День 3: Непередаваемые ощущения
— Да... Да! Чёрт возьми, да! Вот так. Именно так, — она шепчет у самого уха, пока Джон продолжает вбиваться в женское тело с яростью голодного зверя, заставляя её задыхаться от каждого движения. Лёгкая дрожь в пальцах, судорожные выдохи, горячее дыхание на его шее. Всё это сводит с ума.
Саша вжимает пальцы в широкую мужскую спину, оставляя красные, горящие следы.
— Блять... — Прайс сдавленно рычит, зарываясь пальцами в светлые волосы, оттягивая её голову назад, чтобы впиться в слегка загорелую от греческого солнца шею.
Она стонет, открывая рот и жадно хватает воздух губами, от чего голос дрожит.
— Джон... — звучит мягко и сладко, так, как он никогда раньше не слышал.
Прайс чувствует, как женские ноги сильнее обхватывают его талию, не позволяя отстраниться. Он снова прикусывает её шею, смягчая резкую боль горячим и влажным языком. Его борода приятно щекочет раскрасневшуюся кожу, пока губы добираются до мочки уха.
— Скажи... — требует он хриплым от возбуждения голосом.
Её губы медленно растягиваются в лукавой улыбке.
— Я твоя, капитан, — шепчет она, обвивая руками сильную шею.
Три чёртовых слова, сказанных так соблазнительно, с придыханием, со стонами, что Джон готов наполнить её прямо сейчас. Он шумно выдыхает, опускает руки к упругим ягодицам, слегка приподнимая женский таз, чтобы проникнуть ещё глубже. Она закатывает глаза от ощущения крепкого члена под новым углом и он впивается в распахнутые в немом движении губы, так жадно и голодно... До хруста в челюстях, до чёртового головокружения от недостатка кислорода.
Она сжимается. Боже, как же она сжимается. Ещё чуть-чуть и она кончит. Джон чувствует давление и сам еле сдерживается... Шлепок бёдер о бёдра. Ещё толчок и...
Три громких удара в дверь выбивают Джона из сна, заставляя резко дёрнуться.
— Катаризмос доматиу! — скрипит голос старой женщины из-за двери, а затем повторяет с лёгким акцентом. — Уборка номеров!
Прайс тяжело выдыхает, правая рука крепко сжимает каменный член, через несколько слоёв одежды. Он разжимает ладонь, несколько раз моргает, после чего кричит в сторону двери:
— Не... не надо! Всё... всё в порядке! — голос хриплый, во рту нет даже намёка на слюноотделение, горло саднит от сухости.
Уборщица стучит в следующую дверь и через пару минут уже закатывает всё свое оборудование в другой номер.
«Который час?»
Джон падает головой обратно на подушки и тяжело дышит, уставившись в потолок. Тело всё ещё горит, бёдра напряжены, между ног неоспоримое подтверждение того, насколько сильно его накрыло.
— Твою мать... — выдыхает он, закидывая руку на лицо.
В ушах всё ещё звучит женский голос.
«Я твоя, капитан.»
Он моргает, пытаясь избавиться от вспыхивающих перед глазами картинок сна. Такого горячего, липкого и до охуения реалистичного.
Саша. Её тело, её губы, голос, полный этой грёбанной, томной хрипотцы.
Мужчина тяжело выдыхает, сжимая переносицу. Он давно не видел таких снов. Не помнил, чтобы его тело так реагировало. Чёрт, когда последний раз он вообще так реагировал на женщину?
Взгляд падает на часы. Почти десять. Завтрак в отеле заканчивается через полчаса. Прайс тянется за телефоном, проверяет сообщения и замирает.
«Не смогла тебя разбудить. Буду на террасе.»
Она пыталась его разбудить. Чёрт. Что, если бы она это сделала? Что, если бы увидела его в таком состоянии? Джон сжимает пальцы в кулак.
«Душ. Мне нужен горячий душ. Нет! Холодный, а ещё лучше ледяной, сраный душ.»
***
Водные процедуры немного проясняют голову, но чувство тревожного возбуждения не отпускает. Пока Прайс натягивает чистую одежду, в голове мелькают моменты вчерашнего вечера. Коридор. Тёплый полумрак. Лейтенант, зажатая между ним и стеной. Её руки, скользящие по телу в поисках ключа.
