День 5: Нить Ариадны
Плац базы раскалён, как жаровня. Солнце выжигает всё живое, и воздух дрожит, будто мираж. Стравински стоит перед строем гордо, идеально ровная спина не смотря на то, что форма липнет к коже, а пот щекочет висок, оставляя солёный след на скуле. Влажные, напряжённые солдаты ровными линиями стоят перед ней. Она крутит свисток в пальцах и и губы сами изгибаются в дерзкой ухмылке, как только она замечает капитана боковым зрением. Прайс стоит в стороне, неизменная панама цвета хаки бросает тень на глаза, но этот его взгляд... Тяжелый, как у снайпера перед выстрелом, чувствуется всей кожей.
Женские губы обнимают пластик, заставляя капитана сглотнуть. Стравински делает глубокий вдох и через мгновение пронзительный свист собирается, в до боли, знакомую мелодию. «The Whistle Song» вырывается ритмичными выдохами из свистка. Секундное замешательство. Отряд переглядывается, кто-то хмыкает, кто-то удивляется, но она не их дразнит, а того, кто прожигает её взглядом, того, кто выдыхает через нос с яростью быка. Кулаки капитана сжаты, вены на руках вздуваются, как канаты, челюсть закаменела. Стравински ухмыляется шире, зная, что попала в цель.
Построение заканчивается, бойцы расходятся, и только Саша делает шаг, как рука Джона впивается в женское предплечье железной хваткой. Прайс тянет её за угол ангара, в тень, где пахнет ржавчиной и жаром. Движения резкие, озлобленные, но он явно ещё сдерживается, чёрт возьми, он охренительно сдерживается, судя по вздувшимся венам на его шее. Джон давит в плечи, прижимая её спину к прохладной металлической стене, его тело так близко, что она чувствует запах его кожи: не пота, не одеколона, а кружащий голову аромат феромонов. Серо-голубые глаза, обычно добрые и светлые сейчас чистый шторм, впиваются в неё терзая жестче, чем зубы хищника.
— Я предупреждал тебя, лейтенант.
Она приближается, дыхание касается его губ, дерзость сочиться из каждой клетки этой бесшабашной женщины:
— Прости. Не удержалась, кэп, хо...
Поцелуй обрывает её на полуслове. Влажный, неистовый, такой, который оставляет без кислорода. С привкусом крови, соли и дорого табака кубинских сигар. Она хватается за его форму, втягивая его глубже в этот поцелуй, отвечая ему с той же страстью. Лёгкая боль от прикусывания губ заставляет задыхаться и стонать. Его руки находят женские плечи и он давит на них, безмолвно приказывая опуститься перед ним на колени.
— Blow my whistle, baby (Дуй в мой свисток, детка)*, — хрипит Прайс, звеня пряжкой ремня.
Плотная ткань карго сползает вниз, и перед лицом подрагивает напряжённый, горячий член. Пальцы смыкаются вокруг, ощущая бархатную гладкость сверху и стальную твёрдость внутри. Дыхание становится глубже, трепетнее. Она наклоняется ближе, втягивая его исключительно мужской запах. Первое прикосновение губ осторожное, пробующее, но на язык сразу же наползает солоноватый, насыщенный вкус.
— Open up and put it in (Откройся и возьми его)*, — хрипит Прайс, впиваясь ладонью в её затылок, путаясь в волосах и жёстко направляя каждый её вздох. — Let's begin (Давай-ка начнём)*
Стравински открывает рот шире, высовывая язык наружу и укладывая его толстый член на пористую поверхность. Джон подается бёдрами вперед, заполняя собой всё и мешая дышать. Влажный от слюней язык скользит по вздувшимся венам, чувствуя их рвущийся ритм, пока рот движется от головки к основанию члена, принимая, заглатывая свою добычу всё глубже.
— Blow it like you mean it (Дуй, как будто живёшь ради этого)*, — выдыхает он, сжимая пальцы на затылке Стравински.
