Глава XX
Неприятная встреча
Хортенсия Обри
1693 год
Остров Пиратские Убежища
От ровной земли под ногами Хортенсию немного пошатывало. Впрочем, не она одна страдала от этого, но утешало это слабо. Думая о том, как же давно она не ступала на землю острова, Чайка покорно следовала за Катрин на ее склад, замечая нескольких своих пиратов, которые активно разгружались. Она увидела ящики с большой буквой «L», которая обозначала ее корабль. Да, пусть после последнего абордажа ей было и не до разграбления, но некоторые вещи все же удалось забрать себе, и теперь у них вновь будут деньги.
Катрин ничего ей больше не сказала, стоило им покинуть «Стаю русалок» (кто вообще придумывает такое название для заведения)[1] . Обычно она всегда вела себя очень кокетливо и общительно, но все то происходило с капитаном Конте. Сейчас же позади нее шла Хортенсия Обри. Один и тот же человек, но очень нелегко принимать правду, когда рассчитываешь на ночь в мужских объятиях, а тебе предлагают женские.
По крайней мере, Мермэйд не отказала ей в скупке товара, и на том спасибо. Вряд ли другие скупщики, увидев впервые Чайку, были бы в восторге от заключения с ней сделки. Люди, занимающиеся таким родом деятельности, всегда были слишком осторожны, недоверчивы, так еще и на первых парах платили так, что хотелось их ударить за несправедливо установленную цену.
– Знаешь, у тебя слишком долго получалось водить нас всех за нос, – задумчиво пробормотала Катрин, даже не оглянувшись на свою спутницу.
– Приму это за комплимент моему мастерству, – отозвалась на это Обри, мазнув глазами по чужой спине.
– Не боишься проблем? – на этот раз трактирщица все же обернулась.
– Ты же знаешь, как я их решаю.
– Ну да, те трупы мы еще долго вылавливали с берега.
Зайдя внутрь крытого склада, Катрин тут же по-деловому подошла к ящикам с буковой корабля «Свободы» и, совершенно не обращая никакого внимания на своего помощника за деревянной стойкой, который что-то активно писал в журнале, стала вскрывать крышки кочергой, деловито заглядывая внутрь и тихо усмехаясь.
Никакого продовольствия или напитков, которые Чайка всегда старалась привезти, внутри не было. Все это под чистую было съедено голодной командой. Одни ящики были заполнены разного рода книгами, другие – одеждой, еще вполне себе пригодной к носке, а третьи – разными дорогими украшениями, камнями и прочими вещицами, за которые можно было получить неплохие деньги. Все это было собрано из пожитков наемников с «Черной лани».
Подумав про эту мертвую команду, Обри кольнула совесть. Она продавала вещи чужих ей людей в то время, как один из них перешел в ее команду, оставшись совершенно без пиастра в кармане. Нужно будет отдать ему небольшой процент с вырученных за все вещи денег. Так будет честно.
– Учитывая нашу нынешнюю ситуацию, капитан, я думаю, что смогу дать тебе за все это шестьдесят тысяч пиастров, – закончив беглый осмотр полученных вещей, Катрин чуть улыбнулась, вернув кочергу на ее законное место.
– Ну да, обычно ты давала все сто двадцать, – фыркнула Хортенсия, которая не могла сдержать своей досады от услышанного. Так мало она еще в жизни не получала!
– Обычно да. Но у тебя и улов скудноват, да и сама ты больше не та, за кого себя выдавала, – пожала плечами Катрин, насмешливо посмотрев на капитаншу. Помощник, упорно делающий вид, что занимается своими делами, жадно ловил каждое слово. – Разумеется, если тебя не устраивает цена, ты всегда можешь найти другого скупщика...
– Меня все устраивает.
– Чудесно, тогда приходи вечером ко мне, я тебе все выплачу.
В целом, даже получение этих денег уже было не так плохо. Прошлые сбережения почти закончились под ноль, а сейчас, помимо лекарств, нужно было закупить неплохие такие запасы еды, пополнить припасы оружия и нормально отремонтировать корабль. И это еще не считая выплаты доли каждого члена команды. Ладно, это всяко лучше, чем ничего.
