Красные огни

Конрад примчался в кафе к самому открытию, чтобы вытрясти из Марка всю правду о том, что произошло в ночь прорыва. В кафе уже налетели утренние гости, но Френсис готовил кофе в одиночку, пока Марк у стойки тихо пересказывал Конраду произошедшее, стараясь делать акцент на фактические детали и по возможности избегать подробностей своего провала.

– Гончая реально такая огромная? Как слон? У-у-у! Как жалко, что меня там не было!

Марк мрачно на него взглянул.

– А если бы она тебе ногу отцепила?

– Ну, я не такой крепкий, как Грег, но я бы отделался! Да и камера бы пригодилась...

Марк вставил ремарку о том, что случилось с его телефоном, но Конрад снова отмахнулся.

– Ну, это цифровые устройства, а я бы взял какую-нибудь ретро. Возможно, она бы выдержала... Так ты познакомился с Грегом, да?

– Если считать за знакомство, что он мне чуть ребра не проломил...

Френсис, слушавший их диалог краем уха, бросил:

– Уж всяко лучше, чем клыки гончей, согласись?

– Кто знает, может, гончая была бы поласковей, – съязвил Марк и машинально дотронулся до бока, который при нажатии отдавал болью.

Френсис одарил его странным взглядом – не то насмешливым, не то снисходительным: так, должно быть, привыкшие к тяжелой службе солдаты смотрят на занеженных аристократов.

– В следующий раз возьму тебя на себя – я нежнее.

– Я это запомню, – отшутился Марк.

Конрад старательно притворялся, что этого диалога не было и в помине, и был явно рад, когда Марк возобновил рассказ и в итоге резюмировал тем, что Френсис решил заниматься с ним спортом во имя повышения показателей выносливости.

А сам Френсис, который готовил у кофемашины два напитка сразу, добавил, в этот раз обращаясь явно к Конраду:

– Видел бы ты его вчера на сквоше – он чуть не простился со своей бренной душой. У вас в школе вообще была физкультура?

– Вчера на сквоше? – Повторил Конрад, морща лоб. А затем у него вдруг сделался вид оскорбленной девственницы, до которой непристойно домагались. – Так, значит?! – обиженно воскликнул он и повернулся к Марку. – Мне сказал, что уехал, а сами вдвоем отрывались?!

Марк опешил, словно его обвинили в неверности, которую он не совершал.

– Да ничего мы не отрывались, всего лишь сыграли в сквош...

– Ага! – со зловещим видом Конрад постучал по стойке. Казалось, даже ершик его светлых волос – и тот теперь торчал с особым возмущением. – И даже ничего мне не написал!

– Да я сам не знал, это он меня вытащил, – попытался оправдаться Марк и кинул укоризненный взгляд на Френсиса, который пытался скрыть ухмылку за серьезной миной, впрочем, без особых успехов.

– А что? – удивился тот. – Я не знал, что это секрет.

И он тут же исчез в направлении новых посетительниц. Марк посмотрел на Конрада, точнее, на его затылок, поскольку тот уже отвернулся.

– Ты был с Альмой. К тому же ты не фанат спорта.

– Все равно мог позвать, – буркнул Конрад. Затем он вдруг пасмурно вздохнул: – А с Альмой мы поссорились на рынке. Она уехала к матери.

– Опять? – Только и вырвалось у Марка.

– Не опять, а снова, – проворчал Конрад, впрочем, уже не столько обиженно, сколько раздосадованно – и не по отношению к Марку, а, казалось, к собственной жизни. – В толк не возьму, что с ней происходит. С тех пор, как мы съехались, все пошло под откос.

– С девушками все слишком сложно, – расплывчато сказал Марк, этой незатейливой фразой надеясь поддержать друга в сложных размышлениях.

– Ну а что делать? На то они и девушки, – произнес Конрад с таким скорбным видом, словно Альма была неизлечимо больна. – Хрен разберешь, чего им надо.

Марк не стал отвечать и поспешил принять заказ у пожилой посетительницы, просившей чаю и медовик. Он не чувствовал никакого энтузиазма вдаваться в размышления, что нужно и не нужно девушкам – ему отлично жилось и без этого.

