День 4: Старик и море в её глазах
Утро четвёртого дня. Теплое, мягкое и медленное, как всё на отдыхе. Солнце расплескалось над горизонтом, и его лучи нежно обнимают белые стены зданий, отражаясь в стеклянных перилах террасы. Воздух свежий, с лёгким ароматом завтрака и моря, а где-то вдалеке слышен крик чаек, кружащих над водной гладью.
Прайс сидит за столиком на террасе отеля, которая тянется вдоль первого этажа, приподнятого на сваях над береговой линией*. Завтрак уже подходит к концу. Перед ним стоит наполовину выпитая кружка кофе и тарелка с остатками сэндвича, но голова наполнена мыслями отнюдь не о еде. Серо-голубые глаза поднимаются к настенным часам, потом падают на телефон, лежащий рядом. Лейтенант так и не появилась, хотя за эти несколько дней именно она встречала его счастливой улыбкой, вот тут, на стуле напротив, поддразнивая за то, что он опять заказал "скучный" завтрак. Он отправил ей пару сообщений ещё полчаса назад, но ответа всё ещё нет.
«Спит», — повторяет себе Джон, отгоняя тревожные мысли. После вчерашнего отравления ей нужен отдых, но капитан всё равно волнуется.
В один глоток Прайс допивает кофе, поднимается и направляется к стойке со "шведским столом"*, которая располагается вдоль террасы. Он решает взять что-то лёгкое для Саши, ведь врач вчера ясно сказал, что нужно избегать тяжёлой пищи. Ничего жирного, острого или кислого. Джон внимательно осматривает стол: пара тостов из белого хлеба, немного сливочного масла, банан и травяной чай, ромашковый, который должен успокоить желудок. Для себя он ничего дополнительно не берёт, только подхватывает поднос и идёт к номерам.
Сворачивая к коридору, где расположены их номера, Джон слышит шорох у входа в чужую комнату. Дверь распахивается, и из неё, поправляя растрёпанные тёмные волосы, выходит девушка. Джон замедляет шаг, брови сходятся. Платье незнакомки слегка помято, а на лице следы вчерашнего макияжа. За ней, в проёме, появляется Диего в расстёгнутой рубашке. Он что-то шепчет девушке на испанском, провожая её воздушным поцелуем, и она хихикает, прежде чем быстро покинуть отель.
Испанец замечает Прайса, лениво поднимая руку в приветствии.
— Утро, адмирал... — мямлит он, зевая.
Прайс хмыкает, бросая взгляд на дверь номера Диего.
— Мы ещё и соседи... — бурчит он разочарованно себе под нос. — Капитан, — говорит Джон громче.
— Ой, да пофигу, — отмахивается Диего, потирая глаза, и закрывает дверь, явно собираясь досыпать.
— Чёртов Зорро, — качает головой Прайс и продолжает идти.
Мужчина останавливается у номера Стравински, поднос в его руках слегка звякает, когда он перехватывает его поудобнее. Дверь закрыта, а изнутри не слышно никаких звуков. Джон сначала хмурится, но затем, с коротким выдохом, стучит костяшками пальцев по покрашенному в белый цвет дереву, тихо, чтобы не напугать Сашу, если она всё ещё спит. Ответа нет. Тогда он осторожно поворачивает ручку и приоткрывает дверь, заглядывая внутрь.
Стравински медленно просыпается. Веки тяжёлые, а тело всё ещё вялое после вчерашнего. Она моргает, привыкая к мягкому свету, который льётся сквозь занавески, как вдруг замечает знакомую фигуру в дверном проёме. Голова Прайса, слегка наклонённая, выглядывает из-за двери, панама чуть съехала набок, а вокруг глаз собрались морщинки делая тревожный взгляд максимально заботливым. Саша сонно щурится, потирая глаза тыльной стороной ладони.
— Который час? — голос слабый, с лёгкой хрипотцой от сна.
Джон приоткрывает дверь шире, заходя внутрь. В руках у него поднос, от которого пахнет свежим чаем и тостами.
— Если ты про завтрак, то ты всё проспала, — отвечает он низким голосом с привычной ноткой ворчливости. — Но не волнуйся, я о тебе позаботился.
Серые глаза моргают, женские губы медленно растягиваются в слабой улыбке. Стравински приподнимается на локтях, волосы неряшливо падают на лоб, а футболка, в которой она спала, слегка сползает с одного плеча. Джон подходит к кровати, усаживаясь на край. Матрас слегка прогибается под его весом, и он аккуратно ставит поднос Саше на колени.
