Глава XVIII
Кровь на языке
Бернадетта де Кьяри
1693 год
Восточная часть Южного океана
Зачем она говорила все эти вещи? Зачем дразнила и издевалась? Знала ведь, какие чувства питает к ней капитанша. И играть на этих чувствах было смешно.
Может, ей просто не хватало наслаждения от причинения боли? Ее кровожадная натура желала боли и страданий. А еще крови и возмездия. Но, раз уж два последних пункта исполнить пока не получалось, то оставалось лишь смеяться над Хортенсией. А ведь раньше она не была такой.
Но раньше де Кьяри и представить себе не могла, что есть новая жизнь после маленькой смерти.
Стоило двери в спальню закрыться, а шорохам за ней затихнуть, как сама Бернадетта легла спать. Заснула она на удивление быстро – сказывалась усталость прошедших дней, случившиеся события, да и в целом человеческое тело все чаще начинало подводить ее. Интересно, хоть одна из названных сестер когда-нибудь так долго проводила время в этом обличье? Вряд ли. Ничего, потерпеть осталось недолго и скоро вода примет ее в родные объятия, избавив от неприятных ощущений и боли в ногах.
Как бы тихо капитан Чайка не старалась покинуть свою каюту, Бернадетта спала чутко, да и ее хороший слух позволил мгновенно проснуться. Она осторожно приоткрыла глаза, из-под ресниц наблюдая за тем, как на цыпочках крадется Хортенсия к выходу. От нее исходили странные жаркие волны. Уж не плохо ли ей?
Без труда сохраняя размеренное дыхание и ничем не выдавая себя, аристократка позволила Обри выскользнуть наружу, решив подождать минут десять. Мало ли, зачем человеку потребовалось ночью покидать каюту. Подождет. А уж после, в случае чего, выйдет и найдет ее.
Она услышала голоса раньше, чем прошли загаданные минуты. Приглушенные и насмешливые, они доносились из-за стенки и были почти не различимы. Но среди них угадывалось знакомое паническое звучание капитанского голоса. При иных обстоятельствах ей бы понравилось это звучание. Сейчас же Бернадетта не могла допустить, чтобы ей причинили боль.
А потому она резко встала, поморщившись от пронзительной и ослепляющей боли в ногах. Прикусив губу, чтобы не издать ни единого звука, аристократка сделала маленький шаг. Потом другой. Она должна выйти из каюты. Нельзя допустить издевательства, которого Хортенсия не заслуживала.
Дойдя до небольшого сундука, стоящего в углу каюты, она извлекла оттуда свою сумку, а оттуда – припрятанный пистолет. И уже после, заставив боль отступить, уверенно вышла наружу.
Стоило лишь немного правее пойти по юту, как взору аристократки предстали все нарушители спокойствия этой ночи. И стоящая на коленях Хортенсия.
Из всех присутствующих Бернадетта знала имя лишь мистера Винса, остальные оставались безымянными. Но то, что Хортенсию удерживали сразу двое, а третий вместе с квартирмейстером наставлял на нее оружие, кажется, угрожая не только им, но и другой, более жестокой, расправой, стало последней каплей в терпении аристократки.
– Отошли от нее все, живо!
Нужно было держать себя в руках. Но ярость так и рвалась в ее кровь, стремясь заполонить своим холодом. В горле жгло от желания использовать силу, но де Кьяри упрямо сдерживала себя, понимая, что ничем хорошим это не обернется. А потому она направила дрожащую руку в воздух и выстрелила.
Громкий звук прорезал ночной воздух, заставив всех участников беспредела замереть на месте. Мужчины синхронно обернулись к Бернадетте и сначала на их лицах застыл испуг, сменившийся непониманием, а после и осознанием того, что произошло.
– Пошли. Прочь. От. Нее. Живо.
Рука все еще дрожала, но в голосе сквозила ледяная ярость. Бернадетта медленно направила пустое оружие на квартирмейстера – явного зачинщика всего этого, и поймала его взгляд. Человеческое тело слабо и слишком эмоционально. Но, судя по страху, заполонившему глаза мужчины, тот узрел в ее взгляде не только первозданный гнев, но и собственную кончину. Она почти не дышала, не мигая глядя в испуганные глаза. Даже рука перестала дрожать. Вот только во рту появился металлический привкус собственной крови от того, что она прикусила язык. Ее силе нельзя вырваться на свободу и уничтожить ублюдка. Не сейчас. Может быть, чуть позже.
– Защитница всех обиженных пожаловала, – подал голос ублюдок с кортиком. В нем слышалась дрожь, а глаза метались от лица аристократки к доскам и обратно. Боялся. И храбрился. Не первый и далеко не последний глупец, вставший на пути ее ярости. Не понимающий, что нет никого страшнее на этом свете, чем разъяренная женщина.