Джон раздражённо рычит и запускает пальцы в волосы, стряхивая с кончиков остатки воды.
«Какой стыд. Ты капитан, а она твоя подчинённая».
Он решительно выходит из номера и направляется на террасу, продумывая извинительную речь, но стоит капитану сделать пару шагов по деревянному покрытию, как глаза цепляются за мужчину, сидящего слишком близко к Стравински.
За их столиком. На его месте.
В животе что-то неприятно сжимается.
Прайс замедляет шаг, разглядывая собеседника Саши. Высокий, смуглый мужчина с беспардонной улыбкой и чёртовой харизмой, которая буквально сочится из каждой его клетки. Густые волосы, расстёгнутый воротник рубашки, обнажающий сильную шею и тёмные, вьющиеся волоски на груди.
«Бонита, мухер, грасиас... — проскальзывает в его речи. — Испанец, — мысленно заключает Джон.»
И он слишком красив.
Прайс хмурится, появляясь за спиной незнакомца, как маньяк из фильмов ужасов.
— Доброе утро, капитан, — улыбается Стравински, отрываясь от разговора.
Испанец медленно поворачивается, оценивающе скользит карими глазами по Джону и широко улыбается.
— Ах, так это и есть твой друг? — звучит низкий голос, с характерным акцентом.
Прайс стискивает зубы.
— Капитан Джон Прайс, — коротко представляется он.
Испанец протягивает руку. Рукопожатие уверенное, крепкое. Он явно демонстрирует силу, но Прайс не отстаёт. Если понадобится он раздавит эту смуглую ладонь и даже не моргнёт.
— Диего де Кастильо Мендоза, — представляется незнакомец.
— Как много слов...
— Увы, — Диего картинно вздыхает, с печальной усмешкой. — Я не военный, у моего имени нет приставок в виде наград или званий, но... есть история, — мужчина делает почти театральный жест рукой, словно охватывает невидимую аудиторию. — Мои предки воевали за честь Кастилии, завоёвывали новые земли, покоряли моря...
Саша едва сдерживает ухмылку, а Джон лишь качает головой.
— Впечатляет, — наконец произносит капитан, выдавая едва заметную улыбку, прежде чем добавить с невозмутимым выражением лица. — А знаешь, кто действительно покоряет цели без промаха? — он делает паузу, позволяя Диего заинтересоваться, а затем медленно, почти лениво, кивает в сторону Саши. — Лейтенант Стравински. Лучший снайпер в моём отряде.
Ожидалась ли от Диего пауза? Да. Произошла ли она? Ни секунды.
Испанец прижимает руку к груди, делая шаг назад, как будто действительно только что получил пулю прямо в сердце.
— Ах! Так вот почему я так сражён Вами, сеньорита! — он хватает себя за грудь с преувеличенным страданием, а затем гордо выпрямляет спину. — Вы попали точно в цель.
Саша моргает, Джон закатывает глаза. И прежде чем кто-либо успевает вставить хоть слово, он берёт её ладонь в свои тёплые, загорелые пальцы и, глядя прямо в серые глаза, мягко произносит:
— Но эти руки... — он нежно проводит по её ладони подушечкой большого пальца, словно запоминая рельеф. — Они созданы не для войны, а для любви, сеньорита.
С этими словами, прежде чем Стравински успевает что-то сделать или сказать, испанец наклоняется и медленно целует костяшки её правой руки. Джон раздраженно вздыхает, а Диего, отпуская женские пальцы, будто из воздуха вытягивает розу.
— Цветок для цветка, — мягкий голос обволакивает, как бархат.
Саша практически машинально берёт розу и в этот момент издалека раздаётся голос местного гида:
— Диего! Вот Вы где! Поторопитесь! Ваша группа уже в автомобиле.
Испанец улыбается, словно в этом моменте заключена целая жизнь.
— Прошу прощения, сеньорита, но я вынужден Вас покинуть...
Он медленно отступает, но перед тем как уйти, бросает на женщину последний, пылающий взгляд.
— Не забудь про вечеринку, бонита... и друга своего захвати. Будет весело!
Он подмигивает Джону и, не спеша, удаляется.
