Herz in Flammen

Этим утром Шинки чувствовал себя очень странно. Тело было словно только что сделанная марионетка: суставы заклинивает, а сама она скрипит и норовит треснуть. Именно так и ощущал себя Шинки — как напряжённая до самого предела струна. Натянешь чуть сильнее — и всё, уже лопнет.

Шинки даже сам не понял, почему. Хотя подозревал, что странная ноющая боль в районе груди, это лишь результат стресса. Проблемой основной как было, так и оставалось присутствие Джуна в его жизни. И опасения, что паренёк этот появится снова.

Но это не главное. Вчера вечером они поругались с Химавари. Вот за это было жутко обидно.

Шинки ведь даже не понял, что случилось. Вернее, потом-то догадался, когда после ссоры проматывал диалог в голове вновь и вновь, силясь найти ответ на пространный вопрос «почему?».

Собственно, понял Шинки быстро. И даже смог ёмко уместить причину в одном предложении — его оклеветали. А затем эти слухи услышала Химавари, по наивности приняла всё сказанное незнакомцами за чистую монету и… Всё вышло, как вышло.

Шинки ещё очень хотел поговорить с Отцом. Какая-то нерушимая детская вера в то, что Пятый всё знает и всё может до сих пор теплилась в душе повелителя сатецу.

Шинки лишь хотел пренебречь ненужными подробностями его личной жизни, просто и бесхитростно рассказать с того самого момента, как Химавари его обвинила в том, что он сплетничает о невесть чём. Конечно, рассказать об этом безэмоционально было бы настоящим подвигом.

А Шинки, на самом деле, было жутко стыдно даже помыслить о том, чтобы сплетничать. Особенно о Химавари. Тем более об их отношениях. Или — подумать только! — о свадьбе!

Нет, конечно, однажды, Шинки позволил себе допустить мысль, что, возможно, когда-нибудь, когда они с Химавари наладят дружбу, то можно будет надеяться на нечто большее… На этом моменте повелитель сатецу себя безжалостно оборвал.

Шинки, на которого стыд от произошедшего накатил с новой силой, резко поднялся с кровати, на которой до сего момента сидел, поджав ноги к самой груди. Нужно было срочно чем-нибудь заняться, а иначе самокопаниями он доведёт себя просто до ручки. Шинки был уверен, что так будет. Слишком хорошо себя знал.

Дело нашлось быстро. Можно было как раз поговорить с Отцом, это и успокаивало лучше любых лекарственных препаратов. Хотя, учитывая суновский уровень медицины, что угодно успокаивало лучше, чем местные таблетки и лекарства. Но отрицать Шинки не мог — Отец, с его тихим и вкрадчивым голосом помогал практически наверняка.

В общем, избавляться от проблем повелитель сатецу решил именно таким образом. Тело до сих пор, и Шинки, пересиливая неприятные отношения, размялся. Согнать скованность окончательно не удалось, но теперь он чувствовал себя немного лучше.

Шинки решил не прохлаждаться и отправился осматривать дом, и узнавать, кто в нем что делает.

Тем временем на втором этаже, в тренировочном зале.

Химавари стояла у окна, обратив напряжённый взгляд на стоящие рядом здания и стену позади них.

С минуты на минуту должен был придти Пятый, которого на утащила тренироваться с ней буквально насильно. Конечно, не за ногу, но пристала как пиявка и не отлипла до того момента, пока Казекаге не дал добро на тренировку.

Да, обычно с Химавари такого не случалось, и особого напора она не проявляла. Воспитание Хьюга сыграло в её нраве свою роль. Но особенно, конечно, она старалась не доставать Гаару, к которому относилась более чем уважительно.

Но причины, на такое её поведение определённо были.

Вчера Казекаге ненароком обмолвился, что, мол, смысла в визите Химавари в Суну становится всё меньше и меньше. У девушки на это заявление натурально зашевелились волосы на голове, как только она поняла, что пристроиться в деревне Песка не успела совершенно.

Да, в первые минуты Химавари даже было подумала, что, может, и стоит укатить к себе домой. Тут же Шинки, то-се…

Но потом одернула себя — уезжать ни в чем не разобравшись, не показав людям, что она не позволит просто так запятнать своё имя и имя клана Узумаки в частности. В общем, Химавари осознала, что ей ещё предстоит действовать. А уехать сейчас, считай, сбежать — это трусость. И люди как судачили об её личной жизни, так и продолжат это делать. Химавари тогда решила, что нужно будет показать, что с рук им это не сойдёт.

