Herz in Flammen

Это случилось глубокой ночью.

Всепоглощающий, оглушительный грохот раздался неподалёку от деревни Дымки и эхом разнёсся по окраинным скалам.

Химавари слышала его хорошо, как никто другой. Одновременно и отчётливо, и будто бы издалека — этим неясным чувством она была обязана куполу из сатецу, надёжно защищающему девушку. А что происходит снаружи этого небольшого убежища — она не знала.

А происходило там вот что.

Хаос. Самый настоящий хаос. И если бы у Шинки сейчас было бы время подбирать нужные слова и формулировки, то он бы охарактеризовал происходящее как «катавасия».

И действительно, стоял ужасный шум. Шёл он буквально от всего. Шумели люди, шумела сама пещера, стремительно рушась. Всё это происходило не без помощи Шинки, конечно.

Правда, вполне хватило одного точно удара сатецу, и теперь вмешательство парня и не требовалось особо.

Уже подкосилась одна стена, а по всему потолку пугающей паутиной потянулись трещины, из которых то и дело вниз сыпались мелкие камушки, всё сильнее нервировавшие Шинки. Вторая, противоположная стена тоже накренилась, и опасения, что она может просто рухнуть, могли оказаться далеко не напрасными.

Шинки страшно не было. Полная уверенность в постоянной защите железного песка его давно уже не покидала. Хотя страх, то и дело неприятно скребущий грудную клетку Шинки изнутри напрочь пропасть так и не смог. Всё же риск полноценного оползня по его вине вполне мог нервировать…

Да и беспокоился повелитель сатецу как всегда не за себя, а за Химавари. Рассуждал просто: вокруг себя он защиту контролирует постоянно. Сейчас даже больше автоматически, чем осознанно. А чтобы не пострадала и Химавари, приходится следить. Не так, чтобы парню это доставляло какие-то неудобства, вовсе нет.

Но то самое, воспитанное ещё Пятым Казекаге излишнее чувство ответственности не давало покоя.

Шинки снова огляделся по сторонам. Неловко переступил с ноги на ногу, и даже чуть-чуть отступил к стене, потому что движение в пещере становилось чересчур активным.

Бандиты, до некоторого времени безмятежно спящие, теперь, конечно же, очнулись, подняли шум. Один из них, особо крикливый, и, похоже, самый главный из них, старался построить своих нерадивых солдат, но получалось откровенно плохо. И неудивительно: в условиях опасности все рванули спасать не чью-нибудь, а конкретно свою шкуру.

Да и ситуация была, в целом, не из ожидаемых. Стены неумолимо оседали, а своеобразный каменный потолок дал трещину и без вмешательства Шинки. Это была цепная реакция во всей красе, или, как обычно выражался дядя Канкуро — «эффект этих, ну, как его… Домино».

А повелитель сатецу, так-то, действовал, вопреки мнению напуганных страшной силой железного песка людей, довольно размеренно и чётко по плану. Сначала подкосил противоположную стену — там как раз было больше всего людей. Один этот поступок уже навёл такого шороху в и так нестройных рядах бандитов. А дальше всё уже пошло само по себе, и Шинки оставалось только отшвыривать камни, которые из-за близкого расстояния могли навредить ему или Химавари.

Да, конечно, Узумаки-младшая была сейчас под куполом из железного песка, за которым парень внимательно следил. А то мало ли что может произойти.

Как любил поговаривать Гаара — нужно быть готовым. На логичные, по мнению Шинки вопросы по типу «а к чему готовым-то?», Отец усмехался и заверял, что ко всему. Этого, пожалуй, повелитель сатецу долго не мог понять. Даже дядю Канкуро пытался спросить. Его импульсивный характер требовал конкретики здесь и сейчас, а не абстрактного «ко всему».

Шинки советам Отца в большинстве случаев следовал. Да, не безоговорочно, но всё же. Первое время парня на это сподвигало казаться хорошим приемным сыном, правильным шиноби и справедливым наследником такого большого богатства — целой скрытой деревни!

А потом Шинки задумался неожиданно даже для самого себя: почему это так ему важно? Почву для размышлений дал, как бы удивительно это не было, Боруто Узумаки. Он тогда по-своему искренне спросил, абсолютно не подозревая, что может пробудить в Шинки неудержимую тягу к размышлениям:

— Не, я, конечно, этого никогда не пойму. — фыркнул Боруто, строя серьезную гримасу. Ему тогда наверное казалось, что на Шинки это должно произвести хоть какое-то впечатление, но повелитель сатецу сохранил невозмутимый вид.

— Вот чего ты так его слушаешься, а? Честное слово, непонятно. Может, хоть ты пояснишь.

