом сером мраке невозможно различить твою красоту. У тебя чудесная улыбка и красивые глаза, но они скрыты в однотонной глубокой тени, – спокойно говорил он, обнимая ее за плечи и едва касаясь губами ее головы. Голос его почти превратился в шепот, нежный, словно шелест весенней листвы. – Выйди из тени, стань светлой и яркой... Настоящей... Может, увидев тебя при свете дня, он оставит всех своих женщин, – снова улыбнулся Франко.
И вдруг ощутил, что она трепещет в его объятиях. Нет, она не дрожала видимым образом. Он чувствовал, что внутри у нее все дрожит!
Франко отстранился и попытался развернуть Нунцию к себе лицом, заглянуть ей в глаза, но она не поддавалась, вырываясь из его рук.
– Нунция, прости, я не хотел тебя обидеть, – удрученно и отчаянно произнес Франко, подумав, что она плачет. – Правда, не хотел! Я хотел помочь тебе! Прости...
Она обернулась и посмотрела на него. Никаких слез в ее глазах не было, но светилось в них упрямство и невероятное волнение.
– Спасибо, – криво улыбнулась она. – Только, боюсь, это бесполезно.
Франко облегченно вздохнул.
– Почему бесполезно?
– Я не верю, что физика решает все.
– Решает, Нунция. Как мужчина тебе это говорю, – тихо ответил он, чувствуя, как прерывается дыхание от непонятного охватившего его трепета.
Он протяжно выдохнул, на миг зажмурился, пытаясь взять себя в руки, вернуться из необъяснимого транса в реальность. Потом вновь взглянул на свою подругу. Она неотрывно смотрела на него огромными глазами.
– Спасибо, Нунция... – с признательностью произнес он.
– За что? – не своим голосом спросила девушка.
– За то, что встряхнула меня... Ты ведь знала, что я действительно любил Мариэллу... И эта измена... вывернула меня наизнанку, – смотрел он перед собой невидящим взором, мыслями витая где-то далеко. – Еще пару мгновений назад я не знал, как жить дальше... А у нас ведь операция через несколько минут... И пациент не может умереть вместо меня из-за измены моей девушки... – стал его взор осмысленным, будто он вернулся наконец в ординаторскую. – Пойдем. Нас ждет пациент, – протянул он ей раскрытую израненную ладонь.
Нунция нерешительно протянула руку ему навстречу. Пальцы соприкоснулись, как лед и пламя. Крепко сжав в своей горячей ладони ее ледяную руку, он потянул ее за собой в коридор.
[1] Mariella, cara, sei bellissima! Tanti auguri! (it.) – Мариэлла, дорогая, ты очень красива! Поздравляю!