Профессор, зачтите уже!

Прошла неделя.

Неделя без сообщений. Без «Ваше эссе зачтено» в 3:47 ночи. Без странных взглядов на парах, от которых хочется поправить волосы, даже если они идеально уложены.

Профессор Воронцов... исчез.
Ну, как исчез. Физически он был здесь.
Психологически — телепортировался в зону «холодно-вежливый отчуждённый ледник».

Он снова стал официальным.
Сухим.Чётким.
Даже голос изменился — как будто в горле включили «режим преподавателя из 90-х».
И Алиса знала: это наказание.
Молчаливое, элегантное, пассивно-агрессивное наказание.

И она...
Она злилась.
Нет — кипела.

Идеально.

Значит, пора действовать.

В понедельник она пришла на лекцию раньше обычного.
Выбрала место в первом ряду.
Разложила тетрадь, ручку, взгляд «да-да, я слушаю вас, профессор, даже если вы игнорируете моё существование».

Воронцов вошёл.
Класс — сразу в режим молчаливого обожания.
Он в тёмно-синем пиджаке, с папкой и в маске «меня не интересует ничья душа, особенно её тон и аромат».

— Тема лекции: «Аргументация. Точка зрения как механизм воздействия».

Серьёзно?
Он говорит о воздействии?
После того, как неделями воздействовал на неё одним взглядом?

— Влияние осуществляется через подачу, — продолжал он. — Жест, пауза, выбор слов. Особенно — интонация.

Алиса подняла руку. С вызовом. С внутренним девизом: "Гори оно всё огнем, но в рифму."

— Вопрос? — холодно спросил он.

— А как вы определяете границу между подачей и... провокацией?

Он замер на секунду.
Только слегка.Только те, кто в курсе, заметили.

— Граница — тонкая.
— И субъективная?
— Нет. Чёткая.
— А если зритель слышит в подаче интонации, которых нет?

— Тогда зритель, вероятно, слишком много читает между строк.

— Или просто хорошо читает, — невинно улыбнулась она.

Он на мгновение закрыл глаза. Медленно вдохнул.
И продолжил лекцию, как будто никто не наступил ему на профессиональное эго.

Но после пары — она пошла ва-банк.

Алиса подошла к нему в коридоре.
Студенты уже разошлись.
Он собирал бумаги.Без энтузиазма.Как будто даже бумаге он сегодня не доверял.

— Профессор.
— Алиса.
— Я хотела бы... обсудить тему моего следующего эссе.
— Пришлите на почту.
— Я предпочитаю живое общение.
— Я предпочитаю дистанцию.

Ах. Вот мы и пришли к этому.

— Простите, но дистанция между преподавателем и студентом не означает молчаливого игнорирования, — сказала она, скрестив руки на груди. — Или теперь это новая методика?

Он поднял взгляд.
И в нём — смесь усталости, раздражения... и чего-то ещё.
Чего-то, что раньше было их током.

— Алиса, — спокойно начал он. — Всё, что происходило между нами, — на грани.
И вы, кажется, не понимаете, что там, где вы флиртуете, я рискую карьерой.

— А может, вы не понимаете, что, отдаляясь, вы только усиливаете всё, от чего убегаете?

Он молчал.

— Я не играю влюблённую студентку. Мне не шестнадцать. Я не бросаюсь на вас с цитатами из Цветаевой.

— К счастью.

— Но я женщина. Я взрослая. Я точно знаю, что это взаимно.
И если вы отдаляетесь, то не потому, что не чувствуете этого. А потому, что боитесь.

Он выпрямился.
Жёстко. Чётко.

— Я преподаватель. А вы — студентка.
Это всё, что имеет значение.

— Хорошо, — кивнула она. — Тогда я напишу своё следующее эссе на тему:
«Что чувствуют те, кто вынужден отрицать свои чувства. Этические и психологические аспекты преподавательской самоцензуры».

Он моргнул.
— Вы не посмеете.

— Уже набрала заголовок. Хотите — пришлю черновик?

И ушла.
С высоко поднятой головой, с сердцем, которое колотилось как бешеное, и с мыслью:
«Выигрывает тот, кто дольше выдерживает паузу. Но я — чемпионка по финальным репликам».