Красные огни

Марк проснулся от солнечных лучей, бьющих в лицо. Он отполз в тень и только тогда разлепил глаза.

Он в спальне Френсиса. Один. В голове – дурман, в теле – тяжесть. Какое-то время он просто лежал, не в силах ни уснуть, ни подняться, и глядел в пространство. Тишину нарушал лишь щебет птиц да отдаленные крики играющих детей, залетавшие в форточку. Когда он нашел в себе силы отыскать телефон, то обнаружил сообщение от Френсиса, полученное в восемь утра: "Я на смене. Будьте как дома." А на часах уже – половина второго. Марк перекатился на спину и уставился в потолок, силой воли пытаясь внести ясность в туманный рассудок.

Очевидно, Френсис не спал дома: единственное спальное место, которое он мог занять, находилось рядом с Марком, и оно всю ночь пустовало. Не то чтобы Марк придавал большое значение, где Френсис ночует... С другой стороны – куда тот мог исчезнуть на закате ночи? А уж если он открыл сегодняшную смену по расписанию, то, должно быть, поспал где-то хоть пару часов. Или не поспал, а выпил три энергетика и как-то выживает на этом топливе. Но если так, то выходит, что Френсис не спал больше суток – и это перед долгим рабочим днем. Маловероятный сценарий.

Все-таки, должно быть, нашел себе другое спальное место.

Конрад без перерывов и выходных шутил про холостяцкую беззаботную жизнь, которую вел Френсис, – разумеется, поднимая эту тему исключительно в отсутствии оного. Однако, может, Френсис не такой одиночка, каким Конрад его считал. Может, у него всё-таки кто-то есть. И в этом не было бы ничего удивительного: в конце концов, Френсис не особенно разбрасывается фактами своей личной жизни. А еще, подумал Марк со смутным недовольством, – он слишком привлекателен, чтобы быть одиноким.

Эта мысль заставила его перекатиться на край матраса и подняться на ноги. Притворяясь перед самим собой, что эта тема его вовсе не волнует, он вышел в гостиную.

Конрад раскинулся на диване, обняв подушку, и тишину нарушал только его храп. Марк зашел в душ, а когда вернулся, разглаживая влажные волосы, Конрад не то что не проснулся, а даже позы не поменял. Поставив чайник кипятиться, Марк принялся бесцельно блуждать по комнате. Так вот где обитает Френсис. На первый взгляд, квартира как квартира. Довольно уютно, вполне себе чисто. На полке рядом с телевизором он заметил коричневый переплет и с интересом приблизился, подозревая книгу. Но уже на подходе понял, что это нечто другое.

Дневник.

Ведомый глубинным порывом, Марк протянул руку и провел пальцем по плетеной завязке, которая так и просилась быть снятой. Интересно, что внутри?

Может, Френсис ведет там список покупок. Или анализ рыночной стоимости акций, которые прикупает на зарплату автомеханика. А может, подсчитывает счетчики, чтобы в конце года не было сюрпризов. А может, ведет дневник снов, или список любимых коктейлей, или даты с днями рождения друзей, или всё разом.

Марк до боли прикусил губу. Любопытство раскачивалось все сильнее, как маятник. В душе развернулась борьба между порядочностью и порочностью. Это личная вещь Френсиса, и надо проявить элементарное уважение к его персональной жизни. С другой стороны – никто не узнает, если Марк быстренько заглянет внутрь. Хоть на одну страничку. Френсис бережет свои секреты, как сокровища давно исчезнувшей цивилизации. Когда представится шанс узнать о нем хоть что-то? Даже мелочь вроде ведения расходов за обслуживание машины удовлетворит любопытство Марка. Наверняка на страницах он найдет что-то столь житейское, что Френсис даже скрывать бы не стал.

Эта мысль поставила точку во внутренней борьбе. Мысль, в которую он ни верил ни на секунду, но притворился перед самим собой, что верит, чтобы не чувствовать вины за то, что собирается совершить. И убедившись, что Конрад все еще спит, Марк решительно снял скрепляющую страницы завязку и раскрыл дневник.

И сразу понял, что речь здесь идет вовсе не о счетах и продуктах.

Движущая сила теневой стороны – свет солнечной.

В агнийцах есть свет и тьма – создания обоих миров. Перекос – и ты теряешь связь с одной из сторон.

Агнийский ген – атавизм, генетика, случайность?

Если ген, зачем настойка?

Марк начал жадно листать страницы и сразу попал в раздел теневых существ с описаниями и рисунками. Набросок ксафана казался выполненным углем. Он выглядел достаточно живо, будто вот-вот шевельнет растушеванной головой. На другой странице раскинулся небрежно очерченный портал с красноватой дымкой по центру, напоминающую мишень. "Прорыв – ноев ковчег теневых тварей", гласила надпись сверху.

Следующая страница была озаглавлена двумя словами: "Красное гнездо". Предыдущие рисунки были выполнены в основном черным цветом, но не этот. Здесь Френсис оперировал багровыми оттенками, и гнездо жутко напоминало вынутое из чьей-то грудной клетки окровавленное сердце. Вокруг гнезда по небрежно очерченным концентрическим кругам, напоминающим кольца Сатурна, витали красные огни. Они, в свою очередь, походили на спутники. Вместо описания – приписка из одного слова: "Живое".

