Глава XV
Нет любви без горечи
Хортенсия Обри
1693 год
Восточная часть Южного океана
Как же невероятно тяжело принимать некоторые решения в жизни, совершенно не зная, к чему они смогут привести. Зато отслеживать цепочку уже произошедших событий гораздо легче. И потому можно было с легкостью понять, что без определенных шагов то будущее, которое наступило, могло в целом не существовать в этой реальности.
Если бы команда «Свободы» смогла отразить абордаж «Черной лани», Чайка никогда бы не познакомилась с корсаром. Если бы не проклятая русалочья метка и навязчивое желание найти спасение, Обри никогда бы не познакомилась с Бернадеттой. И если бы Адель не продали работорговцам, Хортенсия никогда бы не обрела свою единственную подругу.
Что случится сейчас, когда в команде тот, кто служит Короне? С одной стороны, появится новый член команды, не обделенный мозгами и желанием подчиняться женщине-капитану. С другой стороны, он может сдать их Короне. Узнать всю информацию, передать ее другим корсарам, и тогда Обри навлечет опасность не только на себя, но и на всех пиратов, которые сейчас находились на Убежищах.
Впрочем, можно будет попробовать сыграть на чужой верности, заставив принести клятву. Поможет ли это тогда? Возможно. А может и нет. Но решение нужно было принять. И вся ответственность ложилась на ее капитанские плечи.
Поток мыслей пришлось прервать сразу после того, как в комнату с мисками и чашками вошли Бернадетта и Адель. Склянки к ужину недавно отбили, но Обри не горела желанием выходить из каюты и потому решила поужинать здесь. К тому же, не хотелось бы при всех позориться и неумело есть левой рукой, уж лучше сделать это в обществе Бернадетты.
Адель, которая помогала бойкой мисс донести ужин, молча поставила свою ношу на стол и, буркнув что-то о том, что она будет ужинать с Николасом на кубрике, покинула каюту. И правильно, пусть привыкает к обществу корсара, может, сможет узнать его получше и раньше самой Чайки понять, что он за человек такой?
– Присаживайтесь на стул, я устроюсь в другом месте, – Обри поднялась из-за стола, ловко подхватывая одну из общих мисок здоровой рукой. Вариантов, где можно было бы устроиться, было не шибко много: у эркера, на самом столе и на полу. И пока вариант с диванчиком был самым удобным.
– Я хотела помочь Вам поесть, – спокойно отозвалась Бернадетта, которая сама от стола не сдвинулась ни на шаг.
– Будете за меня жевать мясо? – усмехнулась в ответ Хортенсия, догадываясь, на что именно намекает аристократка, но упрямо не желая этого осознавать. Не до такой степени она беспомощна.
– Буду кормить Вас, капитан, с ложечки, – ее губы растянулись в ответной усмешке, а вот взгляд остался серьезным.
– Очень остроумно. Я справлюсь сама. – Голос Хортенсии прозвучал слишком резко и категорично, но ведь это была правда. Она и сама прекрасно справится.
– Со своей-то рукой? Не глупите. Ране нужен покой, и вы не сможете его обеспечить, если будете напрягать руку, – кажется, Бернадетта едва не фыркнула в ответ Чайке, не обратив внимания на ее тон.
– У меня есть левая.
– Я прекрасно понимаю, как сильно Вам не хочется признавать собственную слабость и беспомощность, но два этих чувства не делают Вас слабее или хуже. Нужно уметь принимать помощь, капитан.
– Она мне не нужна.
Чайка осознавала, что попросту, как неразумный ребенок, упрямится. Но признать свою слабость было выше ее сил. Как она, вечно справляющаяся со всем в одиночку, примет помощь? Да еще и в таком деле, как прием пищи? Это же как минимум было просто нелепо. И неловко.
– Перестаньте доказывать всем и вся, что Вы сильная, капитан, – если Бернадетта и теряла терпение, то отлично скрывала это. Впрочем, тот факт, что ее лицо было спокойным, а руки подхватывали со стола миски, готовые перенести их в другое место, говорил об обратном. – Это и без того заметно. И нет ничего постыдного или дурного в том, чтобы принять помощь. Тем более с Вашей рукой и общим состоянием. Я жду Вас на диване, капитан. Прекращайте упрямиться.
