Молчаливый человек

Время несется все быстрее с тех самых пор, как тебе исполняется восемнадцать. Год, один, другой и жизнь изворачивается так, будто ты никогда и не имел над ней никакого контроля. Ада всегда понимала, что контроль является лишь иллюзией. Что она могла сделать с тем, что Софи выросла такой милой и умной девушкой? Как Ада могла избежать всяких гадалок и экстрасенсов, что каждый раз втолковывали ее дочери одно и тоже?

Софи с малых лет привыкла к мысли о том, что она не полюбит кого-то. И это так мало ее волновало, что почти перестало тревожить и Аду. Софи любила свою маму, любила солнечные лучи, пробивающиеся из больших окон, слоеное тесто и вишневую газировку. Отсутствие большого чувства не отрицало наличие маленьких. Софи не жила без любви. Вообще-то какое-то глупое предсказание едва ли было самым странным в ее жизни.

Машина неслась по дороге, свежий воздух трепал волосы Софи. Ада уверенно вела желтый ниссан жук, повидавший многое на своем веку, по широкому шоссе. Матери Софи было тридцать семь лет, но возможно дело было в этой особенной улыбке, которая никому не принадлежала, или в глазах, колких, как хвойные иголки, выглядела она ничуть не старше двадцати. Ада была импульсивна во многих вопросах, и вот, пару дней назад Софи зашла в их миниатюрную двухкомнатную квартиру на окраине Торонто и среди бардака и коробок обнаружила мать, которая сообщила ей, что им пора возвращаться домой.

Софи не была уверенна, что точно понимает значение слова «дом». Ада порой давала вещам совершенно неподходящие им имена. Например, она называла сухие каши в пакетиках «вкусной едой», диван с в выскочившими пружинами «уютной постелью», а мужчин с весьма сомнительной внешностью или темным прошлым «любовью ближайших месяцев». Знала ли ее мать, что можно жить, как все остальные, не колеся по разным штатам и странам? Это с какой стороны посмотреть. Мир тянулся к ней совершенно не так, как к Софи. Она будто говорила с ним на только им двоим понятном языке. Она открывала окно в машине рано утром, пока жук несся навстречу завтрашнему дню, вдыхала аромат асфальта и свежести земли. А мир посылал ей солнечные лучи или грозовые тучи, другими словами все, чего она хотела. Ада подолгу молчала, а когда начинала говорить, болтала без умолку. Мать Софи плохо готовила, но неплохо варила кофе. Ворчала себе под нос, но чаще она смеялась. И единственным домом для Софи всегда была Ада.

Уродливый мохнатый рыжий кот недовольно завопил на заднем сидении.

— Заткнись, Шеду,— прикрикнула на него женщина.

Кот зашипел, но замолчал.

— Тебе не следует разговаривать с ним в таком тоне,— заметила Софи.— Кошки реагируют на интонации.

Ада отчего-то улыбнулась, перестраиваясь в нужную полосу.

— Твой Шеду, придется мне признать, куда умнее, чем любой самый умный кот. Он прекрасно понимает все, что я говорю в любом тоне. Это, пожалуй, компенсирует, что он страшный, как лесной кабан, и вредный, как ты по утрам.

Софи не была такой уж вредной по утрам. А вот у Шеду действительно был дьявольский характер. Он любил одного единственного человека на свете. Это была Софи. Еще он недолюбливал, но уважал Аду. Остальных он ненавидел. Его мерзкому характеру соответствовала довольно омерзительная наружность. Ада не зря называла его кабаном, верхние клыки высовывались из его рта. Дело было либо в травмированной челюсти, либо в том, что мать природа нередко бывает немилосердна. Точной причины мы никогда не узнаем. Его рыжая шерсть была длинной и могла бы выглядеть вполне сносно. Но Шеду терпеть не мог расчески. Он предпочитал выглядеть, как свалявшийся шар с двумя злобными зелеными глазами.