На соседней странице было изображено такое же гнездо, только вот заголовок говорил нечто другое. "Веном". Марк замер. Посмотрел на одно гнездо, затем на второе. Они были, как братья-близнецы, только вот второе оплетала чёрная сеть, которую на гнездо будто набросила злая рука рыбака, оставшегося за кадром. Тут, как и на предыдущей странице, лежала короткая подпись: "Отравленное".

Марк пролистал еще пару десятков страниц и наткнулся на изображение тех животных, которых видел у гнезда в прошлый раз – волкоподобных существ с черепами вместо морд и красными горящими глазами. "Шакари", прочитал Марк, "охотники теневой стороны". Так вот как они называются.

После вивариума шло описание теневого Берлина. Марк остановился на надписи: "Город постоянно модифицирует сам себя с помощью тихаков, выполняющих роль зодчих". Он пролистал еще пару страниц, не слишком вчитываясь – боялся, что ему не хватит времени просмотреть все, прежде чем Конрад проснется, – но небрежная надпись на одной заставила его замереть.

Его собственное имя.

29 Октября, 2014. Марк вернулся раньше времени?

Вокруг плясали вопросительные знаки и витые крючки, будто нарисованные в глубоких размышлениях. Он попал в секцию хронологии: выходы в Тень с именами, датами и периодическими комментариями. С октября появляется его имя. Дата его дня рождения - но в контексте прорыва, который случился той ночью. Инга и Берта, выходящие вместе или по очереди из Шарлоттенбурга. До появления Марка - имя Инги с периодической частотой появлялось у обозначения "Акенсе", в одиночестве или в паре с Френсисом.

Затем:

09 января, 2014. Юлиан. Одичание.

Имена Берты с Ингой быстро исчезли, и в обратном хронологическом порядке начали перемежаться только имена Френсиса и Юлиана. Все даты, однако, вели к одной-единственной:

02 августа, 2012.

И никаких комментариев. Марк перелистнул страницу в поисках объяснения, и та дрогнула в его пальцах, когда взгляд наткнулся на очередное до боли знакомое имя.

02 апреля, 1995. Первый толчок. Четыре балла. Демиру 15. Откуда он взялся?

Прим. 2000. Акенсе создал рецепт настойки.

Прим. 2003. Демир исчез.

Прим. 2004. Демиром завладела Тень?

16 Октября, 2004. Демир убил Акенсе.

16 Октября, 2004. Демир похитил Мун.

01 Ноября, 2004. Рем нашел Мун.

02 Ноября, 2004. Демир пропал в Тени.

Марк пялился на строчки, как во сне, пытаясь осознать их смысл. Услышав кряхтение за спиной, он захлопнул блокнот и быстро отошел, как от места преступления. И вовремя, поскольку Конрад с большим зевком открыл глаза.

Демир убил Акенсе.

Демир похитил Мун.

Что это значит?

Эти строчки заклеймили его разум, и ни о чем кроме этого он думать не мог. Соврав Конраду, что ему нужно срочно заехать к отцу, он поспешно покинул квартиру, но оказавшись в одиночестве, принялся долго блуждать по улицам, как в сомнамбуле. В кафе он не ехал нарочно, чтобы не встретиться с Френсисом. Он не был готов признаться, что залез в его дневник без разрешения, как и не мог делать вид, что ничего не знает. Противоречивые чувства разрывали его пополам, а в душе поселился страх. Это точно было про его брата? Разве он мог быть убийцей?

Он долго сидел в какой-то закусочной, мучаясь вопросами, на которых у него не было ответов, и при этом зная, что если бы не случайность, то он бы вообще этими вопросами не задавался – потому что до сих пор бы не знал этой информации.

Даже Френсис... Даже он не рассказал ему правду, что уж говорить об остальных. Неужели никто в этой компании его ни во что не ставит? Неужели он попросту обманывается, считая себя частью команды? В конце концов, это касается его брата. Это касается причины, почему Марк вообще ввязался в эту историю. Он чувствовал себя обманутым. Использованным. Что еще они от него скрывают?

За окнами уже сгустились холодные сумерки, когда он отправился на длинную прогулку. Разрозненные чувства собрались в воронку, закручивающие кишки в тугой комок. Подавленность и смятение обращались в злость, и с каждым шагом он все сильнее ощущал несправедливость ситуации, в которую его поставили.

Он переступил порог пустого кафе в десятом часу вечера и поднялся на второй этаж. Ноги покалывали от долгой ходьбы, а пальцы замерзли так, что с трудом сгибались, и он уже было собрался сделать себе чай, когда вдруг резко осознал, что что-то не так. Что-то изменилось. Марк остановился, оглянулся с напряженным вниманием – и через мгновение понял.

Диван выглядел иначе, чем он его оставлял.

По негласному уговору, пока он жил на втором этаже, никто к нему не приближался – это было его личное спальное место. И Марк не отличался большой опрятностью: чаще всего подушка и плед были разбросаны как попало, поскольку он не следил за тем, чтобы придать дивану ухоженный вид.

А сейчас плед, собранный в аккуратный квадрат, лежал на подлокотнике. Даже подушка, прислонённая рядом, – и та выглядела как-то ухоженно, будто кто-то не поленился ее взбить и выровнять.