И, словно бы ставя точку в этом ненужном споре, аристократка с двумя мисками еды отошла к эркеру и демонстративно примостила свою филейную часть на диванчике, выпрямив спину и пытливо посмотрев на Хортенсию. Та ответила не менее пытливым взглядом, и вся эта игра в гляделки продлилась ровно до того мига, пока Обри не моргнула. А, осознав это, поняла, что по негласным правилам игры потерпела поражение. И потому демонстративно встала, дошла до диванчика и опустилась рядом с девушкой. Чашки с водой она намеренно оставила на столе. Уж сама-то утолить жажду она точно в состоянии.
– Приятного аппетита, – миска вновь оказалась в ее руках, и, уверенно зачерпнув риса, де Кьяри поднесла ложку ко рту Обри. А та просто молниеносно поглотила ее содержимое, пережевывая пищу и при этом совершенно не глядя на аристократку. Она бы прекрасно справилась сама. Хоть бы в каюту еще никто не зашел и не увидел эту славную картину... Хотя, сюда никто без стука, не считая Адель, не заходил, и это немного успокаивало.
Так две совершенно разные девушки просидели в тишине около семи минут. Одна из них со спокойным выражением лица кормила ту, чей взгляд все время блуждал по каюте, будто бы впервые видя это место. Имея силу всегда нелегко принять факт того, что в один миг можно лишиться ее. И тогда придется потупиться с собственной гордостью и принять помощь от другого человека. А это не всегда просто, если ты привык полагаться лишь на себя в этом мире.
– Вы отправитесь на Илиаду с нами, мисс Бернадетта? – вопрос в тихой каюте прозвучал слишком громко, а сама Хортенсия наконец сумела посмотреть в лицо напротив. Каков будет ее ответ? Продолжит ли она их опасное путешествие в неизвестность или захочет остаться на желанной суше?
Чайка и сама не знала, какой хотела услышать ответ. С одной стороны, она понимала, что аристократке нет ни нужды, ни резона совершать опасное путешествие на русалочий остров. Свою часть сделки она выполнила и была вольна принять любое решение. Но с другой стороны, Обри понимала, что успела привязаться, и не только, к этой извечно спокойной, будто штиль, девушке. И, не кривя душой, ей бы хотелось, чтобы Бернадетта продолжила путь с ней.
– Придется. Оставаться на Пиратских Убежищах я не имею никакого желания, – отозвалась аристократка, и то, каким пренебрежительным тоном она сообщила о своем уже давно, судя по всему, принятом решении, заставило Чайку усмехнутся. Логично, что она не осталась бы среди пиратов.
– Тогда мы высадим Вас в первом же «человеческом» порту, какой придется Вам по душе, – легко, будто бы это не ей потом терзаться от разлуки, согласилась Хортенсия и, поняв, что ее порция закончилась, она поднялась и направилась к столу за водой. Есть все еще жутко хотелось, но придется потерпеть.
– Вам так не терпится со мной расстаться, капитан?
Обернувшись с чашкой в руке, Обри заметила усмешку на милом лице. Аристократка смотрела не мигая, на ощупь без труда найдя вторую миску и обхватив ее своей ладонью.
– У нас был уговор, и свою часть Вы успешно выполнили. Поэтому тут дело не в нетерпении, – ответила Чайка, упираясь поясницей в стол и медленно начиная пить воду.
– Вы будете еще есть? Я поделюсь.
– Кушайте, иначе у Вас самой не останется сил на то, чтобы кормить меня.
На этот раз Бернадетта не стала настаивать и, поудобней обхватив миску, приступила к трапезе, неторопливо отправляя еду в рот и тщательно пережевывая ее, то ли намеренно растягивая и без того небольшое удовольствие, то ли делая это все по старой привычке.
– Да, дело не в нетерпении. Да и я умею видеть некоторые вещи. Я ведь вовсе не дура, – сказала де Кьяри, поднимая на нее глаза и зачерпывая ложкой следующую порцию. – И понимаю, когда меняется отношение человека ко мне.
– В каком плане, мисс Бернадетта?