Берёт глубже. Так глубоко, что слёзы выступают на ресницах. Воздуха нет, но она и не хочет дышать... Только чувствовать. Губы щиплет от трения, от того, что слюна смешивается с потом на его коже, от встречи с грубым волосом у самого основания. Влажные, непристойно громкие звуки сливаются с его ругательствами, с шипением её имени сквозь стиснутые зубы. Она ускоряется, чувствуя, как его тело становится твёрже, как пальцы дёргают корни её волос в такт, как бёдра подаются вперёд, пытаясь забраться ещё дальше, но она не отстраняется ни на секунду. Его жар, размер, прикрытые глаза — заставляют её собственные бёдра сжиматься. Жар растекается ниже. Она мокрая, и ей это нравится. Она управляет им. Лейтенант управляет своим капитаном даже стоя на коленях, даже с волосами, намотанными на кулак. Его стоны, низкие и рваные, ведут Стравински к триумфу.
— Мммрх, — рычит он. Голос ломается, бёдра замирают, — Ааах — короткие частые выдохи и резкий, горячий, пульсирующий вкус заполняющий женский рот, растекающийся по языку, как запретное вино. — Сс... Саша...
Дз-з-з! Дз-з-з!
Громкая джазовая мелодия врывается в сон, перебивая бесконечный «The Whistle Song» из наушников. Стравински подскакивает на кровати, задыхаясь, откашливаясь слюной, которая горчит, будто вкус Прайса из сна всё ещё на языке. Утренний свет заливает номер золотистыми бликами. Шесть утра. Автобус в Ираклион через час. Телефон продолжает вибрировать на тумбочке, наушники разбросаны по подушке. Саша бьёт по экрану дрожащей рукой, выключает всё и выдыхает:
— Твою мать! — пальцы ощупывают лицо, потный лоб, — ТВОЮ Ж ЕБАНУЮ МАТЬ!
Пульс колотится в висках, кожа горит, а вкус его, кажется, въелся в губы. Стоны Джона, её имя на его губах теперь в голове, как чёртов гвоздь.
— Пиздееец... Как мне теперь на него смотреть вообще? — Саша сползает с кровати и шатаясь идёт в ванную.
Наваливается на раковину, открывает кран и шлёпает в лицо ледяной водой. Холод слегка отрезвляет, стекает по шее, но жар между ног не унимается. Она шипит, вытирая лицо:
— Присниться же, блять, такое... А всё из-за... — не может придумать оправдание. Не хочет признавать влечение не к кому-то, а к Джону. — Из-за чёртового пляжа и вообще... Надо было в первый же день, — выдыхает поднимая глаза на своё отражение. — Полюбить себя хотя бы. — Саша тычет пальцем в зеркало. — Соберись давай! Это. Просто. Сон.
Но это не просто сон. Пять дней подавленных желаний, а может и все три года совместной службы, рванули, как граната, и она влипла. По уши.
Шкаф распахивается с лёгким скрипом, взгляд блуждает по одежде и цепляется за платье с вырезом, подготовленное ещё вчера для выхода в город. Стравински отдёргивает руку:
— Нихера, никаких платьев. Градус надо понизить! — Останавливается и ухмыляется сама себе. — Какой, блять, градус? Ничего не происходит... Это просто дурацкий сон. Градус...
Она роется в шкафу и достаёт пакет с купленными в первый день вещами, вытаскивает серые штаны от спортивного костюма, бежевый топ и светлую клетчатую рубашку.
«Просто, удобно, по-домашнему», — убеждает она себя, быстро поправляя волосы, зачёсывая их набок и нанося солнцезащитный крем. Однако зеркало выдаёт правду: штаны облегают её бёдра и ягодицы, подчёркивая каждый изгиб, топ выделяет грудь, делая силуэт до чёртиков соблазнительным, а рубашка... Как вуаль, которая лишь разжигает интерес.
***
С выдохом Саша плюхается за столик напротив Прайса, сразу пряча нос в кружке с кофе.
«Сидит. Завтракает.» — Стравински с осторожностью осматривает капитана, выглядывая из-за края кружки, как из укрытия. — «Такой невозмутимый, строгий и... Чёрт возьми, крепкий. Когда он успел стать таким?»
