Подснежник

Возвращалась домой за полночь, одна радость — завтра суббота. Блин, а ведь даже не ужинала ещё, банан у Оксаны на кухне не в счёт. Шустрая Корса везла меня по заснеженным улицам. В оставшуюся до Нового года неделю с небольшим снега навалило по самое не хочу. Благо грейдеры дорогу чистили своевременно, такие сугробы на газоны накидали, что моя низкая машинка за ними едва была видна. Последний перекрёсток перед моим домом, ярко освещённый, потому что нерегулируемый, и пустой в кои-то веки, хотя чего ещё ждать в спальном районе ночью. Перед пешеходным, как положено, притормозила, но из-за свежего сугроба видимости почти ноль. И этим нулём решило воспользоваться какое-то чудо в чёрной «Аляске», которое даже отороченный чёрным мехом капюшон с головы не сдвинуло, да и влево не смотрело, а резво и широко шагнуло прямо мне под колёса. Ну все же знают, что на зимней дороге никто резко по тормозам не бьёт, и я, конечно, со своим десятилетним водительским стажем тоже. Да только в такие моменты всё получается именно так, как НЕ нужно. От неожиданности жму педаль тормоза, не в пол, но всё равно жопу Корсы кидает влево, машина идёт юзом на замершего на пешеходном переходе человека. Чёрная «Аляска» всё ближе к двери с водительской стороны, нажимаю газ и увожу железную банку с собой внутри по диагонали в сугроб на газоне. Моё спасение в том, что бордюр низкий, а снег мягкий, Корса подпрыгивает, зарывается носом по самое лобовое, останавливаясь в нескольких сантиметрах от фонарного столба, и я прикладываюсь лбом о руль:

— Приехали, блять.

Руки, как и голова, всё ещё были на руле, пальцы свело так, что разжать не могла, дыхание зашкаливало, словно марафон бежала. От стука в стекло двери вздрогнула, еле повернула голову и наткнулась на широко распахнутые синие глаза в обрамлении чёрных ресниц, виднеющихся из-под длинной курчавой чёлки тёмных волос:

— Ты в порядке?

Чудо в «Аляске» наконец скинуло свой мохнатый капюшон, явив миру красивого мужика, даже парня, на вскидку лет двадцать пять, с тонким аристократическим носом, впалыми щеками и большим чувственным ртом, плохо увязывающимся с низким с хрипотцой голосом. Я опустила стекло и всё так же, с головой у руля, прорычала:

— Ты откуда, мать твою, взялся?

Парень, часто моргая, вскинул левую руку и спокойно пояснил:

— Оттуда.

Вот-вот, как тот подснежник из сугроба, которого в декабре быть не должно. Резко открыла дверь, заставляя его отпрыгнуть в сторону, и колобком, на плохо слушающихся ногах, выкатилась на улицу. Ноги в кроссовках утонули в снегу, который тут же забился в обувь и неприятно холодил голые из-за модно укороченных джинсов щиколотки. Парень распрямился, смотрел на меня настороженно, в то время как я, прикинув в уме список матерных слов, поняла, что для общения глаза в глаза мне придётся неслабо так задрать голову.

— Как звать тебя, блаженный?

— Ваня.

Не стоило мне резко вверх голову закидывать: затылок обручем сдавило, перед глазами сначала поползли разноцветные круги, потом свет и вовсе стал тухнуть, а я — оседать в уже изрядно притоптанный сугроб.

— Эй! — вскрикнул тот.

Реакция у Вани была что надо, по крайней мере в этот раз, и он, быстро вытянув длинные руки, успел подхватить меня раньше, чем моя задница встретилась со снегом. На пару минут меня всё-таки выключило. Придя в себя, открыла глаза и первое, что увидела — небо чёрно-ночное и яркий свет фонаря сбоку. Лежала, любовалась, дышала морозным воздухом и сетовала, что звёзд не видно, как вдруг обзор закрыла опушка «Аляски», а потом надо мной нависло растерянное лицо Вани:

— Очнулась...

Говорил он это на выдохе, выпуская клубы морозного пара из вишнёвых пухлых губ. Мне так тепло и уютно в тот момент было, словно всё случившееся пять минут назад — всего лишь дурацкий сон. Смотрела в распахнутые синие глаза, потом на губы, и понимала, что страсть как хочется попробовать их на вкус, вдруг правда со вкусом вишни. Мой плотоядный взгляд не остался незамеченным, голова Вани немного отдалилась, и я полностью пришла в себя. Чёрт, Машка, и на смертном одре о сексе думать будешь! А как же о нём, сладострастном, не думать, тем более когда не было его уже... сто лет. Задушила скабрёзные мысли на корню, списывая временное помутнение на полученный удар, знатно, видимо приложилась. Приняла сидячее положение и поняла, что всё это время отлёживалась у Вани на коленях, а сам блаженный сидел около моей Корсы в сугробе, благо длина Аляски позволяла не отморозить всё его добро. Внутри меня включился тумблер дельной женщины, и я принялась командовать, маскируя тем самым своё смущение от недавнего непристойного поведения.