Мужчина откидывается чуть назад, опираясь на руку, и кивает на еду:
— То, что доктор прописал, — говорит он, скользя взглядом по женскому лицу, проверяя, как она выглядит. — Ешь.
Саша смотрит на поднос, потом на Джона, и её серые глаза будто меняют цвет становясь теплыми. Она берёт тост, откусывает маленький кусочек и жуёт медленно, чувствуя, как желудок благодарно принимает еду. После вчерашнего приключения даже такой простой завтрак кажется невероятно вкусным.
— Какие планы на сегодня, кэп? — спрашивает она, отпивая глоток чая и глядя на него поверх кружки.
Джон хмыкает, снимая панаму и кладя её рядом на кровать. Он проводит рукой по бороде, будто подбирая слова.
— По плану сегодня... рыбалка, — начинает он с лёгкой неуверенностью. — Я... кхм... арендовал лодку, но могу всё отменить в связи с тем, что у тебя не очень задалось с местной морской живностью. Наверняка ты даже смотреть на неё не можешь. Плюс вчера сорвался поход на вечеринку, было бы честно...
Саша вскидывает брови, не давая капитану договорить. Её глаза загораются, и она ставит кружку обратно на поднос, чуть не расплескав чай.
— Лодка?! Да это же круто! — восклицает она. Голос всё ещё слабый, но полный энтузиазма. — Наконец-то позагораю! Да и не хотелось бы тебя оставлять без развлечений. А насчёт вечеринки... — она делает паузу, её губы растягиваются в лукавой улыбке. — Пойдёшь со мной на прощальную дискотеку, и мы квиты.
Джон трепетно разглядывает женское лицо, густые брови слегка приподнимаются и в глазах мелькает почти что озорство. Он явно не ожидал такой реакции, но этот энтузиазм... как же он заразителен. Как же он обезоруживает и хочется согласиться на всё. Ну, или почти на всё.
— По рукам, Стравински, — улыбается Прайс, надевая свою панаму Саше на голову.
***
Солнце стоит высоко, когда небольшая лодка, арендованная Джоном, отходит от пристани. Она покачивается на лёгких волнах, а старый грек-рыбак, управляющий ею, сидит у руля. Его зовут Костас. Мужчина лет шестидесяти, с загорелой кожей, покрытой морщинами, и густыми седыми усами. На нём выцветшая кепка и потёртая рубашка, а в руках он держит штурвал с такой лёгкостью, будто родился в море. Мужчина бросает на Прайса одобрительный взгляд, когда тот уверенно берёт удочку, и что-то бормочет по-гречески, явно довольный, что его пассажир не новичок.
Саша сидит на носу лодки, подложив под спину небольшой плед. Она надела лёгкие шорты и белую футболку, но, как только лодка отходит от берега, решает, что пора загорать. Лёгким движением женщина стягивает футболку через голову, оставаясь в чёрном бикини, которое купила ещё в первые дни отпуска. Кожа, слегка тронутая слабым загаром, блестит на солнце, и Стравински, не замечая, или делая вид, что не замечает, взгляда Джона, достаёт из рюкзака солнцезащитный крем.
— Вот это пекло... Не сгореть бы, — бормочет она, выдавливая крем на ладонь и медленно нанося его на плечи. Движения плавные, почти ленивые. Саша слегка наклоняется вперёд, чтобы дотянуться до лопаток и капля соскальзывает вниз, к ключице, заставляя её хихикнуть. — Чёрт, всегда так...
Джон, который уже забросил удочку, коситься в сторону лейтенанта и тут же жалеет об этом. Глаза неторопливо разглядывают женское тело, плавные изгибы, задерживаясь на том, как тонкие пальцы скользят по коже, как солнце играет на острых плечах, как она прикусывает губу, сосредоточившись. Прайс резко отводит взгляд, сжимая удочку в ладони сильнее, чем необходимо, и кашляет, пытаясь сосредоточиться на рыбалке.
— Оставить, лейтенант, — ворчит он насмешливо.
Саша поднимает на него взгляд, серые глаза блестят от солнца и лёгкого непонимания.
— Что именно, капитан? — невинно спрашивает женщина, нанося крем на ноги, медленно размазывая его по бёдрам.
— Отставить отвлекающие манёвры, — бросает он, не глядя на неё, но уголки его губ тянутся вверх, шутя и поддразнивая.