Марк знал, что это не его рук дело. С другой стороны, никто не станет приближаться к дивану, только если не...

И вдруг он понял, где Френсис провёл эту ночь.

Он уставился в пространство, пытаясь вывести из этого факта хоть какую-то логику. Вместо своего дома Френсис решил поспать в кафе. И все потому, что Марк занял матрас – матрас такой величины, что места на нем хватило бы на них троих, включая Конрада, и при этом они могли бы спать, не касаясь друг друга.

Это казалось настолько странным, что не укладывалось в голове, и вместе с тем кольнуло так болезненно, что он невольно задался вопросом: Френсис что, считает, что с ним что-то не так? Словно он какой-то заразный или дефектный, что Френсис аж решил, что себе дороже спать рядом с ним. Как бы он еще теперь не решил устроить стирку простыней, поскольку Марк провел на них ночь.

Сжав зубы, Марк глядел перед собой, но не видел ничего, кроме обиды и злости. Чем дальше закатывался этот день, тем больше неприятных сюрпризов он преподносил.

Демир убил Акенсе.

Демир похитил Мун.

Он представил Френсиса, произносящего эти страшные слова.

Кто такой Акенсе? Почему его именем названо кафе?

Злость стучала в крови, пытаясь найти выход через какое-то движение, и Марк начал вышагивать по комнате, несмотря на ноющие ноги.

И это после всех слов о доверии, остервенело думал он на ходу. Нам нужно друг другу доверять, говорил Френсис, а сам? Марк только из-за брата и ввязался в эту историю. Только желание найти Демира привело его сюда. Он рискнул всем, даже порвал отношения с отцом и поселился в кафе, как какой-то оборванец. И все, что он получает, – уловки и ложь? На ходу он схватил подушку, заботливо взбитую Френсисом, и разъяренно швырнул ее через всю комнату. Подушка ударила о перегородку, а Марк вцепился в плед и с бешенством швырнул его на пол, будто он был виновен во всех его горестях. Сделав круг по комнате, Марк глубоко вдохнул. Руки тряслись от злости, но бешенство, вспыхнув со скоростью света, так же быстро угасало. Затем он резким, практически интуитивным жестом вынул из кармана бумажник и достал из него потрепанную фотографию, полученную от Рема месяц назад.

Демир – с прежней лютой усмешкой и недобро прищуренным взглядом. Рука Марка, держащая снимок, дрожала. На секунду померещилось, будто взгляд брата был живым и наблюдал за ним, обещая смутную угрозу. Неужели на снимке – лицо будущего убийцы? Марк оглядел его соседей. Отец Рема по одну сторону, азиатской внешности мужчина – по другую...

И вдруг он понял, почему лицо мужчины казалось ему смутно знакомым. Теперь он знал, кто это такой.

Марк достал телефон, чтобы позвонить Френсису. Он скажет, что всё знает, и спросит про гребаное доверие. Однако палец замер над кнопкой вызова.

Френсис не станет извиняться, как и не станет оправдываться – в этом Марк не сомневался. Скорее всего, попросту переведет стрелки. Зачем, мол, залез в мой дневник? И телефонный разговор быстро превратится в выяснение отношений, и Марк так ничего и не узнает. А ему нужно знать наверняка. Нужно знать, что еще от него скрывают.

Схватив с вешалки куртку, он слетел по ступеням и решительно вырвался из кафе. Пару часов назад он сделал все, чтобы избежать встречи с Френсисом. Сейчас все, чего он хотел, – встретиться с Френсисом лицом к лицу, увидеть в его лице стыд и злость и добиться правды любой ценой.

Он кинулся в метро, едва замечая прохожих, и через двадцать минут, наполненных сумбурными и разъяренными размышлениями, обрывками фраз, которые он швырнет ему в лицо, он вышел на станции, по ступеням которой спускался только этим утром. Он напористо шагал по темной улице, приближаясь к дому, где жил Френсис, и на подходе начал улавливать глухую музыку. На ходу он отыскал глазами окна Френсиса. Плотные темные шторы не позволяли увидеть, что творилось внутри, но в щели пробивался свет.

Значит, он дома.

Собираясь с решимостью, Марк повернул к подъездной двери. Кнопка вызова. Длинный гудок. Второй, третий...

Марк стоял, напряженно слушая. Никакого ответа. Затем нажал повторно. Очередная серия пустых гудков.

И что теперь? Может, зайти с террасы и прямо оттуда забарабанить в окно...

В этот момент в подъезде загорелся свет. Через несколько секунд с лестницы спустилась девушка с собакой – она вышла на улицу, а Марк проскользнул внутрь. Глухая, но уже достаточно различимая музыка пульсировала по этажу. У двери Френсиса Марк окончательно убедился в том, что музыка шла из его квартиры – он как будто стоял перед дверью в клуб. Марк забарабанил изо всех сил, уверенный в том, что музыкальные биты перекроют любой шум.

Поэтому он даже удивился, когда дверь распахнулась.

Музыка ударила в лицо. В дверном проеме стоял Френсис. Его волосы были непривычно растрепаны. Тяжелый взгляд опустился на Марка, а брови сошлись в таком выражении, будто он как раз пытался ликвидировать труп, но появился Марк, и теперь ему придется убирать обоих.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он, резко кромсая гласные.