Прайс поднимает глаза, встречаясь своими голубыми океанами с её серыми льдинами, и улыбается этой своей добродушной улыбкой. Вот только сейчас женщине не тепло, и не уютно от этой улыбки, у неё сводит низ живота, а сердце колотится в груди, будто вот-вот вылетит нахрен, оставив зияющую дыру. Сглатывает.
Джон тихо потягивает кофе из своей крошечной чашки, но, чёрт возьми, пялится на коллегу во все глаза.
«Блядские штаны,» — ворчит про себя мужчина, зажигая сигару. Их совместный выбор теперь обнимает её бёдра, а рубашка, которая уже успела сползти с плеча, зовёт прикоснуться. Глубокое дыхание натягивает майку, и этот румянец на щеках. Прям как вчера, на пляже.
«Возьми себя в руки, придурок, она под твоим командованием! Подрочи уже наконец...»
Воздух искрит, еда остывает. Саша, пряча дрожь в пальцах, улыбается:
— Ночка выдалась жаркой, да? — голос ломается и она откашливается в кружку.
Джон натягивает дежурную улыбку:
— Надеюсь, ты не прыгала с балкона, чтобы освежиться в морской воде?
Стравински слегка расслабляется, знакомые подколы будто возвращают почву под ноги.
— Нет, ну что ты... Если бы прыгала, то тебя позвала... Чтобы полотенце принес.
Они переглядываются, и вместо напряжения воздух лопается смехом. Саша фыркает первой, пряча улыбку в кружке.
— Размечталась, — хихикает Джон, качая головой. Оба давятся смехом, тыкают вилками в еду, будто ничего между ними не мелькало и это не их искры тлеют под столом.
***
Белый, отполированный автобус сочно блестит у отеля. Внутри шумит кондиционер, борясь с утренней жарой. 7:00 — время выезда в Ираклион. Джон Прайс зашагивает первым. Всегда первый. Проверяет пространство, почти как на службе. Он быстро оценивает расположение кресел и занимает место у окна в середине салона. Панама с головы падает на соседнее сиденье, резервируя место для неё. Пассажиры рассаживаются, занимают ряды. Блондинка тащит вялого Диего, цепляется за него, и, заметив капитана, плюхается в ряд напротив — она у окна, испанец у прохода.
Диего еле живой. Видно, что вчерашняя попойка его потрепала, Саша с Джоном волокли его в отель на себе. Но даже в этом состоянии он ухмыляется, увидев Стравински, входящую в автобус. Женщина оглядывается по сторонам, ищет место глазами и ловит высунувшуюся загорелую физиономию. Однако рядом с Диего, спасательным кругом от мыслей о Джоне, уже сидит другая светловолосая женщина. Саша молча выдыхает через нос, а затем оборачивается на знакомый баритон. Прайс прочищает горло, поднимая панаму и указывает коротким кивком на место рядом с собой.
«Всегда думает за других,» — улыбается она, плюхаясь рядом.
Душно, но кажется это не из-за тесного пространства, наполненного людьми, а из-за мужчины, чьи руки вчера скользили по коже так приятно, так незабываемо...
«Соберись, Саш.»
— Уф, Диего, — женщина оборачивается на испанца. Хорошо, что он рядом. — Ты сегодня выглядишь не очень... — подбирает слова к раскинувшейся перед ней картине, — бодро, — слегка улыбается, когда Мендоза встречается с ней взглядом. — Может, не стоило себя так мучать сегодня?
«Да, было бы здорово, если бы ты и твоя шушара не мозолили глаза хотя бы день,» — Джон скрипит зубами, проглаживая бороду.
— Пара бокалов красного перед музеем меня оживит, бонита, не беспокойся, а пока, — он надевает тёмные очки, цепляет дорожную подушку в форме подковы на шею, — я ненадолго вас покину.
Саша хмыкает, улыбаясь сама себе, как из-за Диего выглядывает она. Девушка с яхты и пляжа, в неизменном, ярком сарафане.
— Как хорошо, что капитан с нами. Сразу чувствуешь себя в безопасности, — она кокетливо улыбается и смотрит куда-то сквозь Стравински. — Джон, вы сегодня притихли, никак планируете что-то?