— Отца? — от чего-то удивился Шинки. Если уж говорить начистоту, то и вовсе ужаснулся. Ему ведь тогда было лет шестнадцать, и он действительно честно не понимал, как можно ставить под сомнение факт того, что Отца нужно слушать. По мере возможности, конечно. Да и Шинки, вопреки ожиданиям многих, был далеко не паинькой. У него действительно абсолютно не было тяги ко всякого рода кутежам и подобным занятиям, но от типичного образа «домашнего мальчика» его отличала одна деталь — наличие своей четкой позиции. Мнения, от которого Шинки не стал бы отступаться ни за что. В большинстве своём, с Отцом их точки зрения совпадали, ведь оба придерживались традиционных понятий справедливости и совести. И неудивительно: воспитание-то повелителю сатецу дал не кто-нибудь, а Пятый. Оно и влияло. Но даже если мнения их не сходились, то конфликта не выходило. Оба просто выслушивали друг друга, после чего, ради приличия покивав, мол, да, неплохая позиция, расходились, так ничего в себе и не изменив, но при этом приняв к сведению чужую точку зрения.

— Конечно! Я погляжу, вы с ним вообще, это… — Боруто замялся, припоминая нужное ему выражение. — Как уж говорят-то… Во, душа в душу живёте, да!

— Мы? — снова переспросил Шинки, чувствуя себя несколько неловко.

— А кто ж ещё. Так что, отвечать не будешь? Так и скажи, я обижаться не буду, зуб даю.

— Отвечу, отвечу, — пробормотал Шинки. Сам он прекрасно знал ответ на этот вопрос. Даже правильные слова для того, чтобы его сформулировать доступно для Узумаки мог легко подобрать.

«Я слушаюсь Отца из уважения и благодарности к нему, и всему, что он для меня сделал».

В голове Шинки звучало это более чем убедительно. Можно даже сказать правильно. Как прописная истина, которую оспаривать никому даром не надо. Шинки ещё про чувство долга прибавил, для пущей убедительности. Но Брруто, вместо того, чтобы выслушав его, восхищённо вздохнуть и нехотя согласиться, задал ещё один вопрос:

— А сейчас-то почему?

Шинки вопросительно поглядел на Узумаки, принявшегося торопливо объяснять.

— Я всё понять не могу. Ты ж ему этот долг вернул наверное уже, не? Или это как у дяди Саске — принципы у тебя?

— Наверное я и правда этот долг уже Отцу вернул, — пожал плечами Шинки.

— Вот! Значит слушаешься ты его сейчас не поэтому!

Шинки снова замер. И, к своему стыду, опять начал чувствовать себя на редкость недогадливым. Боруто, заметив это, тут же сказал:

— Ладно, Шин, забей. Я ж сам философию не люблю, так что давай как-нибудь, не парься! Ты мне лучше скажи: правда, что у вас текилу из кактусов гонят?

И Шинки с нескольким облегчением принялся развенчивать этот довольно популярный миф. Который, причём, эту широкую огласку приобрел не без помощи дяди Канкуро…

А Брруто, казалось, и не волнуют вопросы послушания повелителя сатецу по отношению к отцу.

Правда, Шинки, в отличии от Боруто ещё долго не мог забыть этот разговор. И всё задавался вопросом: а почему мне так важно, чтобы Отец хорошо ко мне относился?

Хотя, полноценно закончить эти размышления Шинки так и не удалось. По возвращению в Сунагакуре на него навалилось слишком много работы, и проблемы духовного характера отошли на второй план.

Но правильный лично для себя ответ Шинки знал прекрасно. Просто потому что ценит он свою семью, и наплевать, что по крови они друг другу не родные. И всё. Нет у его чувства долга срока давности. Честное слово, ведь невозможно изменить моральное обязательство, принцип, хоть чем-нибудь: временем, деньгами, тем более цифрами…

Даже если придираться, искать какие-то сакральные смысли и психологические травмы, то этот ответ оставался исчерпывающим. Из столь сильного уважения вытекало и остальное: то, что Шинки прислушивался к советам Отца, его наставлениям и в принципе невольное подражание пути родителя

Вот почему-то и сейчас, даже в столь напряжённой и более чем некомфортной ситуации Шинки припомнил так часто произносимую Пятым Казекаге фразу — не торопись. Не действуй опрометчиво.

И теперь повелитель сатецу ждал удобного момента. Следил, приглядывал. Хотя и выглядело это поистине странно: крики, паника, падение стен пещеры…

И Шинки, статуей, будто бы отлитой из стали, замерший у одной их её стен.

Пожалуй, его вид в тот момент вполне можно было бы назвать пугающим. Шинки и р сам это знал. Слышал, не раз. Но запомнил он хорошо только одно своё прозвище, данное ещё до совершеннолетия, но уже после того, как он сдал экзамен на звание чунина и начал считаться полноценным ниндзя своей деревни.

