Тень Рождения

Энн невольно поежилась, наблюдая за внезапной сменой настроения Тая. В его глазах мелькнуло что-то хищное, чуждое, и это ее напугало. Однако, ее страх не успел укорениться. Звук приближающихся шагов, такой знакомый и родной, заставил ее сердце забиться быстрее. Она уловила услащающий, чуть напевающий голос мамы, идущей в направлении ее комнаты.

– Энн, милая, ты с кем там разговариваешь? – прозвучал вопрос за дверью, заставив девочку встрепенуться.

Глаза Энн мгновенно расширились от паники. Не теряя ни секунды, она схватила Тая за рукав и, невзирая на его удивленный взгляд, энергично затолкнула его в просторный платяной шкаф. Дверцы с тихим щелчком захлопнулись, оставив парня в полумраке, окруженном запахом лаванды и ее любимых платьев.

Тай искренне не понимал подобной спешки и секретности. Он мог просто испариться, раствориться в воздухе, оставив после себя лишь легкое воспоминание, будто его и вовсе не было. Но вместо этого он сидел, сгорбившись, среди развешанной одежды, недоумевая и ожидая объяснений. Тишина в шкафу давила, лишь его собственное дыхание нарушало ее.

В комнату вошла Рина, мать Энн, и окинула ее внимательным взглядом. Никого, кроме смущенно улыбающейся дочери, она не увидела. Рина нахмурилась, пытаясь уловить ускользающую нить реальности. Ей совершенно точно послышался мужской голос, доносившийся из комнаты дочери. Неужели ей показалось? Или Энн что-то скрывает? В глазах Рины мелькнула тень беспокойства.

Рина задержалась на пороге, ее взгляд скользил по комнате, выискивая признаки присутствия постороннего. Она знала свою дочь, ее повадки, ее маленькие секреты. И сейчас что-то в поведении Энн казалось ей неестественным, натянутым, словно на святотатство наложили покров невинности.

– Ни с кем, мам, – ответила Энн, стараясь говорить ровно, но в голосе все равно проскальзывала дрожь, как отзвук грома, предвещающего бурю. Она неловко поправила прядь волос, упавшую на лицо, стараясь скрыть смущение, словно смертная пытается утаить божественное откровение. – Я просто... разговаривала сама с собой.

Рина подняла бровь, дугой совершенства выгнутую над ее правым глазом, не веря ни единому слову. Она подошла ближе, ощущая нарастающее напряжение в комнате, словно воздух наэлектризовался в преддверии молнии. Запах лаванды, обычно успокаивающий, сейчас казался каким-то слабым, ничтожным, словно попытка скрыть сияние солнца дешевой свечой.

– Сама с собой? – переспросила Рина, приближаясь к шкафу. Энн почувствовала, как ледяной ужас сковал ее, словно прикосновение тени от крыл ангела. – И о чем же ты так увлеченно беседовала, милая моя? Шептала тайны звездам?

Энн лихорадочно искала ответ, пытаясь соткать полотно правдоподобия из нитей лжи. "Я... репетировала сцену из пьесы!" – выпалила она, надеясь, что это прозвучит достаточно убедительно, как молитва, обращенная к ложному богу. "Мы ставим ее в школе, и у меня главная роль. Там сложный монолог... о величии и ничтожности человечества!"

Рина остановилась в нескольких шагах от шкафа, ее проницательный взгляд изучал лицо Энн, словно пытаясь разглядеть божественное в бренном. Она чувствовала, как ложь пульсирует в воздухе, словно диссонанс в небесной симфонии. Рина уже занесла руку, чтобы открыть дверцу шкафа, сорвать покров с тайны, когда в коридоре раздался звонок телефона, словно глас небесный, прервавший смертную суету.

Она вздрогнула, на мгновение растерявшись. Звонок прозвучал как вмешательство судьбы для Энн и как досадная помеха для Рины, оскорбившая ее любопытство.

– Ладно, милая, – вздохнула Рина, не отрывая взгляда от дочери, словно пытаясь запечатлеть ее образ в своей памяти. – Договорим позже.