И девушка, только подумав это, сразу же принялась упрашивать Гаару продолжать с ней заниматься. Мол, если смысла нет, так давайте создадим его собственноручно.

Пятый в итоге не то, чтобы согласился, скорее, перестал протестовать.

Химавари услышала, нет, скорее почувствовала присутствие чужого человека в комнате. Напряглась на мгновение, а потом, услышав негромкий голос Пятого, успокоилась.

— Не думал, что ты придёшь так рано. — заметил Казекаге. — Но это даже хорошо. Судя по… Твоему энтузиазму, ты хотела бы научиться чему-нибудь конкретному?

Химавари на этот по сути своей простой вопрос долго не могла ответить. Нет, ничего конкретного ей не хотелось. Просто было желание остаться в Суне подольше, разобраться со всем произошедшим.

— Да нет. — пожала девушка плечами. — Хочу стать сильнее, только и всего.

Фраза эта была заготовлена заранее. Именно благодаря ей Химавари удавалось затащить вечно занятого отца на тренировку. Седьмой тут же смягчался, вспоминая, что он и сам в детстве поставил себе такую цель. А после нескольких минут ностальгии он откладывал документы прочь, и шёл заниматься вместе с дочерью. Тренировались они недолго, да и план Химавари состоял не в этом. Обычно, спустя минут тридцать девочка говорила, как бы ни к кому не обращаясь:

— Сейчас наверное так здорово гулять в центре…

Седьмой намёк понимал мгновенно. И заради своей «принцессы», к превеликой обиде Боруто, отправлялся с дочерью на прогулку, обычно затягивающуюся до позднего вечера. И приходили они обязательно с бесполезными, но милыми безделушками и сладостями. И Боруто, получив заслуженный леденец или пряник, тут же переставал обижаться.

Пятый, по подсчётам Химавари, тоже должен был повестись. Скорее всего, так оно и было. Уверена девушка не была, потому что Казекаге эмоциональным никогда не был, вот и сейчас на его лице не отразилось абсолютно ничего.

Гаара долго думать не стал. Посадил Химавари помедитировать на минут двадцать, для того, чтобы настроиться на нужный лад, и разум от лишних мыслей очистить.

Узумаки повиновалась. Но лишить себя всех размышлений и чувств было выше ее сил. Химавари мысленно ликовала, что теперь-то смысл её нахождения в Суне найден! Что её прямо сейчас не отправят домой, что она сможет и справиться с этим очернением её личности…

Пятый поднял Химавари на ноги уже через десять минут, заметив, что она нет-нет, а улыбнётся. Поднял, заставил показывать удары. Химавари слушалась. Она делала всё это скорее на автомате. Глубокого понимания, которого ожидал от Узумаки-младшей Пятый не наблюдалось совершенно.

И Казекаге был крайне этим недоволен. Ведь только он, и Наруто знали истинную причину приезда Химавари в Суну. Да, суть была одна — тренироваться. И про неё-то в курсе были и вся семья Узумаки, и Шикадай, и все те, кому Боруто с Химавари успели разболтать…

Но истинное значение крылось в виде тренировок. Химавари нужно было не столько контролировать силу, сколько почувствовать её. Пятый мог в этом помочь. Когда-то он сам справился с властью Шукаку над его разумом, теперь похожее предстояло пройти и Химавари. Только верховодил в её голове не биджу, а банальный страх. И неуверенность, что этой силы она недостойна.

Как подозревал Пятый, внушить это девушке мог кто-нибудь из клана Хьюга. Эти старейшины Гааре вообще очень напоминали стариков из Совета, тоже любили побухтеть на тему того, что в последнее время молодёжь невесть какая, старших не уважает и тому подобное.

Химавари им явно не угодила, как подозревал Пятый. Не угодила своей яркостью и креативностью, иногда даже излишней. Не угодила тем, что гнёт свою линию и идёт наперекор. Вот и хотели старейшины клана Хьюга Химе показать, мол, ты не зазнавайся слишком. Пусть и рисуешь хорошо, а бьякугана нет. Значит, быть главой клана недостойна.

Но кто-то на смену Ханаби был нужен. Старейшинам пришлось смириться с характером Химавари, которая в срочном порядке была отправлена на обучение в Суну. Да даже сами старцы думали, что тут она будет оттачивать свои навыки борьбы. Но нет, и миссия у Гаары была другая — помочь раскрыться. Почувствовать спрятавшуюся внутри себя силу.

Собственно, не только у Пятого одного было своё, особое назначение.

Шикадай отправлен был приглядывать за Шинки. И при том сам об этом не знал, и задание своё выполнял ненамеренно.