Конрад не спешил уходить, но к мучительному разговору о нуждах женщин больше не возвращался, а вернулся к его новоиспеченной обязанности заниматься спортом. Марк обреченно вздыхал и в красках описывал по второму кругу, как Френсис гонял его по корту и сколько потов с него сошло в процессе, и в конце концов Конрад развеселился окончательно и даже решил помочь с уборкой.

– Может хоть мышцы наберешь. Моя мама всегда говорила, что ты такой тощий, что можешь спрятаться за фонарным столбом, – фыркал он с подносом посуды, который тащил на кухню.

– Передавай ей горячий привет, – скорчил рожицу Марк и отвернулся к раковине, где ополаскивал тряпку.

На звонок колокольчика он повернул голову – быстро выработанный машинальный жест, – и зацепился взглядом за миловидное, тщательно накрашенное лицо вошедшей в кафе девушки, которая оказалась Бертой. Походкой модели на подиуме она направилась к стойке. Махнув по пути Френсису, она уселась поближе к Марку.

– А ты чего не в фартуке? – весело поинтересовалась она, скидывая с плеч курточку кричаще-розового цвета.

– Потому что я выгляжу в нем как кухарка, что бы там ни говорил Френсис.

Она вдруг хихикнула.

– А что он говорил? Что тебе идет?

– Ну, вроде того, – неопределенно согласился Марк, не уразумевший причину ее странного веселья.

– Ох уж этот Френс, – Берта с улыбкой покачала головой, затем наклонилась к нему с с заговорщическим видом. – Ну что, как работа?

– Ну, клиенты не жаловались, ни одну кружку не разбили и даже Конрад пришел помогать.

– Я имею в виду прорыв.

– А, – безрадостно отозвался Марк. – Так ты ж там была.

– Но ведь не с вашей стороны. У нас было тихо. Инга закрыла прорыв, прибежала всего парочка ксафанов – могло быть и хуже. – Марк попытался представить ксафанов бегущими, как марафонцев на длинной дистанции, и в этой ужасающе-комичной картине потерпел полный провал. Между тем Берта подчеркнуто добавила: – А у вас?

– А что, Френсис тебе не рассказывал?

– А я хочу узнать от тебя.

Марк не преисполнился энтузиазмом от возможности пересказать эту историю во второй раз, и, как нельзя кстати, в этот момент с кухни выскочил Конрад. При виде Берты он расцвел улыбкой, как цветок по весне.

– Ты уже тут!

Стоило ей отвлечься, как Марк поспешил убраться подальше. Краем уха он услышал:

– Да, освободилась пораньше. Камера с собой?

– Разумеется! – Раздался чуть ли не оскорбленный голос Конрада.

Они переместились за один из свободных столиков и пустились в долгий разговор по поводу, очевидно, предстоящей съемки, а Марк с облегчением вернулся к работе. Колокольчик звякнул вновь, и Марк оглянулся, рассеянно думая, как бы ненароком не потянуть шею – но тут эта мысль разбилась вдребезги.

В кафе ступила симпатичная блондинка в бежевом тренчкоте. Смахнув с лица прядь, она замешкалась на пороге, посмотрела в сторону стойки и встретилась взглядом с Марком. Слегка вздохнув, словно собираясь с силами перед важным выступлением, она направилась прямо к нему. Стук ее коротких каблуков гремел в ушах Марка подобно обратному отсчету до взрыва бомбы.

– Привет, – поздоровалась Джудит, присаживаясь за стойкой там же, где десять минут назад сидела Берта. – Так ты действительно барменствуешь?

Марк быстро справился с чувствами и надел маску сдержанного сарказма, который не знающий его человек мог легко перепутать с ненавязчивой вежливостью, присущей всякому воспитанному человеку, выходящему в общество. Но Джудит он не мог обмануть – да и не пытался.

– А чего ты ожидала – что я все выдумал? – Спросил он и принялся протирать и без того сверкающую поверхность стойки с видом активно работящего человека.

– Отрадно видеть тебя за работой.

– Отрадно, что ты больше не осуждаешь меня за такую работу.