Как ангел смерти. Так зашептала одна женщина другой, когда он проходил мимо. Шинки, честное слово, уже привык ко всевозможным кличкам либо же более благородным прозвищам. Но это…

Он ведь до сих пор так не разобрался, как к такому относится. Да и не особо хотелось — дел в Сунагакуре для Шинки всегда находилось немало. То дядя с его марионетками и нуждами Корпуса, то миссии от Отца, то помощь Йодо с Араей… А то и вовсе отправят куда-нибудь в Иву, и бегай себе среди скал, задание выполняй. Потом отчёт старейшинам тащить, со скрупулёзным описанием каждого утёса.

Вот времени на «подумать» и не хватало.

А зачем сейчас нужно было ждать? Если рассуждать только логично, не возвращаясь к пространным размышлениям о ценности отцовского мнения, то Шинки не мог привести неоспоримые аргументы в пользу этого решения, вопреки обыкновению. Но почему-то он понимал, что если рваться сейчас, когда пещера буквально живёт своей жизнью, то легко можно пострадать.

Всё вокруг менялось просто с фантастической скоростью, и двигаться было крайне небезопасно.

Да и что греха таить: даже Шинки, с его повышенной внимательностью, не мог за этим всем уследить.

И, если говорить уж совсем начистоту: Шинки даже немного завидовал Химавари, находящейся под куполом. Ему тоже ведь, несмотря на суровый нрав, не доставляло удовольствия смотреть, как другие люди не то, чтобы мучаются… Скорее просто находятся в опасном положении.

Мда, — размышлял Шинки, переводя пронзительный взгляд зелёных глаз на небольшой железный шар из сатецу, защищающий в данный момент Узумаки-младшую. — кажется, я совсем размягчился. Тлетворное влияние Химавари, со всеми её умилениями на скорпионов и других тварей не особо презентабельно вида. И правда, дожили… Эти люди нас чуть ли не убить несколько часов назад пытались, а я? Нет, конечно, мне их не прямо-таки жалко, но что-то удовлетворения от восстановления справедливости не наблюдается… Эх, видел бы это дядя Канкуро. Сказал бы, наверняка, что «теряю хватку». Это, конечно, неправда, но всё равно неприятно…

И Шинки, чья голова была забита подобными не шибко радостными мыслями, вновь, с выражением крайней усталости на лице принялся оглядывать суетящихся тут же людей.

На самом деле, переживать Шинки из-за такой мелочи, как сомнительная мягкость, не стоило. Всё же, тут виновен был вовсе не он, и совершенно точно не Химавари. Воспитание Отца, строящееся на принципах справедливости и доброго, терпимого отношения к людям — вот, что сыграло в характере Шинки главную роль.

Да и сам повелителя сатецу стремился некогда в детстве к именно такой модели поведения, искренне считая, что начни он вести себя как приемный Отец, то и отношения жителей Сунагакуре к нему изменится. Тогда ведь «найдёныш Казекаге» не вызывал у них абсолютно никакого доверия. А у некоторых, в том числе и у Совета — только суеверный страх перед столь сильным кеккей генкаем.

Но, к чести Шинки, такое поведение работало его образу на пользу. Сейчас-то к нему относились куда теплее, чем раньше. Уважали за трудолюбие, а младшее поколение и вовсе восхищалось тем, что парень мог перечить Совету, лишь бы сдвинуть технический процесс, стоявший в Сунагакуре столбом на протяжении нескольких лет.

Упавший с потолка очередной небольшой камешек, стукнувшийся прямо о жёсткий носок обуви Шинки, вывел парня из состояния полного погружения в собственные мысли.

Странно, но внимания ни на него, ни на Химавари никто не обращал. Большинство просто пытались сделать ноги. Кто-то ещё свои (или чужие) малочисленные пожитки пытался ухватить.

Шинки это удивило. Он-то, размышляя о самых неблагоприятных вариантах развития событий предполагал, что из-за страха и непонимания ситуации кто-нибудь из людей и на него броситься может. Но этого не случилось, к счастью.

Правда, спокойствия Шинки это не добавило. Пещера-то продолжала рушиться всё стремительнее, и повелителя сатецу не покидало странное предчувствие, что если он так и продолжит стоять, то вполне может пострадать. Хотя это и было безопаснее, чем рваться самому. В таком положении, в таком положении, как сейчас, могла среагировать абсолютная защита, не только на него, но и на Химавари. А если им вдвоем начинать искать выход, то под защитой сатецу окажется только он. А этого Шинки очень не хотел допускать.

Рядом с парнем упало несколько маленьких, острых на вид камешков. Шинки поднял голову и, к своему ужасу увидел, что трещина на потолке всё сильнее разрастается. Так, что даже небо стало видно в щель. Оттуда и сыпались эти мелкие куски породы, парочка из которых с металлическим стуком даже ударилась о шао сатецу. Шинки из-за неприятного звука невольно дернулся.

