Что это было?
— Дура, — меня тянут за капюшон толстовки, заставляя подняться на ноги, — идиотка, — толчок в плечо, перед глазами у меня все плывет, но я героически пытаюсь устоять на месте, что достаточно плохо выходит. Ноги не слушаются, поэтому ватное на данный момент тело летит на дорогу, прямиком навстречу асфальту, как вдруг меня подхватывают под подмышки сильные мужские руки, сильнее впиваясь цепкими пальцами в худощавое тело, — вот ты мудозвонка, Есения, — чуть ли не хрипя от злости в голосе, подытоживает мужчина, укладывая безвольное тело на чёрный матовый капот автомобиля.
Взгляд слегка проясняется, и я, повернув голову в сторону того места, откуда меня минуту назад оттащили, в тусклом свете фонарей различаю два тёмных силуэта. Мужчина в, очевидно, каком-то пальто склонился над хлюпеньким пареньком, крепко вцепившись в его куртку. Этот самый мужчина-в-пальто, ближе притянув к себе свою жертву, чуть ли не выплюнул последние свои слова прямо в лицо Виктора, после откидывая последнего на землю.
— Григорий И-иванович, — заикаясь от холода и алкоголя, бушующего в крови, позвала я, переворачиваясь на капоте знакомой машины, — он же его не... убьёт? — спросила я, пытаясь сфокусировать свой взгляд на потрепанном классном руководителе, который смотрел на потасовку.
— Покалечит — возможно, но не убьет, — спокойно ответил Смирницкий, а я отметила, что злоба в голосе мужчины пропала.
Минуты тянулись очень медленно, ну или мне просто так казалось. Доблестный рыцарь, он же мой защитник, не спешил возвращаться, стоя на мосту и смотря вниз на воду. Я уже много раз просила своего преподавателя отпустить меня домой или хотя бы дать воды, на что получала твердое «нет», объясняя все тем, что его попросили подержать меня для хорошей взбучки. И вот, кажется, эта самая взбучка приближалась все ближе, ведь тёмные глаза, блескающие в свете ночных фонарей, пугали до невозможного сильно.
Я рефлекторно выставила руки вперёд, когда меня резко схватили за плечи и приподняли над поверхностью.
— Ты хоть понимаешь, что эти ублюдки хотели? — раздалось среди оглушаюшей до этого момента тишины. — Ты совсем ебнулась или, блять, прикидываешься? — Я готова была заплакать оттого, как сильно меня потрясли.
Меньше всего мне хотелось сейчас получить пару раз по лицу, поэтому я предприняла попытку отвернуться от прожигающего во мне дыру взгляда, но меня резко повернули обратно, с силой сжимая, казалось, такую хрупкую челюсть, готовую сломаться от любого неловкого движения.
— Я убью тебя, понимаешь? Убью, — склонившись к моему уху, прорычал мужчина, — завтра утром тебе не жить.
Я сглотнула образовавшийся в горле комок, прикрывая глаза и мысленно молясь, чтобы происходящее оказалось сном. Я чувствовала, насколько сильно было напряжено тело преподавателя, а кулаки то и дело крепко сжимались всё сильнее.
— Гле... Глеб Остапович, — проскулила я, переворачиваясь на живот и пытаясь подняться на ноги, но Викторов не дал мне этого сделать.
— Заткнись, — рявкнул Глеб Остапович, с силой ударяя кулаком по капоту. Кулак впечатывается в чёрную поверхность всего в паре миллиметров от моего лица, оставляя еле заметную вмятину, которую, если уж сильно не приглядываться, можно и не заметить.
— Я же ещё место на кладбище не заказала, — пыталась отшутиться я, а стоящий в метре от меня Смирницкий тихо, еле слышимым шепотом уточняет, мол: «Ты чё, бессмертная, блять?»
— Не переживай, паскуда, я тебе все закажу, — ухмыляется мужчина, хватая меня за куртку и поднимая с места. — Самое лучшее, — директор открывает заднюю дверцу автомобиля, одной рукой придерживая шатающуюся меня. — Лежи и не дергайся, — шипит Глеб Остапович, заталкивая пьяную меня в салон автомобиля, а после захлопывая дверцу, совсем не заботясь о том, что та больно ударила мне по коленям.
***
Глеб Остапович гнал машину по непривычно пустым улицам Санкт-Петербурга, а я несколько раз «в шутку» уточнила, а не в лес ли меня везут закапывать, на что каждый раз получала ледяной взгляд в зеркало заднего вида. Викторов не был сторонником нарушителей ПДД, но сегодня он пару раз даже проехал на красный сигнал светофора, после чего его остановили патрульные, от которых преподаватель быстро откупился, выдав каждому кругленькую сумму.
Смирницкий же старался не вмешиваться, упорно делая вид, что занят разглядыванием однотипных питерских домов-многоэтажек. Сказать хоть слово в адрес лежащей (ну, или умирающей, как казалось мне) на заднем сидении — опасно, а сказать что-то, казалось, лучшему другу — так это вообще пиздец. Тогда уже точно место на кладбище понадобится, а лучше два.