Иными словами, вам бы не понравился самый рыжий из Балияров. Но любовь и привязанность обычно слегка меняют наш взгляд на вещи и людей. Софи не замечала ни клыков, торчащих из пасти, ни слюней, которые кот любил пускать во сне, ни даже его злобной натуры. И Шеду, который был весьма свободолюбивым зверем, сам от себя такого не ожидая, привязался не к месту, а к человеку.

Софи молча смотрела, как меняется пейзаж за окном. Лесной массив сменил голые одинокие степи. Ели и сосны стремились верхушками коснуться серого неба, и в этом было что-то завораживающее.

Софи казалось, что она провела большую часть своей жизни в дороге. С некоторой периодичностью Ада любила переворачивать их жизнь с ног на голову. Дольше всего они жили в Юконе, целый год в окружении молчаливых лесов. И он был до того нормальным и спокойным, что Софи уж было решила, что им никогда больше не придется убегать.

Ада была не склона отвечать на вопросы, а Софи со временем надоело их задавать. Нечто просто появлялось в воздухе, в хрусте асфальта под колесами, во вкусе кофе по утрам. Оно ощущалось так же явно, как приход зимы, но было куда менее объяснимо. Стоило чему-то подкрасться слишком близко, и Ада вместе с Софи собирали чемоданы, спешно закидывали их и Шеду в машину и уезжали.

В этот раз Ада сказала дочери: «Он умер, Софи, мы наконец-то свободны». Софи не знала, что это значит. «Нам нужно вернуться в Грейтери, чтобы вступить в наследство, а потом все изменится»,— Ада сжимала письмо в левой руке, а сотовый телефон в другой. Девушка могла вовсе не смотреть на дисплей, чтобы узнать, с кем говорит ее мама. Где-то была Лара, и если Ада не верила своему счастью, то Ада позволила себе ненадолго заплакать.

Уже семь дней подряд Софи ела бургеры и блинчики на заправках, спала на заднем сиденье, фотографировала на телефон с треснувшим экраном, летящие за окном пейзажи, включала my chemical Romance на магнитоле, а Ада просила включить что-нибудь повеселей, вроде Бейонсе.

— Ты знаешь, что прошло семь дней, а ты ни разу не решила, что совершаешь ошибку?— спросила Софи, перелезая на переднее сиденье.

У Ады были длинные черные волосы, которые спокойно и прямо лежали на ее плечах, чтобы она не делала. Она быстро взглянула на дочь своими глубокими карими глазами, а затем снова уставилась на дорогу.

— Наверное, потому что я делаю что-то правильное хотя бы раз в жизни.

Софи не была похожа на нее. У нее были волосы цвета золотистой пшеницы, едва доходящие до плеч. Чтобы Софи не делала они завивались и лежали исключительно так, как им того хотелось. Цвет ее глаз уходил куда-то в синий, у зрачка встречаясь с зеленым. Ада часто говорила с какой-то легкой грустью и разочарованием, что ее дочь пошла в своего отца. Пожалуй, это все, что Софи знала о Кристофере.

— У тебя нет какого-то странного ощущения, что ты возвращаешься?

Ада вздохнула, и Софи заметила, как крепко она сжала руль левой рукой.

— Я знаю лишь то, что там ничего не изменилось. Все те же вековые сосны и ели, все тот же воздух, тот же дом. Этот маленький дрянной городок, где все про всех всё знают. Будь готова, что никто не забыл про нас, Соф. В этом захолустье давно не было такого представления.

Софи не хотела становиться центром всеобщего внимания. Она предпочла бы, чтобы никто не заметил, как желтый ниссан жук остановится у здания, которое Ада называла «домом». Девушка накинула пальто, потому что вокруг будто бы стало холодней. Ада вздрогнула, потому что знакомый запах хвои и чего-то застарелого ударил в нос. Она быстро подняла стекла в машине. Ада повернула направо, вслед за блуждающей дорогой, и вдалеке показался большой выцветший баннер. Софи прочитала: «Грейтери».