Слегка хихикнув, Стравински откидывается назад и подставляет лицо солнцу. Тело расслаблено, но она то и дело бросает взгляды на Джона, пока он рыбачит. Серая футболка прилипла к мужской спине от пота, подчёркивая широкие плечи и напряжённые мышцы. Саша невольно задерживает дыхание, когда он забрасывает удочку и на его предплечьях проступают вены. Загорелая шея переливается на солнце тысячами мелкими огоньками, капли пота скатываются по коже вниз, исчезая за воротником. А потом он вылавливает первую рыбу, небольшую, но вполне приличную, и улыбается, широко, искренне, с такой мальчишеской радостью, что Саша, неожиданно для себя, дублирует эту улыбку на своём лице.
— Неплохо, кэп, — говорит она, прищурившись. — Думаю, я бы поймала больше.
Джон хмыкает, снимая рыбу с крючка и бросая её в ведро.
— Мечтай, лейтенант, — отвечает он быстро, но без злости, а всё с той же озорной улыбкой.
Костас, который до этого молча наблюдал за ними, кивает Джону с одобрением.
— Хороший улов, — говорит он на ломаном английском. Голос хрипит, как старая дверь, от многолетнего курения. — Ты знаешь море.
Джон кивает в ответ, но его внимание снова отвлекает женщина, лежащая на носу, которая переворачивается на живот, подложив руки под подбородок. Изящная спина соблазнительно блестит от крема, и Саша лениво болтает ногами в воздухе, будто специально дразня его. Костас, заметив взгляд Джона, тихо посмеивается и возвращается к своим удочкам, вытаскивая очередную мелкую рыбешку. Море вокруг них спокойно покачивается, лишь изредка слышны всплески от рыбы да лёгкий плеск волн о борт.
Так проходит ещё какое-то время: Джон с наслаждением вдыхает солёный воздух, любуясь горизонтом, где небо сливается с водой, а Саша, кажется, окончательно расслабилась, подставляя то одну, то другу сторону солнцу. Костас напевает что-то себе под нос, сортируя улов, и даже мелкая рыба в ведре перестаёт плескаться, будто тоже убаюканная этой идиллией. Все трое погружены в свои мысли, наслаждаясь редким моментом тишины и свободы, когда не нужно никуда спешить.
Но эта умиротворённая передышка длится недолго. Сначала до них доносится далёкий гул мотора, который поначалу никто не замечает, принимая за шум ветра. Затем гул нарастает, и к нему примешиваются приглушённые выкрики, становящиеся всё отчётливее. На горизонте появляется другая лодка, чуть больше, чем их, и явно арендованная. На борту шумная компания: несколько местных и, конечно же, Диего, который, судя по всему, уже изрядно выпил. Он стоит на носу, размахивая бутылкой раки, и что-то кричит на смеси испанского и английского, подбадривая своих спутников. Остальные на лодке тоже пьют, громко смеются и, кажется, совсем забыли про рыбалку, их удочки валяются без дела, а одна даже зацепилась за борт.
Костас, заметив это, хмурится, белоснежные усы топорщатся от раздражения.
— Малака!* — рявкает он, качая головой. — Вот дураки... Всю рыбу распугают.
Саша поднимает голову, глядя на лодку с Диего, и хихикает.
— Похоже, там весело, — говорит она, подмигивая Джону. — Может, мне к ним?
Джон бросает на женщину острый взгляд, брови сходятся, но он быстро понимает, что она шутит. Стравински явно не собирается никуда идти, ей слишком нравится наблюдать за капитаном, за тем, как он сосредоточенно тянет леску, как его мышцы играют под футболкой, как он ворчит на Костаса, когда тот даёт ему советы.
— Скажешь что-то подобное ещё раз, — отвечает он шутливым тоном с лёгкой угрозой, — и я тебя сам за борт выброшу.
Она смеётся, откидывая голову назад. Солнце играет в её волосах, делая их почти золотыми.
Однако веселье на соседней лодке быстро принимает другой оборот. Диего, слишком увлечённый своим «выступлением», делает резкий шаг вперёд, размахивая бутылкой, и теряет равновесие. Его спутники кричат, но не успевают ничего сделать, когда тот с громким воплем падает за борт, поднимая фонтан брызг.
— Миерда! — кричит испанец, барахтаясь в воде и плюясь солёной водой.
Саша вскакивает в тот же миг, тело напряжено, она готова к броску. Взгляд скользит к тонущему, руки упираются в борт, оценивая расстояние. Но Джон опережает её. Стремительный и собранный, как капитан, привыкший к мгновенным решениям. Удочка падает из его рук, футболка летит через голову, утягивая за собой панаму и обнажая загорелую грудь с тёмной порослью волос. Штаны с шорохом падают на дно лодки. Прайс остаётся в одних тёмных плавках. Мгновение и он уже в воде, ныряет чисто, рассекая волны, будто это для него так же естественно, как дышать. Саша замирает, следя, как быстро он сокращает расстояние до барахтающегося испанца.