Меня мутило, просто жутко мутило, но я держалась, тихо покашливая и всхлипывая на заднем сидении, так и привалившись затылком к дверной ручке. Думала, что всё будет так просто? А нет, Судьба вновь посылает меня нахуй, подкидывая безграничное количество проблем, от которых хотелось просто-напросто плюнуть каждому встречному в лицо.
— Глебуш... — икота, будь ты проклята, — Глеб Остапович, — жалобно проскулила, ловя на себе два взгляда, злой от Викторова и слишком жалкий от Смирницкого, направленные в зеркало заднего вида.
— Молчи, пока я тебя прямо в лес не выкинул, паскуда, — прошипел мужчина, сжимая руль до побеления костяшек.
— А вы злой, — обиженно пробубнила я, складывая руки на груди и прикрывая глаза.
— А ты тупая, — не остаётся в долгу Глеб Остапович, чуть ли не скалясь, как волк, — но я же молчал.
Мне нечего ответить, поэтому я лишь негромко фыркаю, бросая тихое «иди ты нахуй», получая в ответ не менее тихое «сама иди», а после этого вокруг вновь застывает тишина, прерываемая лишь уличными звуками, которые было слышно только из-за приоткрытого окошка. Я даже и представить не могла, что когда-нибудь я встречу такого человека, который будет обо мне... заботиться? ругать? будет вести себя по-отцовски? Не зря те парни назвали Глеба Остапович «папочкой», ведь именно так бы и поступил Астер-старший, будь он сейчас жив.
Время шло, как казалось мне, очень и очень медленно, хотя на самом деле прошло всего полчаса с того момента, как машина отъехала от моста.
***
Меня буквально кидают в квартиру, но я, с грохотом приземлившись на твёрдый пол, тупо смотрю куда-то в неопределенную точку не произнося ни звука, хотя всего три минуты назад я вырывалась от Глеба Остаповича, пытаясь прыгнуть под проезжающую мимо машину.
Глеб Остапович, небрежно скинув с себя тёмное пальто, быстро надвигаясь на развалившуюся меня, словно собирается удушить прямо на этом полу. Мужчина хватает меня за воротник, притягивая к себе и поднимая меня на ноги, а после резко толкает, из-за чего я врезаюсь в бетонную стену. Викторов, кажется, точно что-то шептал на ухо, но я его вовсе не слышала, да и не хотела слушать, поэтому лишь дерзко выдавила из себя еле понятную фразу «и чё ты мне сделаешь?» тут же чуть не получив кулаком по лицу. Директор, правда, замахнулся, но Смирницкий, до этого просто не вмешивающийся в ситуацию, вовремя оттолкнул друга, отчего его кулак прилетел в стену.
— Глеб, опомнись, придурок, — чуть ли не заорал Григорий Иванович, загораживая собой пьяную меня, — ты ее не бить собралась, а домой привести, чтоб дел не натворила!
— Я думал, что она с кем-то из своих друзей, а не с такими ублюдками, — холодно заявил Викторов, вновь приближаясь ко мне, слизывающему выступившую на губе кровь. Кажется, я её прикусила, когда отлетела к вертикальной поверхности собственной квартиры. — Ты знаешь, что они делают с такими девочками, как ты? Ты знаешь, что до восемнадцати ты, несовершеннолетняя? — на всякий случай уточнил Глеб Остапович, а то вдруг у меня мозги отшибло.
Я поражалась тому, как быстро меняется настроение у преподавателя: ещё меньше минуты назад он разговаривал со Смерницким равнодушным тоном, а сейчас уже орал на загнанную меня в угол. Мужчина притянул меня к себе, после опять жёстко прижимая к стене, чтобы до меня, наконец-таки, дошла вся ситуация.
Мне страшно, я действительно очень боюсь такого Глеба Остаповича, поэтому жмусь в преграду, не видя других путей отступления.
— Убил бы тебя, да люблю, — шипит Викторов, а я не могу понять, действительно ли я услышала именно то, что произнёс директор.
Но времени на раздумья мне не дают, схватив за шкирку и усаживая прямо на миниатюрную тумбу, поставленную у самого входа. Стянув с меня всхлипывающей то ли от страха, то ли от обиды насквозь мокрые кеды, после вновь хватая меня за воротник.
— Гле-еб, — протянул классный руководитель, нажимая что-то в своём телефоне, — Маша звонила, я все рассказал, — оповестил Смирницкий, потирая шею рукой и опуская взгляд в пол.
— Что она хочет? — не сводя с меня карих глаз, привалившуюся к любимому преподавателю, который аккуратно переместил свою руку с воротника на худую талию, чтобы можно было поймать меня, если я захочу упасть.
Злоба, кажется, потихоньку ушла, заменяясь самокритичными мыслями по типу «нахуй я это устроил?», но Викторов старался игнорировать их.