«Это что сейчас происходит?» — Саша хмурится, не сводя глаз с блондинки.
— Да, планирую вздремнуть до конечной остановки. В тишине, — Прайс даже не оборачивается. Раздражает. Лишнее внимание раздражает. Этот наглый испанец раздражает, и то, что левая рука в сантиметрах от лейтенанта, но прикоснуться нельзя.
— Ой, ну вы такой... — девушка мечтательно вздыхает. — Я почему-то всегда думала, что военные только приказы раздают.
— Ещё как раздают. Например, «закрой рот», — Джон нехотя оборачивается на собеседницу, бросая свой особый «строгий взгляд».
— Ух. Как скажешь, папочка, — девушка прикусывает губу, приняв тон за флирт, а затем подмигивает Саше, которая от удивления даже приоткрывает рот.
«Папочка? Она совсем охуела? Блять, я щас... Стоп!» — Стравински резко останавливает поток мыслей. — «Ебать! Это что... ревность?» — оборачивается на Джона, который напряжённо сканирует пейзаж за окном.
— Ты в порядке? — прикасается к его предплечью осторожно, но он вздрагивает, будто это не женская рука, а паяльник.
— Да, просто... — наклоняется к её уху, выхватывая лёгкий аромат женского парфюма. Шумно выдыхает, закрывая глаза. Борется с собой. — Немного устал от затянувшейся «минуты славы».
Мужчина фальшиво улыбается, якобы всё в порядке, а затем снова отворачивается к окну. Только бы не разглядывать её, не хотеть большего контакта.
«Зря вместе сели.»
Саша кидает последний ядовитый взгляд на девушку рядом с Диего, а потом, следуя примеру испанца, укладывает на шею дорожную подушку.
«Почему мне не всё равно?» — кладёт руку в область сердца, которое явно не на месте. Смотрит на руку Джона, которая спокойно лежит на бедре, но почему-то хотелось бы видеть её на своём колене. Закрывает глаза, устраиваясь поудобнее в кресле. — «Зря вместе сели...»
***
Автобус высаживает группу у Кносского дворца. Ох уж эта жара Крита, бьёт по лицу раскалённым ветром. Саша идёт впереди, поближе к гиду. Спортивные штаны подчёркивают каждый шаг, а рубашка колышется на ветру, оголяя то одно, то другое плечо. Джон идёт позади, стараясь не смотреть, но взгляд цвета шторма то и дело цепляется за родной силуэт.
«Когда успела стать такой близкой?» — мужчина пинает камень под ногами.
Диего и блондинка где-то рядом, их смех режет воздух, они даже умудрились раздобыть бутылку вина и теперь окружают себя людьми и привычным вниманием.
Кносский дворец встречает туристов древними стенами из песчаника, красными колоннами, сужающимися книзу, и остатками лабиринтов, которые кажутся бесконечными. Солнце выжигает цвета фресок, где пляшут быки с изогнутыми рогами, плавают дельфины, всё ещё завораживая и цепляя глаз.
Пожилой грек с густыми усами ведёт группу, останавливаясь у значимых мест, чтобы произнести знакомый ему до последней точки текст.
— Кносский дворец — это сердце минойской цивилизации! Здесь, по легенде, находился лабиринт Минотавра, чудовища с телом человека и головой быка. Ариадна, дочь царя Миноса, дала Тесею нить, чтобы он нашёл путь назад. Эта «нить Ариадны» — символ спасения, любви, надежды. Без неё герой был бы потерян навсегда.
Саша слушает вполуха, её взгляд блуждает по фрескам, а мысли то и дело возвращаются к Джону, к яркому сну, к его колену в автобусе, к тому чёртову массажу на пляже.
«Блять,» — женщина кусает губы и, заметив приближение Прайса, практически подбегает к гиду.
Блондинка, как назло, крутится неподалёку, то и дело бросая на капитана кокетливые взгляды, а Диего периодически подмигивает Саше. Хотя кому сейчас до этого есть дело? Все её мысли превратились в кашу, и имя этой каши — «Джон Прайс».