Джон подплывает к Диего за считанные секунды, словно это не человек, а моторная лодка. Он хватает горе-плавца за воротник гавайской рубашки, не давая тому уйти под воду, и тянет его к лодке, с которой тот упал. Мужчина продолжает барахтаться, его руки размахивают в воздухе, но он уже не кричит, а только кашляет, выплевывая солёную воду. На лодке его спутники, всё ещё пьяные, но уже слегка протрезвевшие от шока, тянутся к борту, чтобы помочь. Один из местных, крепкий парень с татуировкой акулы на плече, наклоняется и хватает Диего под плечи, помогая Джону затащить его на борт.
Мендоза плюхается на палубу, мокрый, как кот, после купания, его рубашка прилипла к телу, а волосы, обычно уложенные с гелем, теперь висят сосульками. Он тяжело дышит, но, как только приходит в себя, его лицо озаряется широкой, почти театральной улыбкой. Он вскакивает, не обращая внимания на то, что с него течёт вода, и бросается к Джону, который только что забрался на лодку следом за ним.
— Амиго! Мой спаситель! — восклицает испанец, голос дрожит от эмоций и страсти, что это звучит почти как сцена из мелодрамы. Он хватает Джона за плечи, притягивает к себе и с размаху целует его в обе щеки. — Ты мой супермен! Мой герой! Никогда не забуду этого, клянусь своей мадре*!
Джон, всё ещё мокрый, с каплями воды, стекающими по его груди, морщится, но не отталкивает Диего. Его лицо остаётся серьёзным, в глазах мелькает раздражение, смешанное с тёплой насмешкой. Он вытирает тыльной сторон ладони и ворчит:
— Отвали, Зорро, иначе отправлю обратно.
Но Диего не слушает. Он разворачивается к своей компании, раскидывая руки, как актёр на сцене, и продолжает с той же нарциссичной зрелищностью:
— Вы видели это, амигос? Этот человек — легенда! Он вытащил меня из пасти моря! — испанец прижимает руку к груди, голос дрожит, как будто он вот-вот заплачет. — Я обязан ему жизнью!
Спутники, уже оправившиеся от шока, начинают смеяться и хлопать в ладоши, кто-то даже поднимает бутылку пива, салютуя Джону. Один из туристов, парень в яркой футболке с пальмами, кричит:
—За супермена! — и делает большой глоток, проливая пиво себе на щетинистый подбородок.
Саша, всё это время стоявшая на носу их лодки, наблюдает за сценой с лёгкой улыбкой. Плечи расслабленно опускаются, когда она опирается руками о борт. Взгляд прикован к Джону, и в её серых глазах поблескивать что-то большее, чем просто облегчение. Она смотрит на него, на то, как он стоит, всё ещё мокрый, с каплями воды, стекающими по его загорелой коже, как его грудь вздымается от глубоких вдохов, как он хмурится, но не может скрыть лёгкую улыбку, когда Диего продолжает его расхваливать.
Память тянет её назад, к одной из миссий пару лет назад. Всё гудело от выстрелов, воздух был густой от напряжения. Новичок из их отряда замешкался и рухнул под огнём, хватаясь за простреленную ногу. Саша уже рванулась к нему, но Джон оказался впереди — как всегда. Ринулся через простреливаемую зону, прикрыл парня собой, пока остальные держали позицию. Двигался чётко, без суеты, будто на учениях, а не под пулями. Вытащил пацана, хотя сам словил пулю в плечо — кровь пропитала рукав, но он даже не сбавил шаг. Тогда она поняла, что три года под его началом — это не только про выживание, но и про веру в того, кто всегда первым лезет в пекло.
Глядя на него сейчас, она испытывает восхищение его спокойной силой, гордость за такого капитана и глубокое, надёжное чувство безопасности, которую он источает одним своим присутствием.
— Ты не меняешься, кэп, — Стравински шепчет себе под нос. Звук тонет в шуме волн и криках с лодки Диего.
Костас, медленно поворачивается к Саше. Его тёмные глаза, прищуренные от солнца, внимательно смотрят на неё, а потом на Джона. Он кивает, будто что-то решив для себя, и говорит на ломаном английском:
— Повезло с мужем.
Саша моргает, щёки моментально розовеют, и она начинает лихорадочно отмахиваться:
— Нет-нет, он не... Мы просто... — она запинается, пытаясь подобрать слова, но Костас поднимает руку, обрывая её.