Ему всё сильнее хотелось начать действовать, вопреки своей первичной стратегии.

И тут…

Тут взгляд Шинки натолкнулся на нечто такое, что пропустить нельзя было никаким образом. Осознание, что это тот самый «удобный случай», слабым разрядом тока прошило всё тело парня.

Один из булыжников громадного размера, невольно направленный железным песком, прорвал и так уже стремительно разрушающуюся стену на входе, возведенную техникой земли одним из бандитов. Шинки, только заметив это, тут же внезапно образовавшийся выход поддержал с помощью сатецу, не давая тому рухнуть. Развернулся, бросая взгляд на так называемое «укрытие» Химавари, отчаянно размышляя, как же с ней поступить.

Но действовать нужно быстро, это парень знал точно.

А дальше все было будто бы в тумане, и запомнил Шинки всё только какими-то обрывками основного действа. Этакими яркими цветными пятнами, которые сами по себе возникли в его памяти.

Вот он буквально тащит за собой Химавари, только освободившуюся из-под железного корпуса, и как можно быстрее выводит её наружу; Шинки кто-то грубо толкает в плечо, но времени разбираться нет; вот, стискивая до боли зубы повелитель сатецу пытается не дать пещере упасть; судорожно оглядывается по сторонам, проверяя обстановку…

И вся эта пёстрая череда людей, событий, оглушительного шума в ушах и неволтных прикосновений совсем оглушила Шинки.

Очнулся он лишь когда почувствовал тихое дуновение холодного ветра. Даже по ощущениям какого-то ночного, свежего. Шинки невольно про себя назвал его «лунным», и даже немного удивился неожиданному сравнению. Честное слово, ведь как ветер может быть лунным? Он же не серебристый, не светится холодным светом, да и некоим образом не относится к Луне, как к планете… Но почему-то Шинки казалось, что он именно такой.

И тут повелитель сатецу будто очнулся.

Вдохнул полной грудью, невольно вытянулся, подставляя лицо порывам этого сладостно холодного воздуха. По привычке растерпал колючий ёжик волос на голове.

Руки болели. Неприятной, ноющей и какой-то на редкость тягостной болью. Шинки потёр ладони, которые от чересчур долгого использования техник железного песка на редкость наэлектризовались.

Сатецу вилось где-то рядом, всё больше ложась парню на плечи. Оно тоже от чрезмерного расхода чакры теряло скорость и маневренность, о чем Шинки был прекрасно осведомлён, и обычно не допускал полного «выматывания» собственной силы. Научен был горьким опытом.

Ещё немного поразглядывал песчинки железного песка, отливающие синим…

И только потом Шинки повернулся к стоящей рядом Химавари. Пригляделся к ней повнимательнее, будто бы за время их заключения в полумраке мог что-нибудь забыть.

Нет, всё также. Голубые, светлые глаза, которые Шинки однажды даже сравнил с чистотой неба после дождя. Но лирику от себя он тогда старательно отогнал, а теперь почему-то вспомнил вновь…

На щеке — тонкий, едва заметный слой пыли. Ссадин и царапин, к счастью, Шинки не заметил.

А волосы у Химавари тоже совершенно растрепались. Кудрявые-то в обычной обстановке, сейчас они выглядели ещё более взъерошенными, можно даже сказать мохнатыми. Рука Шинки непроизвольно дернулась их пригладить, но он себе не позволил: неизвестно ещё, вдруг, Химавари на это может обидеться.

Девушка, заметив на себе его изучающий взгляд, тоже обратила внимание на Шинки.

Посмотрела прямо в глаза, так, что повелитель сатецу невольно сделал шаг назад, чувствуя непонятное, ничем необоснованное и стремительно растущее чувство неловкости.

И тут Химавари его обняла.

Повисла на шее, обвивая её руками и шепча нечто неразборчивое, но явно благодарное.

Шинки от неожиданности лишь судорожно вздохнул. Неприятно не было. Было странно, и в душе поднималось странное чувство. Хрупкое и как будто стеклянное. Оно полностью заполнило, окутало Шинки с ног до головы и он сам вдруг почувствовал себя сделанным из фарфора. Стоит лишь отшатнуться — и пойдет трещина…

И Шинки стоял истуканом. Как можно осторожнее приобнял Химавари за узкие плечики, после чего вновь замер, стараясь даже дышать потише. Отчаянно не хотелось спугнуть этот момент.

Роящиеся до некоторого момента в голове Шинки тревожные мысли исчезли, и на смену им пришла пустота. Белый шум.

Но вскоре Химавари отстранилась. И ведь не просто отстранилась! Девушка, не отходя от так и не пришедшего в себя Шинки поднялась на цыпочки, так, чтобы доставать парню хотя бы до шеи, и, зажмурив глаза, быстро чмокнула его в щёку.