Под этим вопросом боевой настрой Марка рассыпался в прах.

Потому что Френсис был настолько зол, словно бы уже знал, зачем Марк пришел.

А еще потому, что он был пьян.

Пьян так, будто ничего кроме алкоголя не употреблял за весь вечер. Пьян так, как не были пьяны вчерашней ночью Марк с Конрадом, вместе взятые и умноженные на двое. И при этом опьянение у него явно носило не самый дружелюбный характер.

Может, поэтому он обычно и не пьет, на задворках сознания подумалось ошеломленному Марку. Может, потому что под алкоголем он теряет контроль. Может, потому что под алкоголем он становится агрессивен.

И он мгновенно забыл всю ту речь, которую готовил по пути.

– Ну? – Резко спросил Френсис.

– Хотел поговорить!

Френсис смотрел на него несколько секунд с таким лицом, будто решал – выпроводить его за шкирку молча или сначала наорать как следует. Затем он взял его за плечо и втащил в квартиру, захлопнув за спиной дверь.

Из колонок долбил агрессивный хип-хоп, в квартире ощущался бедлам – в полный контраст тому, как она выглядела днем. На обеденном столе стояла наполовину съеденная пицца и бутылка с остатками янтарного содержимого, в которой узнавался виски. Повсюду валялись вещи, словно Френсис собирался делать стирку, но вместо этого расшвырял все как попало. На чайном столике высилась груда документов, которая косила вбок, как Пизанская башня. Ее верхушка водопадом листов уже просыпалась на пол.

Марк успел заметить все это за долю секунды.

– Ну, говори! – Потребовал Френсис, но музыка долбила так громко, что он неразличимо выругался и быстрым жестом на телефоне убавил громкость наполовину. – Ну?

И с высоты своего роста он вперился в Марка жестким, выжидающим взглядом. Вдруг Марку стало страшно сознаваться в том, что он прочел дневник – теперь это казалось необдуманным и рискованным поступком. Но он уже не мог просто так уйти. И поэтому выдал первое, что пришло на ум:

– Кто такой Акенсе?

Френсис не ответил, только морщинка меж нахмуренных бровей прорезалась глубже. Марк почувствовал прилив безумной храбрости и добавил:

– И что сделал Демир?

– Что сделал Демир... – как в трансе повторил Френсис. По его лицу прошло смутное отражение неприятных мыслей. А затем он повернул голову и кинул взгляд в глубину зала. Марк проследил за его траекторий: Френсис смотрел на блокнот. Тот так и лежал на прежнем месте, в той же позиции, как Марк его оставил.

И тут Марка хлестнуло осознание того, что плетеная завязка валяется рядом: он напрочь забыл скрепить ей переплет.

Френсис повернулся к нему окаменевшее лицо.

– Ты читал его.

Не вопрос – утверждение.

– Я... – начал Марк, не представляя, что собирается сказать, но от неожиданности отшатнулся, когда Френсис без предупреждения ударил кулаком по стене.

– Твою мать! Что еще ты нарыл?

– Ничего! – Испуганно крикнул Марк, вжимаясь лопатками в стену. – Я просто хочу знать, что сделал Демир!

– Он убил отца Мун! – заорал Френсис. – Он держал Мун взаперти две недели, как гребаное животное, а после сбежал на ту сторону! И ради этого ты копался в моих вещах?!

– Это мой брат! Почему ты не сказал?

Склонив к нему лицо, Френсис прорычал:

– Я собирался, да уж ты не дал мне этого сделать. А если ты не доверяешь мне, то и сам не заслуживаешь доверия.

Марк ошарашено уставился в ответ.

– А уж если у нас проблемы с доверием, – продолжал Френсис, щуря на него глаза, – то ни о каком партнерстве не может идти и речи.

– Ну прости, что залез! – Огрызнулся Марк, вкладывая в эти слова столько злости, сколько они могли вместить. – Ты хочешь доверия, а сам меняешь тему, стоит только заговорить о твоем прошлом! Всегда уходишь от ответов! Уж извини, что я пытаюсь выяснить что-то сам!

– И ты решил, что лучший способ – это копаться в моих вещах?

Марк промолчал, а Френсис с тихой, затаенной угрозой добавил:

– Ну раз до того дошло – спрашивай. Что еще желаешь знать?

– Почему он это сделал?

– Не знаю.

Марк недоверчиво смотрел в ответ, и Френсис с напором повторил:

– Я. Не. Знаю. Был одержим? Сошел с ума? Без понятия.

– Поэтому Мун меня ненавидит?

– А ты как думаешь?

Марк нахмурился.

– Но это несправедливо. Я ничего не сделал. Я даже ничего не знал!.. – Однако он тут же замолчал, когда Френсис неожиданно наклонился ближе, опираясь ладонью о стену за его плечом.

– Ох, Марк... – протянул он, и тут на его лице появилась ухмылка, наполненная блуждающей злостью. – Должно быть, ты еще не понял, но жизнь вообще несправедлива.

Он стоял вплотную, и Марк чувствовал его парфюм, смешанный с запахом алкоголя и табачного дыма. Эта близость казалась угрожающей. Марк испытал дичайший диссонанс: этот человек, только ночью защитивший его от нападения, сейчас больше всего напоминал того, кто представляет собой опасность.