– Мне множество раз признавались в чувствах. И множество раз я видела на себе похотливые взгляды мужчин, желающих обладать не только моим телом, но и приданным. И я вижу, как Вы смотрите на меня, капитан Чайка.
Если бы они были знакомы всего неделю, Обри бы рассмеялась в лицо девушке и сказала бы что-нибудь в духе «не нужно быть такого высокого мнения о своей скромной персоне, в которую просто невозможно так быстро влюбиться». Но, по меньшей мере, они были знакомы уже пару месяцев. И, как ни старайся, отрицать факт того, что сидящая напротив девушка, была ей небезразлична, было глупо и неуместно.
Хор и сама прекрасно догадывалась о собственных чувствах. Но одно дело догадываться и куда-то их прятать в глубину себя, надеясь, что они никогда не увидят света. И совсем другое дело слышать о том, что чувства спрятать не удалось и что они заметны как минимум объекту воздыхания.
А потому отпираться было глупо. Да и не тот она человек, который отпирается, когда уже все сказано в лоб. Будь добр признаться в содеянном, если поймали на том.
– В мои планы не входило испытывать к Вам никаких чувств. Вспомните хотя бы нашу первую встречу или то, как я общалась с Вами первое время, – возможно, голос прозвучал чуть грубее, чем ей хотелось бы, но уже поздно было исправлять это. – К тому же, на Ваше приданное я не претендую.
– Это все проделки мистера Обри, капитан. И Вы со своими взглядами и чувствами тут ни при чем, – лаконично отозвалась де Кьяри. Ей будто бы нравилось давить на самое неприятное место и наслаждаться полученным эффектом.
– Проблема в том, что мистер Обри и я – один и тот же человек. И потому я не испытывала к Вам никаких чувств поначалу.
– А когда же случился этот момент?
– Может, когда Вы ласково и искренне стали лезть мне в душу со своими расспросами? Может, когда сами дали понять, что я могу довериться и открыться Вам? Когда были добры и сострадательны ко мне, когда беззлобно смеялись надо мной или шли наперекор моим решениям, показывая свое милосердие и безрассудство? Я понятия не имею.
Чашка с водой слишком громко и резко опустилась на поверхность стола, а сама Обри, выдавшая эту душевную тираду, скрестила руки на груди, но тут же зашипела, когда случайно задела сразу две раны. Пришлось оставить руки безвольно висеть вдоль тела, чувствуя пульсацию в своей груди. От раны ли? Вряд ли.
– Всему виной моя доброта, – насмешливо подвела итог аристократка, чей взгляд блуждал по каюте и никак не хотел остановиться на одной из ее предметов. – Я слышала, что это в порядке вещей в таком обществе, как Ваше.
– Что именно? – тут же резко отозвалась Чайка, готовая вновь защищать себя, свои чувства и помыслы.
– Любить женщину.
Чайке, выросшей в обществе, где любовь женщины к женщине нормой не являлась, но была притягательным дополнением к заработку денег, было странно услышать подобное. Ведь готовность мужчины тратить в несколько раз больше монет на зрелище двух женщин, переплетенных в тесном объятии не тоже самое, что испытывать любовь.
И потому подобное высказывание было для Хортенсии ошибочным. Ну да, одна женщина физически любит другую женщину, но обе они куртизанки, и за сладкие поцелуи получат еще больше денег от мужчины, что в этом такого? Обычный способ заработка на жизнь, чтобы не оказаться голодной на улице.
Но Бернадетта вложила в свои слова абсолютно иной смысл. Звуки, слетевшие с ее языка, сложились в порочные, некрасивые и постыдные слова, ударившие капитана под дых. Любить женщину в понимании аристократки было не только стыдно и запрещено, но и попросту неприемлемо. И лишь в обществе, что было достойно Обри, такое было допустимо.
Вот только если она и питала какие-либо чувства к девушке в ее каюте, то любовью бы точно это не назвала. Скорее, привязанностью, влечением, влюбленностью.
Но любовью? Испытывать это громоздкое и способное убить наповал чувство к Бернадетте? Нет уж, избавьте. Быть такого попросту не могло.
