Прогулка и Москва
Глеб сидел в своём кабинете, заполняя различные бумаги и рассматривая резюме молоденькой девушки, желающей устроиться в школу учителем английского языка. Мужчина мог бы отказать столь юной и неопытной «англичанке», только-только окончившей учёбу на преподавателя, ссылаясь на то, что в новых лицах школа пока не нуждается. Но Лариса Дмитриевна, теперь уже бывшая учительница английского, быстро написала заявление по собственному желанию, которым грозила Викторову чуть ли не каждый день, и мгновенно испарилась из школы, бросая напоследок какие-то гадкие слова в сторону учительского коллектива.
Помимо столь веселого изучения документа, Глеб Остаппович раз в две минуты, если не секунды, стабильно порывался позвонить Есении узнать, чем она занята, но, как только преподаватель касался телефона, он мигом себя одергивал, приговаривая, что Астер уже не маленькая девочка и сама разберётся, что делать можно, а что нельзя. Тем более, Викторов, кажется, уже предупреждал.
Время шло слишком быстро, но вот ученика, который должен был принести директору грамоту, чтобы мужчина мог отсканировать и повесить её на доску почёта, всё не было. Если Артём думает, что Глеб Остапович будет сидеть тут до самой ночи, ожидая меня с каким-то кусочком бумаги, то он очень сильно ошибается. У Викторова, простите, нервы не железные, а время не резиновое. Помимо школьных дел у мужчины была ещё и дочь, которая, естественно, нуждалась в отцовском внимании. В последнее время Глеб Остапович действительно слишком мало времени уделял девочке, отправляя её погостить к бабушкам и дедушкам.
И, словно по волшебству, именно в тот момент, когда мужчина уже подумал наплевать на всё и уйти пораньше с работы, в кабинет влетает Артём Кислов. Парень тяжело дышит, будто только что пробежал марафон, а Глеб Остапович отмечает, что нынешнее поколение уж совсем обленилось, даже от физкультуры косит, как может.
— Ух, лёгок, однако, на помине, — усмехнулся Викторов, собирая все бумаги в черную кожаную папку и закрывая её на молнию.
Ученик устало упал на стул, нашедший своё место у преподавательского стола. Директор, широко улыбаясь, жестом указал на графин с прозрачной и ну очень желанной водой, а после любезно предложил шестигранный стакан. Юноша жадно хлебал воду минут пять, после чего его будто осенило. Он достал откуда-то свою грамоту и, кинув её на стол, вновь принялся пить.
— Ты будто увидел что-то ужасное, а потом от этого убегал. От своих страхов, Артёмка, не убежишь, увы, — мягко проговорил преподаватель, поднимаясь с места и направляясь к принтеру.
— А я Есению с Марией на трассе видел, — как бы невзначай оповестил парень, откидываясь на спинку стула, — подрабатывают там, наверное, — не скрывая смеха, добавил он.
Глеб Остапович как-то слишком резко захлопнул крышку сканера, с силой нажимая на беззащитную кнопочку.
— А вот это нихера не смешно, — сквозь стиснутые зубы прорычал мужчина.
Конечно, на что он мог надеяться, прося саму Астер провести день в городе. Эта девчушка как будто все делает назло своему преподавателю, а потом ещё, видите ли, ещё и обижается, когда отгребает за свои поступки.
— Где она, бл... была? — стараясь не показывать своей злости, уточнил Викторов.
Конечно, Глеб Остапович прекрасный актёр, но первая реакция мужчины действительно насторожила Артема. Может, зря он это ляпнул? Ещё не поздно все исправить, нет?
— Да ладно вам, Глеб Остапович, какое вам дело, — протянул Кислов, поднимаясь с места и потихоньку направляясь к выходу из кабинета директора. Поймав на себе ледяной взгляд карих глаз, юноша тихо пролепетал, мигом испаряясь из помещения: — Всеволожск.
Викторов казалось, что в этот момент он готов разорвать эту негодницу, постоянно нарушающую границы. А ведь между преподавателем и ученицей с самого первого дня сложились «не такие как у всех» отношения. Они были больше, чем просто учитель-ученик, но ещё и не друзья. Это, несомненно, и пугало, и заинтересовывало одновременно.
***
Глеб Остапович гнал машину по трассе, в сотый раз набирая номер Астер. Григорий Иванович сидел на пассажирском сидении рядом с водителем, обзванивая друзей Маши в надежде, что Артём просто неудачно пошутил и ребята сидят у кого-нибудь в гостях.
Казалось бы, что тут такого? Всего-то два семнадцатилетних (почти совершеннолетних) подростка просто решили побывать во Всеволожске. Подумаешь, пошли по трассе, ну и что с этого? Разве что остановится какой-нибудь дедок-маньяк-извращенец и затолкает этих двух идиоток в машину, а ты потом ищи их по всей Ленинградской области. Ну что за поколение? Совсем не заботятся о старших, которые, между прочим, волнуются.
Викторов очень сильно надеялся, что подростки идут ещё где-нибудь на трассе, чтобы не пришлось искать их по всему городку и гадать, не закопали ли их где-то в густом лесу. Пейзаж за окном почти не менялся, разве что иногда виднелись какие-то огромные баннеры с рекламой магазинов мебели или стройматериалов.