Хортенсия вернулась в таверну почти сразу. И без труда заприметила своих, поспешив за их столик, ощущая запах горячей пищи, что витал в воздухе. От этого желудок неприятно до боли скрутило. Ничего, сейчас и она поест.
Обед ей подали через пару минут. Благо, что она успела выхватить из толпы подавальщицу и попросить ее об этом. От стоящей перед носом миски исходил горячий жар, а на обед сегодня было мясное жаркое с овощами. Она не успела еще взяться за ложку, как рядышком появилась Бернадетта, вежливо попросившая Энн поменяться с ней местами.
– Ваша рука еще не зажила, – прошептала аристократка, намеренно не глядя на Чайку, но донося свои слова лишь до нее одной. Остальным присутствующим за столом вовсе не обязательно знать о том, что капитана некоторое время кормили с ложки. И настаивают на этом сейчас.
– И что, предлагаете голодать? – в голосе Хортенсии послышалась насмешка, но ложку она пока еще не брала. Нет, не ждала, пока ее уговорят. Скорее, собиралась с духом.
– Пойдемте наверх, я покормлю Вас, – тихо фыркнула в ответ де Кьяри, все также продолжая делать вид, будто бы она никак капитаном не заинтересована.
– Вам что, мало слухов про нас? – Чайка повернула голову к аристократке, внимательно изучая ее профиль.
А из головы не выходили слова Адель. Теперь ты официально спишь с Солнышком. Она застала их двоих в одной постели, когда просто хотела проверить ее. Но именно в ту ночь Обри отчаянно сильно нуждалась в де Кьяри. Ее прохладные объятия помогли заснуть без сновидений и улучшили самочувствие. Именно лежащее рядом тело давало чувство защиты и именно благодаря Бернадетте Хортенсия в целом смогла заснуть в ту ночь.
А ведь у нее перед глазами до сих пор стояли мужчины, ввергшие ее в состояние ступора. И окровавленное лицо аристократки, которая, защищая ее, перегрызла горло обидчику.
– Я хочу помочь Вам, – не выдержав, Бернадетта тоже повернула голову к капитану. И та заметила беспокойство, плескавшееся в ее глазах, чуть нахмуренные светлые брови, да смешно поджатые губы, целовать которые оказалось очень приятно и мягко.
– Не утруждайтесь. В конце концов, Вы скоро покинете мой корабль... мне все равно придется отвыкать от Вашего общества и помощи.
Думая, что поставила точку в бессмысленном разговоре, Чайка схватилась за ложку правой рукой, шикнула, поборов желание бросить ее и осторожно взяла прибор как надо. Ладонь тут же протестующе заныла, рану от пореза свело будто судорогой и капитану потребовались все ее силы, чтобы взять себя в руки и ничем не выдать своего состояния. Когда боль чуть поутихла, она осторожно зачерпнула ложкой жаркое и также осторожно и поспешно, не дожидаясь, пока оно остынет, отправил его в рот. Отлично, не такая уж она и беспомощная.
– Не скоро. Я плыву с Вами на Илиаду. Или Вы уже забыли об этом?
Вспомнив о том, что Бернадетта никуда не делась и все это славное время наблюдала за ней, Хор вернула ложку в миску, но не отпустила ее. Черт, они ведь уже и правда обсуждали это, как она только могла забыть?
– Нет, я не забыла.
– К тому же, может, я и вовсе никуда не уйду. По крайней мере, до тех пор, пока окончательно не разберусь в себе и в том, что же за чувства я испытываю к Вам, капитан.
– Презрение, жалость, ненависть и, может быть, непонимание.
– Вам обязательно нужно паясничать, когда речь идет о серьезных вещах?
– Жить без этого не могу.
И, упрямо стараясь не улыбаться, Чайка вновь обхватила подрагивающими пальцами ложку, зачерпнула ею еду и, превозмогая боль, отправила ту в рот. Не передать словами, как же сильно она скучала по горячей и согревающей еде, от которой желудок не сжимался болезненно, нехотя принимая в себя источник сил и энергии.
Медленно, ложка за ложкой, капитан поглощала свой обед, в конце концов, перестав обращать внимания на скованную болью ладонь. До тех пор, пока не ощутила на себе внимательный взгляд Адель. Она медленно подняла на нее глаза и еле заметно улыбнулась, хоть и не понимала, почему на нее столь пристально смотрят.