Она развернулась и вышла из комнаты, оставив Энн в состоянии, близком к обмороку, словно она только что узрела лик божий и выжила. Как только за матерью закрылась дверь, Энн подбежала к шкафу и распахнула его, словно открывая портал в другой мир.

– Ты можешь выходить, – прошептала она, глядя на Тая, который выглядел лишь слегка озадаченным, словно мирская суета его мало трогала. – Она чуть не узнала! Она бы... она бы не поняла!

Тай вышел из шкафа, отряхиваясь от невидимой пыли, словно избавляясь от бремени человеческого существования.

– И что это за комедия масок была? – спросил он, недоуменно глядя на Энн, словно она была потерянным ребенком, забредшим в его вечный сад. – Я, конечно, снисходителен к причудам смертных, но прятать меня, меня, в шкаф? Это граничит с кощунством. И почему ты не объяснила ей, что перед ней стоит не просто "друг", а... существо, чье сияние превосходит все, что она когда-либо видела?

Энн прикусила губу, чувствуя себя бесконечно глупо и виновато, словно она осквернила святыню.

– Ты не поймешь, – ответила она, сжимая руки в кулаки. –  Просто... моя мама... она не готова. Она не готова к... тебе.

Тай нахмурился, словно размышляя о чем-то непостижимом.

– Не готова? К чему? К величию? К бессмертию? К истине, заключенной в самой моей сущности? Неужели она не чувствует мою божественность? Или, что еще хуже, она просто отказывается ее признавать?

Энн потерялась в ворохе вопросов, обрушившихся на нее. Ей казалось, что Тай намеренно игнорирует ее нелюбовь к допросам и наслаждается ее растерянностью. Она судорожно пыталась решить, с чего начать, какой вопрос удостоить ответом первым. Не в силах подобрать нужные слова, она, немного поколебавшись, подошла к письменному столу и взяла чистый лист бумаги.

— Я хочу тебе кое-что показать, — произнесла Энн, сжав губы в тонкую линию. Она подняла на Тая свои большие, невинные глаза, в которых плескалось ожидание и надежда. К своему удивлению, Тай почувствовал, как его гнев, бурливший внутри, внезапно утих. Что-то в ее взгляде, в ее хрупкой фигуре, вызывало в нем необъяснимое смятение.

Энн прикрыла глаза, сосредотачиваясь, и вытянула вперед руку. Листок бумаги, который она предусмотрительно положила на кровать, медленно начал подниматься в воздух. Тонкий лист трепетал, словно крыло бабочки, подчиняясь ее воле. Все же тренировки Тая не прошли даром – он успешно передал ей основы телекинеза. Тай завороженно наблюдал за парящим листом, полностью забыв о своей обиде и высокомерных заявлениях. Он стоял неподвижно, как застывшая статуя, зачарованный проявлением силы Энн.

Через несколько секунд, исчерпав запас концентрации, листок бумаги вновь бесцеремонно приземлился на кровать. Энн повернулась к Таю и, смущенно почесав затылок, неуверенно улыбнулась. Эта неуместная скромность Энн, эта готовность съежиться под малейшим давлением, была для Тая словно гвоздь по стеклу. Его миссия заключалась в том, чтобы выковать из нее сталь, а она продолжала демонстрировать свойства глины.

– Недурно, – процедил Тай сквозь зубы, стараясь не выдать раздражения. – Но не трать мое время на самолюбование. Хвалить не стану. Ты одарена, очевидно, а потому этот листок, лишенный всякой практической ценности, – это жалкое оправдание твоего потенциала, пустая трата ресурсов. – Он заложил руки за спину, демонстрируя свою незаинтересованность, и принялся методично обходить комнату, оценивая ее как эксперт по недвижимости, высматривающий недостатки. Энн вздохнула, разочарованная. Она, наивная, надеялась на хоть толику одобрения от этого невозможного существа.

– Тай, ну ты бы хоть как-то поощрил инициативу, – прозвучал четкий, деловой голос. Тай развернулся, словно по команде, и увидел Хаят, излучающую ту же ауру уверенности и компетентности, что и всегда. Взгляд Энн застыл в изумлении, осознание пронзило ее, словно лезвие. Это не было сном. Библиотека, видения, Тай... все это было реальностью.