После этого у повелителя сатецу натурально подкосились ноги. Кожа на лице, по ощущениям, горела так, как не горела никогда даже от солнечного удара, полученного им некогда по неосторожности. Но сильнее всего полыхали щёки Шинки. Даже не видя себя парень был на сто процентов уверен, что прямо сейчас он становится всё краснее, своя по заливавшему всё тело жару.

Но дышать стало, почему-то, странно легко. И на душе тоже, хоть и было неловко, не было тяжело. Там было что-то теплое и трепетное. Что-то, что отродясь в душе железного Шинки не водилось и водиться, казалось, вовсе не могло…

Химавари, стоящая рядом, тоже, похоже, смутилась из-за собственного поступка и теперь упорно буравила взглядом землю. Что теперь делать не знала даже она. Вообще, если говорить начистоту, то обниматься, а после и целоваться к Шинки она полезла просто так. Потому что захотелось, потому что был такой порыв…

И всё это время Химавари была вполне в себе и своих действиях уверена. Шинки же её не отталкивал, не ругался и даже не отстранился! А теперь, во время этой воцарившейся неловкой тишины, Химавари всё стремительнее начинала жалеть, что вообще решилась на такое. Тут же, очень некстати подумалось о том, что традиционное воспитание Сунагакуре, которое в Шинки было очень даже заметно, такие поступки явно порицало… Хотя по коноховским меркам ничего такого в объятиях не было. И Химавари теперь ругала себя, что не сообразила сразу, что Шинки наверняка воспримет всё в штыки. И это ведь ещё неизвестно, насколько против он будет…

А потом Химавари почувствовала, как медленно холодеют кончики пальцев от одной мысли о том, что о произошедшем может узнать Пятый Казекаге и — о ужас! — её родители! Девушка замерла, а в голове её один за другим замелькали не самые оптимистичные варианты развития событий.

Так они и стояли: Шинки, осторожно растирающий собственное лицо в надежде, что оно примет свой обычный цвет и Химавари, которая имела проблему совершенно противоположную — из-за всей этой непрекращающейся череды волнений она была неестественно бледного цвета.

— Шинки, — наконец обратилась к парню девушка, так и не сумев поднять на него взгляд. — а ты ведь… Ты ведь не?..

Химавари запнулась. Почему-то именно сейчас она, никогда в жизни не страдавшая от недостатка красноречия, никак не могла подобрать нужные слова.

А Химавари сейчас хотелось столь многое узнать. Что чувствует сам Шинки, не могла ли она его невольно обидеть или даже оскорбить своим поведением… Но слова не желали складываться в предложения, и Химавари всё больше начинала путаться в собственных мыслях.

— Что «не»? — странным хриплым голосом переспросил Шинки. Химавари, искоса взглянув на него, заметила, что он тоже старательно отводит взгляд и украдкой ладонью пытается прикрыть всё ещё красные мочки ушей.

Девушка бы ответила ему. Но, чувствуя, что сил, чтобы объяснить свои чувства у неё не хватает, Химавари просто вздохнула. Шинки и не требовал особо: снова отвернулся, даже не повторив свой вопрос.

Так прошло минуты две, показавшиеся повелителю сатецу вечностью. И они бы простояли так куда дольше, если бы Химавари вдруг не указала куда-то ему за спину и не вскрикнула:

— Шинки! На нас!

Это было очень странное чувство. Шинки, всё ещё какого-то расслабленного и «мягкого» после этой ситуации с Химавари, будто бы окатили ледяной водой.

Всё его тело на мгновение похолодело, а сердце от страха неизвестности успело покрыться слоем инея.

Но это было лишь мгновение. Несколько секунд.

Ровно до того момента, как Шинки развернулся, сформировал сатецу на плечах в угрожающего вида шипастые крылья, и приготовился…

А дальше дело было уже за рефлексами, которые у практически любого шиноби были натренированны до максимума.

Шинки постарался как можно быстрее оценить обстановку объективно, насколько это было вообще возможно: несколько людей, бегущих прямо на них с Химавари. Четверо, понял парень, быстро пересчитав их глазами.

Химавари, похоже, раньше Шинки поняла, что стоит, как любил выражаться братец Боруто, «ливать». И бросилась сначала вбок, путая противника, как учили её ещё в Академии, а потом и прямо. Повелитель сатецу среагировал практически сразу и бросился за ней. Хотя, правда, он и думал сначала принять бой, но потом решил не отставать от девушки. Ведь это будет хуже всего, если они с Химавари разделяться. Так их разбить неприятелям в разы легче.

Вглядываться ни в лица, ни в предполагаемое оружие преследователей больше времени не было. Ведь впереди темной громадой поднимались скалы!

Ширки немного замедлился, пропуская Химавари вперёд. Так, на всякий случай: вдруг девушка запнется, ловить её сзади было бы куда удобнее.