— Вставай, Подснежник, надо Корсу доставать, — я по-деловому распахнула дверь, плюхнулась на водительское сиденье, завела машину, которая тут же обдала меня жаром из дефлекторов, и мне снова поплохело.

Дёрнула дверную ручку и выпала из салона на колени. Рот мгновенно наполнился вязкой слюной, мутило так, что желудок выворачивается, да только нечем. Утёрлась холодным снегом, чтобы хоть как-то прийти в себя, зато появилось отличное оправдание, чтобы по-мужицки смачно сплюнуть. Села пятой точкой на голени. Поняла, что если снова задеру голову вверх, то хрен его знает, что будет, поэтому жестом указываю чуду опуститься на мой уровень. Ваня оказался послушным, в тот же миг присел передо мной на корточки.

— Водить умеешь? — прохрипела я.

— Ну... теоретически...

— Это как?

— Все билеты прорешал на максимальный балл, а практика... — Ваня смущённо почесал кончик носа и добавил: — Только на симуляторе пока...

— Ну, тогда садись и симулируй, — кивнула я в сторону Корсы.

— А ты?

— А я ножками, — поднялась с колен, Ваня синхронно со мной. — Мой дом — сразу за перекрёстком, — указала рукой в нужную сторону, — тебе придётся сдать назад, проехать перекрёсток и повернуть направо, во двор.

— Да я как-то... — Подснежник засунул руки в карманы, стал мяться, кидая косые взгляды на машину.

— Иван, — строгость в моём голосе заставила его вынуть руки из карманов и вытянуть их по швам, — я тебе жизнь спасла. Возвращай должок. Машина-автомат, две педали, даже обезьяна справится.

Понятно, что доверия этому блаженному никакого, но сама в тот момент я действительно не могла за руль сесть. И дело было не в шоке и не в страхе, а, судя по сдавленному как в тисках затылку, давление на нервной почве подскочило у меня неслабо. А ведь я ржала, когда на последний день рождения Оксана подарила мне тонометр, мол, ещё бодра и молода...

Ваня, садясь за руль, даже не додумался отодвинуть водительское кресло назад, упёрся коленками длинных ног в руль и не придумал ничего лучше, чем просто развести их в стороны, как в упражнении «Лягушка». Потом до него доходит, что в таком положении на педали нажимать вообще неудобно, снова коленки к рулю прижал. Я закатила глаза и простонала, голова загудела ещё сильнее. Сдёрнула шапку, надеясь, что холод хоть немного приморозит сосуды.

— Вань, кресло...

Он пристыжено потупил глазки, отъехал вместе с креслом назад и газанул так, что моя машинушка резво выпрыгнула на дорогу, но тут же встала, как вкопанная. У меня даже дыхание перехватило от этого манёвра. А горе-водитель, симулятор хренов, показав мне пальцами «всё о'кей», вывернул колёса ровно и плавно покатил через пустой перекрёсток. Я шла параллельно дороге, будто страхуя, хотя сама не понимала, чем могу помочь. Корса катила, сосредоточенный Ваня для большей серьёзности насупил брови, даже поворот включил, когда во двор сворачивал. Ну да, теорию ведь по максимуму знает. Я прибавила шаг, показывая, что ехать надо к дальнему от арки подъезду, возле которого по счастливой случайности осталось парковочное место ровно для моей малютки. Подснежник, видимо, вошёл в раж, опустил стекло и зычно забасил на весь двор:

— Можно я задом припаркуюсь?

— Мордой ставь!

Он разочарованно вздохнул, но послушался. Я дождалась, пока Ваня заглушил мотор, подошла к стоящему уже на улице и оценивающему плоды своего труда Подснежнику и протянула свою ладонь. Тот посмотрел на меня, потом на руку, улыбнулся и резво хлопнул по ней своей ладонью, ощутимо так хлопнул, я даже вперёд по инерции подалась. Да что ж за чудо на мою голову!

— Ключи давай, — выдала я, возвращаясь в исходное положение.

Либо сказала слишком резко, либо он понял, что опять сглупил, но улыбка сползла с его лица, и ключи мягко опустились в мою ладонь. Вздохнула, потому что не люблю людей обижать, даже тех, из-за которых в сугроб пришлось въехать.

