Тень Рождения

После того рокового дня прошла почти неделя. Благодаря своему бессмертию, Дарк восстановился физически довольно быстро. Однако, ощущение, что что-то не так, не покидало его, мешая полностью вернуться в строй.

Нестерпимые, внезапные приступы боли в позвоночнике мучили его. Видимо, тот удар о стену, что он получил в бою, напомнил о себе. Причем, это была не первая подобная травма в его долгой жизни. Парень задумался: а действительно ли его бессмертие обеспечивает полное исцеление ран, без каких-либо долгосрочных последствий? Ведь в его случае, похоже, их избежать не удалось. Эта мысль, словно заноза, засела в его сознании, порождая сомнения в абсолютной природе его дара. Он начал задаваться вопросом, может ли бессмертие лишь залечивать раны, оставляя невидимые шрамы, которые, подобно минам замедленного действия, рано или поздно дадут о себе знать.

Сегодня Дарк решил испытать себя в спортзале. Лежа на скамье, он упрямо поднимал гантели, фокусируясь на каждом повторении, словно пытался убедить себя, что все в порядке. Но внезапно, будто кто-то вонзил раскаленный нож прямо в его позвоночник, его пронзил невыносимый приступ боли. Рваный, хриплый стон вырвался из его груди, а мускулы напряглись до предела. Гантели, непослушные, выскользнули из ослабевших пальцев и с оглушительным грохотом обрушились на пол, рикошетом отскочив от скамьи.

Дарк скрючился на полу, словно подкошенный, прижимая колени к груди. Боль пульсировала, расползаясь по всей спине, словно ядовитый плющ, захватывая каждый нерв. Он судорожно хватал ртом воздух, пытаясь унять тошноту, которая волной подкатывала к горлу. Холодный, липкий пот покрыл его кожу, а зубы непроизвольно клацали. В глазах плясали темные пятна, а сознание словно затягивало в вязкую трясину. Дарк чувствовал себя беспомощным, жалким, словно сломанная кукла. За всем этим мучением с нескрываемым беспокойством наблюдала Рина, застывшая в дверях спортзала, словно парализованная. На ее лице читалось одновременно сочувствие и страх.

Превозмогая боль, Дарк медленно, с трудом выпрямился. Он уперся руками в скамью, опираясь на нее, словно на костыль. Собрав всю свою волю в кулак, он нагнулся и с трудом поднял гантели.

Тяжелые, холодные металлические снаряды казались сейчас неподъемными. Снова лег на скамью, стараясь игнорировать ноющую боль в спине. Глубокий вдох, выдох, и он начал поднимать гантели. С каждым повторением боль нарастала, словно кто-то постепенно закручивал тиски на его позвоночнике. Но Дарк не сдавался, упрямо продолжая упражнение. И вот, когда ему казалось, что он почти справился, острая, нестерпимая боль пронзила его с новой силой. Он закричал, скрутился в дугу и выронил гантели, которые снова с грохотом обрушились на пол, отзываясь эхом в тишине спортзала.

В этот раз Дарк не смог подняться. Он лежал на полу, обессиленный, свернувшись в клубок, и тихо стонал. Он, бессмертный воин, непобедимый в бою, оказался сломлен какой-то проклятой болью в спине.

Из дверей, наконец, решительно вышла Рина. Она подбежала к нему, присела рядом и с тревогой в голосе спросила:

—Дарк, что с тобой? Давай я помогу тебе!- Она попыталась приподнять его, но он зашипел от боли и оттолкнул ее руку.

—Не трогай! Просто... дай мне немного времени, - прошептал он, сквозь стиснутые зубы.

Рина отдернула руку, словно обожженная, и с тревогой посмотрела на Дарка. Она видела, как сильно он страдает, и ей хотелось помочь, но она понимала, что сейчас любое прикосновение может причинить ему еще больше боли.

— Хорошо, — тихо произнесла она, — я просто посижу рядом. Скажи, если что-то понадобится.

