Глава X
Поединок
Хортенсия Обри
1693 год
Неизвестная точка
Атлантический океан
Сейчас, поднимаясь вверх по степеням из трюма корабля, Хор и представить себе не могла, что кто-то решится, помимо бойкой мисс, в открытую подойти к телу Джека, так еще и коротко отдать ему последние почести.
Он был неплохим малым, попал на борт еще в то время, когда тут никто и не слышал о женщинах. И несмотря на то что он принял сторону Леона, Чайка не могла оставить одного из своих валяться на досках. Особенно, когда его застрелил тот, чью сторону он принял. Особенно, когда никто то ли не хотел, то ли боялся отвлечься от трапезы.
Она помнила каждого ручного волка из своей стаи. Было неправильно оставлять его сейчас там.
И, кажется, то же самое понимал и господин квартирмейстер, иначе . Хотя, впрочем, вдруг он решил, что стоит не раскрывать пасть и дать ей напоследок сделать то, что сама она хочет?
Вдруг она скоро умрет.
На этой мысли Обри улыбнулась. Она показалась ей забавной. Ведь сама капитан никогда не задумывалась о близости этого события. А стоило бы. Ведь она почти что жила в морской стихии – опасной и безжалостной. Гибель подстерегала здесь на каждом неосторожном шагу, и это она еще молчит про людей, от которых тоже милосердия ждать не приходилось. Так еще и проклятая метка, которая с каждым днем приближает ее к смертному одру.
Но все это время она была беспечной. Все это время алая жидкость, стекающая с маски кровавого капитана, застилала ей глаза, не позволяя полноценно оценивать ситуации и принимать рациональные решения. Хотя, нужны ли они сейчас, когда ее ждет поединок? Скорее нет, чем да.
Могла ли думать Обри этим утром о том, что пару часов спустя, добыв своим людям долгожданную еду, она без конвоя пойдет на суд? Могла ли думать о том, что штиль подойдет к концу, позволив уставшим и голодным людям в скором времени попасть на твердую землю?
Нет, конечно же нет.
Зато теперь у нее тоже появился шанс ступить на твердую землю.
Если, разумеется, Хортенсия Обри сможет выжить.
Подумав о том, что там, в чреве ее «Свободы» остался в неведении корсар, который один из первых проявил к незнакомому капитану сочувствие, ей стало грустно. Этот юноша, тоже отчаянно цеплявшийся за свою жизнь всеми доступными способами, даже и не догадывался о том, что сейчас Чайка отправится на битву не только за свою должность, но и жизнь.
Казалось, что в трюме они провели не так много времени, но палуба к тому мигу успела резко перемениться. Больше не было никаких мисок с едой и расслабленно сидящих пиратов. Еда была съедена, посуда убрана, а сами члены команды уже ждали начала предстоящего поединка. Расположившись полукругом около кватердека, все осунувшиеся лица сейчас были повернуты в сторону люка, что вел в трюм.
Хор ощущала не только взгляды тех, кто с нетерпением ждал ее на палубе, но и тех, кто шагал позади. Тех, кто дал опору и поддержку своими словами. Ради тех немногих людей, готовых даровать ей прощение, она должна была постараться выйти победительницей из схватки.
Взгляды же остальных были разными. Пытливыми и похотливыми. Тревожными и полными неизвестности. Ручные волки смотрели на своего вожака и часть из них по-прежнему желала загрызть того, кто кормил их с ладони, приручив к себе. Не стоит ждать доброты от того, чья пасть полна клыков.
За время, проведенное во тьме, Хортенсия успела понять: даже если стая и загрызет ее, то она умрет, сражаясь за свою жизнь до самого конца. Им не поставить ее на колени. Им не сломить ее в последние минуты никчемной и лживой жизни.
Но, если ей удастся выжить, жизнь больше никогда не будет никчемной и лживой. Это она мысленно пообещала сама себе.