Группа движется дальше, гид ведёт всех от одного знакового места к другому, продолжая просвещать прибывших людей местными мифами.
— Лабиринт был не только ловушкой, но и испытанием. Только тот, кто знал путь, мог выйти. Ариадна дала Тесею не просто нить, но шанс на победу.
«Шанс на победу, нить... Сказки. Чёртовы сказки, не имеющие ничего общего с действительностью,» — Джон выдыхает с грустью.
Время идёт, группа заворачивает за угол, туда, где голос гида становится тише. Саша замедляет шаг, разглядывая фреску с дельфинами, затерявшись в своих мыслях, и не замечает, как Джон оказывается рядом. Он видит торчащую нитку на её рубашке, и его пальцы действуют быстрее, чем разум, пара мгновений, и белый хвостик ровного шва зажат между фалангами. Он хотел бы сделать это незаметно. Просто вытащить нитку, но она длиннее, чем кажется, и всё тянется, тянется... Саша резко оборачивается, чувствуя знакомое присутствие, их взгляды сталкиваются.
— Мне показалось, или ты избегаешь меня? — шепчет Джон почти обиженным тоном.
Саша сглатывает, щёки вспыхивают, и она отвечает с лёгкой язвительностью, чтобы скрыть ревность:
— Просто даю тебе возможность уединиться с твоей новой поклонницей.
Голубые глаза темнеют, оголяя шторм, бушующий глубоко внутри, он тянет за нитку, и Саша невольно подаётся навстречу. Его лицо теперь ещё ближе, так близко, что можно рассмотреть радужку, и он шепчет, почти рыча:
— Я приехал сюда не с ней...
Мужчина делает ещё один шаг, их тела почти соприкасаются, так же, как в её сне, как на том чёртовом пляже, пропади он пропадом. Стравински инстинктивно кладёт руку ему на грудь, чувствуя, как сердце Джона бьётся так же яростно, как её собственное. Пальцы дрожат, она смотрит в его глаза, кажется, губы онемели.
— Капитан...
Дыхания смешиваются. Женская ладонь сжимается на рубашке цвета хаки, его пальцы всё ещё держат нитку, и время замирает.
— А вот вы где! — добродушный, но слегка взволнованный голос гида нарушает интимность момента.
— Нам... нам нужно идти, капитан, — женщина будто делает ударение на последнем слове, будто взывает к их иерархии, а затем похлопывает Джона по груди, как будто это облегчит момент.
— Давайте, перистэракиа*, пошевеливайтесь! У нас тридцать минут на сувениры, обед, и возвращаемся обратно.
Прайс отшатывается, нитка рвётся. Стравински отворачивается, следуя за гидом, а Джон смотрит ей вслед, пожалуй, впервые проклиная своё звание.
***
Обратно в отель автобус плетётся по критским дорогам слишком медленно. Саша сидит у окна, уткнувшись в пейзаж. Оливковые рощи, разноцветные домики и море мелькают за стеклом, но она их не видит. Её мысли заблудились в лабиринтах Минотвара.
— У вас подушка упала, девушка, — пожилая женщина, с которой решила сесть Стравински, заставляет посмотреть сначала на себя, потом на дорожный аксессуар на коленках.
— Спасибо.
Джон ерзает на месте через несколько рядов, прожигает затылок водителю, чертыхаясь и ругая себя последними словами. Он был в миллиметре от того, чтобы её поцеловать.
«Наваждение какое-то. Ты спятил, Джон.»
В отеле их пути расходятся без слов. Саша бормочет что-то про свежий воздух и уходит к пляжу. Прайс, не глядя на неё, направляется прямиком в бар, помещение, которое пахнет виски, деревом и морем, что доносится через открытые окна.
Проходит каких-то тридцать минут, а Джон снова закуривает сигару — уже третью за вечер. Пепел падает на стойку, мимо стеклянной ёмкость для окурков, как снег, а он всё смотрит в стакан с янтарной жидкостью, будто там спрятаны ответы.
В голове сплошной хаос. Он видит её лицо в Кносском дворце — её глаза, её румянец, её губы, так близко, что он чувствовал их тепло. Он чуть не поцеловал её. Чуть не переступил черту, которую три года держал на замке.