Бежали минут пять практически по прямой, просто петляя по скалам. Старались не подниматься особо высоко: так у преследователей будет возможность их скинуть вниз, даже не используя техники. Химавари, на удивление, цеплялась очень даже неплохо. Хотя, как подозревал Шинки, такое неожиданное проявление способностей к скалолазанию обусловлено ничем иным как стрессом. Он ведь тоже, неожиданно для самого себя, успешно находил один крепкий выступ за другим, и до сих пор держался на ногах. И это при практически нулевом опыте карабканья по скалам!

Сзади то и дело раздавались крики, которые подстёгивали Шинки бежать ещё быстрее. Ведь если бегущий человек ещё и говорить может, это значит, что сил у него — хоть отбавляй. Не то что кричать во весь голос! А в условиях погони этот факт начинает играть новыми красками, мотивируя бежать ещё быстрее…

Через некоторые время Шинки позволил себе обернуться, чтобы снова удостовериться, что преследователей не больше четырех, и к ним не прибыло подкрепление. Краем глаза повелитель сатецу заметил, что человек, вырвавшийся вперёд, то ли достает, то ли раскрывает некое оружие, даже с виду довольно увесистое…

И тут прямо со спины на Шинки обрушился сильнейший порыв ветра! К счастью, вовремя среагировало сатецу, образовавшее вокруг парня непроницаемый железный купол. И Шинки лишний раз порадовался, что пропустил Химавари вперёд — девушка совсем не пострадала.

А потом повелитель сатецу обернулся к замершему в нескольких шагах от него одному из преследователей.

Обернулся, и, не веря своим глазам, невольно воскликнул:

— Тётя?!

***

Холодная ночь в Дымке. Темные облака полностью затянули небо, так, что звёзд не было видно совершенно. Ветер свистел в высоких соснах, растущих здесь в большом количестве.

А ещё неподалеку от деревни, прямо у крутых склонов небольших гор, слышался шум. Сначала тихий. Такой, какой бы могли вызвать всего несколько людей, если бы очень захотели. Но потом гул всё сильнее нарастал, и уже через пять минут шум этот слышала все жители деревни Дымки.

И не только они…

Темари проснулась от грохота.

И это было, пожалуй, самое неприятное из всех ее побуждений. Даже в детстве, когда Канкуро неожиданно завопил от заползшего в их спальню скорпиона она так не испугалась. И когда она миссиях их будили, тряся за плечо и говоря что-то о том, что нужно действовать было значительно спокойнее…

Сейчас же Темари подскочила уже в холодном поту от страха, несмотря на невысокую температуру на улице. Голова неприятно гудела от резкого подъёма.

Совсем рядом она разобрала то, как Мори что-то на повышенных тонах объясняет Шикадаю, а сын с ней категорически не соглашается…

Темари слышала окружающие звуки плохо, будто сквозь толстый слой медицинской ваты, которая в обилии валялась по всему дому Сакуры, что не раз отмечала женщина, заходя в гости к подруге.

Вспомнив о Харуно, Темари пожалела, что здесь не имеется нашатырного спирта. Вот уж благодаря ему она могла бы сейчас стать куда бодрее.

Мысленно Темари проклинала всё вокруг. То, как неудачно получилось: она только-только легла, выстояв несколько часов караула, и на тебе… Дело тут было только вовсе не в том, что Темари очень хотелось выспаться. Нет, суровая жизнь шиноби приучила её не страдать в отсутствии каких-нибудь жизненно важных вещей: еды, сна, а быть может и воды. За выносливость на жаре без влаги Темари могла поблагодарить отца, устраивающего им жестокие тренировки, и саму Сунагакуре с её окрестностями.

Но дело сейчас было далеко не в том, что Темари очень хотелось поспать. Наоборот, она насилу улеглась, всё нервничала, как там без неё сын и муж справятся. А вдруг что-нибудь случится? Нет, Темари всё же понимала, что её разбудят. Но если что-то совсем срочное, то, наверное, на это времени банально не будет.

Темари это прекрасно понимала. Знала, когда на задании начинается тревога, то редко дожидаются всех. Тут главное вовремя среагировать, а уж кто там остался за бортом — их проблемы. Таково было воспитание в Песке, и Темари с ним была во многом солидарна.

И как всегда сработал закон подлости. Ведь именно в тот небольшой отрезок времени, когда Темари позволила себе успокоиться и уснуть, что-то произошло. А вот что конкретно — женщина пока что не поняла.

Но несмотря на то, что органы чувств у Темари спросонья функционировали крайне плохо, она всё равно, практически не осознавая, что делает, принялась разбираться, что произошло. К счастью, вовремя под руку подвернулась Мори, и женщина, ухватив её за плечо, тут же спросила:

— Что случилось?