Работница отеля приносит к столику завтрак капитана. Прайс тяжело опускается на ротанговый стул, смотрит на Сашу в то время как она мечтательно разглядывает розу.
— Мне показалось или ты только что флиртовала с чёртовым Зорро, — бросает он, поднося кофе к губам.
— Я? — она сглатывает смешок, прикрывая губы цветком. — Я вообще ничего ничего не делала...
— Это пугает больше всего, — Прайс качает головой. — Кажется, он что-то говорил про вечеринку, — в голосе капитана сквозит очевидное недовольство. — Надеюсь, ты не всерьёз собираешься туда?
Саша лукаво улыбается, касаясь пальцами лепестков розы.
— О, я как знала, что ты так отреагируешь, — с притворным удивлением протягивает она.
Джон скрещивает руки на груди.
— Ты же не думаешь, что я позволю тебе...
— Позволишь? — она поднимает бровь, смерив его насмешливым взглядом.
Прайс осекается.
— В общем...
— В общем, — перебивает его Саша, ухмыляясь. — После вчерашнего вечера ты мне должен.
— Это ещё почему? — Капитан закатывает глаза, хоть и понимает к чему идёт разговор.
— Потому что я нянчилась с тобой, как с рекрутом, — невинно пожимает плечами женщина. — Ты был неуправляемым, Джон. Бормотал всякую чушь. Чуть не устроил перестрелку, а ещё я таскала тебя по всему отелю, пока ты у меня под ногами путался.
Джон мрачно хмыкает.
— Преувеличиваешь.
— А вот ни разу, — женщина наклоняется ближе, заговорщицки понижая голос. — Клянусь, если ты сейчас откажешься, я начну припоминать каждую твою выходку со вчерашнего дня... при каждом удобном случае.
Она ухмыляется, а Джон понимает, что выбора у него особо нет, чувствуя, как где-то внутри шевелится чувство вины за вчерашний вечер.
— Ладно. Мы пойдём.
— То-то же, — Саша улыбается, довольно прикусывая губу.
Мужчина хмурится, глядя, как Стравински снова подносит розу к носу.
— Чего ты смотришь на меня так, будто я тебя предала? — она сдвигает брови, откладывая цветок и с улыбкой откусывая кусочек круассана.
— Я просто пытаюсь понять, — Прайс отпивает кофе, ставит чашку на блюдце и медленно прищуривается, — ты действительно думаешь, что этот хлыщ тебе интересен?
Саша облизывает крошки с губ.
— Он привлекателен, — невозмутимо признаётся она. — У него потрясающий голос и впечатляющий вид... К тому же, у нас с ним есть одна общая цель.
— А что за цель, если не секрет? — капитан наклоняется вперёд, упираясь локтями в стол.
Поднеся прозрачный стакан к губам, Стравински делает глоток апельсинового сока, наклоняется ближе и, чуть понизив голос, произносит:
— Оказаться в одной постели, Джон.
Прайс возмущенно откидывается на спинку стула.
— Ты же не забываешь о нашем споре? — продолжает женщина с лукавой улыбкой.
— О, поверь, — его голос становится ниже, — я о нём помню.
Он кидает быстрый взгляд на цветок, всё ещё лежащий рядом с её тарелкой, и говорит, прежде чем успевает себя остановить:
— Думаю, он тебе не подойдёт.
Саша наклоняет голову, явно заинтригованная подобным умозаключением.
— Да? И почему же?
Прайс вытирает губы салфеткой медленно, нарочно затягивая момент, прежде чем лениво отодвинуть поднос в сторону.
— Потому что он будет осыпать тебя комплиментами, — его голос становится чуть ниже, как будто мужчина рассказывает сказку с подвохом. — Читать стихи под шум волн, дарить цветы, говорить о своих благородных предках, что бороздили моря, сражались за честь и завоёвывали земли.
Саша поджимает губы, уже понимая, куда он клонит.
— Он будет смотреть в твои глаза, как в бездну, — продолжает Джон, слегка наклоняясь вперёд. — Будет держать тебя в объятиях, шептать что-то нежное, неспешно расстёгивать пуговицы... — его голос становится всё тише, но от этого напряжение только растёт. — Но ты этого не хочешь, — произносит он жёстче, увереннее.
Саша замирает.