— Не спорь, Ореа*— говорит он, качая головой, усы снова топорщатся, как у моржа, когда тот улыбается. — Так и есть. Не спорь. Повезло!
Саша открывает рот, чтобы возразить, но потом только фыркает, закатывая глаза. Её щёки всё ещё горят, но она не может сдержать улыбку. Она переводит взгляд на Джона, который, к счастью, довольно далеко, чтобы услышать этот разговор, и качает головой, бормоча себе под нос:
— Вот же старый грек...
Диего, всё ещё сияя от восторга, вдруг хлопает в ладоши, привлекая внимание обеих лодок.
— Это надо отметить! — кричит он, его голос звенит над водой. — Сегодня вечером. Закрытый пляж! Все приглашены! Мы будем пить, танцевать и славить моего спасителя!
И без того праздная лодка взрывается ликованием: кто-то свистит, кто-то снова поднимает бутылки, а одна из девушек, блондинка в ярком сарафане, начинает хлопать в ладоши и кричать: «Вечеринка! Вечеринка!» Диего, довольный собой, снова обнимает Джона, но тот твёрдо отстраняет его, качая головой:
— Я подумаю, Зорро, — говорит он, уводя взгляд на Стравински, которая машет ему с их лодки, аплодирует и показывает большие пальцы. Он чувствует себя немного смущенным и позволяет искреннюю улыбку, будто только её "молодец" действительно стоит чего-то в этом хаосе.
***
Солнце давно село, оставив после себя лишь тонкую багрово-золотую полоску на горизонте, которая уже почти растворилась в тёмно-синем небе. Закрытый пляж, куда Диего пригласил всех после рыбалки, спрятан в небольшой бухте, окружённой скалами, поросшими колючим кустарником. Песок здесь мягкий, почти белый, и блестит в свете костра, который трещит в центре импровизированной вечеринки. Огонь выбрасывает искры в небо, их оранжевые точки смешиваются со звёздами, проступившими над морем. Волны накатывают на берег с лёгким шёпотом, их пена светится в темноте, а воздух пахнет солью, дымом и жареной рыбой, которую кто-то из местных готовит на решётке неподалёку.
Саша и Джон уже больше часа на этом пляже, и ощущение долгого дня, полного солнца, моря и приключений, даёт о себе знать. Они сидят чуть в стороне на старом пледе, который кто-то расстелил прямо на песке. Оба не переодевались после рыбалки: Саша всё ещё в своих лёгких шортах и белой футболке, под которой виднеются завязки чёрного бикини. Кожа слегка покраснела от солнца, а волосы завились от солёной воды. Она подтягивает колени к груди, обхватывая их руками, и смотрит на костёр. Её ноги, зарывшиеся в прохладный песок, начинают гудеть, ведь день был действительно насыщенным и усталость тихо подкрадывается.
Прайс сидит рядом, панама лежит на песке рядом с ним. Он лениво тушит сигару о край камня, и тонкая струйка дыма растворяется в ночном воздухе. Его взгляд то и дело скользит к Стравински, цепляясь за завязки её бикини, которые видны через белую футболку. Эти чёрные ниточки не дают ему покоя с самой лодки, даже, когда он закрывает глаза, он будто снова видит, как она растирает по себе крем, как упругая кожа блестит на солнце, и эти картины заставляют его сжимать челюсть сильнее.
— За героизм! — слышатся тосты и очередные восхваления откуда-то из-за спины, но Джон здесь не ради себя. Он согласился пойти на этот пляж ради неё. Глаза цепляются за женский профиль. Диего упомянул, что это закрытое место, куда редко пускают туристов, и Прайс знал, что Саше понравится эта атмосфера, эта скрытая красота, некая уникальность.
Компания вокруг костра, пёстрая и шумная, смеётся и танцует. Несколько местных, которые пришли с испанцем, пара туристов с его лодки, включая блондинку в сарафане, которая извивается у костра, покачивая бёдрами, и парня с дредами, который пытается подпевать, но не знает слов. В центре внимания, как всегда, его величество де Кастильо Мендоза. Он сидит на перевёрнутом ящике, в руках акустическая гитара, на которой он играет с удивительным мастерством, несмотря на то, что дико пьян. Гавайска рубашка, мятая после падения за борт, расстёгнута до пупа, и он то и дело встряхивает головой, чтобы убрать волосы с глаз, красуясь перед всеми. Загорелые пальцы уверенно перебирают струны, извлекая тёплые, тягучие звуки испанской мелодии, и он напевает с лёгким хриплым акцентом, заполняя пляж пьяной страстью. Каждые несколько минут он поднимает бутылку и кричит:
— Амигос! За моего спасителя! За капитана! — испанец кивает на Джона, карие глаза блестят от выпитого и восторга. — Лучший человек, которого я встречал! Супермен!