– Мистер Кортленд, пощелкайте-ка пальцами перед глазами мисс Адель. Переживаю, как бы она не впала в ступор. Например, от счастья, потому что мы наконец на твердой земле, – больше не выдерживая этот почти что не мигающий серый взгляд, Хортенсия в шутку обратилась за помощью к корсару, который сидел напротив Адель через одного человека. Николас, быстро усмехнувшись, уже был готов пощелкать пальцами перед лицом старпома, как его обладательница соизволила перевести глаза на корсара и, состроив угрожающую гримасу, вновь вернулась глазами к Чайке.
– В ступор я не впала. Спасибо за беспокойство, капитан, – с фырканьем отозвалась Кидд. – Просто думаю, как долго нам придется проторчать здесь, пока не соберется нужное количество людей...
– Будем надеяться, что госпожа Фортуна будет благосклонна к нам.
Вечером в «Стаерусалок» , когда Чайка получила свои деньги за скупленные вещи, а вся остальная команда была сыта и даже успела немного отдохнуть, было решено объявить о том, что на борт «Свободы» требуются новые люди. Сдвинув парочку столов посередине заведения (не без разрешения Катрин, естественно), Кидд своим прозаичным и певучим голосом объявила о появившихся рабочих местах на борту. Разумеется, те, кто вспомнили о скандальной репутации их посудины, поспешили обсыпать Хор и Адель обилием насмешек. И если Чайка на это снисходительно улыбнулась, пока не собираясь использовать грубую силу, то Адель сразу показала обладателям длинных языков свой смертоносный веер и, усевшись на столе, еще пару раз для глухих выкрикнула фразы про набор моряков на борт.
Вечером в «Стае русалок »Стае русалок» было довольно шумно. Зашедшие сюда мужчины без умолку разговаривали, пили и так и норовили посадить к себе на колени какую-нибудь куртизанку, которая, выдавив улыбку, обнимала потенциального покупателя тела за шею. Чайке было тошно от этого зрелища.
Пока к ним особо никто не подходил. И все потому, что моряками здесь были исключительно мужчины, в чьих головах суеверий было больше, чем мозгов. Ну и, судя по голосам, их интересовали сейчас лишь быстрый секс, да выпивка.
Вспомнив про выпивку, Чайка поднялась из-за стола, решив, что нужно расслабиться. Можно выпить немного славного рома хотя бы для того, чтобы время перестало так долго и мучительно тянуться. А что, если она так никого и не сможет найти? Что, если она застрянет на Убежищах на месяцы, за которые успеет умереть от растущей метки? Ее передернуло от этих мыслей.
– Ты куда? – осведомилась старпом, бросив на подругу внимательный взгляд, на миг оторвавшись от неторопливой заточки своего веера.
– За выпивкой. Тебе взять? А Вам, мисс Бернадетта? – поинтересовалась Чайка, взглянув на аристократку, которая сидела рядом с Кидд и заинтересованно наблюдала за тем, как скользят лезвия на точильному камню. И где только раздобыть успела?
– Пива, – тут же без раздумий отозвалась Адель.
– Разве что только воды. Или, если здесь есть подобное, я бы не отказалась от горячего питья со специями и медом, – молвила де Кьяри, на миг оторвавшись от поглотившего ее занятия, которое заключалось в наблюдении за старпомом.
Запомнив все предпочтения, Чайка уверенным шагом направилась к стойке Катрин. По правде говоря, она была бы рада хорошенько расслабиться, а еще лучше и вовсе ненадолго забыться, и не заниматься поисками новых членов команды. Гораздо более приятной перспективой сейчас была бы тупая попойка. Уже и музыканты начали играть свои мелодии, осталось лишь узнать песню и начать ей подпевать, поддавшись царившей в таверне атмосфере умиротворения.
– Птенчик.
Несмотря на весь шум и гвалт, царящие в «Стае русалок», Чайка услышала это одно единственное слово. Услышала и обернулась. Сердце попустило удар, когда глаза нашли того, кто сказал этот злосчастный набор букв. В этот миг она перестала быть кровавым капитаном, который добивается своего убийствами и кулаками. Она вновь стала маленькой и единственной девчонкой на «Диком», окруженной ублюдками и их терпкой любовью.