Несмотря на весь свой многочисленный опыт, Обри умела грамотно оценить ситуацию, свои силы и противника. И сейчас, по ее предположениям, все вряд ли сложится хорошо. Несмотря на полученную пищу, она по-прежнему была слаба, да и раны как следует не зажили, а в данной ситуации это будет лишь мешать. И, по ее подсчетам, против нее выйдет самый крупный и сильный пират. Все знали, что кровавый капитан хорош в бою. Поэтому ее нужно брать еще бо́льшей силой. Тем более теперь. Очевидно.
А потом этот боец станет капитаном, чьими действиями будет управлять квартирмейстер. Но ровно до того момента, пока здоровяк не включит свою голову и не поймет очевидные вещи. И вот тогда ее судно точно пойдет ко дну.
Но это при самом дерьмовом раскладе.
Господи, хоть бы его не было, этого расклада.
Приблизившись к ждущим, Чайка заметила, как ее маленькая свита шагнула в сторону пиратов, затесавшись среди них. В этой же толпе она заметила двух самых дорогих девушек в своей жизни. Сейчас Адель и Бернадетта стояли рядом друг с другом. Плечом к плечу. И смотрели на нее. Их взгляд был суров. Это заставило капитаншу изогнуть губы в легкой улыбке.
Перестав смотреть на своих подруг, Обри обратила взор на стоящего Леона, который занял место на юте. Место, с которого капитан объявляет о чем-то важном. Ее место.
Выпрямив спину, она уверенно встретила взгляд квартирмейстера. Его взор был порицательным и насмешливым. И еще немного высокомерным (и это вовсе не потому, что Леон стоял на юте, а они – на палубе).
Пора было надевать на лицо маску капитана-ублюдка. И прятать одинокую девочку глубоко в свое сердце, лишив ту возможности овладеть чувствами. Сейчас ей нужно мыслить трезво и холодно.
– Теперь, когда мы наконец-то все в сборе, можно и начинать, – голос квартирмейстера звучал уверенно и спокойно, несмотря на то, что он позволил себе допустить упрек в сторону тех, кто хотел коротко почтить последнюю память о Джеке. Взгляд Винса бегло прошелся по всей команде, задержавшись лишь на Чайке, которой ничего не оставалось, кроме как достойно вынести его взор. – Поскольку Кодекс никак не регламентирует произошедшую ситуацию, то я, на правах законного судьи, решу этот вопрос более справедливым образом.
Запомните: наделять человека властью вершить справедливость, чьи познания ограничиваются тем, с какой буквы эта справедливость пишется, дерьмовая затея.
Вся эта помпезность и важность собственной речи были способом заставить ее нервничать. Он хотел, чтобы она истерично думала о том, кто будет стоять напротив нее с оружием, кого из своих людей ей вновь придется убить. Но она взяла свой разум под полный контроль.
Как там говорил Йон? Духом не упадешь – силой взять не смогут.
Несмотря на слабость тела и раны, Обри знала, что будет сражаться до последнего вздоха. Знала, что будет зубами вырывать свою должность из чужой трахеи, выбивая кулаками то, что было ее по праву. Не для того она украла этот корабль, чтобы сдаться. Не для того она топила чужие судна и убивала моряков, чтобы сдаться. Не для того она убила часть своих людей, чтобы сдаться. Не для того проделала весь этот дерьмовый путь.
Она смогла пережить главное падение в своей жизни.
Переживет и схватку.
Пусть госпожа Фортуна даже не думает поворачиваться к ней задницей.
– Конечно, все было бы намного проще, если бы команда пришла к единому мнению на голосовании. Но поскольку мнения разделились, – на этих словах губы Леона презрительно скривились, а сам он покосился на пираток. Разумеется, кто еще мог раздражать его своим правом на выбор, как не бравые девушки капитана Конте? – Будет поединок. Против мисс Конте выступит мистер МакГрегор.