— Ты молодец, — решила подбодрить, — хорошо справился. Только помни, пока права не получил, да и потом тоже: правила дорожного движения не только для водителей, но и для пешеходов. Пока, Вань.

Достала из багажника сумку, показывая, что наша встреча себя исчерпала. Вспомнила, что в боковом кармане у меня имеется «геройский набор» — блистеры с таблетками на «всякий критический» случай, а именно: от диареи, от аллергии, обезболивающее, и добавленное в этом году от давления. Закинула таблетку последнего под язык, кривясь от кислого вкуса, и боковым зрением заметила, что «Аляска» всё ещё рядом. Повернулась к переминающемуся с ноги на ногу Ивану и кивнула: «Что ещё?»

— Ты... — начал неуверенно тот. — Тебя как зовут?

Я внимательнее всмотрелась в его лицо и офигела от ничем не прикрытой заинтересованности, мужской заинтересованности, в синих глазах. Теперь понятно, что «тыкал» Подснежник мне всё это время не из-за отсутствия воспитания или чувства такта, а потому, что просто неправильно оценил мой возраст, посчитав нас приблизительно ровесниками. Приятно, конечно, да я и сама знаю, что моложе своих лет выгляжу, но не до такой же степени. Маленькая собачка до старости щенок, как говаривал отец. Да и прикид мой явно на тёткинский не тянет. Я усмехнулась, сдерживая в себе желание раскрыть Ване глаза, он и так сегодня неоднократно был уличён в тупости, и ответила:

— Маша.

— Ну, я пойду, — интонация такая, что и не поймёшь, спрашивает или утверждает.

— Иди-иди, только аккуратно, — Ваня развернулся, а я в последний момент успела спросить: — Сколько тебе лет?

— Двадцать пять.

Кивнула, мысленно похвалив себя за точность предположения, глаз-алмаз у меня, как говорится. На том и разошлись.

Чёрная «Аляска» удалялась по диагонали через двор, а я подошла к подъезду и поняла, что не хочу сейчас в душную квартиру со спёртым, сухим воздухом. Поставила сумку на лавочку, устроилась на ней сверху, отклонилась назад, до соприкосновения уже меньше пульсирующего болью затылка с плитой дома, и зависла. Небо надо мной тёмное, опутанное голыми ветками лип и тополей, растущих во дворе. Разорванной на тонкие полосы ватой медленно плывут облака, а из-за ближайшей высотки выглядывает острый месяц. Голые руки начало щипать от мороза, я засунула их на всю глубину в карманы, нахохлилась, как воробей, но осталась сидеть, наслаждаясь тем, как холодный воздух вытравливает из моего тела напряжение. Краем глаза заметила движение сбоку, и вот передо мной снова Ванино лицо с курчавой чёлкой в меховом капюшоне. Вздрогнула и настороженно спросила:

— Ты чего?

— Я прощения не попросил, — взгляд решительный, серьёзный.

— А-а-а, — зачем-то протянула я, — ну, давай.

— Маш, ты прости меня за то, что случилось на дороге, я виноват, — замолчал, но по глазам видно, что это ещё не всё, — и за то, что сейчас будет, тоже прости.

Не успевший сорваться с губ вопрос был пойман вишнёвыми губами чуда, которые настойчиво накрыли мой приоткрытый рот. Они у него ничуть не мягкие, как казалось мне раньше, настойчивые, упругие, требовательные. Я ошалело хлопала ресницами, свела глаза к переносице, пытаясь рассмотреть извиняющегося, но его глаза закрыты, показывая, как сильно он увлечён процессом. А когда к его холодным губам присоединился на контрасте горячий язык, я издала гортанный стон или мурчание и тоже зажмурилась.

Целовался он с чувством и знанием дела, заводил, дразнил, заставлял отвечать и подчиняться. Мои руки сами собой выползли из тепла карманов, да только поднимать их вверх сил не было. Вцепилась я пальцами в Ванины бёдра, аккурат под карманами джинсов. Его руки уже давно хозяйничали на моём лице, а теперь одна переползла на шею и гибкие мужские пальцы стали перебирать торчащие, коротко остриженные под укороченный боб волоски, вызывая толпы мурашек. Сердце колотилось, всё тело начало пульсировать и выгибаться, а рукам уже не хочется просто лежать, им хочется подняться выше и проверить задницу целующего меня на упругость. Но за секунду до того, как я готова была выдать: «Ваня, я ваша навеки!», оторвалась от его губ и решительно заявила:

— Извинения приняты. Теперь — по домам, — схватила сумку и попросту сбежала, благо подъезд в двух шагах.