И по наитию Марк спросил то, что пришло на ум:

– Что случилось с Юлианом?

– С Юлианом? – Не отстраняясь, повторил Френсис. – Ты уже спрашивал. Он одичал.

– Почему Рем нас сравнивал?

– Он не хочет, чтобы я пустил тебя по его дорожке.

– Это по какой?

– Ты точно хочешь знать?

Марк, помедлив, коротко кивнул. Он ожидал страшной истории, пугающей ретроспективы, даже угрожающей нотации – чего угодно, но точно не того, что последовало.

Френсис вдруг взял его за волосы – совсем как вчера на танцполе, собирая пряди в кулак. Но тут он оттянул их назад, грубо вскидывая ему голову. Марк перестал дышать, словно его поймали в смертельный капкан. Удерживая его в таком положении, Френсис секунду смотрел на него с мрачным наслаждением, – а после склонил лицо и захватил его рот в агрессивном поцелуе. Марк ощущал его язык в своем рту, его пальцы, сжимающие ему волосы, и другую руку, которой Френсис, отодвинув куртку, взял его талию под майкой, прикасаясь ледяной рукой к голой коже. Все нервные окончания, где Марк ощущал прикосновения, кричали, будто чувствительность тела подскочила вдвое.

Френсис оторвался на миг, взглянул ему в лицо темным взглядом. Марк рваным дыханием глотнул воздух в совершенно безумном опьянении. На секунду он забыл, с чего все началось. Голова у него кружилась так, как вчера он и представить не мог даже под коктейлями. И когда Френсис вновь взял его рот в свой, Марк почувствовал, как его собственное тело предательски двинулось вперед, вжимаясь ближе и позволяя Френсису делать всё, что ему заблагорассудится.

И тогда Френсис отстранился так резко, как будто в его голове щелкнул тумблер, меняющий программу поведения. На его лице установилось зловещее, триумфальное выражение, словно он совершил безнравственный поступок и нисколько о нем не жалел.

– А знаешь, что самое хреновое?

Марк молчал, не способный ни на что – голову забила вата, как будто он сам опустошил целую бутылку виски.

Френсис поднял два пальца на манер курка и поднес к его лбу.

– Бам! – Вздернув пальцы, шепнул он.

– Это был ты?

– Я, – мрачно подтвердил Френсис. – А теперь прошу извинить – у меня тут не допито.

Он направился вглубь зала, схватил со стола бутылку, завернул в спальню и захлопнул за собой дверь, не оглядываясь.

Марк развернулся и выскочил из квартиры, по коридору, на улицу, скорее, куда угодно, лишь бы подальше отсюда, совершенно не представляя, что же теперь будет.

Он не спал всю ночь, забывшись бредовым сном только под утро. Хотя по воскресеньям у них были игры в сквош, Марк даже не рассчитывал, что после случившегося Френсис заедет за ним, как ни в чем не бывало – и оказался прав. От Френсиса он так и не услышал и провел день в полном одиночестве. На улицу он вышел только раз – в ближайшую забегаловку. В понедельник и вторник была смена Конрада, отчего Марк испытывал как облегчение, так и нервозность. Дни ощущались, как отсрочка перед расстрелом. Смена Френсиса приближалась с неизбежностью рока. Марк совершенно не знал, как вести себя после случившегося. Еще больше пугал вопрос, как будет вести себя Френсис. Возможно, после такого он вовсе откажется с ним работать.

Марк злился на себя и спрашивал – после чего "такого"? Не он запустил этот круговорот хреновых решений. Он прочел дневник, но сделанного не вернуть – хотя, к своей досаде, он чувствовал стыд от слов Френсиса, что он все равно бы ему об этом рассказал. По всей видимости, Марк собственноручно подорвал всякое доверие между ними. Но, с другой стороны, когда Френсис собирался ему это сообщить? Какого святого часа он дожидался? А может, ничего он не собирался – может, этими словами он попросту хотел оправдать себя и вызвать у Марка чувство вины. Марк не знал наверняка, и это было хуже всего.

После смены во вторник Конрад уехал на ужин к матери, а Марк закрылся и начал с новым пылом искать квартиру, усевшись за столиком на первом этаже. Он не может тут оставаться. Не может жить в кафе и сталкиваться с Френсисом каждую его смену. Ему нужно место, где он сможет укрыться ото всех и вся, благо положенная зарплата наконец пришла ему на счет, и, наверное, только благодаря Френсису, который дал толчок, кому следует. От этой мысли Марк раздосадованно нахмурился и вперил взгляд на страницу с объявлениями.

Вдруг он услышал, как в замке поворачивается ключ. Он вскинул голову. Внутренности сжались, и он испытал постыдное желание залезть под стол и сделать вид, что его тут нет. Но вместе с этим он ощутил решимость. Даже надежду. Если Френсис приехал, то значит, решил пойти на мир и обсудить произошедшее. Он наверняка снова задаст ему взбучку за то, что Марк залез в дневник, но в то же время – наверняка выслушает то, что у Марка есть сказать на этот счет. Френсис всегда давал ему высказаться, выслушивал его мнение и поддерживал в трудных вопросах...