Джон хмыкает, качая головой, губы дёргаются в едва заметной улыбке, но он не отвечает. Он не из тех, кто любит похвалу, и уж точно не ради неё он здесь.
Диего смеётся, пальцы снова касаются струн, и мелодия становится чуть громче. Саша невольно начинает покачивать головой в такт, пальцы постукивают по коленям. Она всегда любила музыку, особенно живую, и этот момент, с костром, морем и гитарой, кажутся почти волшебными. Она снова и снова осматривает пляж, где скалы вокруг будто обнимают это место, защищая его от ветра, а море в темноте выглядит бесконечным. Водная поверхность блестит, отражая звёзды. Она вдыхает солёный воздух, четко осознавая, что этот вечер она запомнит надолго.
Заметив, как Стравински танцует плечами, все ещё сидя на пледе, он подмигивает ей:
— Бонита*, любишь музыку, да? — говорит он с лёгкой хрипотцой. — Хочешь, я сыграю что-нибудь специально для тебя?
Саша улыбается, но её ответ прерывает Джон. Он наклоняется ближе к ней, его плечо почти касается её, и кивает на гитару в руках Диего.
— Может, ты уже сыграешь для нас? — спрашивает он с лёгким вызовом.
Женщина моргает, поворачивая голову к капитану. Глаза расширяются от удивления, и она растерянно хлопает ресницами.
— Боже, а что сыграть-то? — спрашивает она, нервно хихикая.
Джон пожимает плечами, но его взгляд становится мягче, почти заговорщическим.
— Да хотя бы те грустные мелодии из одной игры... Как её там... — говорит он с ностальгической улыбкой. — Ты ещё говорила, я там на одного персонажа похож...
Саша прищуривается, брови взлетают вверх, но в глазах читает полное понимание.
— «Одни из нас»*, что ли? — уточняет она, и её голос становится теплее, с лёгкой насмешкой.
— Оттуда тоже можешь, — отвечает мужчина, откидываясь назад и опираясь на локти. Его взгляд не отрывается от неё, и в нём есть что-то, что заставляет её сердце биться чуть быстрее, чуть тревожнее.
Саша смотрит на Джона ещё секунду, глаза блестят от лёгкого вызова, после чего она кивает и тянется к Диего, который с улыбкой передаёт ей гитару. Женские пальцы касаются струн. Она проводит по ним лёгким движением, проверяя настройку. Гитара чуть расстроена, но для того, что она собирается сыграть, это не так важно. Она устраивает инструмент на коленях, поза становится собранной, но в этом напряжении есть что-то естественное, как будто она делает это не в первый раз.
Пальцы сначала замирают, а потом начинают двигаться, и первые ноты мелодии "Beyond Desolation"* мягко разливаются над пляжем. Музыка медленная, тягучая, с лёгкой тоской, которая цепляет за душу. Звуки дрожат в воздухе, смешиваясь с треском костра и шёпотом волн, и создают ощущение, будто время замедляется. Саша закрывает глаза, её брови слегка хмурятся от концентрации, а пальцы уверенно перебирают струны, извлекая чистое, глубокое звучание. Прядь светлыхволос, выбившиеся из-за уха, падает на лицо, и она убирает её лёгким движением головы, не прерывая игру.
Компания вокруг костра постепенно затихает. Блондинка в сарафане перестаёт танцевать и садится на песок, подпирая щёку ладонью, её взгляд становится задумчивым. Парень с дредами, который только что подпевал Диего, замолкает и смотрит на Стравински, его глаза блестят от света костра. Местные, которые болтали на греческом, тоже умолкают, один из них, пожилой мужчина с седой бородой, опускает голову, будто погружаясь в свои воспоминания. Даже Диего, который обычно не замолкает ни на секунду, притихает. Он отставляет бутылку раки в сторону, его улыбка становится мягче, и он смотрит на Сашу с искренним восхищением, наслаждаясь не только мелодией, но и тем, как она выглядит в этот момент, с его гитарой в руках, в свете костра, с лёгким румянцем на щеках от жара огня или смущения.