Она молча села рядом с ним на пол, не сводя с него глаз, готовая в любую секунду прийти на помощь. Она видела, как он тяжело дышит, как напряжены все его мускулы, и понимала, что сейчас ему нужно просто пережить этот приступ боли. Она знала его достаточно хорошо, чтобы понять, что он не любит показывать свою слабость, и ему нужно время, чтобы собраться с силами. Рина чувствовала себя беспомощной, наблюдая за его страданиями, но она знала, что ее присутствие, даже молчаливое, сейчас важно для него. Она просто была рядом, готовая поддержать его, когда он будет готов принять ее помощь.

Прошло несколько минут, которые казались вечностью. Дыхание Дарка постепенно выровнялось, хотя боль все еще ощущалась, как тупая, ноющая рана. Медленно, осторожно, он попытался выпрямиться. Рина, не говоря ни слова, подставила ему плечо, чтобы он мог опереться. Он благодарно взглянул на нее, принимая помощь.

— Спасибо, — прохрипел он, — кажется, немного отпустило.

Он с трудом поднялся на ноги, покачиваясь. Рина крепко держала его, не давая упасть.

— Может, хватит на сегодня тренировок? — с заботой предложила она. — Тебе нужно отдохнуть.

Дарк посмотрел на гантели, валявшиеся на полу, и в его глазах снова вспыхнул огонь упрямства.

— Нет, — твердо сказал он, — я еще не закончил.

Рина нервно вздохнула, наблюдая, как Дарк, упрямый как всегда, опять тянется к этим гантелям. Видела, как руки его трясутся, лицо искажается от боли... И решилась, больше тянуть нельзя. Может, хоть хорошая новость его отвлечет. Надеялась, что весть о ребенке хоть ненадолго вытащит его из этой ямы.

— Слушай, у меня тут кое-что... — начала она, отведя взгляд, будто боялась сглазить. — Энн, кстати, в курсе, нормально отреагировала. Я, честно говоря, сама сомневалась, нужно ли говорить сейчас... Но вчера на УЗИ сходила. Дарк, ну, я беременна.

Последние слова вылетели как пробка, будто Рина ждала, что сейчас что-то взорвется. Дарк медленно опустил гантели, как будто они весили тонну, и сел рядом, как-то осторожно, будто боялся сломать её.

— Ты серьёзно? — спросил, приобняв ее за плечи, так неуверенно.

Рина аж вздрогнула от прикосновения. Покачала головой отрицательно, в глаза смотреть не решалась.

— Да ладно! — выдохнул Дарк, и в голосе прям искреннее удивление, смешанное с какой-то... мягкостью что ли. — Круто! Значит, скоро буду папой маленького... гнома.

Тут он подскочил со скамейки, схватил Рину на руки, хотел, наверное, покружить... да только вот, как-то хрустнуло у него в спине, он аж застонал и сразу опустил ее обратно, чуть не уронил.

Рина, вся в тревоге, подскочила помогать ему до кровати добраться, ворча тихонько:

—Ну вот зачем, зачем так сразу, куда ты лезешь со своей спиной-то!

***

Тай и Энн оказались на заброшенном пустыре, поросшем бурьяном, прямо у обрывистого берега реки. Он, словно гастролирующий маг, окинул взглядом ученицу, обошел её по кругу, попутно критически оглядывая.

– Слишком просто для ученицы такого великого, как я,– Энн мысленно закатила глаза. "Ну вот, началось, — подумала она, — сейчас этот ходячий пафос опять будет строить из себя вселенского гуру. Терпение, только терпение".

— Итак, смертная, — возвестил Тай голосом, будто вещал с вершины неприступной горы, — базовые постулаты теории ты, с грехом пополам, усвоила. Довольно протирать штаны, приступаем к полевым испытаниям!

Закончив свою речь, Тай картинно вскинул руку, словно дирижер, отдающий команду оркестру. Воздух вокруг него заискрился, задрожал, и в нем разверзлась причудливо мерцающая дыра, напоминающая одновременно и портал, и рану в ткани реальности. Из этой бреши в мир, словно вываливаясь из переполненного вагона, появилось двое каких-то... созданий. Энн, повидавшая за последнее время немало странного, тем не менее, с трудом сдерживала удивление. Никогда ничего подобного она еще не видела. Не то чтобы это были демоны – у них, кажется, рога должны быть и копыта. Это были... эмм... нечто среднее между гремлинами, гоблинами и крысами, стоящими на задних лапах.