В кафе зашла Мун.

В замешательстве, с чувством опустошения, Марк наблюдал, как она сняла с головы капюшон водонепроницаемого плаща.

– Что ты тут делаешь?

– Я тут работаю. – Холодно сказала она, вешая плащ на крючок. – У тебя выход в Тень.

Марк глядел на нее с растерянностью, как будто она пришла его выселять. Эту информацию он слышал впервые в жизни.

– И когда вы хотели мне об сказать?

– Я говорю тебе об этом прямо сейчас.

– Но...

– Какие-то проблемы? – По пути к лестнице спросила она безо всякого интереса. – Все равно ты по жизни не сильно занят.

– Да ну? – Буркнул Марк, захлопывая крышку ноутбука. – Не думаю, что ты знаешь обо всех моих делах.

– В любом случае, это твоя работа, – бросила она уже со ступеней.

Глядя ей вслед, Марк почувствовал что-то такое, что в отношении Мун было ему прежде незнакомо. И с удивлением осознал, что испытывает... смятение. Даже сочувствие. Ее грубость – и та колола не так, как прежде.

Если то, что он узнал о Демире, правда...

А может, он сможет выяснить больше у нее самой?

Марк подхватил ноутбук и поспешил за ней. Когда он поднялся, то застал ее на кухне. Она поставила чайник и как раз распаковывала чайный пакетик.

– Мы будем одни?

– А кого тебе надо?

Марк промолчал, несколько раздосадованный своим необдуманным вопросом.

Как глупо. И очевидно.

Смерив его коротким взглядом, Мун сказала:

– Жаль тебя расстраивать, но у него имеются и другие занятия помимо того, чтоб тебя нянчить.

– И что мне там делать одному?

– Разведка. Проверка потенциальных гнезд. Уничтожение веномов, если будут. Ничего кроме. И постарайся не запороть всё на свете, как ты любишь.

– А почему здесь ты?

– Надо ж кому-то тебя пристрелить, если ты одичаешь.

Трудно было понять, шутка ли это, но Марк вполне мог поставить на то, что нет. С ней попросту невозможно разговаривать – любую фразу она оборачивает стрелой против него. Но вместо того, чтобы дать раздражению взять над собой верх, он спокойно сказал:

– Я знаю, почему ты меня ненавидишь.

Ее рука замерла, но только на секунду.

– Да ну? – И она небрежным жестом забросила пакетик в кружку.

– Я знаю, что сделал Демир.

Она взглянула на него таким острым, настороженным взглядом, как будто он внезапно достал из кармана оружие.

– Френсис сказал?

– Нет. Я... прочел его дневник, – признался Марк, не находя ни сил, ни причины на ложь.

Она издала тихий звук – будто смешок, но неуловимый, словно вздох.

– Дневник? Не стоит удивляться, что ты идешь самыми скользкими путями. От тебя ждать достоинства все равно что ждать от змеи, что она не укусит.

Марк скрестил руки. Про себя он с удовлетворением отметил, что совсем не испытывает злости.

– Я хочу знать, что случилось.

– Так ты ж вычитал.

– Деталей там не было.

Мун отвернулась, худыми руками обхватила себя за живот. Она не двигалась и молчала. Марк ждал. Когда ему подумалось, что ответа он не получит, она обернулась.

– Так ты жаждешь деталей? Сочных подробностей? Ну что ж... – она выдавила болезненную усмешку, словно ей было физически больно говорить. – Почему нет? Почему бы тебе не узнать, каким животным был твой братец?

Марк не успел вставить ни слова про одержимость. Мун продолжала говорить, и он удержал язык за зубами, позволяя ей высказаться.

– Они работали втроем, – заговорила она с улыбкой, которая транслировала мучение и в то же время несла странный оттенок мазохистского наслаждения собственной болью, – когда твой братец обезумел. Он убил моего отца – великого человека, который изобрел настойку. Он хотел убить Рема – и чтобы добраться до него, не придумал ничего лучше, как посадить меня на цепи. Он давал мне какие-то отбросы, чтобы держать меня живой. Гнилые овощи, завалявшееся мясо. – По ее лицу прошла судорога. – Мне было тринадцать. Потом я узнала, что это длилось две недели – пока Рем меня не нашел. Слава богу, он оказался умнее твоего братца. И все же он сбежал. Сбежал в Тень и с тех пор прячется там, как... как...

Она сжала зубы, закрыла глаза. Ее руки остервенело сжимали собственный торс, как будто она пыталась удержать себя от прыжка в глубокие воды пережитого ужаса.

– Он сошел с ума? – Тихо спросил Марк, надеясь достать еще больше из той камеры искренности, которую она вдруг для него приоткрыла. – Он одичал?

– Не имеет значения!

Воцарилась тишина. Мун разъяренно дышала, глядя куда-то мимо Марка и баюкая себя за живот. Марк смотрел на нее, ощущая подавленность. Слова Мун задели его за живое.

Однако какая-то смутная, настороженная мысль шевельнулась в голове. И, ухватившись за нее, Марк вдруг спросил:

– Тогда зачем вы его ищете?

Этот вопрос как будто застал Мун врасплох. Она уставилась на него так, будто успела забыть о его присутствии.