Она ничего не ответила. Лишь склонила голову набок. Ей казалось, что губы дрогнули в улыбке. Вот только то был оскал хищницы. Нет, ей не нужно оружие, чтобы преподать урок. Она сама есть оружие.
Пистолет с грохотом упал на доски. А Бернадетта, отпустившая первозданную эмоцию, способную творить зло и разрушать, сделала шаг вперед. Сердце размеренно билось в груди, дыхание было спокойным. Она облизала губы, обнажив зубы в оскале. Она желала крови. Она желала смерти. Она была воплощением возмездия.
В мгновение ока, пока никто не успел ничего понять, Бернадетта с поразительной быстротой кинулась на парня, свалив его с ног. Руки сомкнулись на чужой шее, заставляя голову с грохотом удариться о деревянные доски. Тело тряслось, будто в лихорадке, а контроль уже давно покинул туманный разум, где царила ее темная сторона хищной твари. Понимая, что еще немного и горло выдаст хриплые звуки прекрасной и губительной песни, она разомкнула ладони, открывая себе доступ к шее. А после тут же впилась в нее зубами, ощущая горячую кровь на языке. Ощущая ее обжигающий вкус. И никакого пепла. Лишь жуткое чувство голода и ненависти.
– Уберите ее от него! Живо, мать вашу!
Ей не было дела до чьего-то испуганного приказа. Она лишь сильнее вгрызалась недостаточно острыми зубами в плоть, радуясь, что не использует губительный голос. Этот ублюдок не заслуживал легкой смерти. Лишь крови и насилия.
Все прекратилось в мгновение ока. Когда сильные руки буквально оторвали ее от добычи, оставив ту без сознания на алых досках. Взгляд беспорядочно метался по тем, кто попадал в поле зрения. По Хортенсии, которая, присев на корточки, с явным шоком на лице смотрела на нее. По загнанным в угол ублюдкам. По тревожному лицу Адель. По непонимающему лицу Николаса. Все это смешалось перед ее взором. Сухая кожа горела огнем, а из горла рвался крик. Ее тело затряслось в руках корсара, словно из нее изгоняли Дьявола.
Бернадетта не контролировала себя, но отчетливо понимала, что, если не возьмет себя в руки, если не обуздает свою первобытную натуру, то явит свой истинный лик. А потому она с диким и отчаянным криком вырвалась из корсарских рук и, испуганно отползая в сторону, исторгла из себя чужую плоть на грязные доски юта.
Дрожь прекратилась и стало чуть легче.
– Мисс Бернадетта, – тихий и ласковый голос заставил улыбнуться. Беспокоится. Глупая.
– Я в порядке, – она обернулась на голос Хортенсии, зная, что выглядит жутко и нелицеприятно. В крови, рвоте и с безумной улыбкой. – В порядке... Мисс Адель, заприте ублюдков в карцер. Мистер Кортленд, принесите воды в каюту.
Раздав приказы хриплым голосом, она встала на дрожащие подгибающиеся ноги и протянула руку Хортенсии. Та быстро встала на ноги, крепко сжимая ее своими пальцами. И так, два существа, причиняющие зло, держась за руки, скрылись за спасительной дверью каюты. Оставив здравомыслящих людей разбираться со всем произошедшим.
В каюте стало спокойней. Чайка, не глядя на нее, тут же уселась на диванчик, обхватив голову руками. Бернадетта же отвернулась, наконец полностью приходя в себя. Стало мерзко. Захотелось поскорее умыться и прополоскать рот. Избавиться от нечистот и своей натуры.
– Как Вы узнали, что я не в каюте? – вопрос должен был звучать иначе. Как Вы узнали, что я в опасности. Но храбрая капитан Чайка ни за что в жизни не позволит унизить себя такой формулировкой.
– Я слышала, как Вы уходили, – просто и честно отозвалась аристократка, не рискуя поворачиваться к ней. Нечего видеть ее грязное лицо, не достойное пристойной леди.
– Из-за шока... многие... звереют. Я видела, как люди отца отгрызали уши и носы противникам... Вы же... перегрызли ему горло.
Бернадетта издала тихий и нервный смешок. Шок. Да, в таком состоянии люди способны на что угодно. Проблема в том, что она – не человек. И желание причинить боль не было продиктовано выживанием. Оно было продиктовано беспощадным инстинктом. Все могло закончится гораздо хуже.
– Я просто очень испугалась за Вас.
Николас зашел в каюту через пару минут. И Хортенсия сама заверила его в том, что все в порядке. Над одной едва не надругались, а вторая, потеряв контроль, вероятно, убила человека. Полный порядок... Поэтому корсару не оставалось ничего, кроме как без единого звука выйти из каюты.
