Пролог
Мужчина в чопорном сером костюме смотрел на часы. Маятник, как неприкаянный, качался из стороны в сторону. За окном дождь шел стеной, сбивая пожелтевшие листья с деревьев. Погода была такая скверная, что сердобольный дворецкий впустил с улицы трех биглей. «Какой неподходящий вечер»,— подумал Леонард (так звали мужчину). Для чего вечер был неподходящим? Не берите в голову. Леонард Балияр не имел привычки доводить мысли до конца, он оставлял их в своем разуме, как чувства или подсказки.
Ему было глубоко за пятьдесят, но старость будто не знала о некоем господине из Грейтери, зато знал весь остальной мир. Его острое лицо снисходительно смотрело с плакатов, с экранов, из книг. Спокойный тихий голос звучал редко, но въедался в память, словно ржавчина в железо. Он жил в небольшом городе, где все были так или иначе знакомы через пару рукопожатий, и имел определенную репутацию. Нельзя сказать, что она была скверной, ведь Леонард был безбожно богат, пользовался уважением и ни разу не сделал хоть кому-нибудь и маленькой пакости. Напротив, он был щедр, на его деньги возводили школы и парки, зарплата служащим в его доме выплачивалась регулярно, приправленная огромными премиями. Но все же во всем его элегантном образе таилось глубокое равнодушие ко всему мирскому. Лишний раз к воротам его роскошного особняка, расположившегося в отдалении от Грейтери, старались не подходить. Подводя итог, горожане уважали мистера Балияра, но боялись.
Суеверный страх не появился из ниоткуда. Многие знали его, как великого иллюзиониста, способного пробежаться босиком по воде от одного берега Сены до другого. Его переезжали грузовики, кидали в сейфе в холодные воды Северо-Ледовитого океана. Леонард оставался целым и невредимым, пока критики пытались разгадать секреты его фокусов. Жители Грейтери не считали его иллюзионистом, один раз заглянув в его черные скучающие глаза, в них крепла уверенность, что перед ними не человек. Леонард не отвечал на вопросы о черной магии, они его оскорбляли. Что плохого он приносил в жизнь незнакомцев, кроме чудес?
В дверь постучали, Леонард невольно вздрогнул. Он с опаской уставился на дверь из красного дерева, ведущую из его кабинета в коридор. Стук раздался вновь.
— Папа! Да сколько же можно?! Ада вернулась домой с малышкой,— раздался голос его младшей дочери, Лары.
Леонард посмотрел в окно, вечер только спускался на старые ели, но из-за непрерывной стены дождя приближение ночи ощущалось куда сильнее, чем в обычные дни. Он неохотно поднялся из-за стола и подошел вплотную к двери.
— Пароль,— сказал Леонард.
— Отец! Да что же это такое!?— это был голос его старшей дочери, Ады.
— Пароль,— устало повторил мужчина.
— Молчаливый человек,— раздраженно произнесла Лара, и через пару секунд дверь отворилась.
Две его дочери были поразительно похожи и также разительно отличались. Вы бы никогда не спутали Аду и Лару, увидев, как две девочки прогуливаются в саду меж лип, но спроси вас случайный прохожий, чем Лара отличается от Ады, боюсь, вы бы затруднились с ответом.
Взгляд Леонарда упал сперва на Лару, но не найдя в ней ничего необычного, остановился на Аде. Она не сняла шерстяное пальто, а с ее черных длинных волос скользили дождевые капли. Он не видел ее уже очень давно, не слышал о ней совсем ничего уже год, учился не скучать и не винить себя, но все без толку. Леонард знал, что она скоро вернется. Кристофер два месяца вернулся назад, потому что Ада пропала. Этого и следовало ожидать. Эта бойкая смелая девушка в первый раз отдалась любви, ничего толком о ней не зная. Итог сей пьесы о Ромео и Джульетте был предсказуем и местами до жути избит. К счастью Леонарда никто не погиб, хотя он и хотел бы, чтобы с Кристофером случилось что-нибудь этакое. И вот его дочь снова в его доме с младенцем на руках, и он не знает радоваться ему или просить ее уйти.
Леонард молча взглянул на сверток, прижатый к ее груди. Ребенок. Тонкие пальцы Мужчины указали на младенца.
— Можно?
Ада кивнула и с осторожностью передала ему дочку.
— Как ты ее назвала?
— София,— отозвалась Ада, завороженно глядя на отца, что с какой-то небывалой нежностью смотрел на ребенка.
Леонард не был сентиментален и выражал чувства с такой осторожностью и редкостью, будто совсем не имел их. Поэтому сестры были так удивлены этой картиной, мужчина тихонько покачивался из стороны в сторону, а его внучка с интересов вглядывалась в его черные глаза. Откуда взялась доброта в его взгляде, откуда появились дорожки слез на его щеках? Леонард Балияр смотрел на малышку с большими голубыми глазами, ее блондинистая челка завивалась в невесомые кудряшки. В ней не было ничего от матери, кроме крови, пожалуй.
— Она никогда не полюбит,— сказал Леонард, обращаясь к своим дочерям.— Я вижу это так ясно, как вас двоих. Она никогда не пуститься в опасное приключение, подобно тебе, Ада. Ее сердце никогда не пострадает из-за неразделенной любви. Да-а, такого с ней не случится, только если...
Никто так и не узнал, о каком «только если» говорил Леонард Балияр, но все так или иначе запомнили, что Софи никогда не полюбит. Далее произошли некоторые события, которые навсегда оставили Леонарда еще более несчастным человеком, чем он был. Я не стану вдаваться в подробности, по крайней мере, сейчас, ведь история рассказывает вовсе не о нем. Не будет она повествовать о Ларе и Аде, которые на следующее утро, когда воздух был сырым, а туман густым, дождались молодого человека, что приехал на маленькой красной машинке за ними двумя. Дворецкий, которого звали Линкольн, долго стоял у порога, смотря, как девушки положили два чемодана в багажник, как они обернулись и с нелепым содроганием оглядели старый особняк. Затем Ада и Лара посмотрели друг на друга и пообещали друг другу никогда не возвращаться в это гиблое место.
Через несколько минут после того, как красный автомобиль скрылся в тумане, у ворот появился юноша. Выглядел он так, будто боролся с самим собой до последнего, черты его красивого лица были искажены, а блондинистые волосы взлохмачены.
— Ада?— сказал он, будто чего-то просил.
Линкольн был добрым и мягким человеком, ему стало жаль Кристофера, ведь это, несомненно, был тот самый Кристофер, о котором говорилось ранее. Дворецкий грустно покачал головой.
— Мне жаль, мне, правда, жаль. Ада попросила меня передать, что уезжает отсюда навсегда. Она запрещает вам искать ее и ребенка.
— Софи,— прошептал Кристофер, обреченно смотря на подъездную дорожку.
А маленькая Софи мирно спала на руках матери, которая бескорыстно верила, что увозит дочь подальше от мрачных секретов и скелетов в шкафах в светлое будущее. Софи спала и совершенно точно даже не подозревала, что история пойдет о ней.