Чайка нахмурилась. Старший офицер, помощник боцмана, будет ее противником? Она без труда отыскала в толпе Уильяма МакГрегора. Тот был широкоплечим и высоким мужчиной, лет на десять старше ее самой. С бритой головой и недельной щетиной на лице, он и без того был малоприятной личностью, а уродливый зарубцевавшийся шрам на правой щеке, полученной в одной из битв, и вовсе делал его внешность отталкивающей.
Как капитан и предполагала, ее противником стал самый широкий и самый сильный пират на судне. И этот недоумок хочет стать капитаном? Вряд ли. Он не был выбором команды, его самостоятельно выдвинул на схватку Леон. Ведь, соберись команда выбирать себе достойного кандидата в капитаны, то выбрали бы кого-то более опытного и умного. Самого боцмана, например.
– Тот, кто одержит победу, займет пост капитана. Битва будет не до первой крови, а насмерть.
Очевидно. Очевидно, что Хортенсию попытаются убить. Ничего, это не первый человек в ее жизни, справится.
В какой-то миг на палубе воцарилась тишина. Все синхронно отошли к бортам «Свободы», расширяя пространство для схватки. Уильям смотрел на нее насмешливо, закатывая рукава своей грязной рубахи. Явно был уверен в победе.
Раздавшийся стук о деревянные доски палубы заставил Обри обернуться и увидеть хромающую к ним Энн. В руках она держала две абордажные сабли, одну из которых сначала вручила Обри, а уж после – помощнику боцмана. После, не взглянув на своего капитана и не сказав ни слова одобрения, канонирка ушла в толпу глазеющих.
Перехватив поудобней чью-то чужую саблю, Хор с криком первая ринулась к Уильяму, без лишних предисловий начиная атаковать. МакГрегор ловко парировал все ее удары с агрессией, твердо удерживаясь на своей позиции и не позволяя теснить себя назад. Изловчившись, Обри сделала выпад, в результате которого смогла ранить помощника боцмана в плечо. Пусть это и была почти что царапина, тот все равно грязно выругался и теперь из защитной позиции перешел в атакующую, заставляя капитана выставлять саблю для блокировки ударов. В какой-то миг ей даже пришлось попятиться из-за такого резкого и напористого шквала ударов.
Слишком агрессивно. Но она и не ждала снисхождения.
Очень некстати Обри вспомнила уроки отца. Тот всегда говорил не забывать о том, что она – женщина и будет всегда слабее любого мужчины (видел бы ты сейчас ее, Фред, ты был бы иного мнения, старина). К подобным высказываниям Обри-старший всегда добавлял фразы о том, что ее слабость может быть подспорьем ловкости и проворству, которыми всегда нужно пользоваться, если желаешь достичь победы.
Как хорошо, что она неплохо успела изучить Уильяма за все время плаванья.
Пропустив его выпад из-за собственных мыслей, Чайка рыкнула от боли, которая вспыхнула в ее груди от смазанного удара. Острие с силой рассекло не только грудную клетку выше бинтов, но и часть рубахи, окрасив полоски ткани в бордовый цвет. Она рвано выдохнула, замечая струю крови.
Пираты на этот выпад отозвались довольным улюлюканьем, выкрикивая мерзости, которые хотелось выкинуть из головы.
Утешало лишь то, что бинты были целы и ничего нельзя было рассмотреть. Чайка пока не была готова повторно перенести свой позор.
Отринув боль, не позволяя себе сконцентрироваться на ней, она уверенно защищалась, пытаясь делать выпады и подходя чуть ближе к своему противнику. В какой-то миг две абордажные сабли с лязгом скрестились в воздухе. Уильям напирал на свое оружие всем не дюжим весом, держась за эфес шпаги двумя руками. Хортенсия следовала его примеру, чувствуя, как трясутся руки и тело изнемогает от напряжения, с трудом заставляя мышцы выдерживать такую нагрузку.
Зная, что у МакГрегора из-за неудачного ранения осталась травма правой руки, не позволяющая ему пользоваться ею равноценно левой, Чайка решилась на отчаянный поступок.