Бернадетта молча прошла к столу, куда Кортленд поставил таз с водой и стала умываться, смывая всю грязь с лица. Теперь, когда никому не угрожала никакая опасность, стало легче. Когда кожа была отмыта, а вода – испачкана, де Кьяри взяла таз и, кинув быстрый взгляд на до сих пор сидящую в растерянности Чайку, покинула каюту, чтобы вынести воду, но так же быстро потом вернулась.
Только сейчас в глаза бросилась ее мокрая рубаха, и что-то подсказывало аристократке, что такой она стала не из-за случившегося. Ничем не выдавая своего беспокойства, она подошла к капитанше и мягко положила ладонь на ее лоб, понимая, что он был горячим. Жар все же добрался до нее, выждав вечера.
– Вам нужно лечь, Вы вся горите, – она отняла руку, где сохранилось тепло и немного требовательно взглянула на Хортенсию. В том, как сбивать жар, у нее не было абсолютно никаких познаний, зато появилась идея... вот только захочет ли та, что считала ее слова издевками, принять ее?
– Сможете лечь со мной? – Обри сама предложила эту идею, подняв глаза на Бернадетту. Темные, уставшие и просящие. – У Вас прохладная кожа и чуткий слух... а мне не хочется засыпать одной.
Она почти призналась в том, что боится. Боится, что кто-то посмеет ворваться в каюту и воспользоваться ее телом. И Бернадетта не могла винить ее в таком страхе. Члены бывшей команды уже показали, на что способны пойти от обиды и досады, а потому нужно быть начеку. Поэтому де Кьяри молча кивнула и вместе с Обри направилась в ее маленькую каморку.
Кровать вообще не располагала к тому, чтобы на ней лежали два человека. Поэтому, когда Чайка улеглась, едва ли не уперевшись лбом в стенку, Бернадетта осторожно легла рядом. Она настояла на том, чтобы капитан избавилась хотя бы от рубашки и теперь, прижавшись к ее спине грудью, прикасалась своими холодными руками к ее разгоряченной коже.
– Засыпайте. Здесь Вас никто не тронет.
Кроме чудовища, поглаживающего своими ледяными конечностями твои горячие руки.
Капитаном, который лишил ее не только счастливой жизни, но и ног, был никто иной, как Фред Обри.
Тот самый красивый до безумия подлец, еще не ведающий о том, что через пару месяцев, после того, как он загубит последнюю невинную женщину, ему придется остепениться. Ведь он повстречает беглую итальянку, которая позже родит ему дочь.
Будучи замужней женщиной на момент знакомства с молодым моряком, де Кьяри очень осторожно относилась ко всем его знакам внимания. С одной стороны, ей очень не хотелось терять свой статус благовоспитанной жены в глазах мужа. Но с другой стороны был обаятельный матрос, который делал ей небольшие подарки и в укромных местах корабля, подальше от чужих взоров, пытался читать ей стихи.
Ей казалось, что молодой моряк был от нее без ума. И пусть ее супругу общение с таким человеком было не по душе, сама Бернадетта была счастлива. Конечно, когда твой муж старше тебя самой на тридцать лет, а рядом маячит симпатичный юноша, украдкой ловящий твои взгляды, выбор, несмотря на все доводы, был очевиден.
Естественно, никто за Бернадетту не дрался, как сама она говорила об этом Чайке. Никто из двух этих мужчин не убивал никого голыми руками.
Вот только один неприятный момент все же произошел. И именно из-за него Бернадетта была сейчас здесь, а не где-нибудь очень далеко.
То, что Фред Обри был не тем, за кого себя выдавал, выяснилось позже. Когда на их торговый корабль напали пираты с судна «Дикий». В тот-то момент и выяснилось, что мистер Обри, обаятельный юноша, так нежно сжимавший ее ладони в своих и вечно дежуривший на марсе, был подставной уткой. И что он во время одной из своих вахт намеренно ничего не сообщил о приближающемся судне, не позволив команде ее супруга подготовиться, чтобы дать бой.
Всю команду убили почти сразу же. И все это время Бернадетта, отсиживающаяся в трюме с супругом, пыталась понять одну вещь: как же так просто этому моряку удалось завладеть ее доверием, а после и обмануть? Ворчание барона ничуть не помогало мыслительному процессу и в какой-то момент де Кьяри даже подумала, что было бы хорошо, если бы его убили.
А когда в трюм ворвались грязные пираты, его и правда убили. Оставив испуганную Бернадетту жалобно просить пощады и умолять оставить ей жизнь.
Но никому не было до нее дела. Пираты просто связали ее и вытащили из трюма, руководствуясь исключительно приказами своего подонка-капитана и совсем не обращая внимание на ее мольбы. Какой же жалкой она была в тот момент, надеющаяся спасти свою жизнь.
Дальнейшее она помнила смутно. В памяти отчетливо отпечатались лишь три вещи: топор, боль и чувство приближающейся смерти, когда тело с отрубленными по бедра ногами тонуло в соленой воде.