— Они не знают, где Русева, а сама она мне ответила, что, цитирую: «Я жду автобус. В Москву», — прервал устоявшуюся тишину Смирницкий, чуть ли не кидая свой смартфон на торпеду автомобиля. — Как же иногда она выбешивает своими хахайками и поступками, — фыркает учитель, — не понимает что ли, что моё терпение не вечно?
Глеб лишь молча кивает. Да, нашли же проблем на свою голову. И почему он тогда, в августе, когда отец попросил сына занять место директора, согласился на это? Знал ведь, как выматывают ученики, сам таким был, но нет, Викторов никогда не мог перечить отцу. Никогда, с того самого момента, как попал в эту семью.
***
Уже около пятнадцати минут я с Машей сидим на одинокой остановке, не спеша затягиваясь сигареткой. Мы уже давно сходили до Саши и взяли сигарет, а также денег на обратную дорогу. Но, увы, мы не слишком торопились на остановку, думая, что ещё есть время, именно поэтому «единица» двинулась с места ровно тогда, когда молодые люди подбежали к месту назначения. Делать было нечего, ведь это единственный общественный транспорт, который ездит в этот городишко, так как денег на метро не хватало. Делать, как говорится, было нечего, поэтому следующие двадцать пять минут обещают быть веселыми.
И, когда я думала о «веселом времени», я и не подозревала, что в этот момент случится чудо. Чудо на чёрном Порше, если быть точной. Глеб Остапович, вылетевший из машины как раз в ту минуту, когда я затушила почти докуренную сигарету о металлическую стенку, выглядел раздражённым. И я вполне могла его понять — утром мужчина просил меня не накосячить, а то, как истинная неудачница, нашла неприятности.
Маша, до этого не понимавшая, почему я так резко замолчала и сжалась (девушка сидела аккурат у противоположной стены, которая закрывала весь обзор), задержала дыхание, когда мимо неё стремительно пролетел Глеб Остапович, подхватывая меня под локоть и утаскивая к машине. Ручева выглянула из своеобразного убежища и тепло улыбнулась. К остановке медленным шагом приближался её Григорий Иванович.
Это было неправильно, но девушке совершенно не было стыдно из-за того, что она заставила любимого человека волноваться, наоборот, она радовалась этому. Хоть кто-то о ней думает и заботится, и это дарило незабываемое чувство бабочек в животе и мелкие импульсы, разбегающиеся по всему телу. Мужчина подошёл ближе, шумно выдыхая и убирая руки в карманы. Лучи солнца отражались от металлической коробки остановки и от белого снега, путаясь в волосах преподавателя. Русева могла поклясться, что это было самое лучшее зрелище, которое она когда-либо видела. Её мужчина слишком красив, и она действительно не понимала, что такого сделала, за что получила такой подарок судьбы.
— Ну что, беда моя, пошли, — ледяным голосом проговорил Григорий Иванович, а Мэш поднялась с холодной скамейки. Если честно, то она миллион раз пожалела, что решила прогуляться сегодня «как дама, а не пацанка», потому то ноги в капроновых колготках жутко мерзли.
Девушка неуверенно подошла к преподавателю, после чего достаточно резко прижалась к нему, пряча свой нос где-то в воротнике мужской куртки. — Вы замерзли, поехали домой, — уже более ласково прошептал Смирницкий, одной рукой приобнимая Машу и целуя её в макушку.
***
Та Самая 17:36
если я умру, то завещаю собрать все мои вещи и выступить на всех конкурсах за меня
Red Moon 17:38
Уезжаешь куда-то?
Та Самая 17:40
я очень сильно хочу сейчас пошутить, поэтому, прости, но тебя ебёт?
Red Moon 17:41
Меня уже давно никто не ебёт ((
Та Самая 17:42
ценная инфа, спасибо
— Ежо-о-онок, я не могу деньги найти, — пропел Викторов, появляясь в дверном проёме в комнату с телефоном в руках. Во мне что-то щёлкнуло — мужчина всё время, что они находятся вместе, зависал в телефоне, печатая кому-то сообщения.
Я ревновала, мне не хватало учительского внимания. Порой хотелось подойти и крикнуть прямо в ухо, что, как бы, ты пришёл помочь своему Ежонку собраться в Москву, а не к бесплатным сетям WiFi, чтобы попереписываться со своими подстилками.
— Эй, ты там оглохла что ли? Или ослепла, глядя на меня? — я и не заметила, как директор стоял уже в двух шагах от меня самой, иногда щелкая пальцами перед моими глазами.
— Я... Вы... Блять, — «да уж, кажется, с русским языком у тебя проблемы, девушка», — подумала я, кидая взгляд на почти собранную сумку с вещами, — я сейчас принесу деньги, вы пока вещи, которые лежат на полу, в сумку запихайте, и можно за билетами.
Я нехотя пошла на кухню, чтобы достать с верхних шкафчиков заначку, которую уже давненько спрятала Диана, на всякий пожарный. Внутри билось дикое желание сказать, что денег, увы, нет, поэтому я никуда не смогу полететь, но я героически сдерживала себя. Я должна быть смелой, чтобы Глеб Остапович никогда не узнал о моей боязни летать на самолётах. В конце концов, впереди ещё остаток вечера и целая ночь. Может, я напьюсь и сигану с девятого этажа, и лететь в эту Москву не придётся. Жаль только, что родные будут горевать по такому никчемному человеку, как я.