Шеду прыгнул девушке на колени, прижавшись теплым боком к ее груди. Он будто бы тоже предчувствовал что-то неладное. Ада знала дорогу. Когда-то давно на форде ее старого друга, дворецкого, которого звали Линкольн, она училась водить. Этой самой дорогой сбегала молодая девушка, которая влюбилась впервые. Отсюда Ада увозила Софи. Воспоминания не имеют свойства умирать. Они ждут, ожидают своего часа в закоулках памяти. Любая мелочь способна легко выманить их наружу: запахи, звуки, силуэты.

Ада знала город, сквозь который они ехали. Старый парк, школа, булочная, где Лара обожала покупать профитроли. Это мог быть вполне счастливый момент, если бы не глаза. Софи видела людей, которые замирали, стоило им увидеть ее мать. Многие мужчины теряли дар речи, стоило Аде секунду смотреть на них, но здесь дело заключалось в другом. Женщина узнавала смотрящих, узнавала суеверный страх, который преследовал ее все детство. Ей казалось, что не прошло семнадцати долгих лет. Не изменилось совсем ничего. Софи с мамой пересекли Грейтери за полчаса, а в городе не осталось практически никого, кто не знал бы о том, что Ада Балияр вернулась домой.

Особняк «Сан Сатор» мрачно взирал на маленький город с некоторой высоты. Кто бы мог подумать, что готическому особняку было совсем немногим за пятьдесят. Леонард Балияр хотел жить в доме, походившем на него самого, но его бросала в дрожь мысль о том, чтобы поселиться в каком-нибудь старом замке с историей. Ветхие дома хранят в себе много разного и мрачного, Леонард прекрасно отдавал себе в этом отчет. Он начал строительство Сан Сатора, еще когда был юношей, а к рождению первой дочери, казалось, что особняк вечность стоял среди елей и сосен.

Софи была озадачена.

— Ты хочешь сказать, что мы едем туда?— удивленно протянула девушка, указывая на невероятных размеров дом.

Ада нервно усмехнулась и вздохнула.

— Кажется, я редко упоминала о том, в каком доме мы с Ларой провели свое детство. Или я никогда не говорила, что твой дед был страшно богат?

Ни о том, ни о другом Ада не упоминала целенаправленно, и Софи совершенно точно знала это.

— Ты говорила только о том, что у деда не все дома.

— Дома-то все, в Сан Саторе целый штат прислуги. А вот то, что он совершенно неадекватный, я, должно быть, упоминала пару раз,— пожала плечами Ада.

— Пару тысяч,— поправила ее Софи.

— Прекрати, я чувствую себя плохой дочерью!

— Ты ведешь себя, как плохая мать,— проворчала девушка, подозрительно глядя на свою маму.— Я ведь ничего не знаю, об этом всем. И под «всем» я имею в виду свою семью.

Ада закусила губу, она часто так делала, чтобы не сказать лишнего. Софи не нужны были извинения, объяснения или слова поддержки. Лицо ее матери выражало многое, ничего не говоря. Как на страницах книги Софи читала в ее глазах имена и эмоции, связанные с ними. И несмотря на то, что ехали они в дом ее отца, думала Ада о ком-то еще.

— Он живет здесь?— задала вопрос Софи, имея в виду не Леонарда Балияра.

Вдалеке показался железный забор, черная краска на нем была свежей, будто ее нанесли специально к приезду гостей.

— Если ты говоришь о Кристофере, то да. Все еще тут,— ответила женщина и вышла из машины.

Софи осталась сидеть внутри, легко поглаживая жесткую шерсть Шеду. Все вокруг ощущалось, как наэлектризованный старый свитер с кучей карманов. В таком какая-нибудь важная вещица легко могла потеряться, а шарить по нему означало рисковать и стать жертвой статического электричества.

Ада говорила с кем-то по домофону, а Софи заметила, как камера строго уставилась на ее мать.

— Мы богачи, Шеду?