Она отпустила одной рукой эфес сабли и, сжав вторую в кулак, резко ударила в основание правой кисти помощника боцмана, надеясь, если не порвать сухожилия, то хотя бы просто использовать удар как отвлекающий маневр. Это было его слабое место. И она прекрасно была осведомлена об этом.
По палубе прокатился крик Уильяма, который был вынужден отпустить эфес правой рукой. Исчезнувшее напряжение заставило Хортенсию пошатнуться, но она быстро взяла ситуацию под контроль и крепким ударом в челюсть отправила боцмана на деревянные доски. Его сабля очень некстати воткнулась в дерево корабля, когда он, обхватив ударенную руку ладонью, прижал ее к груди. Впрочем, длилась эта заминка недолго. МакГрегор знал, что поединок не окончен и еще рано баюкать свое слабое место. Мужчина попытался вытащить оружие здоровой рукой, но Чайка обрушила удар аккурат в то место. Только чудо позволило ему остаться с целой конечностью, когда лезвие рассекло острие поперек, разбивая то на неравные острые обломки.
Но, видимо, госпожа Фортуна еще не определилась, кому стоит улыбнуться, ибо в следующее мгновение капитан оказалась на лопатках, сбитая мощной тушей помощника боцмана. Голова больно ударилась о доски, а из легких выбило весь воздух, но она вновь не позволила себе сконцентрироваться на этой боли, хотя и получила крепкий удар по лицу. Собственное оружие с лязгом упало на палубу.
МакГрегор мимолетно дотянулся до ее сабли, вновь нависая сверху, сжимая бедра своими ногами, частично обездвиживая ее и готовясь обрушить весь свой гнев и ярость на ее открытую к удару грудь.
Не думая о том, что творит и не позволяя противнику такой роскоши, Хор схватилась одной рукой за острие, стараясь отстранить его от себя, чувствуя, как сталь рассекает кожу и мышцы, заставляя рычать от ярких вспышек боли. Другой же ладонью она судорожно шарила по палубе, пытаясь найти хоть что-нибудь, чем можно было бы остановить это безумие.
В какой-то миг ладонь наткнулась на круглый предмет. Гладкий и совсем небольшой. Лежащий в специальной деревянной подставке близ лестницы, ведущей на ют. Она не заметила, как во время схватки они переместились ближе к этой части палубы, а теперь радовалась этому. Ведь в руке Чайки оказалось ни что иное, как пушечное ядро. Не понятно, кто не убрал его с палубы и какого черта оно там вообще забыло, учитывая, что обороняться уже давно было не от кого, но в этот миг Обри была готова расцеловать этого идиота, подарившего ей шанс на спасение.
Тяжелый шар был в полтора раза больше ее ладони, поэтому схватить его, удерживая напор сабли голой рукой, ей удалось не сразу. Но, как только вес ядра оказался в ее ладони, Обри резко замахнулась, напрягая ослабшие мышцы и ударила МакГрегора по голове. Тот охнул, ослабляя свою хватку на сабле, а после и вовсе неловко повалился на бок.
Не теряя времени и все также сжимая в руке ядро, Чайка кинулась на выведенного из строя противника, нанося удары найденным оружием уже двумя руками по его лицу и голове. До тех пор, пока бывший помощник боцмана окончательно не затих. До тех пор, пока его череп не превратился в нечто алое и бесформенное.
Она была во власти насилия. Неконтролируемого и ужасного процесса. У нее не было иного выхода, если она намеревалась жить.
Лицо Обри было в крови. На груди, пачкая свежие и чистые бинты, расползалось багровое пятно крови. Ладонь, до этого сжимавшая острие сабли, и вовсе походила на кровавое месиво. В голове стоял шум сражения, хотя на палубе было безумно тихо. Ее всю трясло, а мир перед глазами куда-то плыл.