Как же так получилось?

А вот как. После всплеска магнетизма в Дымке Гаара предполагал, что это может быть проблема не конкретного человека, а всех владеющих подобным кеккей генкаем людей. То есть, всколыхнуться сила песка должна была у всех её носителей, даже у Пятого с Шинки.

Версию эту Гаара выдвинул ещё до отъезда Темари с Шикамару на задание, и попросил на всякий случай порекомендовать человека, который мог бы последить за его приёмным сыном на всякий случай. Вдруг эти всплески и правда волной пройдутся и по Суне тоже. Темари быстро предложила кандидатуру Шикадая. Мол, так можно убить двух зайцев за раз: и сын её был шиноби сильным и смышлёным, то есть, просьба Гаары выполняется. И ей спокойнее будет, что Шикадай не шатается по подворотням.

Конечно, так бы наследника клана Нара очень сложно было бы заставить следить за Шинки.

Но, как и предполагал Шикамару, всегда отличавшийся проницательностью, если сыну ненавязчиво намекнуть, что с повелителем сатецу что-то не так, то Шикадай сам, без всяких подначек с него глаз не спустит. Так оно и случилось.

Гааре даже делать ничего не пришлось. Даже намекать. Шикадай, заподозривший нечто неладное ещё в первые дни перехватил, по подозрениям Пятого, письмо. Темари ему потом писала, мол, чего ты на каком-то клочке мне прислал. Гаара быстро сложил два плюс два и понял, что это явно дело рук Шикадая.

Вот так племянник и сам завёл себя в ловушку расследований.

Но Шикадай упустил одну важную деталь. К превеликому удивлению Гаары, у племянника ни разу не возникло вопроса, почему же его, здорового, отпустили отдыхать в Суну.

И стоило бы Шикадаю хоть чуть-чуть поразмышлять в этом направлении, как он бы понял, что это — и есть миссия. Что отпустил его Седьмой, бывший уже в курсе всех новостей и решений, не просто так.

— Знаешь, — тихо сказал Гаара, полностью погруженный в свои мысли, глядя на то, как Химавари выполняет упражнение. — я сейчас думаю. А ты этого точно хочешь?

Девушка мгновенно остановилась. Больше всего ей сейчас не хотелось, чтобы Казекаге понял, что она вовсе не ради самосовершенствования сюда пришла. И если бы он всё-таки догадался, то, наверное, Химавари впервые в Суне бы наругали. Хотя нет, это вовсе не в стиле Пятого. Пожалуй, прочёл бы нотацию и дело с концом. Но это тоже удовольствие сомнительное, Химавари же знала, насколько нудно может говорить Казекаге. А может и наоборот увлечь так, что хочется слушать и слушать…

— Ох, — Гаара, поняв по озадаченномк виду девушки, что вопрос получится какой-то размытый, улыбнулся. — я тебя наверное запутал. Я про клан.

Тут Химавари внутренне расслабилась. Пока волноваться не о чём. Хотя…

Химавари внимательно посмотрела на Пятого. Что же такое он хочет узнать? Нет, конечно, она ему доверяет. И с Суной в Конохе отношения хорошие.

Да только в голову к Химавари лезли разные мысли о том, что Гаара может начать узнавать что-нибудь про их клан, за бьякуганом во все времена охотились. Песок тоже, в совсем уж стародавние времена.

Ну нет, — остановила саму себя Химавари. — если так рассуждать, то всех бояться можно. И свихнуться от паранойи тоже.

— Как ты вообще, хочешь примерить на себя роль его главы?

Вопрос долетел до Химавари глухо, словно через плотный слой ваты. Именно в этот момент она повторяла, что не сдался Песку бьякуган, и кабы хотели чего выведать — пошли бы к Боруто. У братца язык подвешен, расскажет что надо и что не надо. И как любил повторять отец, когда Боруто совсем замучивал его нескончаемым потоком слов — «болтун — находка для шпиона». На это мальчик по обыкновению обижался и шёл к себе в комнату. А ещё демонстративно молчал весь вечер. Так-то, делал он это для того, чтобы показать, что в отсутствии разговоров с ним все очень многое теряют. Но мера эта имела абсолютно обратный эффект, и в вечера, когда Боруто обижался, дома было гораздо спокойнее.

Но с другой стороны… Пятый другой. Отличающийся от остальных людей, руководствующихся корыстью. У Казекаге и так есть уникальный кеккей генкай: и у него, и у Шинки.