– Это все-таки лучше, чем сидеть дома в отсутствии денег и дел, – ответила она с видом, будто озвучивала скучный трюизм, при этом оглядывая заведение с недоверчивым интересом, будто попала в съемочный павильон.

– Как ты узнала, где я работаю?

– Спросила Конрада.

– Ну еще бы, – процедил Марк и обвиняюще посмотрел в сторону Конрада, которого поглотил разговор с Бертой. – И что ты тут делаешь?

Марк надеялся, что вопрос не прозвучал неприветливо, но ничего не мог с собой поделать. Джудит – последний человек после отца, которого он мог представить в "Акенсе", и он ощущал себя так, будто две параллельные прямые его жизни неожиданно столкнулись в одной точке с грохотом страшного рока.

Видимо, в его тон все же вкралась грубая нотка, поскольку Джудит поглядела на него с задетым чувством собственного достоинства. Она с размаху поставила свой деловой кожаный портфель на соседний стул – хотя, зная ее щепетильное отношение к животным, это наверняка была эко-кожа, – и вызывающе сказала:

– Пришла позавтракать.

– Сюда?

– А разве это не кафе?

Марк вздохнул.

– Что будешь?

– Зеленый чай и два яйца. Вареных.

Не глядя на нее, Марк поставил под носик кофемашины чашку, подал кипяток и забросил внутрь чайный пакетик. Яиц в меню не было, но Марк, тем не менее, сказал:

– Сейчас сварю.

Он отправился на кухню, но шагнув внутрь обнаружил там Френсиса, который, сидя на корточках у посудомойки, засыпал в нее соль.

Френсис мельком обернулся, затем спросил:

– Берта не слишком на тебя насела?

– Конрад вовремя взял ее на абордаж, – ответил Марк, вытаскивая яйца из холодильника.

– Истинный друг.

Френсис отложил в соль к чистящим средствам и поднялся на ноги. Марк как раз собрался проскользнуть к плите между ним и стойкой, но тот, не заметив его за спиной, сделал шаг назад, чтобы закрыть дверцу посудомойки, и чуть не сшиб его с ног. Марк отшатнулся, ударился больным бедром о стойку, зашипел от боли. Упаковка полетела на пол, яйца вылетели, с чавканьем разбились и растеклись под ногами.

От неожиданности Френсис выругался, а затем поднял на Марка встревоженный взгляд.

– Ты в порядке?

– Да, – не слишком убедительно ответил Марк, морщась и придерживаясь за кричащий от боли бок.

На лице Френсиса появилось странное выражение. Он протянул руку и приподнял край футболки Марка. Продолжая морщиться, Марк машинально отвел руку, чтобы дать Френсису изучить его бок, на который будто плеснули фиолетово-синих чернил. Тут Френсис протянул свободную руку и невесомо дотронулся до кровоподтека. От прикосновения холодных пальцев Марк тихонько зашипел.

– Больно? – сразу спросил Френсис.

– Холодно, – ответил Марк и едва узнал собственный голос в чужом потустороннем тоне, который сошел с его губ.

Френсис не спешил убирать руку. Его пальцы легли плотнее, придерживая Марка за бок, будто не позволяя отступить. Но Марк и не думал шевелиться. Опустив глаза, он смотрел, как Френсис неспешно провел по кровоподтеку большим пальцем. Марку становилось все жарче, будто он перенесся в раскаленную духовку. Во рту пересохло, и он невольно сглотнул – в тишине этот звук раздался с неестественной громкостью. Своим воспалившимся умом Марк подумал, что вряд ли Френсис этого не услышал.

И тут дверь распахнулась с таким грохотом, будто чьей-то священной миссией было снести ее с петель. Вздрогнув, Марк оглянулся с таким очумелым видом, как будто его выдернули из водоворота полнейшего забвения и резко напомнили, кто он такой.

На пороге стояла Берта.

– Упс! Я случайно...

Ее взгляд пробежался по их живописным лицам, разбитым на плитке яйцам и остановился на пальцах Френсиса, лежащих на оголенном боку Марка.