— Ты хочешь, чтобы тебя взяли, Стравински, — слова звучат медленно, с расстановкой, точно пули, пробивающие её насквозь. — Без предупреждений, без цветочков и розовых соплей. Ты хочешь, чтобы тебе не оставили выбора. Чтобы тебя прижали всем телом, чтобы ты захлёбывалась в чужом дыхании и сама забывала, как дышать.
Женские пальцы крепче сжимаются вокруг стакана, а по позвоночнику пробегает нервная дрожь.
— Ты хочешь почувствовать себя слабой, почти хрупкой, в грубых мужских руках, — Прайс добивает, глядя прямо в серые глаза. — А это, боюсь, нашему испанскому принцу не под силу.
Саша сглатывает.
Джон ухмыляется, понимая, что попал в точку. Он слишко хорошо знает психологию военных, слишком хорошо знает Стравински. Мужчина поднимается из-за стола, забирая с собой сэндвич.
— Ладно, Сань, — его голос снова спокойный и расслабленный. — До этой горе-вечеринки у нас куча времени, так что будем придерживаться плана. Пошли уже к маяку.
Он задвигает стул, отходя в сторону и отправляя остывший бутерброд к себе в рот, а Саша остаётся сидеть, пытаясь унять неожиданную дрожь в пальцах и слабость в коленках.
***
И всё-таки Ханья великолепна. Стравински шагает по старой брусчатке, запрокинув голову и глубоко вдыхая солёный воздух. Здесь всё наполнено жизнью, улыбками прохожих, запахами свежей выпечки, голосами рыбаков, торгующихся за уловом.
Старый маяк возвышается над водой, устремляясь в небо, как неподвижный страж, что наблюдает за горизонтом из-под век. Его песочно-золотые стены, обветренные и выгоревшие от солнца, контрастируют с глубоким синим цветом моря. Светлая каменная кладка впитывает тепло, а лёгкий бриз несёт запах соли и далёких штормов.
Саша делает несколько шагов вперёд, зачарованно разглядывая картину перед собой. Это не просто сооружение, а история, которую можно прочитать в каждой трещине на камне. Она достаёт телефон, прищуривается от солнца и ловит идеальный кадр: маяк, море, небо, с плывущими по нему облаками. Вода у подножия играет бликами, отражая башню в своей глади, словно застывшее в вечности зеркало.
— Неплохой кадр, — отмечает Прайс, избавляясь от окурка и подходя ближе.
Саша усмехается, переключая камеру в режим селфи.
— А теперь давай сделаем ещё лучше.
Она тянет Джона за рукав, заставляя его наклониться ближе. Их лица попадают в объектив, на фоне маяка, неба и солнца, которое медленно опускается к горизонту.
Клик.
Тёплый воздух, солёные губы, лёгкий запах табака от Джона... Этот день теперь запечатлён не только в памяти, но и в снимке.
Саша убирает телефон и на мгновение задерживает взгляд на Прайсе. Он смотрит на горизонт, словно высматривая что-то за линией воды, а ветер шевелит пряди его тёмных волос. В этот момент он кажется неотъемлемой частью этого места, такой же стойкий, выветренный, как и сам маяк.
— Ладно, капитан, — женщина встряхивает плечами, возвращая себя в реальность. — Нам пора подумать о самом важном.
Джон хмыкает, скользя взгляд по слегка загоревшей коже.
— О миссиях, оружии и тактических планах?
— О еде, — она невозмутимо хлопает его по плечу и поворачивает обратно в сторону города. — Старый Город был чудесен, маяк обворожителен, но если я сейчас не поем...
— Оу! Срочно в таверну, — усмехается Прайс, следуя за ней.
Тепло дневного солнца постепенно сменяется лёгкой вечерней прохладой. Узкие улочки Старого Города ведут их обратно в центр, где уже начинают зажигаться уличные фонари, а из маленьких ресторанчиков доносится звон посуды и приглушённые разговоры.
Стравински, уловив запах чеснока и лимона, безошибочно сворачивает к ближайшей таверне.
— Здесь, — решает она.
Местная обедня встречает их шумом, уютным полумраком и запахами средиземноморской кухни.
— Ну что, капитан, — Саша шлёпает меню на стол, усаживаясь напротив. — Мы на море, так что нужно пробовать морепродукты.