Мори, отропевшая от столь неожиданного напора Темари, сначала пробормотала нечто неразборчивое, а потом, уже более внятно выдала:

— Пещера… Ну, это… — девушка сделала ничего не говорящий Темари жест руками. — По швам трещит.

— Как?!

И Темари рванулась прочь, выискивая глазами пещеру, от которой, как оказалось, и шел этот зверский, непрекращающийся шум. Мори, поняв, что у госпожи Нары интерес к ней исчез, куда-то тут же убежала.

А Темари, тем временем, принялась одновременно разбираться в происходящем и искать сына с мужем, куда-то столь не вовремя запропастившехся. Но зрение Темари откровенно подводило.

Это, в принципе-то, было вполне логично: женщина и сама придти в себя не успела, оттого и плавали перед глазами неясные цветные пятная, а действительность размывалась до неузнаваемости.

Потом, правда, зрение начало проясняться. Темари проморгалась, и, подняв на всякий случай с земли увесистый веер с железным каркасом, принялась спускаться вниз с небольшого возвышения, на котором они находились последние несколько часов.

Скалы, от чего-то, ощущались острее, чем обычно. И куда более крутыми. Темари, к её собственному раздражению пришлось приложить какие-никакие усилия, чтобы нормально спуститься и не особо шуметь. Хотя последняя мера, была, пожалуй, излишней. Жуткий грохот, причину которого Темари понимала смутно, так и не прекращался.

Женщина, уже в который раз чертыхнувшись, наконец-то почувствовала под ногами твердую землю и траву, неприятно касающуюся щиколоток. Перевесила веер на спину, повернулась и замерла.

Пещера действительно рушилась. Огромные камни из стен и потолка лавиной обваливались на землю. Потолок этого небольшого убежища трескался, от того и сама пещера окончательно накренилась, приняв абсолютно несостоятельный вид.

А ещё оттуда бежали люди. Кто-то кричал, но больше ругались и на все лады проклинали разных людей, имена которых Темари были совершенно не знакомы.

И всё это сопровождалось таким грохотом, что невольный слушатель наверняка бы сравнил его с громовыми раскатами в непогоду.

Темари замерла, не в силах оторвать взгляд от этой леденящий кровь картины.

Почему же на неё это зрелище произвело столь сильное впечатление? На неё, шиноби с огромным стажем, пережившего множество сложностей, и выработавшего внутренний железный стержень? Но Темари переживала вовсе не за судьбу какой-то груды камней, вовсе нет. А за Химавари с Шинки. Странно, но всю её жизнь негласное правило мыслить рационально на родных не распространялось. Темари сама не могла понять, почему так.

Вот и сейчас у неё буквально болело сердце при мысли о том, что Шинки и Химавари в опасности. И не где-нибудь, а в этой самой, с отвратительным грохотом рушащейся пещере.

Темари от этого знания становилось всё более невыносимо. Но головой женщина прекрасно понимала: просто так взять и убежать — нельзя.

К счастью, долго искать «своих» не пришлось. Шикадай сам подбежал к ней, явно с желанием что-то матери рассказать, но Темари его перебила.

— Нужно идти на помощь. Передай это отцу и пусть меня догоняет сию же минуту!

Шикадай, не успевший и рта открыть, молча кивнул и побежал назад.

Темари спустилась ещё ниже, совсем близко к пещере, предварительно закрепив веер на спине. И чем сильнее она к ней приближалась, тем больше нарастала паника в голове. Ведь глядя на то, как падают камни и стремительно бегут по потолку трещины, у женщины оставалось всё меньше надежды, что Шинки с Химавари живы и здоровы. В том, что живы — Темари была уверена. А вот в том, что не пострадали… Тут уж ситуация и вовсе превращалась в некую лотерею.

Темари обследовала пещеру со всех сторон, понадеявшись, что где-нибудь есть пролом, в который можно практически безопасно пробратьая. Правда, надежда эта была вскоре разбита о суровую действительность, но женщину это остановить не могло. Она, вновь обойдя пещеру, нашла участок, на котором камни вот-вот могли обвалиться и приготовилась снести их воздушной волной, как…

— Тем! — голос сзади не узнать было невозможно. Судя по количеству шума, шел он не один, а прихватив ещё и Мори с Шикадаем.

Темари даже не обернулась, дождавшись, пока муж подойдёт сам.

— Ты что-то припоздниося. — сказала она.

— Я — немного. А я посмотрю… У вас тут хорошая такая компания набирается, да?

— В смысле?

— Обернись, Тем. — хитро улыбнулся Шикамару, указывая куда-то за спину Темари.

Женщина немедленно развернулась. Там, за углом пещеры, стояли двое. Двое, знакомые ей до ужаса… Темари ведь и не надеялась увидеть Шинки и Химавари просто так, не в беде. Сердце женщины немедленно ухнуло куда-то вниз от облегчения. Да, это точно Шинки и Химавари! Силуэты понятные и привычные, можно даже сказать, родные.