– Чем это вы тут занимаетесь? – не то удивленно, не то жадно спросила она, всем своим видом экзальтированным видом показывая, что она застала их за чем-то непристойным и была готова сохранить в памяти эту животрепещущую картину до самого смертного часа.

Марк не нашелся с ответом, да и он сомневался, что сможет сказать хоть слово, потому что едва чувствовал свой язык, который лежал в Сахаре пересохшего рта.

Френсис оказался единственным, кто сохранил присутствие духа.

– А почему ты хочешь знать? – Спросил он и отпустил футболку. – Любопытство кошку сгубило, знаешь ли.

При этом он бросил на Марка быстрый, словно насмешливый взгляд.

– У вас там посетителей набежало, так что Конраду пришлось встать за стойку, – сообщила Берта, все еще подозрительно их оглядывая. – А нам, между прочим, уже бежать пора.

– Уже идем – нужно только убрать эту вакханалию, – Френсис поглядел на битые яйца.

Усилием воли, достойным древнегреческого героя, Марк сломал оплот своего молчания.

– Я уберу. Вы идите.

Причиной этого немыслимого достижения было острейшее желание остаться одному и залезть куда-нибудь подальше минут на десять.

Берта вышла первая, с любопытством на него оглядываясь. Френсис следовал за ней с видом, словно не произошло ничего необычного. Оставшись в одиночестве, Марк судорожно выдохнул и вытащил швабру. Он все еще ощущал жар, но наедине с собой дышалось легче. Не берясь описать причину своего волнения, он попытался сконцентрироваться на сборе влажной яичной массы, но мысли бились где-то в том месте, куда дотронулся Френсис. Одолеваемый лихорадкой, Марк в то же самое время ощутил прилив раздражения на самого себя – в чем вообще его проблема? Ничего особенного не произошло, Френсис попросту осмотрел удар, который Марк получил в ночь прорыва. Все. Конец истории. Даже, по сути, истории никакой нет! Он остервенело заработал шваброй.

Дверь скрипнула. С замершим сердцем Марк вскинул голову, одновременно и желая, и боясь увидеть Френсиса, но вместо этого на кухню снова шагнула Берта. В этот раз она накидывала на плечи розовую куртку.

– Зашла попрощаться, – сказала она с таким счастливым лицом, словно прошла кастинг на "Мисс Германию". – Я смотрю, вы с Френсом нашли общий язык.

Не зная, что и сказать, Марк расплывчато согласился:

– Он хороший напарник.

– Ну еще бы! – Берта многозначительно улыбнулась, будто делила с ним какую-то тайну. – Мун этого, конечно, не одобрит, но кто ее, черт возьми, спрашивает?

– Что именно она не одобрит?

Берта продолжала, будто и не слышала:

– Но учитывая, что она в целом тебя не одобряет, хуже быть не может, верно?

Марк не видел Мун с того момента, когда она внушала Френсису, что Марку тут не место, а затем убежала в рассвет. От одного воспоминания о ней у него раздраженно вырвалось:

– Что с ней вообще не так?

– Все, что можешь себе представить, мой хороший, – сделавшись на миг мрачноватой, откликнулась Берта. – Но ты такой не один – я тоже не попадаю в категорию её любимчиков. Видишь, у нее совсем нет вкуса в людях!

Улыбнувшись, она махнула на прощание и оставила его закругляться с уборкой. Он вышел через минуту, размышляя, а чем же Берта не угодила Мун. Возможно, размышлял он, Мун задевала яркость Берты – сама-то она, несмотря на излюбленные короткие платья, не могла похвастаться особой привлекательностью, и дело было совсем не во внешности. Содержимое – вот что важно, и на такой глубокой мысли он чуть не налетел на Френсиса, идущего мимо.

– Эй! – Френсис придержал его за плечо, удержав от столкновения. – Тебе так и не терпится войти со мной в телесный контакт, я смотрю, – пошутил он и направился в зал с карточками меню в руке.

Марк испытал острое желание развернуться и вернуться на кухню на неопределенный срок, но он заставил себя зайти за стойку – и только тогда увидел Джудит, сидевшую с довольно мрачным лицом. Секунду Марк глядел на нее с некоторым удивлением – и сразу ощутил укол вины.