Джон лениво перелистывает меню.
— Я предпочитаю рыбу, а не всякие мерзкие моллюски.
— Ты что, боишься устриц? — женщина приподнимает бровь.
— Я просто видел, как рыбаки эти штуки вскрывают. И знаешь, иногда лучше... не видеть кухню изнутри.
— О, ну я должна попробовать. Слышала, что они действуют как афродизиак, что было бы кстати перед вечеринкой. Буду самой горячей штучкой на пляже.
Джон устало выдыхает.
— Поверь, тебе это не нужно...
Саша закатывает глаза и заказывает устрицы. Когда тарелка оказывается на столе, она наблюдает за Прайсом, который смотрит на неё с выражением, будто она ест что-то опасное.
— Ладно, капитан, — с ухмылкой произносит она. — Посмотрим, правда ли они так хороши.
Она подносит раковину ко рту, запрокидывает голову и с коротким выдохом проглатывает содержимое.
— И? — Джон приподнимает бровь.
Саша медленно жуёт, морщится, но глотает.
— Ну, на вкус как солёная сопля.
Джон хохочет.
— Да, теперь ты понимаешь, почему я не доверяю этим штукам.
— Ну-с, посмотрим теперь, как они сработают.
***
Мягкий розовый свет закатного солнца растекается по воде, угасая за горизонтом, когда Прайс и Саша идут обратно в сторону отеля. Воздух всё ещё тёплый, но постепенно наполняется свежестью приближающейся ночи.
— Слушай, я всё-таки думаю, что не надо было тебе есть эту гадость, — аккуратно начинает Джон, имея в виду устрицы, которые лейтенант с гордостью съела за ужином.
Стравински усмехается, расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки.
— Ну я не могла упустить возможности попробовать что-то новое, да и слухи не врут. Я действительно чувствую себя горячей. Даже слишком... — вздыхает она, тряхнув волосами, чтобы сбросить лёгкое головокружение.
Прайс бросает на лейтенанта внимательный взгляд, убирая руки в карманы.
— Устала?
— Нет, просто... жарко.
Они продолжают идти, но Саша ощущает, как тепло в теле становится неестественным, словно разгорается где-то внутри, поднимаясь по позвоночнику. Она пробует сглотнуть, но горло сильно пересыхает.
Шутливо толкая Джона локтем, она кивает на вывеску небольшого музея неподалёку:
— Надо бы зайти... Вдруг у них там кондиционер.
Прайс ухмыляется, но тут замечает, что женская улыбка быстро сходит на нет. Саша вдруг замедляет шаг, тяжело дыша, а потом неожиданно останавливается, хватаясь за лоб.
— Чёрт...
— Что такое?
— Я, кажется, правда горю...
Она едва успевает схватиться за его предплечье, прежде чем её тело слабеет.
— Саша! — Джон поддерживает женщину, не давая рухнуть на землю.
Серые глаза мутнеют, кожа становится почти обжигающей. Прайс крепче прижимает Стравински к себе, его сердце ускоряет ритм настолько, что вот-вот проломит рёбра изнутри.
— Чёрт, Стравински, не пугай меня!
Бутылка воды, которую она держала, выскальзывает из ослабевших пальцев и падает на землю. А следом за ней оседает и сама Саша.
Прайс реагирует моментально, подхватывая женщину на руки прежде, чем она ударяется об асфальт. Стравински безвольно опирается головой на плечо, веки дёргаются, но она уже не в силах их открыть. Джон касается её щеки, горячей, как раскалённый камень.
— Вот дерьмо, — он суетливо оглядывается, чувствует, как в груди трепыхается паника. — Держись, девочка моя, — шепчет он, ускоряя шаг. — Чёрт возьми, держись.
Ему срочно нужна машина. Он почти бежит по набережной, крепко держа Стравински в руках
— Блять... — выдыхает он, чувствуя, как её тело каждой минутой тяжелеет, мышцы расслабляются.
Люди вокруг замечают их, кто-то оглядывается, кто-то даже замедляет шаг, но никто не спешит помочь. Греки привыкли к туристам, которые перебирают с алкоголем.
Но это не похмелье.
Прайс выискивает глазами любую машину с шахматным узором. Такси. Чёртово такси.