— Итак, отродья, — обратился Тай к новоприбывшим голосом, от которого по спине пробежали мурашки даже у Энн. Голос этот не терпел возражений, он словно был высечен из камня и пропитан вековым презрением, — за дерзкое вторжение в мой священный сон сегодня , вы заплатите сполна.

— Молим, пощади нас, глупых! — взмолилось одно из существ, моментально рухнув на колени и забившись в истерике. Его голос был писклявым и полным неподдельного страха.

— Мы... мы больше никогда, никогда не будем тебя беспокоить! — пропищала вторая, размерами поменьше и вроде как женского пола, судя по визгливому голосу.

Тай лишь презрительно скривил губы, будто его угостили прокисшим молоком.

— Слышу ваши душераздирающие истории об искреннем раскаянии и неминуемом исправлении уже лет этак сто, не меньше. Увольте, не впечатляет.

Энн, честно говоря, вообще не понимала, что за существа перед ней, откуда они взялись, и откуда у этого зазнайки такая невероятная сила. И больше всего ей было интересно – а что, собственно, он с ними собирается делать? Тай, как назло, никогда не распространялся о природе своих... эмм... божественных способностей. Да и она, если честно, как-то побаивалась спрашивать. Мало ли, вдруг решит, что она посягает на его величие, и возгордится еще сильнее. Так и до луны не достанешь. Но смотреть на эту цирковую постановку с орущими гоблинами и пафосным Таем уже порядком надоело. Хоть бы объяснил что-нибудь.

Тай, пресытившись жалкими трелями ничтожных смертных, со снисходительным презрением дернул уголком изящно очерченных губ. Легким, небрежным жестом он щелкнул пальцами, и в тот же миг аура божественной кары опалила одного из гоблинов, того, чьи визгливые протесты резали слух подобно фальшивой ноте. Никакого агонизирующего вопля – лишь мимолетная вспышка, достойная разве что искры бенгальского огня, и вот уже от твари осталась лишь щепотка праха, презрительно развеянная ветром его величия. Энн, узрев сие проявление абсолютной власти, лишь дерзнула на мимолетное трепетание ресниц – зрелище ее жалкой человеческой слабости, достойное сожаления.

Тай, словно снисходя до уровня смертной, одарил Энн улыбкой, сияющей холодным светом звезд, дарованных ему по праву рождения.

– Что ж, смертная – произнес он с нарочитой благосклонностью, – пришло время продемонстрировать плоды моих усилий. Вот тебе презренная мишень.

Он указал на жалкого дрожащего гоблина, достойного лишь презрения.

– Испепели его. Даруй мне лицезреть проблеск таланта, что я, по своей божественной глупости, усмотрел в тебе. Не смей меня разочаровать, Энн.

Его тон, облаченный в маску снисходительности, звенел сталью, сковывая ее душу льдом ничтожества. Она, ничтожная смертная, осмелится предстать перед ним, исполненная страха и нерешительности?

– Я... я сомневаюсь, что это мне под силу, – пролепетала она, осмеливаясь осквернить его присутствие слезами. – Я... боюсь, мои силы окажутся недостаточны.

Тай, словно пораженный видом столь убогого проявления слабости, позволил маске благоволения соскользнуть, обнажая холодную, нечеловеческую ярость.

– Не под силу? – повторил он, словно не веря собственным ушам. – Я трачу свое драгоценное время, делюсь с тобой божественным знанием, а ты осмеливаешься заявить о своей неспособности? Это попросту... отвратительно.

Он, словно снисходя до уровня простой смертной, приблизился к ней, вынуждая ее жалко отступить, словно спасаясь от чумы.

– Я верю в тебя, смертная, – прошептал Тай, нависая над ней, словно темный бог над поверженным смертным. – Верю, что в тебе таится искра, способная возгореться в пламя величия. Вообрази, как божественная энергия пульсирует в твоих жалких венах, подчиняясь твоей воле... как ты преобразуешь ее в испепеляющий огонь... Почувствуй мощь, смертная. Освободи ее.