Она обернулась и увидела лицо знакомого старпома. Немного постаревшего за прошедшие четыре года, но живого. С тростью. Вероятно, он так и не смог оправиться после выстрела в колено. И поделом ему.
– Капитан Конте, – исправила она его, нацепив на лицо маску невозмутимости, хотя хотелось заорать. – Или капитан Чайка. Проявляйте уважение, мистер Фабер.
Какие-то долгие секунды они изучали друг друга. Взгляд Хортенсии скользил по знакомым чертам лица с внимательными карими глазами. Волосы с проседью Фабер собрал в аккуратный низкий хвост, а его короткая борода была расчесана и подстрижена. Крепкое телосложение мужчины ничуть не изменилось за годы, хотя, конечно, ловкость из-за ноги он явно потерял.
– Мы можем поговорить, капитан Конте? – из двух имен бывший старпом выбрал то, что связывало Хор с матерью. Немудрено, он ведь тоже застал Коралину на корабле в свое время и, если верить рассказам отца, хорошо относился к ней.
– Ну? – холодно бросила она, сделав пару шагов к стене, чтобы не стоять на проходе, и скрестила руки на груди.
– Мне жаль. Нам всем очень жаль, Хор, – проговорил старпом, когда тоже оказался около стены, но при этом не воспользовался ею как опорой, а остался стоять ровно и на своих двоих. На его заявление капитанша лишь презрительно улыбнулась, догадавшись, что где-то в таверне сидят еще прихвостни отца и, вероятно, наблюдают за ними с жутким интересом. Переломать бы их шеи сейчас за все, что сделали.
– Жаль? Правда? А мне нет, Жан, – она покачала головой, бросив взгляд на изувеченную ногу и трость. Если бы нужно было снова пробить себе и Адель путь на свободу кулаками, она бы повторила все ужасные действия, которые совершила тогда.
– Отец бы тобой гордился.
– Да. Вот только каждого из вас он бы лично килевал, Жан. Это было подло, ты ведь осознаешь, да? Всю жизнь подлизываться к капитану, нянчиться с его ребенком, а после его смерти решить избавиться от этого ребенка, как от безделушки. Наигрались и бросили, – слова, вылетавшие изо рта Чайки, больше походили на змеиное шипение, пока ее глаза с ненавистью прожигали когда-то родное лицо. Прошлые чувства, которые были похоронены, будто мертвецы начали выползать наружу, опять причиняя невыносимую боль.
– Я не хотел этого, Хор. Я любил тебя и...
– Не лги мне! Не хотел бы – отговорил бы команду. Любил бы – не захотел бы сбагрить к монашкам. Я была не хуже любого из вас, и это знали все. Но вы просто не захотели возиться с девочкой, которая нуждалась в семье, нуждалась в каждом из вас. Вам было стыдно ходить со мной под одним парусом, – продолжала плеваться ядом Обри, сжав ладони в кулаки, но вздрогнув от вспышки боли в правой руке, она расслабила ее. А вот левая все также была сжата в кулак, выдавая то, как сильно внутри нее клокотала злость. Ей с трудом удавалось сдерживать себя в руках, чтобы не схватить Фабера за грудки и не встряхнуть как следует. Как он вообще смел произносить такие слова?! – Той девочки больше нет. Вашими стараниями она сдохла. Можешь больше не сожалеть. Иди к своим ублюдкам, выпей за ее упокой и забудь все, как страшный сон. У вас у всех очень хорошо получается все забывать.
Чайка отвернулась, буквально кипя от злости. То, насколько сильно она была зла на Жана нельзя было передать словами. Сейчас она была потревоженным морем, которое охватил шторм. Ей хотелось бушевать и шуметь, а еще лучше попросту поглотить в свои пучины гнева парочку матросов. Но она упрямо сдерживала себя, не собираясь учинять проблемы Катрин на ровном месте. Даже ее доброта не бесконечна.
– Давай, иди. Мне не нужны ни жалость, ни извинения. Перед мертвыми не извиняются, – она повернула голову, издевательски улыбнувшись Фаберу.