— Где все эти дорожные вымогатели, когда они так нужны? — рычит он себе под нос, направляясь к парковке у таверн.
Ни одной машины с табличкой «Такси».
Прайс чертыхается и обводит взглядом дорогу. Он замечает старый пикап, припаркованный у небольшого магазинчика, за рулём которого сидит мужчина лет шестидесяти, курящий сигарету и лениво потягивающий кофе.
Прайс не думает. Он подбегает прямиком к автомобилю и стучит кулаком по капоту.
— Эй!
Мужчина поднимает голову, выпуская струю дыма, и лениво смотрит на него.
— Что-то случилось?
— Да. Мне нужна машина. Немедленно!
Грек моргает, явно не понимая, кто этот грубый англичанин с женщиной на руках и почему он вдруг приказывает ему.
— Это не такси, — медленно отвечает водитель с акцентом.
— Мне плевать. В больницу. Сейчас же.
— Я... — протягивает старик, но тут же замолкает, встречаясь взглядом с Прайсом.
Голубые глаза, обычно спокойные и даже добродушные, сейчас метают сталь и молнии.
— Ладно, ладно! — торопливо говорит грек, выбрасывая сигарету и захлопывая кофейную чашку в подстаканник. — Садитесь.
Прайс открывает дверь, усаживает Сашу на заднее сиденье, пристёгивает её, сам обходит машину и плюхается рядом.
— Жми, — бросает он.
Грек, всё ещё не понимая, что происходит, кивает, заводит машину, и колёса пикапа скользят по асфальту с характерным визгом. Прайс проверяет Стравинки. Её голова откинулась к окну, дыхание слабое, сбившееся.
Он касается её лба.
Горячая. Слишком горячая.
— Давай быстрее, приятель, — почти шипит он.
Грек переключает передачу и прибавляет скорость.
— Что случилось?
— Чёртовы устрицы, — выдыхает Прайс.
Грек кривится.
— Эх, туристы... Места знать надо.
— Да заткнись ты и жми на газ, — рявкает Прайс, сжимая Сашу крепче.
Грек цокает языком, но, встретившись со свирепым взглядом британца через зеркало заднего вида, сразу сосредотачивается на дороге и давит на педаль.
Пикап с визгом тормозит у входа в небольшую больницу. Ещё до того, как машина полностью останавливается, Прайс уже распахивает дверь и бережно, но стремительно выносит женщину из салона. Сердце отстукивает каждую секунду в висках. Стравински тяжёлая в его руках, дыхание неглубокое, слишком прерывистое.
«Давай, Стравински. Держись, чёрт тебя дери. Ещё не хватало, чтобы этот отпуск тебя угробил...»
Джон почти вбегает в больницу. Грубо распахивая ногой стеклянные двери, которые ударяются о стены.
— Нужен врач! — мужской голос звучит как медвежье рычание.
Секунда и все взгляды устремляются на него. Девушка за стойкой вздрагивает, поднимая телефонную трубку, но не успевает ничего сказать, как из коридора уже выбегает медсестра.
— Что случилось?!
— Отравление. Она потеряла сознание.
— Валте тин эдхо! — женщина подзывает помощников, которые выкатывают каталку. — Кладите её сюда.
Прайс аккуратно укладывает Сашу, но его руки всё ещё держат её плечи. Он не хочет её отпускать... Не может.
— Мы займёмся ею, мистер, отойдите, — мягко говорит медсестра, но Джон остаётся стоять над каталкой, будто он единственное, что удерживает её в этом мире.
Впервые за три года он видит её такой беспомощной. Чёрт, даже тогда, на той миссии, когда её подстрелили, она боролась. Когда он перетягивал её рану, удерживая пальцами разорванную плоть и впитывая её кровь в рукава формы, она не теряла сознание. Её лицо было бледным, губы сухими, но глаза горели злостью.
Она ругалась. Говорила, чтобы он оставил её, но он тащил Стравински, истекая потом, сжимая в зубах собственную боль, чтобы вывести их двоих к эвакуационной точке.
А теперь...
Теперь он не может ничего.
Её глаза закрыты. Она не сопротивляется.
Медики разворачивают каталку и везут женщину прочь.
Прайс делает шаг вперёд:
— Эй.