Он отстранился, и в его глазах она увидела нетерпеливое ожидание, приправленное смертельным холодом разочарования. Последнее, подобно отравленной стреле, пронзило ее сердце.

Энн удостоила жалкого гоблина мимолетным взглядом. В его презренных глазах она увидела не только страх, но и слабую надежду. Надежду на пощаду, недостойную даже презрения. И в этот миг, словно озарение свыше, она осознала: она не может. Не смеет осквернить себя убийством, даже по его повелению. Даже под страхом его неминуемой кары.

Собрав воедино жалкие остатки своей воли, она осмелилась вымолвить:

– Нет. Я отказываюсь.

Тай медленно моргнул, словно рассматривая Энн под каким-то доселе не замеченным углом. В его глазах плескалось не разочарование, как она ожидала, а странное, почти научное любопытство. Не гнев, не досада – лишь холодное наблюдение, словно за муравьем, осмелившимся нести не тот груз, что ему предписано.

– Отказываешься? – промурлыкал он, смакуя каждое слово, словно оценивая вкус неожиданной приправы. – Весьма... неординарно. Я, признаться, полагал, что сумею вытравить из твоей смертной души столь примитивные чувства, как сострадание. Видимо, недооценил... упорство.

Он проигнорировал дрожащего гоблина, переключив все свое внимание на Энн. Она ощутила его взгляд, словно прикосновение ледяного ветра, проникающего сквозь кости.

– Что ж, – произнес Тай, словно размышляя вслух, – насильно мил не будешь, как говорится в ваших жалких людских пословицах. Хотя... столь примитивный подход и не в моем стиле.

Он презрительно щелкнул пальцами. И на этот раз не вспыхнуло пламя. Вместо этого его фигура окуталась аурой невыразимой мощи. Воздух вокруг завибрировал, а пространство словно искривилось. Энн почувствовала, как ее собственная сила меркнет, словно искра перед лицом солнца.

– Раз уж ты так настаиваешь на сохранении этой... трогательной привязанности к жизни, – проговорил Тай, его голос звенел, как колокол из чистого хрусталя, – я не стану тебя принуждать. Я просто... покажу тебе, как это делается.

Он сделал шаг вперед, и гоблин, жалкий и перепуганный, задрожал еще сильнее. В глазах Тая не было ни злобы, ни ненависти – лишь холодная, безупречная эффективность. Он даже не посмотрел на свою жертву. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль, за пределы этого мира.

И в этот момент произошло нечто невообразимое. Не вспышка пламени, не удар молнии, не взрыв – просто... исчезновение. Гоблин перестал существовать. Его просто не стало. Словно он был лишь иллюзией, развеянной дуновением ветра. От него не осталось ни пепла, ни следа. Лишь пустота.

Энн замерла, пораженная увиденным. Это было... слишком. Слишком чисто, слишком совершенно. Слишком... легко. Она не чувствовала ни боли, ни страдания, ни даже запаха серы. Лишь абсолютное небытие.

Тай опустил руку и повернулся к Энн. Его лицо было бесстрастным, словно высеченным из камня.

– Вот так, смертная, – произнес он, его голос был тих, но в нем звучала сила, способная разрушить горы. – Без лишней драмы, без жалобных воплей. Просто... эффективно. Полагаю, я показал тебе, как следует поступать с подобной мерзостью.

Он сделал паузу, внимательно изучая лицо Энн.

– Впрочем, – добавил он, с легкой насмешкой в голосе, – я не питаю иллюзий относительно твоих способностей. Боюсь, тебе никогда не достичь моего уровня... утонченности.

Тай замер, словно скульптура, изваянная из самого мрака. Неожиданно даже для этой жалкой смертной, Энн, посмевшей поднять свой взор, из ее трепещущих уст вырвалось то, что терзало ее ничтожную душу:

– Да что за... сила у тебя вообще? Кто ты такой?