– В смысле?

– Ты его ненавидишь. Если он правда убил твоего отца и сбежал... Зачем вы его ищете?

– Потому что... потому что... – Мун закрыла глаза, сделала глубокий вздох, словно из последних сил удерживала себя перед границей, ведущей к истерике. – Потому что человечность Рема не имеет границ. Он верит, что его еще можно спасти. А теперь, если я удовлетворила твое любопытство, тебя ждет работа.

Она достала из кармана пузырек и с хлопком положила на столешницу, после стремительно прошла мимо и скрылась на нижнем этаже.

Марк долго смотрел на пузырек. Его представление о происходящем затрещало, как тонкий лед фантазий под тяжелым шагом навязываемой ему реальности.

Разве Демир был безумцем? Был одичавшим? Перед своим исчезновением он сказал что-то о том, что не успел... Что именно он не успел? Марк ведь помнил эти слова... Или не было никаких слов? Ему только исполнилось одиннадцать, и столько сотен раз он возвращался к той картинке, где Демир лежит на улице, а потом испаряется, что он уже не был уверен, что именно он вспоминает: реальные сцены или аберрации памяти, деформированной временем и собственными фантазиями.

Но в свете всех новостей одно не поменялось точно: выяснить, где правда, он может только сам. И пока что единственный путь, который он видит, лежит в той стороне, где прячется Демир.

И Марк решительно взял пузырек.

Через каких-то десять минут он уже шагал по улице теневой стороны, вдыхая влагу ночного воздуха и вглядываясь в пронзительно-черное небо. Воронка была только одна, где-то над Трептовым, и он направлялся в ту сторону. Ему нужно выходить чаще и больше, думал он. Нужно набираться сил и тренировать инстинкты. Нужно исследовать город, искать любые сигналы, намеки, тропы, которые могут навести его на брата. Но с чего начать? В каком направлении двигаться? Где искать? Марк не знал.

Он добрался до места, куда опускалась воронка – раздробленный каменный причал Трептов-парка. Водная гладь, разделяющая два берега, сверкала полотном черноты, отражая небо. Вода лежала тихо и ровно, как шелковая ткань, но Марку подумалось, что это обманчивое спокойствие – как и со всем в этих местах. Он шел вдоль причала и уже не сомневался, что взял правильный маршрут. Даже не из-за смерча, который пытался протянуться куда-то к деревьям впереди, как хищная лиана. А по ощущению вихря и силы, которой завибрировал в груди и на кончиках пальцев. Марк чувствовал жизнь. Чувствовал какую-то внешнюю силу, впечатляющую своей мощью, завораживающую неслышимой музыкой, которая разливалась по парку, как мелодия на уровне чувств. И уже издали он увидел красное гнездо.

Оно щедро разливало бордовый свет, как спасательные огни в темноте штома, и казалось даже странным, что огненные краски не поджигали деревья. Марк сразу понял, что оно – живое, словами Френсиса из дневника. Не отравленное. Пульсирующее жизнью, закручивающее вихрь энергии, которое Марк ощущал в собственной грудной клетке, как будто биение гнезда синхронизировалось с его собственным. Казалось, он имеет честь наблюдать чудо света теневой стороны и потому должен испытывать соответствующий трепет. И он его испытывал.

И только потом он заметил веном. И тут, как на картинках в дневнике Френсиса, он четко увидел разницу между двумя гнездами – только вживую. Веном пророс в стороне, тусклый карлик с черной кровеносной системой, отравляющей ткани. Он выглядел, как болезненный брат-уродец красного гнезда.

Марк поднял взгляд к смерчу, сверкающими мелкими частичками серебра. Френсис объяснял, как ориентировочно определить время открытия прорыва по расстоянию смерча от земли – и Марк видел, что тот еще очень высоко. У них есть еще не меньше недели. И потому Марк решил оставить веном, как есть. Даже если он получит за это нагоняй – плевать. Зато следующий поход выпадет на кого-то другого, а значит, Марк оттянет момент, когда ему придется совершить свое первое убийство. И он уже собрался повернуть назад, как вдруг понял, что в этой темноте он не одинок.

Шорох листвы среди деревьев. Отрывистое дыхание.

Не шевелясь, Марк всмотрелся во тьму, пытаясь понять, с чем имеет дело. Мелькнуло что-то быстрое, ушастое, и свет гнезда упал на череп со сверкающими огнем глазами и торчащими мохнатыми ушами, которые шевелились во всех направлениях, словно локаторы, пытающиеся считать окружающие звуки.

Шакари бежал среди деревьев на свет гнезда, худой и одинокий, как бродячая собака в поисках пропитания. Он не заметил присутствие неподвижного Марка и на подходе к веному начал сбавлять скорость, пока не перешел на шаг. Принюхавшись, он обогнул веном по большой дуге и проложил шаг к здоровому гнезду. Он вскинул морду, и было что-то такое в его облике, отчего Марку вдруг подумалось, что шакари тоже чувствует силу гнезда. Тоже испытывает трепет. И приближается с такой медленной грацией, будто хочет склонить пред гнездом звериные лапы.

Приблизившись к гнезду вплотную, шакари и впрямь склонил морду, словно признавал его величие. А в следующую – высунул язык и начал лакать лимфу, которая обильно стекала по тканям гнезда.