– Мы хотели, как лучше, Хор. Никто из нас никогда не желал тебе зла, – проговорил Жан, отводя глаза в сторону, явно раскаиваясь. Но было слишком поздно. Роковая ошибка была совершена и теперь ее не исправить. – Мы все тебя очень любили и любим до сих пор.
Сказав это, старпом, опираясь на трость, захромал к своим парням, сидевшим за два столика от того места, где они сейчас стояли. Чайка заметила их внимательные лица. Значит, наблюдали за ними весь диалог? Ублюдки. Она смерила взглядом каждое знакомое ей лицо и каждому подарила издевательскую улыбку. Видя, как те, кого она принимала за свою семью, поспешно отворачивают головы или утыкаются глазами в пивные стаканы, она растягивала губы в еще более довольной ухмылке. Стыдно. Им всем было жутко стыдно за то, что они сотворили с ней.
Но ничего. Предательство сделало ее сильнее. Ублюдки отца, не подавшие ей руки помощи в трудный момент, ясно дали понять – у нее есть свои руки, и она может надеяться лишь на саму себя. Она стала опорой для себя и ей почти никто не нужен был.
Возобновив свой прерванный путь, Хортенсия поняла, что ее трясет. От злости, ненависти и обиды. От того, что люди, намеренно предавшие ее любовь, уважение и доверие, имели наглость вновь ворваться в ее жизнь и напомнить о себе. Ей перехотелось веселиться. Захотелось покинуть проклятую таверну с ее проклятыми людьми. С какой целью Жан вообще подошел к ней? Она знала, что старпом не хотел делать ей больно, но неужели он и правда думал, что спустя столько лет Чайка сможет нормально воспринимать его и остальных предателей? Ничего подобного.
Взяв пиво для Адель и бокал теплого вина, смешанного с медом и гвоздикой, Чайка также попросила наполнить ее флягу ромом и, сразу рассчитавшись, она направилась к их столику, не обращая внимания на саднящую от напряжения ладонь. Сама же капитанша намеревалась покинуть заведение и побыть немного в одиночестве. Настроение было испорчено, злость по-прежнему клокотала в сердце и не было никакого смысла портить всем остальным отдых своей кислой миной. А с поиском людей в команду Адель и без нее прекрасно справится.
А у их стола, переминаясь с ноги на ногу, стояли два молодых человека. Бернадетта делала вид, что увлечена карточной игрой соседнего столика, а вот Адель не могла игнорировать подошедших и как-то уж слишком недовольно на них смотрела.
– Я не могу знать, какая реакция будет у капитана. У нас на борту не чертово любовное гнездышко, – не без ворчания в голосе проговорила Кидд, неоднозначно покосившись на аристократку, которая будто бы и не замечала никого и ничего вокруг.
– Но ведь она женщина, значит, очень мягкая в этом плане, – не унимался один из подошедших.
– То, что я женщина, вовсе не значит, что я не набью вам морды за такое мерзкое умозаключение, – бесцеремонно пробившись мимо говорящих, Чайка поставила на стол два напитка и вопросительно уставилась на парочку. Оба с небритыми лицами и убранными в хвост волосами. Разве что только один повыше и с более мягкими чертами лица, да маленькими серыми глазками. А вот второй, пониже, имел более острые черты лица и нос с горбинкой. Глаза у него были близко посажены, так что их карий оттенок не сразу-то и был примечен.
– Капитан Чайка, мы хотим в вашу команду, – проговорил тот, что был повыше.
Аристократка наконец повернула голову к столу и негромко поблагодарила за свой напиток. Адель же молча кивнула и тут же сделала большой глоток.
– И в чем заключается проблема принять их в команду?
– Они мателоты.
Чайка ухмыльнулась, одарив соответствующим взглядом двух парней и примостила свою задницу на край стола. Желание прогуляться все еще не отпускало ее.
Мателотами назывались моряки, которые заключили мателотаж или же иными словами фиктивный брак. Про любовную связь тут речи почти и не шло (однако, и она имела место быть), такие моряки просто клялись друг другу в вечной верности и имели общее имущество, которое, в случае смерти одного из приятелей, могло перейти в наследство другому. Общим у таких ребят было все: начиная от корки хлеба и заканчивая женщиной. При условии, что та имелась у кого-то из них. Заключая подобный брак, некоторые моряки даже обменивались кольцами, скрепляя таким образом свой союз.