Кот недоверчиво уставился на лес. Девушка проследила за его взглядом. С вами случалось такое странное ощущение, когда вы буквально чувствуете, как чьи-то глаза блуждают по вашей коже? Софи вглядывалась в самый обычный лес, и все же звуки стали тише, а кровь побежала быстрее по жилам. Ада резко открыла дверь, а Софи и Шеду подпрыгнули от неожиданности.

— Какие вы нервные,— бросила женщина, уверенно направляя машину к автоматическим воротам.— О чем задумалась?

— Леонард любил уединение?

Ада взглянула на дочь и решила ответить ей правду, не отмалчиваясь и не уходя от вопроса.

— Я не знаю, любил ли он хоть что-то, Соф.

Софи кивнула, разглядывая ровную лужайку с пожухшей травой, зеленые изгороди из можжевельника и фонтан, мерно плевавшейся брызгами воды, и ей почти стало спокойно. Ада не стала загонять машину в гараж, а бросила ее на широкой подъездной дорожке. Софи, крепко прижимая Шеду к груди, уставилась на парадный вход Сан Сатора.

Дом был красив. Издалека он казался жутким, но при ближайшем рассмотрении выглядел вполне обитаемым. На крыльце лежал страшненький красно-оранжевый ковер, сплетенный чьими-то заботливыми руками. На веранде стояли качели и столик со стульями, а им навстречу вышел уже немолодой мужчина, что радостно улыбался им.

— Линкольн,— сказала Ада и бросилась ему навстречу.

Софи никак не могла решить, сколько ему может быть лет, пока Линкольн по-отечески обнимал ее мать. Кожа на его лице покрылась пятнами, а руки сотрясала дрожь. Ада скучала по его чистому поэтичному голосу, по тому, какой вкусный чай он умел заварить. Линкольн отрывисто вздыхал и выдыхал, смотря на Аду зелеными живыми глазами.

— Мисс Ада, годы обходят вас стороной,— улыбнулся он, такой приятной и простой улыбкой, что Софи прониклось к нему симпатией, Шеду, правда, это ни капли не впечатлило.

Кот оттолкнулся сильными задними лапами от живота девушки и спрыгнул на землю. Он с нескрываемой злобой уставился на дворецкого.

— Шеду, это невежливо,— прошептала Софи, пытаясь очиститься от вездесущей рыжей шерсти.

— Линкольн, мой дорогой, познакомься с моей дочерью!— эмоционально воскликнула Ада, крепко взяв мужчину за руку.

— Мисс София,— Линкольн засветился радостью еще сильнее и сделал шаг навстречу девушке.— Вы выросли с нашей последней встречи.

Волосы на спине Шеду встали дыбом, а двор огласил такой противный кошачий ор, что все мыши, крысы и мелкие грызуны спешно собрали пожитки и покинули поместье Сан Сатор. Линкольн сделал шаг назад.

— Простите!— Софи схватила кота и крепко прижала к себе.— Я тоже рада встрече. У Шеду дурной характер,— пояснила она.

— Да и в целом он не очень, но не выкидывать же,— поддержала дочь Ада.

— Я привык жить с характерными персонажами,— Линкольн опасливо окинул взглядом кота, но его глаза прояснились, стоило ему увидеть извиняющуюся улыбку Софи. — Пойдемте в дом, Мари как раз готовит обед.

Однако вдалеке раздался шум гудящего мотора. Ада давно не видела Лару. Настолько давно, что ее сердце предательски сжалось от тоски и необъяснимого страха. Такое порой случается с людьми. Стоит нам вернуться после долгого отсутствия в тоже место, к тем же людям, которых мы любим и знаем, вдруг приходит ощущение чего-то постороннего. Все просто, и люди меняются быстрее, чем нам кажется, и мы сами уже давно не те, кем были раньше. Но Лара осталась прежней. И через три долгих томительных минуты она выскочила из старого пикапа прямо на ходу и побежала навстречу сестре.