Джон сидит рядом, не в силах оторвать от лейтенанта глаз. Он опирается на локти, грудь мерно вздымается от глубоких вздохов, в глазах тлеет нежность. Ему вспоминаются вечера в лагерях на миссиях. Пыльные, уставшие дни, когда она брала гитару и играла для ребят. У костра, под треск поленьев, её пальцы перебирали струны, и эта музыка уносила прочь всё, и гул далёких выстрелов, и тоску, и даже усталость. Он помнит, как она учила одного новобранца, тощего парня по имени Томми, который вечно мазал по аккордам. Саша сидела с ним рядом, терпеливо поправляла его пальцы и хохотала, когда он снова фальшивил. Её смех тогда был как спасение, как глоток холодной воды после долгого марша. Джон никогда не говорил этого вслух и вряд ли скажет... или?
Мелодия затихает, последние ноты тают в воздухе, и на пляже воцаряется тишина — только костёр потрескивает да волны шумят вдали. Саша открывает глаза, дыхание её чуть сбилось, и она кидает быстрый взгляд на Джона, словно выискивая, что он скажет. Он смотрит на неё, губы трогает лёгкая улыбка, и он едва заметно кивает — коротко, но ей хватает. Щёки её вспыхивают слабым румянцем.
Она откашлялась, чувствуя, как все пялятся на неё, и с небольшой неловкостью передаёт гитару обратно Диего.
— Твоя очередь, Зорро, — говорит она чуть хрипло. — Давай что-нибудь повеселее.
Едва Саша впихивает гитару испанцу, как компания взрывается аплодисментами. Все хлопают в ладоши, кто-то присвистывает, и она смущённо улыбается, махнув рукой.
— Да, да... Спасибо, — женщина прячет глаза, снова зарывая ноги в песок.
Диего, всё ещё под впечатлением, перехватывает инструмент. Он трясет головой, словно отгоняет остатки мелодии, и ударяет по струнам. Быстрая испанская мелодия разливается по побережью, такая яркая, с хлёсткими аккордами, от которых песок под ногами будто дрожит. Пляж снова оживает, компания вскакивает, кружится в танце, а местные смеются, подхватывают ритм плечами и ладонями.
Саша и Джон остаются на своём пледе, чуть в стороне от общего веселья. Стравински оглядывается на танцующих, но сама не двигается с места. Она слегка наклоняется к капитану, женский голос пробивается сквозь шум волн и музыку.
— Ты знаешь? Всё это, — лейтенант разводит руками, — костёр, гитара, водная гладь вдалеке... Вот прямо как в летнем лагере. Только медляка под какую-нибудь МакСим не хватает.
Прайс хмурит брови, поднимаясь с локтей.
— Что за имя такое... МакСим?
— Это псевдоним певицы. То ли фамилия матери, то ли имя брата... Я уже не помню толком. Ностальгия, короче.
Джон фыркает, поправляя футболку.
— У меня летних лагерей не было. Зато, в пятнадцать, я открыл для себя диджея Алигатора. Постоянно слушал и напевал "The Whistle Song"* и остальные его... творения. А потом переслушал взрослым и дошло, какая это была похабщина.
Саша выдыхает смешок, короткий и тёплый, оборачиваясь к Прайсу.
— "Whistle Song"? Серьёзно? Зачем ты это сказал? — она заливается смехом. — Я же теперь на построениях буду насвистывать эту дрянь!
Джон прищуривается, наклоняется к ней ближе, голос становится низким, с лёгкой угрозой.
— Только попробуй, лейтенант. Я тебе устрою марш-бросок до горизонта с полной выкладкой такой, что будешь свистеть только от усталости.
Она смеётся ещё громче, но смех быстро стихает, когда стопы начинают ныть сильнее, а усталость от долгого дня накатывает новой волной, и Саша морщится, пытаясь незаметно размять их, перебирая пальцами ног. Джон замечает это сразу, взгляд цепляется за микро-движения, и он хмурится.
— Господи, дай сюда, — он придвигается, песок шуршит под его коленом, и берёт её ступню в руки.
— Джон... — дыхание замирает в груди, а мужское имя звучит не как вопрос, а как выдох, как разрешение.
Мужские ладони горячие, шершавые от мозолей, обхватывают её стопу и она чувствует, как тепло растекается вверх, к коленям, а затем к животу. Он надавливает большими пальцами на свод, медленно, с силой, разминая каждую уставшую мышцу. Женская кожа под его руками оживает, становится мягкой, податливой, и Саша невольно выдыхает, тихо, но так, что этот звук бьёт ему прямо в грудь. Джон смотрит на неё, глаза тёмные, почти чёрные в свете костра, и в них нет ни насмешки, ни привычного контроля, лишь голод.