Эти слова, словно плевок, коснулись его божественной сущности. Энн, эта серая мышь, эта робкая тень, осмелилась задать вопрос, достойный лишь гнева. Но Тай не снизошел до столь примитивной реакции. Его улыбка – холодная, как ледяной клинок, – скользнула по его безупречным чертам. Он медленно завел руки за спину, всем своим видом демонстрируя абсолютное превосходство, не нуждающееся в доказательствах.

– Ах, смертная... – промурлыкал он, словно пробуя на вкус каждую букву. – Кажется, я упоминал, что являюсь... богом. Но, полагаю, твой примитивный разум жаждет познать природу моей силы? Что ж, я снизойду до твоего уровня понимания. Я – Бог Греха. Творец запретных желаний, искуситель душ, архитектор падения. Я – тот, кто толкает ваши жалкие человеческие сердца в бездну порока, где они ищут утешение в мимолетных наслаждениях, обрекая себя на вечные муки.

Его улыбка, прежде холодная, теперь расцвела, превратившись в оскал абсолютной власти. Он провел рукой по своим темным, шелковистым волосам, словно подчеркивая свою божественную красоту, и в его глазах вспыхнул демонический огонь.

– Надеюсь, я утолил твое... неуместное любопытство?

Энн, ошеломленная, с каждым словом отступала назад, чувствуя себя песчинкой перед лицом надвигающейся бури. Его слова, словно отравленные кинжалы, пронзали ее душу, обнажая ее собственные потаенные греховные желания, о которых она боялась даже подумать. В его присутствии ее робкая сущность таяла, оставляя лишь первобытный страх и неутолимое влечение.

Его взгляд, словно гипнотический, приковал Энн к месту. Она не могла отвести глаз от этого существа неземной красоты и ужасающей силы. Его слова прозвучали как приговор, как приглашение, как... откровение. Она всегда чувствовала в себе эту темную сторону, эти тайные желания, тщательно подавляемые обществом и моралью. И вот, перед ней стоял тот, кто не осуждал их, а возводил в культ, предлагая испить из чаши греха до дна.

– Ты... ты делаешь это нарочно, – прошептала Энн, пытаясь хоть как-то восстановить самообладание. – Пытаешься меня... соблазнить?

Тай рассмеялся – звук, похожий на звон разбитого хрусталя, пронзительный и прекрасный одновременно.

– Соблазнить? – переспросил он, словно это слово было грязным и недостойным его уст. – Я не опускаюсь до столь примитивных манипуляций. Я лишь показываю тебе правду, Энн. Правду о тебе самой. В каждом человеке живет зверь, алчущий запретных плодов. Ты лишь отрицаешь это, скрываешься за маской благопристойности. Но я вижу тебя насквозь.

Он сделал еще один шаг, сокращая дистанцию между ними до опасного минимума. Энн чувствовала его дыхание на своей коже, запах греха и соблазна, сводящий с ума и одновременно пугающий до глубины души.

– Что ты видишь, Энн? – прошептал Тай, склонившись к ее уху. – Что ты действительно хочешь? Отбрось ложь, отбрось страх. Просто позволь себе... желать.

Его слова действовали как яд, постепенно проникая в ее сознание, разрушая все моральные устои и предрассудки. Она представила себя такой, какой никогда не осмеливалась быть: смелой, дерзкой, свободной от всяких ограничений. Она захотела ощутить всю полноту жизни, испытать все запретные удовольствия, познать границы своих возможностей.

– Я... – Энн задохнулась, не в силах произнести ни слова. Её тело дрожало от возбуждения и страха. Она никогда не чувствовала ничего подобного.

Тай отстранился, наблюдая за ней с нескрываемым удовольствием. В его глазах плескалось торжество. Он видел, как в ее душе зарождается тьма, как она поддается его влиянию.

– Не бойся, Энн, – прошептал он. – Я не заставляю тебя делать то, чего ты не хочешь. Я лишь предлагаю тебе выбор. Выбор между серой и унылой жизнью и... захватывающим приключением, полным греха и наслаждений. Решать тебе.

Он протянул руку к Энн, ладонью вверх, словно предлагая ей величайшее сокровище в мире.