Парень с девушкой стояли рядом, друг напротив друга, и направляющихся в их сторону Темари м Шикамару явно не замечали.

А потом заметили. Вот тут-то и настала очередь Темари удивляться второй раз. Ведь, заметив их, Шинки с Химавари не стали подходить ближе, здороваться, а совсем наоборот — побежали в противоположную сторону, к скалам!

Шикамару рядом усмехнулся.

— Вот это поворот. Тем, надо было всё-таки позвать их, что ли. Они ж и не поняли наверное, что это мы.

Шикадай с Мори, уже успевшие обогнать Темари, согласились. И тут же принялись запоздало, но приводить план Шикамару в действие:

— Шинки! Химавари!

Пытались дозваться до парня с девушкой Мори с Шикадаем поочередно. Правда, безуспешно. Темари, стоявшая за его спиной, подошла поближе, и слегка подтолкнув сына, спросила:

— Ну что, будем догонять?

Шмкамару, которого явно не радовала перспектива погони в ближайшее время, скривился:

— А может не надо? Они ж не поймут в темноте, что это мы…

А Мори, воспринимавшая любую инициативу госпожи Темари на ура, тут же его оборвала.

— Поймут! Покричим ещё! А если выпустим из виду хуже будет, разве ж нет?

Темари, чувствуя, что между этими может завязаться если не спор, то дискуссия, молча устремилась в сторону скал, где несколькими мгновениями назад скрылись Химавари и Шинки. Так-то, куда ближе ей была позиция Мори. Вот, уже в какую передрягу эти двое успели попасть. Днём и в довольно спокойной деревне, между прочим! Что ж с ними ночью неподалеку от логова бандитов станет?!

В общем, выпускать их из виду явно не стоило.

Судя по шагам сзади и неясному шепоту, вскоре к ней присоединились и остальные. Мори даже выбралась вперёд, заявив Темари гордое «я поведу»

Сзади Шикадай то и дело пытался выкрикнуть имена бегущих впереди парня и девушки так громко, чтобы они услышали.

— Может, тут вообще всё по-другому, — заявил Шикамару, глядя на безуспешные попытки сына обратиться к Химавари или Шинки.

— И как же? — заинтересовался Шикадай. Темари лишь фыркнула. Да, за годы жизни вместе с Шикамару она так и не научилась угадывать, когда муж придумает какую-нибудь неординарную версию обоснования происходящих событий.

— Мы же слишком близко находимся, чтобы они расслышать ничего из сказанного тобой не могли. Факт, что бегут они совсем не от нас.

Судя по паузе, этому утверждению подивилась не только Мори, к чудачествам Шикамару не привыкшая.

— От кого тогда? — наконец спросил Шикадай.

— От того, кто сзади нас, наверное. — с коварной улыбкой заявил Шикамару, и, прибавив ходу, оставил сына позади себя.

— Ты беги лучше, а не болтай, — высказала мужу Темари, когда тот приблизился к ней достаточно, чтобы в случае предполагаемого спора можно было дать ему леща.

— Да зачем силы тратить? Это ж игра на выносливость. Они скоро выдохнуться, тогда и поговорим.

Темари согласилась. Бегут они уже минимум минут пять, скоро эта бессмысленная погоня закончится.

Но на удивление, Химавари и Шинки догнать было не так-то просто. И Темари была искренне благодарна Мори, которая, ориентируясь в скалах как у себя дома, и вела их вперёд. Так бы — призналась самой себе женщина — они бы не только отстали, но и пострадать могли. А как иначе, ведь Мори определять наиболее крепкие выступы умела с первого взгляда.

Но уже через несколько минут Темари почувствовала, что такое скакание по скалам выматывает её куда сильнее, чем должно было. А парень с девушкой впереди, похоже, и не устали совсем.

Тогда Темари и пришлось брать ситуацию в свои руки. Сняв со спины веер и развернув его, женщина прицелилась. Нужно было послать порыв ветра вперёд, выше головы Шинки, так, чтобы ни его, ни Химавари не задеть. Рядом возмутился Шикамару на тему её самодеятельности и опасности и для них, и для бегущих впереди.

— Шик, я знаю что делаю. — отрезала она.

— Главное, чтобы никто не пострадал, — снова повторил муж. Темари едва заметно кивнула, после чего вновь сконцентрировалась на собственной технике.

Порыв ветра получился именно такой, какой Темари и хотелось. И эффект произвёл нужный: Шинки, уже готовый держать оборону, остановившись, развернулся к ним. Химавари, которую благодаря защите сатецу не коснулась эта техника, тоже замерла в недоумении.

И Темари, глядя на то, в каком шоке прибывают и парень, и девушка, уперев руки в боки, заявила:

— А теперь нас ждёт серьезный разговор.