— Если бы ты не пропускала лекции по полевой медицине, — говорит он, но голос оседает, становится опасным, — знала бы, как убрать эту чертову усталость.
Саша невольно прикусывает губу, дыхание учащается.
— Джон, я писала те чёртовы лекции. И там точно не было... этого.
Он вскидывает глаза, и между ними снова вспыхивают искры, как в том коридоре, резкие, колючие. Его пальцы замирают у пятки, но не отпускают.
— Мне убрать руки? — спрашивает Прайс, но это, чёрт возьми, не вопрос — это вызов. Он про хочет это услышать.
Стравински фокусирует поплывший от удовольствия взгляд, зрачки расширены, грудь вздымается чаще. И пусть её голос дрожит, но в нём нет сомнений:
— Нет.
И это всё, что ему нужно. Он переходит к другой ступне, наклоняясь ближе, так близко, что она чувствует запах его тела. Сильные пальцы скользят по подъёму, разминают пятку, и каждый нажим отзывается в ней где-то глубже, там, где она не хочет думать. Выдохи становятся тяжелее, прерывистыми, и она сама не замечает, как чуть подаётся к нему. Совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы он это почувствовал. Джон дышит через нос, резко, сдержанно, но его руки уже не просто массируют, они исследуют, тянутся выше, к лодыжке, к голени. Пальцы обхватывают икру, сжимают, а кожа под подушечками пальцев уже горит, как будто он оставляет следы.
Он придвигается ещё ближе, теперь их колени соприкасаются, и воздух между ними густеет, затягивая их в какой-то невообразимый омут. Её глаза ловят его. Тёмный, магнетический взгляд, и она тонет в нём, в этом молчаливом обещании чего-то большего. Шершавая ладонь скользит выше, к внутренней стороне бедра, и Саша невольно приоткрывает губы, выдох срывается с них, горячий, дрожащий. Джон смотрит на её рот, и его собственное дыхание становится рваным, как будто он борется с собой, но проигрывает. Они тянутся друг к другу, не телами, ещё нет, чем-то глубже, как вдруг...
Диего вваливается сзади, обхватывая их обоих за плечи своими потными, липкими руками.
— Амигос! Мои спасители! — выдыхает он каждое слово с небольшим хрюканьем.
Стравински шугается, отдёргивая ногу так резко, что песок летит в костёр. Джон вздрагивает, рука повисает в воздухе, и его лицо мгновенно каменеет, а глаза сужаются, челюсть сжимается, как будто его выдернули из сна. Диего, не замечая ничего, целует их в щёки, оставляя влажные следы, и бормочет:
— Завтра... утром... куда-то там идём, да?
Прайс отстраняется, вытирая лицо краем футболки, голос хриплый от раздражения:
— Чёрт, завтра же у нас экскурсия в музей... Та самая, в семь утра которая, — Джон смотрит на лейтенанта, затем на испанца. — Если ты вообще встанешь.
Саша встаёт, отряхивая шорты, щёки предательски горят, дыхание всё ещё не выровнялось. Она прячет это за смешком:
— Ладно, герой дня, пора в отель.
Диего спотыкается, и Джон с тяжёлым вздохом подхватывает его под локоть. Саша поддерживает мужчину с другой стороны, закидывая на плечо гитару, после чего все трое ковыляют к отелю.
Примечания от автора:
Иллюстрация к главе тут: https://t.me/grapesfanfiction/1850
Визуализация историй, фанатский контент и новости по выпуску глав на моём тг-канале: https://t.me/grapesfanfiction (o˘◡˘o)
*Многие здания, особенно построенные вдоль побережья, подняты на сваи - это защита от приливов штормов, когда вода выходит на землю.
*шведский стол — способ подачи пищи, при котором множество блюд выставляются рядом, и еда разбирается по тарелкам самими гостями.
*Малака — это греческое ругательство (на русском его можно воспринять как что-то вроде "идиоты" или "дураки", но с более эмоциональным оттенком).
*Мадре — испанское слово означающее "мать".
*Ореа — греческое слово, означающее "красивая". Например: "Эла, Ореа!" — "Иди сюда, красавица!"
*Бонита - испанское слово означающее "красавица".
*"Одни из нас" - одна из моих любимых серий игр. Не могла её не упомянуть и типаж Прайса действительно напоминает мне типаж Джоэла из этой игры.
*"Beyond Desolation" - Послушать можно тут: https://www.youtube.com/watch?v=OB09mmZvlsw
*"The Whistle Song" - послушать можно тут: https://www.youtube.com/watch?v=wkfcNaaICE4