Все еще не понимая, что творит, Обри положила на палубу грязное и скользкое от крови ядро, подобрала свою упавшую абордажную саблю и с трудом встала на трясущиеся ноги, вскидывая вверх руку с оружием. Ладонь дрожала и ей казалось, что она сейчас просто потеряет сознание от боли и усталости, охватившей все ее тело.
Она победила.
Чьи-то зычные крики вернули ее в реальность, заставляя буквально уронить собственную руку вниз. На палубу полетела багровая абордажная сабля. Сама же капитан Чайка, сгорбившись, оказалась на лестнице, а оттуда – на юте. Прямо перед лицом ошарашенного квартирмейстера, пришедшего посмотреть на смертную казнь, которая вышла для него боком. Неприятный сюрприз.
– Мне все равно, захотите вы и дальше оставаться на этой посудине или нет. Но я – ваш капитан. И пока ваши задницы не покинули «Свободу» каждый из вас обязан подчиняться мне. В противном случае вы рискуете повторить судьбу Уильяма, – прохрипев эти слова, глядя куда-то сквозь лица своей команды, капитан Конте доплелась до двери своей каюты и наконец скрылась там.
Оставив за собой на досках кровавый след.
Вслед ей раздались победные крики.
Но Чайке было плевать. Боль застилала глаза, заставляя сутулиться, хрипло дышать и желать то ли крепкой выпивки, то ли покоя. Хотелось упасть на пол, закрыть глаза и провалиться в сон. Но для начала нужно было снять с себя одежду, пропитанную кровью, по́том и смертью. Она победила.
Сейчас Хор поняла, что ей даже не было жаль Уильяма. Он заслужил такую смерть за предательство. Да, он был неплохим членом команды, но близки они с ним никогда не были. Может, поэтому она и не ощущала сожаления?
В каюте, за закрытой дверью, Чайка просто прислонилась к стене, по которой и сползла вниз на пол. Ноги подкосились и отказывались дальше повиноваться. Закрыв глаза, она думала о том, что все наконец-то кончилось. Это была единственная навязчивая мысль в ее голове, бьющая там набатом.
Победила и выжила. Победила и выжила. Победила и выжила.
Назло всем.
Будучи еще в сознании, теперь капитанша ясно ощущала все свои ранения, будь то старые или свежие. Открытая, но не смертельная рана на груди, которую, возможно, нужно будет зашить. Ладонь, которой было буквально невыносимо мерзко шевелить. И как только она смогла взять саблю в руку, а после открыть дверь? Мышцы спины ужасно ныли, а голова раскалывалась словно с похмелья. Какая мерзость.
Но ведь это пустяки. Главное, что она жива. Главное, что доказала – она не хуже любого мужчины на этом судне. Обо всем остальном пусть позаботятся другие. Хотелось просто отклю...
Глаза резко распахнулись. Голова как чумная. Мир плывет. А слышимые звуки больше похожи на бессвязный шум. Чайка дернулась. Послышалось ругательство, а самой стало еще хуже, чем, когда она только открыла глаза.
– Лучше бы ты была в отключке, – дружелюбный голос принадлежал Адель. Она, склонившись над обнаженной кожей груди (судя по ощущениям – оголен был лишь участок с раной, а так на теле по-прежнему была рубаха), уверенно пронзала ту грубой иглой.
– Блядство, – поняв, что старпом и кто-то еще переместили ее на диванчик и занялись ранами, Хор прикрыла глаза, чувствуя ужасную тошноту.
– Выпейте, станет легче.
Ей протянули бутылку рома. Конечно, кто же еще, кроме как бойкой мисс, могла вызваться помогать в таком неприятном занятии Кидд? Хотя, не стоит скидывать со счетов то, что эти двое просто-напросто не захотели больше никого пускать к ней, вот и все.
Бутылку рома Обри все же приняла и, осторожно приподнявшись, жадно, будто испытывая , сделала пару больших глотков. Легче не стало, отнюдь. Но по телу прокатился приятный жар, а голова стала тяжелее. Может, повезет, и она снова отключится? Было бы славно.