Софи отметила, что Лара ничуть не изменилась. Она лишь отрезала темные волосы по плечи и решила освежить образ челкой в стиле Джейн Биркин. Софи любила Лару, как что-то неотъемлемо присутствующее в ее жизни. Ее тетушка всегда находила время сделать звонок, написать пару строк в мессенджере или отправить подарок на рождество. Софи в общей сложности провела около трех лет в доме Лары, а это целая куча времени, когда тебе только-только исполнилось семнадцать.

Из пикапа показалось обеспокоенное лицо Томаса Уоррена. Вообще-то оно большую часть времени было обеспокоенным, едва ли он был так уж удивлен поведением своей жены. Софи описала бы его внешность, как что-то среднее между некрасивым и привлекающим внимание. Его нос с горбинкой занимал на лице значительное место, но при этом добавлял в его облик что-то значимое и располагающее. А взгляд был до того сопереживающим и запоминающимся, что Софи прощала легкую небрежность в его образе. Том был для нее неким образцом отца, хоть каким-то близким мужчиной, которому можно было позвонить и рассказать все, как есть.

— Софи!— весело улыбнувшись, крикнул он.— Ну, ты и вымахала с нашей прошлой встречи!

Девушка, усмехнулась, ведь в последний раз, они виделись, когда Софи было двенадцать.

— Как вы добрались, дядя Том?— Томас вытянул из открытого окна машины руку, и Софи учтиво ее пожала.

— Не думал, что мне придется когда-нибудь вернуться сюда,— покачал головой мужчина.— Тут ничего не изменилось, разве не жутко? Даже Линкольн остался здесь.

Софи взглянула на дворецкого, который трогательно покачивался на своих длинных ногах. Шеду уселся на капот их машины, как только ему удалось уличить момент, когда его хозяйка чуть ослабила хватку, и с ничем нескрываемой ненавистью смотрел на Линкольна.

— Я кстати тоже и подумать не мог, что меня сюда привезут,— фыркнул Адам с заднего сидения, а затем поспешно вылез из машины.— Привет, Соф.

Кузен Софи был младше ее ровно на один год, ведь родился ровно в тот же день, что и она, но на год позже. У Адама было миловидное лицо, усыпанное веснушками и подростковыми прыщами, кучерявые волосы и странная форма ушей. Софи находила его очаровательным.

— Привет, Адам? Как ты?

— Тухляк,— ответил парень.— Мы три раза разворачивались на пути сюда. Мама впадала в панику всякий раз, стоило мне упомянуть о смерти деда,— он одернул выцветшую фиолетовую футболку и скривил губы.— Я весь провонял копченной курицей.

— Тогда не подходи к Шеду. Ему пришлось пропустить обед.

— Это исчадие ада тоже тут?

— Естественно. А тебе не холодно?— Софи стояла, укутавшись в бежевое пальто, и не отказалась бы обмотаться шарфом.

Адам же напряженно разглядывал окрестности Сан Сатора в футболке и джинсах, как ни в чем не бывало. Он посмотрел на свои руки, покрытые мурашками, и вздохнул. Кузен Софи довольно часто так увлекался своими мыслями, что забывал про все остальное.

Тем временем, Ада и Лара не могли наговориться между собой. Они созванивались раз в два дня, регулярно писали друг другу, но вы знаете, что такое по-настоящему близкая душа?

— Ты видела Кесси Кастилье? Она посмотрела на меня так, будто я ей жизнь в старшей школе испортила,— шептала Ада, крепко сжимая руку сестры.

— Так ты ведь и испортила, когда начала встречаться с Крисом. А я видела Дорис и Тину, они перекрестились, пока мы проезжали мимо них!

Ада рассмеялась так звонко и чисто, как Софи давно не слышала. Пока Адам вытаскивал куртку из машины, она подошла чуть ближе к матери и тетушке.

— София!— воскликнула Лара и крепко обняла племянницу.— Посмотрите, как расцвел мой полевой одуванчик! — она трогательно поправила ее волосы.