– Между нами ничего нет, не подумайте, капитан! – верно истолковав ее ухмылку, принялся голосить тот, чьи глаза были близко посажены.
– А зачем тогда союз заключили? – продолжая подкалывать потенциальных членов команды, Чайка махнула рукой. – Хотя не говорите, мне плевать. Если обещаете не устраивать бордель на моем корабле и добросовестно работать, то считайте, что вы приняты.
Кажется, один из них хотел высказать свое возражение, но высокий парень мигом закрыл приятелю рот рукой, неодобрительно зыркнув на него.
– Спасибо, капитан. Обещаем не подвести Ваше доверие.
– Адель, ты за старшую, я пойду прогуляюсь, раз вопрос решен, – больше не обращая никакого внимания на новобранцев, Хор сползла со стола и проверила, на месте ли ремень с флягой, перекинутый через плечо.
– Вам нужна компания, капитан? – аристократка приподнялась, и Обри поймала ее внимательный взгляд на себе. В иной раз она может и согласилась бы на компанию, но не теперь. Ей нужно было побыть одной.
– Благодарю, но нет.
– Будь осторожна.
Кивнув на предостережение Адель, Хортенсия быстро покинула таверну, думая о том, что, скорее всего, подруга не видела Жана Фабера. А, раз так, то понятия не имеет, что в этом месте находится человек, который был готов продать ее в ближайший бордель четыре года назад. Оно и к лучшему. Правда, она бы не расстроилась, встретив человека из прошлой жизни. Адель Кидд попросту бы переломала ублюдку ноги. Так что была высокая вероятность того, что Фабер и сам не подойдет ко «второй дочери» Фреда Обри.
На улице царила приятная прохлада. Сквозь гомон гуляющих моряков слышался шум моря. Удивительно, что она, сойдя с корабля всего пару часов назад, вновь тянулась к источнику соли. Но что поделать, если море всегда было частью ее маленькой жизни? Море видело ее рождение, ее радость и грусть. Видело море и то, как она училась забираться на ванты и управлять кораблем. Море видело ее падение и взлеты. Ее самые сокровенные желания и самые подлые предательства. Именно море хранило тела ее родителей и именно оно погребло под собой трупы ее врагов.
Брести до уединенного уголка пришлось долго. Нужно было обойти всю гавань, добравшись до самого ее конца. И вот там, где море граничило с песком и пальмами, а большие валуны укрывали от ненужных глаз, Чайка могла побыть наедине с собой. Устроившись на прохладном песке и стянув сапоги, она вытянула ноги, позволив морю прикоснуться к стопам. Здоровой рукой она достала припасенную флягу и, отвинтив крышку, прильнула губами к горлышку, сразу же сделав большой глоток. Янтарная жидкость обжигающим потоком быстро попала в желудок, мигом подарив жар и расслабление.
Стало хорошо. Одиночество полезно. Не все осознают ценность возможности побыть наедине с собой. И нет лучшего лекарства, чем звуки беспокойного моря, врачующие любые душевные раны.
Нужно было отпустить все. Всю ту боль, которая была в ней с того самого момента, как команда отца предала ее, побоявшись держать на борту двух девушек. Слабаки и трусы. Мужчин считают храбрыми и умными людьми, но, как только дело доходит до поступков, выясняется, что мужеством обладают те, кого считают слабыми по природе. Только у них хватает смелости пойти наперекор судьбе. Только они, упав семь раз, встают на восьмой с гордо поднятой головой. И только они, несмотря на все тумаки жизни, могут улыбаться так заразительно и открыто, будто бы в губы их поцеловала сама госпожа Фортуна.
Женщины.
Вот кто по-настоящему обладает неведомой силой и мужеством.
Потому Чайка и собрала их всех на своем судне. Потому и подарила им второй шанс на свободу. Потому что знала и искренне верила – они не подведут ее и покажут всем, на что способны. Так оно и получилось. Все те, кто знали о составе команды «Свободы» презирали и ненавидели их своими черствыми сердцами. Увы, но природа человека такова, что испытывает он презрение и ненависть лишь к тем, в ком видит потенциал и силу. Слабый человек всегда будет бояться того, кто его сильней и, пользуясь ситуацией, лишит такого человека каких-либо прав. А сам, скрывая свой страх за ненавистью, будет доказывать, что ты слаб и никчемен.