— Она твой лейтенант, Прайс, — рычит он себе под нос, затягиваясь сигарой так, что дым обжигает горло. — А ты сраный капитан, который отвечает за неё, за её карьеру, за её жизнь, чёрт возьми! Ведёшь себя... — он сжимает бокал с силой способной его раздавить. — Ничуть не лучше Зорро, — вздыхает осушая стакан. — Чуть не совершил ошибку.
Но ошибка ли это?
Бармен подходит, вытирая стакан полотенцем, и кивает на пустую рюмку:
— Повторить, капитан?
Джон молча кивает, затягиваясь сигарой. Дым вьётся в воздухе, как её «нить Ариадны», и он почти смеётся над этим сравнением. Смуглый грек ставит новый стакан.
— Женщина?
Джон качает головой, не отвечая, только выдувает новые клубы дыма, но смуглый грек понимает всё без лишний слов, прищурившись, добавляет ещё один стакан и отходит к другому краю стойки.
— Ты должен быть лучше, Прайс. Для неё.
Он не хочет быть лучше. Он хочет её.
***
Саша бредёт по пляжу, ноги тонут в мягком песке, а вечерний бриз холодит кожу, но не может унять жар в груди. Море перед ней шумит, волны накатывают на берег, пенясь под светом луны, которая висит над горизонтом, как серебряная монета. Она останавливается у самой кромки воды, босая, с кедами в руке, и смотрит на прибой, пытаясь утопить в нём свои мысли. Но они, увы, не тонут.
— Всё же нормально было. Что меня так накрыло то? — бормочет она сама себе.
Это просто отпуск. Просто жара. Просто её тело, которое слишком долго было без мужчины. Она не ревнует. Она не влюблена. Это всё сексуальная неудовлетворённость. Тот сон — его вкус, его голос, руки в светлых волосах — это просто её мозг, который решил поиздеваться.
Она качает головой, шепча:
— Ты можешь это пережить.
Но море цвета его глаз, будто смеётся над ней. Пальцы подрагивают, и она ненавидит себя за это. За то, что не может выкинуть его образ из головы. За то, что её бесит эта блондинка. За то, что она хочет, чтобы он смотрел на неё так же, как в Кносском дворце. Каждый день.
Голос за спиной заставляет вздрогнуть:
— Решила потягаться в красоте с луной, бонита?
Саша оборачивается и облегчённо вздыхает. Диего, с его зализанной чёлкой и лукавой ухмылкой, стоит в нескольких шагах, руки в карманах. Белоснежная рубашка расстёгнута, загар блестит под лунным светом, и он выглядит, как герой романтического фильма.
— Что? Нет... — фыркает женщина с усмешкой. — Просто нужно было проветриться.
Диего, словно акула, тихо приближается к своей жертве, карие глаза скользят по изящной фигуре. Он качает головой:
— И правильно. У луны всё равно нет никаких шансов.
Саша выдавливает смешок.
«А комплимент то красивый, чёрт возьми.»
Но не его голос она хочет слышать. Стравински поджимает губы, серые глаза возвращаются к морю.
«Придумала себе что-то... Фантазируешь о своём командующем офицере. А ведь это всё просто гормоны, можно помастурбировать и забыть... Или...» — она оборачивается к Диего, отчаяние захлёстывает с головой:
— Трахни меня.
Примечания от автора:
Они: https://t.me/grapesfanfiction/2446
Визуализация историй, фанатский контент и новости по выпуску глав на моём тг-канале: https://t.me/grapesfanfiction (o˘◡˘o)
*The Whistle Song — популярный трек начала 00х, в которой для мелодии использован свисток и двусмысленные тексты. Все английские фразы, звучащие во сне взяты из этой песни. Слушаем тут: https://t.me/grapesfanfiction2/17
*Кносский дворец — древний минойский дворец на Крите, центр цивилизации бронзового века, связанный с легендой о Минотавре и нити Ариадны.
*Перистэракиа — "голубки" по-гречески (уменьшительно-ласкательная форма), отражает добродушный тон гида и как он их видит со стороны.