Невероятно, но он успел начисто про нее забыть.

Он поспешно вытащил с подставки кофемашины уже несколько остывший чай и поставил перед ней. Она даже не посмотрела на кружку – она смотрела только на него, причем с такой суровостью, словно в его лице, как в Библии, читались все его смертные грехи.

– Где яйца? – Спросила она прокурорским тоном.

– Яйца? – Повторил Марк, как будто слышал это слово впервые в жизни, затем хлопнул себя по лбу. – Точно, яйца! Подожди, сейчас поставлю...

– А что ты делал все это время?

Марк не успел найтись с ответом, когда она продолжила:

– Точнее, что вы там делали?

Марк похолодел.

– Мы?

– Ты и та шатенка.

– Шатенка?.. – с искренним недоумением начал Марк, и затем его взгляд зацепился за взметнувшиеся темные волосы Берты, которая выходила из кафе в компании весело болтающего Конрада. – Ты про Берту?

– Берта, – повторила Джудит, смакуя это имя с грозным выражением. – Ах, Берта, значит.

– Ничего мы не делали. Она просто коллега.

– Да ну?

Навязчивая подозрительность Джудит вдруг показалась забавной. Разумеется, ничего такого они с Бертой не делали – Джудит не могла его в этом попрекать. От абсурда ее подозрений Марк не сдержал смешок.

– Нашла к кому ревновать, – бросил он, сам не до конца понимая, что именно хочет этим сказать.

– А к кому надо ревновать? – процедила Джудит, не в силах понять причину его веселья. – Уж прости, но ты выглядишь так, словно...

Она замолчала, схватила ложку и начала мешать чай с остервенелым видом, что показалось Марку довольно странным, поскольку чай она пила без сахара.

– Слушай, если ты пришла учинить скандал... – заговорил он, но Джудит тут же вспылила:

– Так вот кто я для тебя – попросту скандалистка? Ну извини, что не могу сказать ничего хорошего!

Как это часто бывало, от злости Джудит начинала говорить очень быстро, проглатывая окончания слов, словно ее раздражение заставляло слова бежать галопом и наскакивать друг на друга.

– Ты меня избегаешь – раз! Твой отец мне регулярно звонит, и мне приходится врать, что у тебя все хорошо, чтобы он отстал, хотя я не знаю, хорошо у тебя все или нет, потому что мы не общаемся, – два! Ты даже не ответил на мое поздравление – три! Я пришла поговорить, а ты ведешь себя так, будто я последний человек, которого ты хочешь видеть в своей жизни!

Марк был уверен, что окружающие слышат каждое ее слово, и ему захотелось очутиться как можно дальше от этого злосчастного стула, на котором сидела Джудит, полная обвинений, как море – воды. Он с обреченным вздохом уронил голову на скрещенные на стойке руки, молясь, чтобы она успокоилась.

– Дело не в тебе, – простонал он в локтевой сгиб.

– В чем же еще? – остервенело уточнила она.

– Все слишком сложно.

– Сложно... – как в трансе повторила она, совершая цикличные вращения ложкой. – Какой же бред. Мы оба знаем, что все упирается в желание что-то делать или чего-то не делать.

Марк с раздраженным видом поднял голову.

– Извини, что не писал, но у меня правда дел по горло!

– Я вижу – новая работа, новые подружки... – сардонически закивала Джудит. – Не говоря уже о том, что ты живешь не пойми где.

– Если хочешь знать, сплю я прямо тут, – остервенело прошипел он, прекрасно зная, как она отнесется к подобной новости, но это было его последней защитой, которую он теперь выставлял, как щит или алиби. – На диване на втором этаже. Уж извини, что не зову тебя в гости.

На миг на лице Джудит показалось недоверие, затем изумление, затем она спросила осторожно, как у душебольного:

– Ты что, серьезно?

Марк кивнул. Она глядела на него с таким вниманием, как будто имела встроенный в грудную клетку детектор лжи, который сейчас на полную мощность сканировал его слова. Видимо, убедившись в его искренности, она прикрыла ладонью рот.

Все же Марк промахнулся с ее предполагаемой реакцией, потому что вместо шокированных упреков Джудит вдруг опустилась до жалости.