И Химавари уже в глубине души убедилась, что Гаара не стал бы поступать так, как она успела надумать, пока размышляла над ответом. В итоге, заметив выжидающий взгляд Казекаге, она смешалась и забормотала:

— Да не знаю… Наверное… Да, хочу. Скорее всего… — Химавари перешла на едва слышный шёпот, а потом и вовсе замолчала.

Гаара улыбнулся, глядя на девушку, силящуюся ответить, по её мнению, «правильно». То есть показать, что, мол, она готова нести ответственность…

Химавари и правда так делала. Давно ведь была наслышана, какой Пятый честный. Что не отказался от неприглядного прошлого и решил менять всё, что успел наворотить. Не отрицал, что принёс много боли и неприятностей жителям Сунагакуре и изо всех сил старался искупить их. Причём на благо деревни он работал уже с шестнадцати лет. То есть, с возраста, в котором в данный момент находилась Химавари.

Вот и хотелось Узумаки не ударить в грязь лицом. Всё таки, от Пятого, в данный момент, зависело многое.

— Я просто так спросил. Вспомнил, что ты рисовать раньше любила. Может, и сейчас захотела бы связать свою профессию именно с этим…

Химавари ухватилась за новую тему цепко.

— Да, нравится. Ой, да только кем нам художникам работать…

— Скажем, у нас роспись стен популярна. Но себе бы я такую не сделал, — пожал плечами Пятый. — слишком это вычурно будет. Да я и Каге все-таки. А расписывать золотом комнаты, это — удел Дайме.

Химавари понятливо закивала. Про свой визит к мастеру этого дела она решила умолчать. Пятый, наверное, не поймет. Уточнит ещё, мол, зачем ей это надо. И что, спрашивается, отвечать Химавари? Не скажет же, что тут остаться хочет. А то Пятый обмолвиться об этом её желании перед Отцом, а тот, ясное дело, матери донесёт, та, в свою очередь, клану Хьюга. И все, новый скандал на тему «неблагодарная дочь, внучка и племянница» обеспечен. Хотя тётя Ханаби такое бы не поддержала, да…

Ответить что-нибудь Химавари не успела.

Раздался стук в дверь, и вошёл Шинки. Пятый напрягся мгновенно.

Даже рассеянная Химавари подметила, что выглядел повелитель сатецу, скажем так, нездорово. Неестественно бледный. Сероватый какой-то даже. И к стене все прислоняется, будто упасть боится.

И ведь правда, Шинки чувствовал себя значительно хуже. За время, пока Химавари тренировалась с Отцом, он успел прибраться в комнате, многочисленные растения полить.

И всё это время в груди парня будто разрасталась леденящая боль. Шинки думал, что такой вовсе не бывает. Ан нет, и пришлось испытать подобное «удовольствие» на собственной шкуре.

И к тому моменту, когда Шинки пошёл искать Отца, по случайности забрел в комнату, где он занимался с Узумаки, боль достигла наивысшей точки.

Повелитель сатецу даже к стене прижался, чувствуя, что стоять становится все сложнее. Голова кружилась, изображение перед глазами плыло.

Он видел, как испугались Отец и Химавари. Успокоить Шинки их, к его огорчению, не мог. Был банально не в состоянии.

Липкий холод сжал его изнутри. Шинки даже зажмурился, чувствуя, как ледяная волна подступает к самому его горлу.

Нужно было терпеть.

— Сын, что-то случилось? — обеспокоенный голос Отца прозвучал глухо, донёсся до повелителя сатецу словно издалека, эхом отдаваясь в ушах.

Шинки хотел ответить. Но из горла вырвался только тихий хрип, и парень ещё сильнее, до боли, вжался в стену, силясь удержаться на ногах.

***

Нори спешил, отчаянно торопился.

Не в том смысле, что он метался по комнате, не успевал на поезд, судорожно собирал вещи, вовсе нет. Как раз таки наоборот — Иошинори спокойно сидел за прилавком своей небольшой торговой палатки. Глядел в сторону людей, предполагаемых покупателей. И если особо не приглядываться, то вполне могло показаться, что у Нори флегматичный, вялый вид. Да, так, наверное, считали все покупатели, лишь мельком видевшие парня.

Но Нори выдавали глаза. В них было прекрасно видно, любому, хоть чуть-чуть разбирающемуся в людях человеку, что парень находится либо в мандраже, либо в довольно сильном напряжении.

Как уж говориться, глаза — зеркало души. У Иошинори они были серые, не как пасмурное небо, а даже наоборот — светлые. Как амулеты из минералов, в большом количестве продающиеся на рынке Суны, обязательно вкупе с байками об их чудотворной магической силе. Люди покупались на такие россказни быстро.