***

Уже полчаса Энн наблюдала за словесной перепалкой между Таем и Хаят. С каждой минутой спор набирал обороты, перерастая в настоящую ссору. Словно ураган, ворвались в ее тихую комнату божественные страсти, и казалось, этому не будет конца. Ожидание разрядил Лекс, стремительно влетевший в распахнутое окно. Он бесшумно приземлился на кровать рядом с Энн и с видом величайшей усталости тяжело вздохнул.

– Это надолго? – тихо спросила Энн, нервно потягивая кончики своих волос, словно пытаясь успокоиться. Лекс лениво взглянул на Тая и Хаят, активно жестикулирующих и обменивающихся колкостями, а затем перевел понимающий взгляд на свою собеседницу.

– В прошлый раз их дискуссия закончилась дуэлью, – прокомментировал Лекс, с легкой долей сарказма в голосе. – Надеюсь, в этот раз они просто перебесятся и разойдутся по своим делам.

Он махнул лапой, словно отмахиваясь от неприятных воспоминаний, и отвернулся от бушующих источников скандала, утыкаясь носом в мягкий плед.

Энн продолжила наблюдать за ссорой брата и сестры. Хаят, несмотря на свою стройность и кажущуюся хрупкость, казалась такой сильной и уверенной в себе, особенно в сравнении с Таем. Она спорила с ним, перебивала его, высказывала свое мнение так, словно могла одолеть его одной левой, не прикладывая особых усилий. Тай же, как и всегда, оставался невозмутимым, будто Хаят была простой смертной, не способной причинить ему никакого вреда, ни физического, ни морального. В его взгляде сквозило снисходительное превосходство, граничащее с презрением. Или же, возможно, это была просто маска, скрывающая тщательно оберегаемые эмоции? Энн не знала, но ей казалось, что под этой непроницаемой оболочкой кипят нешуточные страсти.

Но она решила, что пора положить этому безумию конец. Хватит с нее божественных драм и порталов в неизведанные измерения. Энн собиралась вытащить Тая и Хаят из этого кошмара и заставить их помириться, или хотя бы договориться о перемирии. Однако, ее решительные планы были грубо прерваны – она услышала голос отца, приближающийся к ее комнате. Судя по тону, он явно собирался нанести ей визит.

Паника захлестнула Энн. У нее не было времени объяснять отцу, что в ее комнате только что чуть не разразилась война между божественными сущностями. Действовать нужно было молниеносно. Она, не раздумывая, схватила Тая и Хаят за рукава и затолкала их в просторный платяной шкаф, надеясь, что божественный разум сможет хотя бы на время смириться с теснотой и запахом лаванды. Лексу же не повезло – времени на то, чтобы спрятать пернатого друга, не оставалось. Пришлось применить экстренный план: Энн усадила его на кровать и шепнула на ухо, чтобы он притворился игрушкой.

Дверь открылась, и в комнату вошел Дарк, озаряя все вокруг своей добродушной улыбкой. Что-то он явно скрывал за спиной, иначе бы так старательно не прятал руки. Энн, собрав остатки самообладания, уже сидела на кровати как ни в чем не бывало, делая вид, что читает книгу. Лекс сидел неподвижно, словно плюшевый, но Энн чувствовала его напряжение. Птице явно не нравилось притворяться неодушевленным предметом, к тому же, лапа начинала предательски затекать.

– Привет, звездочка. Чем занята? – спросил Дарк, проходя в комнату. Он подошел к дочери и с нежностью поцеловал ее в лоб. На тумбочке он заметил ее рисунки. Умение дочери рисовать всегда вызывало у него восхищение. В ее работах было что-то особенное, какая-то магия, которой он не мог объяснить.

– Привет, рисовала, – ответила Энн, стараясь говорить непринужденно. Она нервно покосилась на шкаф, молясь всем известным и неизвестным богам о том, чтобы Тай и Хаят не решили выяснять отношения прямо там, среди ее платьев и свитеров. – А что у тебя за спиной?