– Но Марк... Зачем, ты же мог приехать ко мне...

И на ее лицо легла тень понимания.

– Конечно, ты и сам знаешь, – тихо сказала она, глядя на него во все свои блестящие серые глаза. – Ты просто не хотел.

Наконец она оставила в покое несчастную ложку и поднялась с места.

– Ну, желаю тебе всего наилучшего! – отрывисто и громко воскликнула она, как плохо играющий на сцене актер за секунду до нервного срыва, и повернулась к выходу.

Марк понимал, что попытка задержать ее в заведении обернется скандалом на глазах у всех присутствующих, и вместо этого выскользнул из стойки следом за Джудит на улицу.

Видя, что он преследует ее, Джудит собралась кинуться на противоположную сторону дороги, но он ухватил ее за плечо.

– Стой...

– Отпусти! – На грани слез воскликнула она, пытаясь стряхнуть его руку.

– Это все моя работа...

– Даже знать не хочу! – истошно крикнула она, и проходившие мимо девушки с удивлением и подозрением на них уставились, словно бы пытаясь оценить масштаб происходящего и необходимость вмешательства.

В отчаянии от спектакля, в который он оказался втянут помимо своей воли, Марк крикнул:

– Это связано с моим братом!

Это подействовало – она затихла и с изумлением посмотрела на него сквозь пелену слез.

– Что?

– Он не умер, – резко пояснил Марк, продолжая удерживать ее за плечо, словно все еще опасался ее бегства. – Но мы не можем его найти.

Джудит смотрела на него, часто-часто моргая.

– Кто мы? – Не то изумленно, не то требовательно спросила она и несколько нетерпеливо смахнула с щеки слезу.

– В основном те, кто работает в этом кафе.

– С чего ты взял, что он жив?

– Я встретил его друга, и мы пытаемся найти его следы. Я не могу сказать больше, просто... это именно то, что я сейчас делаю.

Джудит продолжала смотреть на него в странном выражении недоверия, изумления и опаски. Чтобы придать вес своим словам, Марк поспешно зашерстил по карманам в поисках кошелька, затем выудил оттуда фотографию и передал Джудит.

Разглядывая снимок, она молчала не меньше минуты. Затем сказала совсем другим голосом – гораздо более спокойным и собранным, чем прежде:

– Ты никогда его раньше не показывал. Если бы я тебя не знала так хорошо... – Она оторвала взгляд от фотографии. – Ты думаешь, это правда? Я имею в виду, твой отец давно говорил, что твой брат был зависим... Твой отец его ведь даже в реабилитацию клал? Если я правильно помню, он в итоге оттуда сбежал?

Марк кивнул. Эта история случилась еще до выселения Демира, и он не любил ее вспоминать: она носила вкус горечи и пустоты, приносила воспоминания о ночных ссорах, криках и временном исчезновении Демира, которое потом все только усугубило, потому что он начал убегать из дома как раз после этого события.

– Все не так просто... В общем, поэтому мы с отцом и поругались...

– Слушай, Марк, – сказала Джудит и приподняла ладонь, словно пыталась провести линию в воздухе. – Я вижу, что для тебя это важно, но это совсем не объясняет твое нежелание со мной общаться. Ты мог мне рассказать, и мы бы вместе решили, что делать, и...

– И что, ты бы правда хотела, чтобы я у тебя прописался? И что сказала бы твоя мама?

– Мы бы что-нибудь придумали. Вместе.

На это у Марка слов не нашлось. Откровенно говоря, он не видел себя, планирующим последующие шаги и поиск брата бок о бок с Джудит. Она была как линия прошлого, которую он никогда не хотел пересекать с линией своей текущей жизни.

Дрогнувшей рукой Джудит протянула ему фотографию.

– Пожалуйста, позвони отцу, – попросила она безжизненным тоном, словно силы на чувства иссякли. – И я искренне желаю тебе удачи в поисках брата.

Она развернулась и, нетвердо ступая, направилась прочь. Марк неподвижно смотрел ей в спину до тех пор, пока она не скрылась за углом дальнего дома, ни разу не обернувшись.