Нори и правда нервничал. Ведь именно в этот момент он пытался выполнить одну из сложнейших техник его клана, до сих пор не поддавшуюся никому из ныне живущих.

А использовать её Иошинори решил, несмотря на риски, потому что ситуация в его жизни в последнее время накалилась до предела. Времени практически не было, а Джун отчаянно медлил, и…

Если уж рассказать, то рассказывать по порядку.

Началась история Иошинори, как и Мори, и Джуна, далеко-далеко от Суны. В маленькой, обособленной деревне скрытой в Дымке. Родился парень в большой семье Хонодэ, наверное, именно поэтому до сих пор узы для него были крайне важны. Жили не бедно, но и богатств особых не имели. Как все, в общем. Работали, мать всё дома с детьми сидела, отец механиком пахал. Нори, как самого старшего, тоже старался по своим стопам идти заставить. Не получалось.

Иошинори человеком был от точных наук далёким. Ему больше рассуждать да анализировать нравилось, но разве ж это работа? Вот и пришлось помогать в мастерских. Многочисленные братья и сестры тоже постоянно торчали тут, так что Иошинори, в скором времени, приходить стал не столько ради помощи родителю, а сколько из-за общения с младшими.

Ближе всех он всегда был с Джуном. Тот был вторым по старшинству, всего на два года младше.

Иошинори не мог не заметить, насколько Джун выделялся. Все в семье были людьми простыми, работящими, а этот не такой. Джун всё пытался модернизировать, изменить, свергнуть, как он сам говорил, застарелые и уже ставшие бесполезными устои общества. На подобные его заявления мать хваталась за голову, а отец пускался в долгие и нудные рассуждения на тему того, что до добра это не доводит, и не пройдет и пяти лет, как Джуна, как революционера посадят за решётку в одной из крупных стран. Сын на это лишь улыбался, мол, да-да, конечно, именно это мне и светит.

Но, как обычно это и получается, счастье, пусть и такое, длилось не вечно. Нори тогда было всего восемнадцать лет.

Началось всё ранним утром, часов в пять. Отец уже ушёл к себе в мастерскую, а Иошинори, у которого со вчерашнего вечера раскалывалась голова, по этой причине остался дома. Обычно он отправлялся на работу вместе с родителем, а сейчас позволил себе, в кои-то веки, отдохнуть.

Джун, с которым они спали в одной комнате, до сих пор не проснулся. В соседней комнате слышалось шуршание, означавшее только одно — мать уже встала, и скоро, минут через тридцать, придёт тормошить Джуна. Придёт тихонько, на цыпочках, чтобы не разбудить старшего сына, законно отдыхающего. Утянет Джуна за собой, на кухню, также и с другими младшими поступит.

Иошинори прислушался к звукам за стеной с необъяснимой теплотой, думая, как всё то, что он представил уже через полчаса исполниться.

Но не сложилось.

Раздался ужасный грохот, такой, что с потолка и стен посыпалась краска. Иошинори подскочил так резко, что и так мучающая его мигрень тяжёлой кувалдой грохнула по голове.

Парень, не разбирая дороги бросился в другую комнату, откуда и раздавался этот оглушающий шум. Джун, тоже проснувшийся, вскоре последовал за братом.

Комната, к предельному удивлению Иошинори, оказалась разнесена неведомой силой. Окно треснуло, мебель либо перевёрнута, либо и вовсе разложена на отдельные составляющие. Вещи из шкафов были выкинуты, и теперь грудами лежали на полу.

Где-то сзади ахнул Джун, послышались голоса матери и остальных. Нори испуганно озирался, силясь понять, в чём же дело.

Долго думать не пришлось.

Из-под ближайшей груды тряпья вылез его младший брат, Кайто. Или по домашнему — Кай.

Иошинори, так-то, с ним особо не общался. Мелких много, на всех не хватит. Их с Джуном буквально на части рвали иногда, так младшим внимания хотелось. Мать же занята постоянно, то на кухне, то ещё где.

Так вот, Кайто был наверное самым тихим из всех многочисленных отпрысков семейства Хонодэ. Внимания не то что не требовал — даже не просил. Сидел себе где-нибудь в углу, перебирал самодельные игрушки. Иногда и вовсе играл с деревянной стружкой, притащенной из мастерской отца. И ведь не замечали новоявленную игрушку Кайто до момента, пока мальчик не начал хромать из-за занозы. Только после этого стружку изъяли, а самому Кайто строго настрого запретили появляться в мастерской.

Иошинори и сам не понял, что до сих пор во все глаза смотрит на Кайто. А посмотреть было на что.