– Так что же ты выберешь, Энн? – спросил Тай, в его голосе звучало нетерпеливое ожидание. – Ограничения или... свободу?

— Я выбираю ничего ! Я хочу быть свободна от желаний и всего прочего.

Тишина, нависшая над ними после ее слов, была столь густой, что казалась осязаемой. Он, Бог Греха, впервые за эоны столкнулся с чем-то, что не поддавалось его власти, что не трепетало перед его великолепием. Мельчайшая складка пролегла на его идеальном челе – проявление не гнева, но почти научного интереса, словно энтомолог, обнаруживший новый, доселе невиданный вид насекомого.

– Ты... отказываешься? – прошептал Тай, словно пробуя эти слова на вкус, словно они были чем-то чужеродным, попавшим в его божественный рот. – Непостижимо. Я полагал, что смертная природа, как самая податливая глина, поддается любому искушению. Видимо, я переоценил масштаб вашей коллективной испорченности.

Он медленно обошел Энн, словно оценивая ее со всех сторон, как редкий и драгоценный артефакт. Его взгляд скользил по ней, проникая в самую глубь души, выискивая там хоть малейший намек на лицемерие, на скрытую слабость, на то, что позволило бы ему сломить ее.

– Ты говоришь о свободе от желаний, – произнес Тай, его голос был теперь холоден, как лед, отполированный вечным ветром. – Но разве не в желаниях заключается суть жизни? Разве не они толкают вас на подвиги, на открытия, на созидание? Без них вы – лишь пустые оболочки, лишенные цели и смысла.

Он остановился прямо перед ней, нависая над ней, словно темный ангел над падшей душой.

– Я же предлагаю тебе ключ к этой самой сути, Смертная. Возможность испытать все грани существования, познать все запретные удовольствия, обрести власть над своими и чужими желаниями. Ты же предпочитаешь оставаться в своей убогой клетке, довольствуясь жалкими крохами посредственности.

Энн, несмотря на его презрительный тон, чувствовала, как в ее душе крепнет уверенность. Она видела в глазах Тая не только силу и власть, но и какую-то затаенную... тоску. Тоску по тому, чего он никогда не сможет обрести – по искренности, по состраданию, по любви.

– Я не ищу власти над другими, – ответила Энн, глядя прямо в его демонические глаза. – Я хочу власти над собой, над своими желаниями. Я хочу быть человеком, а не марионеткой греха.

Тай рассмеялся – звук, лишенный всякой теплоты, резкий и холодный, как удар хлыста.

– Человеком? – презрительно повторил он. – Какое жалкое слово. Вы, люди, такие слабые, такие глупые, такие подверженные соблазнам. Вы всегда выбираете путь наименьшего сопротивления, путь греха. И ты, Энн, не исключение. Просто ты еще не осознала этого.

Он махнул рукой, словно отметая ее слова, как назойливую муху.

– Что ж, – произнес Тай, его голос вновь приобрел оттенок царственного равнодушия. – Ты оказалась... неожиданно устойчивой к моим чарам. Впрочем, это не делает тебя более интересной. Просто... другой.

Его губы скривились в легкой, снисходительной улыбке.

– Полагаю, пришло время прощаться. Я не привык тратить свое драгоценное время на бесперспективные проекты. Продолжай и дальше тешить себя иллюзиями, смертная. Возможно, в своих жалких попытках противостоять греху, ты найдешь... утешение.

Он сделал изящный поклон, достойный самого утонченного аристократа, и его фигура начала растворяться в воздухе, словно туман, рассеиваемый первыми лучами солнца.

– И помни, Энн, – прошептал Тай, его голос звучал уже издалека. – Грех – это не выбор. Это судьба. И рано или поздно он настигнет каждого. Даже тебя.

И с этими словами он исчез, оставив Энн в одиночестве, в окружении тишины и собственных мыслей. Она одержала победу, но в ее сердце осталась смутная тревога. Слова Тая преследовали ее, словно зловещее пророчество. Она знала, что борьба с грехом еще не окончена. И что рано или поздно ей придется снова столкнуться с Тьмой.