На самом деле, Чайка была безмерно рада тому, что рядом оказались две самые близкие девушки в ее жизни. Пусть лучше они, чем кто-либо другой, увидит ее слабости и раны. Лишь рядом с ними капитанша могла позволить себе немного расслабиться.
– Сходи к Стиву и принеси опиаты, я почти закончила с этой раной, – Хор заметила, с какой серьезностью Кидд посмотрела на де Кьяри. Та, сидевшая у головы Обри, видимо, согласилась. Диванчик тихо скрипнул, когда аристократка поднялась на ноги.
– Мне не нужны опиаты. Не нужно меня ими накачивать, я в состоянии все вынести, – сама мысль об этой отраве пугала Хортенсию до чертиков. Поэтому она едва не вскочила, со смесью страха и мольбы глядя на подругу.
Да, маковая смола, извлекаемая из опиумного мака, была прекрасным средством для облегчения боли и способа забыться. Но она вызывала зависимость. Она заставляла тебя забыться и потерять контроль над разумом и телом. Стать беспомощной и беззащитной. Ей не хотелось этого.
Сознание буквально накрывало волной ужаса, когда она думала о том, что перестанет контролировать ситуацию. Как тогда, на чертовом дне. Когда была не властна над телом. Нет. Нет, больше такого она не допустит. Нет.
– Хор, ты не понимаешь, – молвила Адель устало. Она сделала последний шов, завязала крохотный узелок на коже, заставив Чайку зашипеть, а после осторожно перерезала нитку ножом. Капитан не поворачивала головы и прекрасно чувствовала – Бернадетта все еще в каюте и пристально наблюдает за ней. Ждет окончательного решения. – Я буду зашивать твою ладонь. Она выглядит очень мерзко, и это еще слабо сказано. Кожа очень нежная, нужно быть аккуратной, понимаешь? Я переживаю, как бы рука в целом сохранила подвижность. Это не шутки.
– Нет, я не хочу, – голос предательски надорвался. Страх, так долго не овладевающий ее телом, стал расползаться от груди ниже к животу и ногам.
– Мисс Адель говорит правду. Ей нужно со всей осторожностью заняться Вашей ладонью. А для этого будет лучше, если боль не будет терзать тело и рассудок. Вы должны быть сильной, капитан Конте, ради нас и своей команды, – Бернадетта вмиг оказалась в поле зрения Чайки, присев на корточки около диванчика и ласково заглянув ей в глаза. Аристократка со всей нежностью и осторожностью прикоснулась холодными пальцами к ее щеке, убрав от лица влажную от пота прядь волос. –
Ей было страшно. Страшнее, чем, когда с позором открылась ее тайна. Но в глубине души Чайка понимала, что так было нужно. Что будет лучше, если она забудется и позволит телу хотя бы в подобных условиях отдохнуть. К тому же, она не примет большую дозу. От малой ничего не будет. Она не станет зависимой от дурмана. Она сильнее мнимого страха отпустить контроль.
– Хорошо, но пообещайте, что одна из вас останется в каюте ровно до того момента, пока я полностью не приду в себя.
Услышав заветное обещание, Чайка позволила себе прикрыть глаза. Она слышала, как дверь распахнулась и закрылась, унося шаги Бернадетты за пределы каюты. Туда, где осталась ее верная команда. Или то, что от нее осталось. Туда, где на палубе остался обезображенный труп Уильяма МакГрегора. Туда, где восторжествовала справедливость, и сама госпожа Фортуна поцеловала в лоб капитана Чайку.
– Что было потом, когда я ушла? – ей пришлось приподняться, чтобы Кидд было удобней накладывать повязку на рану, прямо поверх бинтов на груди.