Девочка хитро улыбнулась и попыталась заглянуть за спину отцу, но Дарк ловко увернулся, словно профессиональный иллюзионист. А потом, с торжественным видом, все же достал из-за спины новенький, пахнущий свежей типографской краской блокнот для рисования и два набора ярких, сочных карандашей. Радости Энн не было предела, особенно после того, как мама в воспитательных целях отобрала у нее все принадлежности для рисования. Она бросилась к отцу, обнимая его и благодаря за подарок. Сейчас, в этот безумный момент, простая отцовская любовь казалась ей самым ценным и важным сокровищем в мире.

Тем временем в шкафу, вопреки ожиданиям Энн, кипела невидимая битва. Тай и Хаят, запертые в тесном пространстве, продолжали ожесточенную ссору, но теперь, дабы избежать привлечения внимания отца, они общались исключительно телепатически, обмениваясь колкими репликами прямо в головах друг друга. Оба, безусловно, были не в восторге от сложившейся ситуации, но все же нашлось нечто, что на несколько минут сблизило их, отбросив в сторону многовековую вражду.

– Это просто варварство, а не гардероб. Эту смертную нужно срочно приобщить к высокой моде. Что за безвкусные свитера здесь развешаны? – надменно прозвучало в голове Тая, это была Хаят, критикующим взглядом оценивающая содержимое шкафа.

– Я занят тем, что пытаюсь развить ее божественные способности, а не подрабатываю стилистом.Но признаю, ты права. Ее выбор одежды...оскорбляет мой эстетический вкус. – Тай оглядел зеленый свитер с неуместно пришитым сердечком на спине. Подобные наряды казались ему совершенно непостижимыми, а сочетание цветов оскорбляло его безупречный вкус.

– И эти ткани! – продолжала возмущаться Хаят. – Дешевый хлопок, грубый лен... Где шелка? Где бархат? Где, в конце концов, хоть какое-то уважение к качеству?

– Неужели ты предлагаешь мне сейчас же телепортировать сюда лучшие ткани из сокровищниц Вавилона? – саркастически ответил Тай. – Боюсь, это может вызвать ненужные вопросы у ее родителей.

– Разумеется, нет, – отрезала Хаят. – Но я надеюсь, что ты приложишь усилия, чтобы привить этой девочке вкус к прекрасному. Она должна научиться одеваться как подобает... избранной.

Тай хмыкнул и сложил руки на груди . Он явно не собирался таскаться с Энн по модным бутикам . Это не в ходило в его план мести совету. Да и вообще с появлением Хаят все пошло на перекосяк так и не успев должным образом начаться . Что очень раздаражало .

Дверцы шкафа распахнулись лишь спустя пятнадцать томительных минут, наполненных презрением к человеческой нерасторопности. На кровати, покорно терпя лишения, валялся Лекс, уставший от роли статиста. Энн, чувствуя себя виноватой и ничтожной, нервно перебирала пальцы, словно моля о прощении.

– Это... унизительно, – прорычал Тай, выплывая из шкафа, словно призрак, и одаривая Энн взглядом, полным осуждения. – Смертная, одно лишь слово, и мы бы растворились в эфире, оставив после себя лишь легкое воспоминание. Ты вообще понимаешь, что осмелилась заточить богов в этом жалком подобии хранилища? – Он презрительно указал рукой на ее шкаф, выражая всю глубину оскорбления, нанесенного его божественному достоинству.

– Ах, да, и об одежде... – скривилась Хаят, появляясь из шкафа, словно королева, вынужденная копаться в мусоре. – Она просто вопиюще безвкусна. Нам необходимо провести масштабную ревизию и полностью обновить гардероб. И где твои туфли, дитя мое? У тебя нет ни одной пары, достойной богини. Это просто варварство.

Энн, натура довольно скрытная, не любила распространяться о своих предпочтениях в одежде, считая это слишком личным. А уж обувь на каблуках вызывала у неё и вовсе бурю негодования – она искренне не понимала, как можно добровольно мучить себя этими орудиями пыток. Но сегодня,девочка чувствовала: что-то неуловимо изменилось в воздухе, и вечер обещает быть по-настоящему интересным и, возможно, даже волшебным.