– Речи про то, что я Вас люблю, не было. Даже в моих мыслях. И свои чувства я бы таким словом назвала в последнюю очередь, – сказала Чайка, которой отчаянно сильно хотелось что-то сделать со своими руками, но, боясь еще раз потревожить рану, она продолжала держать их просто опущенными вдоль тела, хотя ладонь здоровой руки с определенной частотой сжималась в кулак.
– Не заводитесь, капитан. Я ведь ни в чем не обвиняю Вас. Но оказаться правой хоть на какую-то часть своих мыслей все равно приятно.
– Так это все забава для Вас? Шутка, вынуждающая меня оправдываться перед Вами за то, чего я не совершала?
Глаза вспыхнули огнем, когда Обри сделала два широких и резких шага вперед, чтобы оказаться чуть ближе к де Кьяри. Чтобы иметь возможность получше заглянуть в эти разные глаза и докопаться до желанной истины. Чтобы понять, зачем ее обвиняют и зачем над ней издеваются.
– Ни в коем случае.
Аристократка плавно поднялась со своего места, сделала шаг вперед, но больные ноги подвели ее, ведь в следующий миг ступня отчего-то подвернулась и второй шаг вышел некрасивым и хромым. Но этот инцидент никак не отпечатался на ее лице и потому она медленно продолжала сокращать расстояние между ними. Шаг за неровным шагом. Пока не оказалась на непростительно близком расстоянии от Чайки.
– Amore non è sensa amaro[1].
– Вы же не знаете итальянского...
– Эта фраза – маленькое исключение.
Маленькое исключение для той, которая помнила каждую цитату матери, декларируемую ее отцом. Маленькое исключение для той, которая никогда не была на своей родине. Маленькое исключение.
Будто звонкая пощечина.
Глаза скользнули по лицу той, кто с сильным акцентом произнесла фразу, которую мать любила с определенной периодичностью говорить ее отцу. Так близко они еще ни разу не стояли друг к другу. На таком расстоянии было забавно вспомнить, что Бернадетта ниже ее ростом и потому сейчас ее голова вздернута, а разные глаза пытливо изучают лицо. Кажется, в светском обществе люди не должны стоять так близко друг к другу. Хотя, в любом обществе такая близость подразумевает под собой что-то личное и тайное. Что-то такое, что должно остаться за закрытыми дверьми и ни в коем случае не выйти в свет.
Сердце Обри пропустило удар, когда в голове появилась шальная мысль о том, а что, если сейчас она поцелует ее? Невесомо и мягко, без показной страсти. Желание сделать это так сильно возросло, что даже стало тяжело дышать. Может, это из-за духоты в каюте? Нужно отойти от нее и открыть дверь. Впустить свежий воздух в помещение и проветрить не только его, но и свои мозги.
Какая нелепица. Она хочет поцеловать ее.
Хортенсия уже почти была готова отстраниться, но на щеку легла ледяная рука, а сама Бернадетта, потянувшись, нежно, но довольно ощутимо, прижалась своими губами к ее, действуя плавно и осторожно, словно в любой момент ее могли ударить. А опешившей капитанше не осталось ничего, кроме как с опозданием и крайне неумело ответить на внезапный и свой первый поцелуй, от которого, как показалось, будто замерло само беспокойное сердце.
Волшебный миг кончился так скоро, что она едва успела что-то понять. Холод больше не прикасался к коже, а губы вновь принадлежали ей. Поняв, что все это время простояла с закрытыми глазами, Чайка медленно распахнула их, осознав, что аристократка, как ни в чем не бывало, уже давно отстранилась от нее и пошла собирать грязную посуду.
Волшебный миг был разрушен, оставив капитану чувство странной горечи и желания вновь ощутить эти мягкие губы.
– Мисс Бернадетта... – начала было она, но де Кьяри с посудой в руках резко обернулась к ней и покачала головой, глядя до ужаса хладнокровно.
– То, что произошло, не более, чем миг безрассудства и слабоволия. Мне жаль, что я посмела поцеловать Вас без разрешения.
Явно не настроенная вести диалог дальше, аристократка торопливо покинула каюту вместе с посудой, о. Оставив Чайку стоять в одиночестве среди знакомых стен и думать о том, какой же нежный ей подарили поцелуй.
– А мне не жаль.
1 - Нет любви без горечи(итал.)