Вокруг младшего сгустился… Нет, не туман, как было бы ожидаемо. Нори пригляделся, и вскоре понял, что неоднородная масса серебристо чёрного цвета, это ничто иное, как песок. Только странный, необычный и даже не золотой, которым, по слухам, доходившим и до Дымки, ни разу не знавшую визита правителя Скрытого Песка, владел Четвертый Казекаге.

Иошинори случайно встретился глазами с братом. С точно таким же взором, как и у него самого — серо-зеленым, светлым-светлым. Кайто глядел на него в упор. В глазах его застыли так и не пролившиеся слезы.

И Иошинори, до этого самого момента практически не обращавший на мальчика внимание к своему удивлению отметил, что они очень похожи. Волосы темные, жёсткие. Глаза. Да даже черты лица, чья схожесть угадывалась несмотря на разницу в четырнадцать лет.

Иошинори сделал шаг вперёд. Песок бурлил рядом с Кайто, метался вокруг него. Мальчик ведь и сам наверняка не знал, что с ним делать, вот сила и бесновалась.

Нори страшно не было. Он не боялся. Скорее, опасался неизведанного.

Иошинори даже не представлял, что делать дальше. Повиновался голосу сердца, убеждающего, что ему нужно быть рядом с Кайто, поддержать его здесь и сейчас. Брат не тронет, это Нори знал точно.

Сзади слышался неясный шепоток. Охи и ахи матери, удаленные, иногда слишком громкие возгласы мелких.

И шаги. Их бы Нори узнал из тысячи. За ним, тихо и осторожно, прямо по пятам, следовал Джун. Подстраховывает, не иначе.

Джун вообще всегда добровольно был этакой стеной позади Иошинори, его довольно деятельной, но тенью.

А потом парень опустился на колени рядом с Каем, стараясь ненароком не попасть под удар метающегося тут же вихря. Страха всё также не было.

На щеках младшего брата блестели светлые дорожки слёз. Нори не стал касаться Кайто, как бы не хотелось. Слишком угрожающе свистело, носясь вокруг него это неясное чёрное, и на вид тяжёлое облако.

Но оно не вредило. Ни ему, ни Джуну, ни толкущемся позади сестрам и братьям. Нори подозревал, почему так: каким бы неуправляемым внезапно пробудившийся кеккей генкай не был, в глубине души у Кая стоял барьер — не вредить близким. Ровно такой же был у всех детей семьи Хонодэ, выстроенный определенной системой воспитания.

Сила стихла быстро. Как только Кайто окончательно вытер слезы и успокоился. И песок, только что метавшийся вокруг Нори, осел на пол.

Тут парень и смог разглядеть что он был металлическим.

Поговорить с Кайто в тот раз нормально не удалось. Младший брат, и сам в ужасе от собственной силы на диалог не шёл абсолютно. Общался едва слышным шепотом, то и дело замолкая, чтобы подавить рыдания.

Иошинори давить не стал. Трепал по голове, и невольно шептал нечто успокаивающее. А когда отошёл от брата, к ним двоим мгновенно кинулась мать. Наверное, сделать это она хотела ещё давно. Но боялась отходить от остальных детей, а теперь вот не выдержала, прижала к Кайто к себе.

А потом появились действительно поражающие до глубины души подробности.

Мать тогда, при очередной беседе на тему внезапно проявившегося кеккей генкая побледнела и сказала, что хочет кое-что сыновьям поведать. Сыновья — это Нори с Джуном, теперь то и дело пристающие к ней и пытающиеся вызнать максимум информации.

— Ты, наверное, помнишь… Твой брат, Шин… Ну, у бабушки с дедушкой который.

— Да, конечно, помню. — Нори улыбнулся. Воспитания о другом его брате были довольно смутные. Ведь по словам матери, в возрасте двух лет его отправили на воспитание бабушке и дедушке, живущих где-то неподалеку от Великой Пустыни. Просто тогда они находились в огромной финансовой яме, и денег на содержание всех детей банально не хватало.

Нори, конечно, то и дело узнавал, что там с братом стало, когда он приедет. Может, и насовсем. У них же появились деньги, в конце концов!

Мать всегда соскальзывала с темы. А Нори не до того постоянно было, чтобы к ней лезть. И своих дел накопилось выше крыши, так зачем же разводить панику из ничего?

Тут сыграло роль ещё и то, что Нори иногда, к его стыду, хотелось, чтобы их было в семье меньше. Ведь при таком раскладе, как сейчас, на него мало обращали внимания. Что уж говорить про детство…

Вот и Иошинори, решив, что в отсутствии практически незнакомого ему младшего Шина не страдает, продолжил жить дальше. Собственно, зачем ему возвращать брата назад, если уже через полгода с вероятностью в 99% он снова захочет быть в семье единственным ребенком?