Ему преграждают путь.
— Дальше нельзя.
— Чёрта с два.
— Сэр! — чьи-то руки ложатся ему на плечо.
Джон дышит тяжело, сквозь стиснутые зубы. Грудь возмущённо вздымается. Чувство беспомощности выжигает изнутри.
— Сделайте всё, что можете.
Каталка скрывается за белыми дверями, а Прайс остаётся стоять на месте. Руки слегка дрожат, сердце продолжает гнать кровь с бешеной скоростью. В голове громко тикает секундная стрелка, смешиваясь с голосами из больничного зала.
Он не садится, не двигается, просто ждёт.
«Только бы она была в порядке. Только бы снова открыла глаза.»
Пару минут он ещё стоит в коридоре, но его душит эта стерильная, наэлектризованная тревогой атмосфера. Джон выходит на улицу, надеясь, что свежий воздух хоть немного прочистит голову, но смена обстановки не помогает.
Мужчина отходит за здание, достаёт сигару, подкуривает.
Первая затяжка и в лёгких привычно жжёт. Вторая не приносит заветного облегчения. Мысли спутаны. Он злится. На себя, на эти грёбаные устрицы, на весь этот отпуск, который снова несётся в пекло.
Сигара не догорает даже до половины, а Джон уже достаёт новую, не дождавшись, пока догорит первая. Никотин въедается в пальцы, оседает на губах, но плевать.
Сколько времени прошло?
Прайсу кажется, что он слышит каждый шаг в этом здании, выслеживает каждого врача, замечает каждый выходящий белый халат, но, увы, к нему никто не подходит.
Он выкуривает ещё одну сигару. Потом ещё.
«Какого чёрта так долго?»
Он уже собирается снова вломиться внутрь, когда в дверях появляется врач.
— Мистер, это вы принесли женщину с отравлением?
Джон выпрямляется, как под дулом автомата.
— Да! Как она?
Врач начинает говорить что-то об «остром пищевом отравлении», о «не всегда безопасных морепродуктах», но Прайс слышит только одно: Стравински жива. Она пришла в себя, она будет жить.
Напряжение в груди немного спадает, но не до конца.
— Мы оставим её здесь ещё на пару часов, — продолжает врач. — Ей сделали капельницу, дали необходимые препараты. Назначили лёгкую диету, завтра она сможет вернуться к привычному отдыху, но алкоголь лучше исключить на пару дней минимум.
— Можно её увидеть?
— Конечно, только недолго.
Прайс не ждёт повторного приглашения. Он заходит внутрь быстрым, тяжёлым шагом. В голове всё ещё шумит, как после боя, но как только двери палаты открываются, этот шум уходит на второй план.
Стравински лежит на кровати, лицо бледное, но дыхание ровное. Её серые глаза медленно поднимаются к нему.
— Выглядишь хреново, капитан... — голос слабый, но в нём звучит привычная насмешка.
Джон на секунду закрывает глаза, а потом снова смотрит на неё, чтобы просто убедиться, что она здесь.
— И это мне говорит женщина, которая отрубилась посреди улицы, — тихо смеётся Прайс, качая головой.
Она слабо фыркает.
— Признаю. Вышло немного не так, как я планировала.
Прайс хмыкает, усаживаясь на край кровати и не сводя с неё взгляда.
— Ты чуть меня не угробила, знаешь?
Она смотрит на него внимательно. Глаза серьёзные. Мягкие.
— Прости.
Прайс молчит. Он не говорит, что это не её вина. Не говорит, что был готов перевернуть всю грёбаную Грецию, лишь бы найти ей помощь. Не говорит, что весь этот день заставил его осознать одну простую истину... Она его волнует. До, мать его, глубины души. Так сильно, что он не может это игнорировать.
— Не пугай меня так больше, — произносит Прайс хрипло.
— Сэр, есть, сэр, — улыбается Саша.
Она прикрывает глаза, и впервые за весь этот чёртов вечер Джон чувствует, как тревога медленно покидает тело.
***
— Держись за меня крепче, — голос Прайса звучит мягко, с заботой. — Чуть-чуть осталось.
Он ведёт её по коридору, одной рукой поддерживая за локоть, другой придерживая за спину. Саша уже не шатается так сильно, но тело остаётся вялым, ноги подкашиваются, а голова немного кружится.