Со смешанными чувствами Марк наблюдал, как зверь жадно слизывает лимфу, словно молоко с материнской груди. Пойдет ли шакари дальше? Бросится ли на гнездо, порвёт ли его зубами, как беззащитное мясо?..

Шакари лакал и лакал. Красные огни выделывали безмолвные виражи и игривые петли, не обращая на животное никакого внимания. И когда Марку подумалось, что прошло уже не меньше пяти минут, когда шакари наконец остановился. Облизнув пасть, влажную от лимфы, он отступил от гнезда, которое по-прежнему пульсировало, переливалось светом и манило к себе невидимой силой. Затем шакари развернулся и скрылся в тенях парках.

Марк тоже повернул назад, в сторону кафе, и на бегу задавался вопросом, что именно он только что увидел. Он добежал до "Акенсе" менее чем за десять минут. Слабости он еще не чувствовал, головокружения – тоже, но все равно забрался на кушетку и по внутреннему наитию начал шептать мантру на то, чтобы вернуться назад.

Я возвращаюсь назад... Возвращаюсь на светлую сторону... Я возвращаюсь...

Медитативная речь слилась в сплошной поток, который затопил разум и понёс его в темноту... Но Марк не отключился; вместо этого он почувствовал, как изменился воздух вокруг: стал более плотным, тяжелым, с отдаленной примесью чайных ноток и сушеной полыни – воздух закрытого помещения. Глухая какофония ночного мира сменилась тишиной и смутным ощущением чьего-то присутствия. Марк различил чужое дыхание и потому не спешил открывать глаза. Затем он услышал то, что больше всего напоминало дробь ногтей по дисплею, и узнал в этом звуке Мун. Марк лежал без движения. Только когда он услышал шаги, которые вывели Мун за перегородки, то рискнул приоткрыть глаза и кинул быстрый взгляд на настенные часы, которые мог различить со своего ракурса.

И сразу понял, что он снова пришел раньше положенного. Вместо планового часа прошло всего сорок пять минут. Марк поспешно закрыл глаза, пока вышагивающая по комнате Мун его не обнаружила.

Марк смутно понимал, каким образом он это сделал - но не представлял, почему это сработало. Медитативная мантра вновь помогла ему переместиться раньше времени, невзирая на ограничения, накладываемые настойкой. Френсис говорил, что это невозможно. Марк поверил. А как иначе? Френсис знает больше него. В ту настойку и правда могли не долить. Вот только с тех пор Марк каждый раз всматривался во флакон, который принимал: проверял, что жидкости набрано до самого горлышка. И сегодняшний вечер не был исключением.

И понимая, что каким-то образом он обманул настойку, Марк лежал и молчал, совсем не горя желанием делиться этими новостями с Мун. Он не хотел, чтобы кто-то об этом знал – по крайней мере, пока он не решит, что это значит.

Он лежал так долго, что начал проваливаться в сон. И в какой-то момент, почувствовав, что время уже точно перешагнуло ожидаемую черту, открыл сонные глаза.

Мун сидела в кресле у кушетки и тут же подняла глаза от телефона.

– Ну что, спас мир? – без энтузиазма спросила она. – Гнезда были?

Марк коротко рассказал о веноме и красном гнезде в Трептов-парке, но не упомянул сцену с шакари, считая это излишним и неважным и в то же время – довольно личным, как воспоминание, которое он хотел оставить только себе. Однако информации, кажется, и без того было достаточно: Мун тут же застрочила ногтями по дисплею в параллель с его монологом. И хотя она сохраняла каменное выражение, Марку показалось – по блеску ее глаз, по взбудораженным жестам, – что в его рассказе было что-то важное. Марк почувствовал себя так, словно вдруг оказался вестником хороших новостей, хотя, на его взгляд, ничего принципиально интересного он не рассказал. Закончив отчет, Марк окончательно убедился, что он явно не понял чего-то важного, что в его истории явно не укрылось от Мун, поскольку она даже не высказала признаков досады на тот факт, что он не уничтожил веном.

– Наверное, веном пойдет на Френсиса, – подчеркнуто громко добавил Марк, поскольку уже как минуту закончил свой рассказ, а Мун так и не оторвалась от телефона, в котором она будто решила написать роман.

Она поднялась с кресла, не отрываясь от телефона, и несколько рассеянно бросила:

– Если к этому времени он закончит.

– Что закончит?

Она остановилась между перегородок, оглянулась, и через мгновение вернулась в свой привычный настрой: непоколебимая мрачность – в лице, холодная цепкость – во взгляде, и резкие слова на устах:

– Чуть не забыла. Ты подменяешь его эту неделю. Возможно, следующую тоже.

Марк с изумлением приподнялся на локтях.

– Как это подменяю? Его не будет?

– Это я и сказала, – сухо подтвердила она. – С завтрашнего дня на стойку в его смены встаешь ты.

– А что с ним? Где он? Это из-за меня?

И под брезгливым взглядом Мун он тут же пожалел о сказанном.

– Из-за тебя? – Членораздельно повторила она, словно надеялась, что ослышалась. – У меня для тебя плохие новости: ты не эпицентр вселенной.

С этими словами она ушла, оставив его наедине со злостью и смятением.