Себя Нори оправдывал так: дел и так много, не хватает ещё суету наводить, делать что-то зазря. Брату там хорошо. Наверное…

— Так вот, это… Неправда. — мать вздохнула, вперив взгляд в пол. Взглянуть сыновьям в глаза она была не в силах. — Шин… Не там, где должен быть.

И она рассказала.

О том, как в возрасте полутора лет у Шина появилась неведомая сила, испугавшая всех до глубины души. Никто в деревне не мог с ним совладать, а мальчик не осознавал свою опасность. Она был слишком мал для этого.

А потом, именно в тот момент, когда проблемы с деньгами достигли своей наивысшей точки, благодетели из далёкой Пустыни, приехавшие в Дымку специально для этого, предложили выгодную сделку: они помогают таким детям, как Шин, научиться контролировать свою силу, для чего и забирают их с собой. Предложение было настолько выгодным, тем более, что пустынники ещё и заплатить обещали, что семья Хонодэ не могла не согласиться. Как подозревал Иошинори, мнение Шина особо никого не интересовало.

И мать, в ответ на множество вопросов сыновей, глядя полными слёз глазами на Нори, призналась, что потом только узнала, что хотели Шина вовсе не учить, а воспитывать как боевую машину без жалости и сожаления. Только поделать уже ничего не могла — незнакомцев из Песков и след простыл, а искать их не было смысла. Не найдешь ведь все равно.

Для Нори все тогда встало на свои места. Это — их клановая техника, это передалось по наследству, только и всего. Причём оказался это не просто магнетизм, а настоящий геном песка. Но тоже не обычный, а металлический.

И Нори искренне боялся, что вспышка силы, из-за которой одного из его братьев даже пришлось отдать чужим людям, повториться.

Он отчаянно не хотел такой же судьбы и для Кайто. Если тогда, чтобы защитить Шина Иошинори был слишком мал, то теперь был готов бороться до последнего. Не только он, к слову. Джун, преисполнившийся энтузиазмом, тоже принялся искать способы избавления от стихии магнетизма.

Мать же наоборот, лечила Кая народными способами. То настои какие-то готовила, то отец где-то услышал, что помогает медитация.

И только Иошинори плюнул на всё и принялся тренировать брата. Лучше стало, да. Но не сильно. Ведь Кайто, по мере взросления, становился всё более чувствительным и эмоциональным. А это значило только одно — контроль силы будет слабеть.

Но годы шли. Иошинори переехал в Суну. Вовсе не по этой же причине, да. Просто повелся на рекомендации подруги своего детства — Мори Номуры, всеми силами зазывающей его в Песок.

Понравилось ему тут, да ещё как. Работу уже себе устроил, семью завел.

А Кайто, тем временем, то и дело выпускал из-под контроля кеккей генкай. Никуда в крупные страны не обращались — мать боялась, что заберут также, как Шина. Вот и приходилось терпеть.

Но только сейчас, из-за инцидента с непроизвольно вызванным младшим братом песчаным ураганом, он вспомнил о том разговоре.

И, сложив два плюс два: свою похожесть на приёмного сына Казекаге и силу Шинки, идентичную геному Кайто, наконец понял — они и есть братья. И только повелитель сатецу мог наверняка помочь Хонодэ-младшему справиться, а иначе…

Иошинори и сам не знал, что иначе. Боялся, что когда-нибудь брат настолько не сможет себя сдерживать, что разнесёт всё: их деревню, дом, себя самого…

Но, как бы то ни было, из Дымки в срочном порядке был вызван Джун, и они вдвоём начали одолевать железного повелителя. Сначала просто — разговорами, а сейчас пришлось идти на крайние меры из-за нежелания Шинки сотрудничать.

Джун всё старался устроить по-хитрому, незаметно. Он ведь до сих пор остался той самой тенью, коей являлся на протяжении всей жизни. Следы заметать он умел просто потрясающе.

А Иошинори, бывший на взводе практически всё время, не мог медлить. Ему хотелось помочь как можно скорее помочь брату, не доводя ситуацию до ручки. А ведь Кайто становилось все сложнее, и как бы не хотелось, а вспышки магнетизма учащались с каждым днём. Вот, недавно, такой случай произвел довольно сильный общественный резонанс. И, к ужасу матери, дошёл даже до ушей Казекаге неведомым образом.