Она пытается шутить, мол, её так никогда не носили даже в лучшие годы молодости, но Прайс только хмыкает.
— Могла бы сегодня покорить весь пляж, — вдруг произносит он, глядя вперёд.
— Что? — она поднимает на мужчину смущённый взгляд.
— Вечеринку, — поясняет он. — Ты к ней готовилась.
— А, — она фыркает, качая головой. — Ну да, я должна была стать самой горячей танцовщицей, а вместо этого чуть не сгорела.
Прайс качает головой.
— По крайней мере, осталась живой.
— Всегда смотришь на светлую сторону вещей, капитан?
— После сегодняшнего... Определённо да.
Он открывает её номер и осторожно заводит внутрь.
Как только Саша опускается на кровать, выдыхает и запрокидывает голову, её плечи заметно расслабляются.
— Ох... лучшее место на земле.
— Что-что? — хмыкает Прайс. — И это говорит человек, который прыгал в море с балкона?
— Тогда я не была отравлена...
— Что-то вроде «Я больше так не буду» не хочешь сказать?
— Ни в коем случае, — Стравински лениво улыбается, открывая один глаз. — В следующий раз я сделаю то же самое.
Прайс улыбается с теплотой, замечая, как женщина всё больше приходит в себя, но бледность её лица всё ещё не даёт ему покоя.
Она должна была провести этот вечер в другом месте. На пляже. В окружении музыки, фонариков и веселья. Но вместо этого — бледная кожа, слабая улыбка, дрожащие губы...
— Хочешь, включу тебе «Шаг Вперёд»? Посмотришь на танцы, почти как на вечеринке. — предлагает Джон, жестом указывая на телевизор. — Или что там вы, девчонки, любите?
Саша слабо усмехается.
— «Солдат Джейн», — отвечает она после короткой паузы.
Прайс моргает. Неожиданный выбор.
— Этот фильм всегда подбадривает... Особенно, когда мне так плохо. Когда-то он даже стал поводом пойти в армию.
— Хорошее кино, — кивает мужчина, включая телевизор и ища онлайн-кинотеатр. — Я бы тоже посмотрел, — замечает он, нажимая кнопку запуска фильма.
— Тогда устраивайся поудобнее, капитан, — зевает Саша, одной рукой похлопывая по месту рядом с собой.
Джон коротко хмыкает, забираясь на матрас, откидывается на спинку кровати и закидывает руки за голову. Ему действительно нравится этот фильм. Да и пусть он не скажет этого вслух, но ему спокойнее находиться здесь, рядом с ней, после всего случившегося.
Минут через десять её движения замедляются, через пятнадцать дыхание становится ровнее. Джон замечает это боковым зрением и чуть поворачивает голову. Саша спит. Голова устроилась у него на плече, лицо расслаблено, а ресницы едва дрожат во сне.
Он не двигается. Просто наблюдает.
Спустя мгновение рука Джона поднимается сама собой, находит плед, заботливо натягивает его на женские плечи. Всё внутри него протестует против этого близкого, почти домашнего жеста. Чёрт, это же Стравински, его подчинённая, его напарница. Он не должен так. Не должен чувствовать, как внутри всё предательски сжимается, когда её тело уютно прижимается к нему, как губы вдруг неосознанно тянутся к её лбу, оставляя там лёгкий, почти невесомый поцелуй.
Что он творит?
Он застывает.
Чувствует, как в груди что-то опять трепещет. Нет, это не тревога. Это что-то слишком глубокое.
Прайс прикрывает глаза и медленно выключает телевизор. Пусть она спит. Пусть отдыхает, пусть приходит в себя. А он... Он должен уходить, пока не сделал чего-то, о чём пожалеет.
Осторожно, без лишних движений он выскальзывает из-под её веса, поддерживая женское плечо, чтобы она не проснулась. Он поправляет подушку, затем плед. Замирает на секунду, запоминая этот момент. А потом уходит.
Тихо выходит в коридор, закрывает за собой дверь, на секунду останавливается, прислонившись к деревянной поверхности спиной.
Глубоко выдыхает.
Пытается отогнать мысли.
Но чёрт...
«Что же ты со мной делаешь, Стравински?»