– Ну, Леон был в ярости. Те, кто на нашей стороне, орали твое имя. Странно, что ты не слышала. Остальные... они были слегка расстроены, – старпом ухмыльнулась, аккуратно перевязывая грудь, изредка поднимая на капитана лукавые и довольные глаза. – Но знай, что как только мы причалим на Пиратские Убежища, нам нужно будет хорошее пополнение команды. Бо́льшая часть уйдет, что, в общем-то, логично. А если ты хочешь отправляться по опасному маршруту, то было бы славно, чтобы матросы были опытными. Иначе мы все отправимся к Господу.
– Хорошо, мы найдем нужных людей и лишь после отправимся в плаванье. Обещаю.
Через пару минут в каюте появилась Бернадетта, которая принесла курительную трубку, наполненную опиатом. Из-за закрытой двери слышались какие-то крики и восклицания, но разобрать, из-за чего именно все шумели было сложно. Осторожно передав трубку Адель, бойкая мисс помогла Чайке сесть, за что та была ей благодарна. Тело все еще ныло после схватки и не хотело обретать былую подвижность.
По комнате пронесся едва уловимый аромат дурмана. Адель, успевшая проделать нужные манипуляции с трубкой и поджечь смолу, передала ношу Чайке. Та приняла ее, но закурить сразу не решилась. Страшно было. Она еще ни разу в жизни не принимала опиат и не знала, чего ей ожидать от этого. Неизвестность пугала сильнее боли и не желания терять контроль над телом.
– Я поменяю воду, пока ты покуришь, хорошо? Как раз опиат подействует, и приступим.
Адель покинула каюту вместе с тазом красной воды. Сама же Хор подумала о том, что еще никогда в жизни не видела столько заботы от своей подруги. А после она прикоснулась губами к костяной трубке и сделала затяжку, прикрыв глаза. Ощутив, как бойкая мисс опустилась на диванчик рядом с ней, осторожно положив руку на плечо в качестве поддержки.
Вдыхая дым, Хортенсия ощущала, как тот буквально начинает владеть каждой клеточкой ее тела. Сердцебиение постепенно успокаивалось наравне с дыханием. Само тело будто бы становилось легче, а боль притуплялась, оставляя в голове приятный туман.
– Легче? – осторожно спросила Бернадетта через пару минут.
– Все еще немного больно, – поморщилась Чайка, неспешно курившая трубку. Тело было легким, голова тяжелой. А саму ее одолевали такие странные и смешанные мысли.
Она поняла, что устала быть сильной. Ведь легче всего было лишь притворяться такой. Легче было притворяться жестоким и бравым капитаном, которого волнует всего несколько вещей в этом мире: собственный корабль с командой, да способ добыть деньги. Этому капитану всегда было плевать на всякий вздор и мелочи.
В отличие от девочки, которая пряталась за маской этого кровавого ублюдка.
В отличие от девочки, от которой отказалась семья.
Которая лишилась отца и никогда не знала матери.
Которая убивала, лгала, совершала немыслимые и тупые поступки.
Которая боялась потерять своих людей. Боялась остаться одна.
Ведь, как бы она ни храбрилась, ей всегда было страшно.
– Мне больно, – с каким-то детским отчаянием повторила капитан, с удивлением понимая, что ее глаза увлажнились и что слезы потекли по ее щекам совершенно против ее воли и желания. –
Много боли для ее израненного, милосердного и черствого сердца. Ее боль пустила корни глубоко внутри. И успокаивалась лишь тогда, когда на борт корабля ступала нога женщины, избавленной от сокрушительного общества мужчины, в чьих карманах завалялась лишняя монета. Успокаивалась тогда, когда собственные ноги ступали на территорию храма и отдавали деньги настоятелю, смотря на растущих там детей и надеясь, искренне и отчаянно надеясь, что никто из них никогда не познает встречи с работорговцем.
– Понимаю. Мне тоже когда-то было невыносимо больно, – раздался вкрадчивый голос над ухом. Будто бы незнакомый, слишком чувственный и опасный.
Чайка, чей рассудок уже ушел блуждать в какие-то странные дали, повернула голову и почти что закричала. Вот только ей очень вовремя закрыли рот.