Вот только никчемный слабак здесь он, а не тот, кто смог пережить не одно падение и предательство.
Она сделала еще один глоток, когда встрепенулась, услышав неестественный плеск моря. Сама луна, сияющая своим блеском, сейчас стала будто бы ярче, освещая темные воды, в которых, двигаясь против волн, некто приближался к берегу.
Мелькнувший огромный русалочий хвост заставил Чайку поджать под себя мокрые ноги, до боли напрягая глаза. Отчаянно надеясь, что ей просто померещилось с пьяни (пусть она и знала, что еще не успела достаточно опьянеть) и что все это – просто плод ее больного и уставшего воображения.
Но вот ближе к мелководью показалась голова с густыми ярко-красными волосами. Перепончатая рука небрежно откинула их с острого лица, вперив свои темно-синие глаза без зрачков на Хортенсию и подарив ей клыкастую улыбку.
Сердце забилось быстрее и чаще. И все, что могла сделать Чайка – это попросту отползти подальше от воды, не смея отвести глаз от явившейся кайманессы. Рука, невольно отпустившая флягу, позволила той упасть и разлиться рому по песку. Что она тут забыла?
– Капитан, – хриплый и глубокий голос оставил на теле дрожь. Сама же Мэрил, добравшись до берега так близко, как можно было, осталась лежать на песке, вытянув перед собой мощные руки. Ее огромный хвост омывался волнами, которые стали немного тише, чем были, когда сама Чайка только пришла сюда. – Я соскучилась по тебе.
– Что ты тут забыла? – ее тело охватывал ужас, заставляющий замереть на месте и перестать дышать. Нужно было бежать. Можно было бежать! Но ноги не слушались, а глаза не могли перестать смотреть на ту, что со сладкой улыбкой издевалась и мучила, оставляя на теле и душе раны.
– Ты так давно не спускалась под воду. Мне так одиноко без тебя, – продолжала издеваться русалка, притворно надувая губки от мнимой обиды и протягивая вперед одну руку, желая прикоснуться к ней своей ледяной кожей.
– И не спущусь. Скоро я стану свободной, и твое проклятое клеймо не сможет убить меня, – Обри с трудом удалось заставить голос не дрожать. Она не могла перестать цепенеть перед чудовищем, которое так сладко улыбалось ей, пытаясь затянуть в свои мучительные объятия.
– Оу... – кайманесса нахмурила тонкие брови, устроив голову на своей ладони. Кажется, она была огорчена. – Значит, все же нашла карту моего отца?
– Борд был твоим отцом? – страх на миг ушел, уступив место удивлению. Как такое возможно? Не могла ведь быть Мэрил...
– Да, я та самая Каталина Борд, которую сплавили в монастырь и которую убили охотники за мнимой картой, – широко ухмыльнувшись, русалка продемонстрировала два ряда острых и мелких зубов. Чайка на собственной шкуре знала, какие глубокие раны они способны оставить на коже.
– Это невозможно. Я видела тело Каталины, я трогала его. Ты лжешь.
– Лгу? О собственной смерти и насилии, которое учинили те ублюдки? Это скорее ваши человеческие байки не договаривают о том, что меня не вешали том дереве, – явно наслаждаясь своим триумфом, русалка перекатилась на спину, выгнувшись дугой и бросив игривый взгляд на Чайку, которой стало не по себе. – Видишь ли, когда те ублюдки перешли грань, они разбудили мою настоящую сущность. Они заставили ненависть хлынуть в мою кровь. Заставили ощутить всю боль униженных и оскорбленных женщин. И тогда я больше не принадлежала себе. Были лишь они и мое разрушение.
– Но как такое возможно? – Обри ничего не понимала. Она думала о том, что Мэрил всегда была русалкой. Разве она ничего не знала о себе до того ужасного происшествия?
– Борд изнасиловал русалку в человеческом обличье. Мою мать. И она умерла, рожая меня. Для русалок противоестественно размножение. Мы ¬– существа, созданные из чистой ненависти и перерождения.