Буря была и правда сильная.

Собственно, по этой же причине, Нори выполнял сейчас одну из сложнейших техник клана Хонодэ.

Контроль. Причём с дальнего расстояния, что существенно затрудняло задачу. Иошинори эту технику ни разу не пробовал, но очень хотел осуществить. Для начала, конечно, попытаться хоть немного завладеть мыслями и действиями никого иного, как повелителя сатецу. Конечно, на первый раз Иошинори тащить его никуда не будет, это так, именно почувствовать и пообвыкнуть. А потом, когда он уже научиться выполнять эту технику в совершенстве, то вполне можно будет насильно утащить железного повелителя к ним с Джуном. А оттуда уже и в Дымку.

Странное же было ощущение от этой техники: туман будто был частью самого Нори. Конечно, через него он не видел и не мог чувствовать. Зато когда дымка, по правилам проведения этой техники, должна была присоединиться к Шинки, стать его частью, неразрывно связав с Иошинори, парень почувствовал неприятный холод. Как он подозревал, сыну Казекаге, наверное, тоже не особо приятно было.

Пока получалось не очень.

Вроде как, туман он подселил успешно, это да. Но вместо контроля тела, он, похоже, вызывал только дискомфорт. И у Иошинори, и у самого Шинки.

Это было странное ощущение. Будто сердце железного повелителя было окружено барьером, сквозь который невозможно пробиться, невозможно завладеть его чувствами и мыслями…

Нори не понимал, почему так.

И они боролись. Туман, поглощающий все на своем пути и внутренняя сила Шинки, обладающая куда большим могуществом, чем сатецу.

А потом, всего на миг, Иошинори начал побеждать. Будто взял всё тепло внутри повелителя сатецу в плотное кольцо холодного тумана, и уже было схватил его в леденящие тиски, как…

— Что за сон на рабочем месте?!

И Иошинори кто-то со всей силы хлопнул по спине, так, что чуть искры из глаз не посыпались. Парень подскочил, резко обернувшись к подошедшему человеку.

И была это никто иная, как Мори.

Иошинори, к своему ужасу почувствовал, что теряет не просто контроль, а даже способность подчинять себе туман. Техника слабела с каждой секундой. Иошинори, поняв, что продолжаете бесполезно, вздохнул, оставил любые попытки влияния на разум повелителя сатецу. Уже бесполезно. Былая сконцентрованность исчезла. А без неё — никуда.

Мори растерянно заглянула явно недовольному Нори прямо в глаза. Она искренне не понимала, что же такого произошло.

Иошинори уставился на подругу, с лица которой окончательно сползла улыбка.

Контроль был потерян.

Как и ещё один шанс на то, чтобы помочь Кайто.

***

И странное дело: именно в тот момент, когда ладонь Мори с громким хлопком опустилась на спину Иошинори, Шинки почувствовал, что ему легче.

У повелителя сатецу от неожиданного, и не сказать что приятного облегчения подогнулись колени и он, держась за стену, сполз на пол.

Перед глазами были лишь размытые световые пятна. По звукам Шинки понял, что к нему подбежала Химавари, а Отец не даёт ему со всей силы грохнуться на пол, поддерживая за руку.

Но Шинки стало лучше. Жар, одолевавший его ещё пять минут назад, схлынул.

Он открыл глаза, постаравшись мягко улыбнуться обеспокоенным и окружившим его Отцу с Химавари. Не стоит, чтобы они нервничали зазря.

Конечно, Шинки и сам не понимал, что с ним творится. Но оно уже проходит, а значит и панику разводить смысла нет…

И тут, к своему удивлению и ужасу, Шинки заметил, что прямо из его рта темными клубами вырывается дым. Причём такой холодный, что у повелителя сатецу сложилось ощущение, что всё горло покрыто неприятным инеем. Такого он ещё ни разу не чувствовал.

Химавари, судя по звукам, выскочила прочь, за помощью. Отец тоже был рядом.

Шинки даже не двигался. И не говорил. Взгляда не мог отвести от того, как медленно рассеивается туман…

И вдруг до Шинки дошло.

Туман. Дымка. Джун и Нори.

Парень поднял немигающий зеленый взор на Отца. Но Пятого не видел.

Перед Шинки будто сквозь пелену собственных мыслей проступали воспоминания о той самой ночи, когда ему впервые явился незнакомец из Дымки. Повелитель сатецу тогда стушевался, не дал достойный отпор.

А теперь даст.

Но сначала найдет этого негодяя и вытрясет из него всю информацию, конечно же.

А то, что он станет это делать, Шинки знал наверняка.