Софи нравилось, когда Лара была рядом. Во-первых, очень часто девушка могла просто молчать, редко отвечая и скупо кивая. Во-вторых, Лара слегка прерывала разговор матери Софи с миром, и Ада будто заземлялась в присутствие сестры. В-третьих, у Лары можно было стащить винтажные шмотки.

— Идемте в дом,— подал голос Линкольн, который уважительно жал руку Адама.— Дождь вот-вот начнется.

Все воссоединившиеся семейство посмотрело на небо.

— Даже не хмурится, Линкольн,— пожал плечами Томас.

— Мне кажется, вы позабыли, что значит жить в Грейтери, мистер Уоррен,— дворецкий зашагал к парадному входу.

Софи заметила, какими взглядами обменялись Лара и Ада, и решила, что ей обязательно нужно выведать кое-что у кузена. Она на всякий случай огляделась вокруг. Но день хотя и был ветреным и прохладным, не таил в себе ничего необъяснимого. Софи подхватила Шеду и первая вошла в дом.

Как только все разместились в гостиной, под звуки теплой беседы начался дождь. Его звук подходил светлой комнате, мебели из красного дерева, мягкому дивану и креслам. Софи подумала, что дождю стоит идти здесь постоянно, потому что без него явно чего-то не хватало.

Линкольн встал в центре комнаты, держа в руках конверт.

— Прежде чем я покажу вам ваши спальни, и мы пообедаем, я хотел бы прочитать последние слова господина Леонарда. Как человека доверенного, он попросил меня оповестить его родственников о его смерти, копия завещания так же находиться у его нотариуса, я говорю это на случай, если вы усомнитесь в моей честности, что вполне возможно.

— Линкольн, никто из нас никогда не сомневался в тебе. Но скажи, это так необходимо? Не могу сказать, что я хочу слушать хоть какие-то его слова, даже написанные на бумаге,— Ада опасливо взглянула на Софи.

Софи не знала, что такого страшного в завещаниях или в ее дедушке. Ее пугало лишь то обстоятельство, что несколько недель назад здесь ходил человек, он о чем-то думал, чего-то желал, а теперь от него ничего не осталось.

— Давайте послушаем. Ведь не так уж часто мы относились к папиным наставлениям серьезно, — мягко сказала Лара, однако в ее голосе прозвучала такая твердость, что никто не решился спорить.

Линкольн откашлялся.

«Мертвые уже ничего не ждут. Но знайте, я счастлив, что все вы собрались в этом доме, как я того и хотел. Дорогой Адам, дорогая Софи, дорогой Томас! Мы с вами толком и знакомы-то не были. Однако вы одни из самых близких людей, что я оставил на этом свете. Дорогие Лара и Ада! Простите за все. Вы ждали от меня других слов? Мне, правда, жаль. Я был молчаливым человеком, не смеющим сказать вам и слова о том, как сильно я вас люблю. Теперь вас больше не должно терзать чувство вины. Я не злюсь, что вы оставили меня. Честно говоря, я бы сам так сделал, будь я на вашем месте.

Итак. Единственная моя хорошая черта — это богатство. Наследство поделено на пять равных долей. Малая часть ушла на благотворительность (я знаю, вы поймете меня). Все мое состояние и этот дом принадлежат вам. С более точными суммами ознакомьтесь у нотариуса, мистера Генри Локка.

Есть, я покорно извиняюсь перед вами за это, одно условие. Вы должны прожить в этом доме полгода, прежде чем станете настоящими обладателями моего заветного клада.

Обязываю вас соблюдать прежние правила Сан Сатора. Если вы их забыли, Линкольн обязательно напомнит.

Любящий отец, дедушка и тесть, Леонард Балияр»

Софи не успела составить обо всей этой интерлюдии хоть какое-то мнение, когда ее мать поднялась с места.

— Какие, нахрен, полгода!? Вот старый засранец! Я не останусь в этой гнилой избушке даже на ночь! Слышишь, папаша, катись ты со своим паршивым наследством! Приятно отоспаться тебе, старый козел!