Море затихло. А ему на смену послышались хриплые и тягучие ноты, такие трагические и завораживающие, что сердце невольно сжималось от боли. Чайка слишком поздно поняла, что попала под влияние ее голоса. Теперь она могла лишь слушать этот губительный голос, эхом отражающийся от замершего моря, да притихшего ветра. И не было на свете в этот миг ничего, кроме ночи и прекрасной морской погибели, которая смертельным пением подчиняла ее своей воли.
Она видела, как тянулось чудовище к ее лицу своими ледяными руками. И Хортенсии, несмотря на отвращение и страх, сложно было противиться ей. Она сама, против воли, тянулась к ней. В голове была ужасающая пустота, и лишь звук собственного трепетавшего сердца вторил губительному пению. Она подползла на коленях поближе к воде. В конце концов, ледяные и мокрые пальцы с перепонками обхватили ее подбородок, притягивая к себе еще ближе. Острые зубки щелкнули в опасной близости от лица. А сама Обри, едва соображая, сжала пальцы правой руки в кулак и со всей силы впилась ими в рану на ладони.
Вспышка боли позволила на миг отвлечься от происходящего и, сжав пальцами здоровой руки кисть твари, она вывернула туее, заставив русалку закричать. Но, несмотря на это, пение невообразимым образом продолжало звучать, смешиваясь с ее криком. Чайка, все еще впиваясь пальцами в рану на ладони, отползла назад, наблюдая за тем, как кайманесса, прекратив орать, стала подползать ближе к берегу, опираясь на сильные руки.
– Тварь, – раздалось ее шипение сквозь песнь, а сама Мэрил продолжала приближаться.
– Кто бы говорила, – отозвалась Обри, которую накрывало волнами отвращения и паники. Во рту появилось неприятное ощущение тошноты. Ей казалось, будто бы она никуда не отступает, а сидит на месте. Ей казалось, что физическая боль никак не влияет на нее, позволяя песне овладевать ее туманным разумом.
В какой-то момент Мэрил схватила ее за ногу и с легкостью повалила на песок, сжав одной рукой ее горло и навалившись на нее всем своим огромным, тяжелым и дородным телом. Она пыталась убрать давление от горла, перестав давить на рану, но в том и не было нужды – песнь сама собой как-то незаметно стихла. Но вот с нехваткой кислорода нужно было что-то делать. И откуда только у этой твари столько сил?
– Думаешь, победишь, капитан? Мы еще встретимся. И тогда не жди пощады.
Давление на горло усилилось, а к глазу медленно потянулась ледяная рука. Длинные пальцы твари зависли в опасной близости от правого глаза, заставив Чайку зажмуриться, стараясь увильнуть от острых когтей. Неприятная боль обожгла щеку, когда когти все же впились в кожу, оставляя на ней длинные алые борозды, из которых тут же засочилась кровь. Но отвлекаться на боль в щеке было бессмысленно – из-за нехватки воздуха сознание ускользало от капитанши, заставляя мир перед ее взором мелькать темными вспышками. Она уже не пыталась избавиться от ладоней на своем горле, едва видя перед собой расплывающееся и самодовольное лицо русалки. И потому судорожно и одним быстрым движением, в которое вложила всю свою силу воли и упрямство, Обри смогла достать кортик из ножен, приставляя оружие к мокрой русалочьей шее. Мэрил, казалось, не обратила на это никакого внимания, убирая когти от кровоточащей щеки, но усиливая хватку на горле.
– Ты нашла карту, капитан, молодец. Но путь до нашей обители опасен. Не расшибись о скалы, о которых даже не подозреваешь.
Оскалившись в улыбке, Мэрил перестала ее душить и, быстро оттолкнувшись руками от песка, стремительно скрылась в морских водах. Чайка, едва успевшая опомниться и сесть, сделала судорожный глоток воздуха. И прежде чем кайманесса полностью пропала в море, она смогла заметить, как с камня, что выглядывал из воды, сползла и вторая русалка, исчезая в соленых волнах.
Она просидела на песке еще минут десять, осторожно вытирая кровь с щеки, прежде чем спрятала кортик в ножны, перекинула ремень фляги через плечо и, скользнув мокрыми ногами в сапоги, встала, отправляясь прочь с пляжа. Желая лишь добраться до своего корабля – мнимого участка безопасности.
[1] - Писательница с хромающимчувством юмора, кто же еще?