— Я поехал за Машей, — бросил Смирницкий, даже не спросив у Глеба Остаповича разрешения на то, что он возьмёт его машину.
— Не убей ее, пожалуйста, — попросил он, прикрывая за собой входную дверь.
Мне, наверное, не жилось нормальной и спокойной жизнью, хотя бы остаток этой ночи, потому что сразу после того, как Смирницкий покинул квартиру, я начала выебываться и говорить, мол: «Я самостоятельная, хули вы здесь делаете, съебите с моей квартиры». Спустя десять минут такого монолога, Викторов вновь сорвался, видя, как оставленная буквально на минуту на кухне я выпиваю бутылку вина, которую, очевидно, припрятал кто-то из взрослых. Не утруждаясь достать стакан, я пила прямо с горла, привалившись к кухонному столу. Ну не жилось спокойно, ну искала задница себе проблем, что я поделаю? От себя не убежать, уж простите.
Глеб Остапович, пройдя на кухню, откашлялся, надеясь получить к своей персоне каплю внимания. А я... а что я? Я сделала вид, что не заметила присутствия директора, продолжая глотать красное полусладкое, а в следующую секунду щеку обжигает резкой болью. Из-за пощечины в уголках глаз выступает влага, а почти допитая бутылка алкоголя отлетает и с громким звоном разбивается о пол.
— Ты, блять, вывести меня решила? — рычит преподаватель, цепляясь за чёрные волосы на затылке и слегка оттягивая их. — Дошараёбилась, поздравляю, — с сарказмом сказал мужчина, наклоняя меня вниз и по-прежнему крепко удерживая за волосы.
Меня вывели с одной комнаты, как бы «нечаянно» ударяя о столешницы и дверь. Пройдя пару шагов по коридору и открыв первую дверь налево, Глеб Остапович негромко хмыкнул, оглядывая помещение туалета. Следующей открытой дверью оказалась дверь в ванную комнату, в которую меня с силой толкнули. Я приземлилась на пол, тихо скуля от неприятной боли, возникшей после соприкосновения с холодной плиткой на полу.
— Не ссы, бить тебя не буду, — впоголоса предупредил Викторов, ловя на себе неопределённый взгляд.
— Ага, я сегодня с вас прям уссыкаюсь, — взмахнула руками я, смотря на мужчину будто через мутное стекло.
— Заткнись, пока щека не заболела, — рявкнул Глеб, включая в душевой кабинке, рядом с которой удобно устроилась я, холодную воду на максимум. — Встала и залезла, — приказал директор, указывая на поток воды. Я отрицательно помотала головой. — Ты, блять, бессмертная? Вот скажи мне, интересно же.
— Холодно, — попыталась возразить я, отползая в угол к раковине.
Глеб Остапович хмыкнул, в очередной раз за этот вечер хватая меня за воротник и поднимая с пола. Не утруждаясь даже стянуть с худого тела футболку, Викторов толкнул меня в кабинку, мгновенно прикрывая дверь. Я громко завизжала, чувствуя, как одежда мокнет под ледяными струями воды. Я принялась прыгать и вжиматься в угол душевой, пытаясь спрятаться от холодного ужаса. Мужчина, смотрел через стеклянные дверцы на сжавшуюся меня, ухмыляясь. Я, простояв под напором около трёх минут, жалобно посмотрела на преподавателя, прижимаясь к прозрачной дверце лицом. Холодный душ действительно помог, теперь я не чувствовала себя настолько пьяной и не желала найти себе проблем.
***
Когда я, выпив, наверное, литра два чёрного чая, наконец-таки согласилась лечь в кровать и заснуть, Глеб Остапович ушёл на кухню, чтобы в тишине дождаться приезда друга и своей ученицы. Мужчина слышал, как я долго ворочалась у себя в кровати, очевидно, пытаясь поудобнее устроиться.
— Да засни ты уже! — не выдержал Викторов, стукая кулаком по столу.
Я вновь поёрзала, убирая выключающийся телефон под подушку. Кажется, мне кто-то писал. Я даже думала подняться, чтобы поставить разряженное устройство на зарядку, но желание полежать в тёплой постели ещё чуть-чуть было намного сильнее. Где-то с десять минут я тупо пялилась на белый потолок, прокручивая всё, что произошло за этот вечер, но затем провалилась в беспокойный сон, уснув на две минуты раньше, чем хлопнула входная дверь.
Я не видела, как ко мне на цыпочках подошла Маша, проводя рукой по моим чёрным волосам и тихо ругая за то, что я натворила. Я не видела, как подруга, узнав от Смирницкого о том, что Глеб Остапович пару раз приложился ко мне, нашла где-то в ебенях квартиры веник, которым потом побила преподавателя, говоря, что ей глубоко похуй, какую должность в её школе занимает этот нахал, ведь сейчас они равны. Но, кажется, даже сквозь сон я слышала, как Викторов, выкрикнув, что его заебало волноваться за меня по поводу и без, выбежал из квартиры, громко хлопнув дверью.
***
Я не понимаю, что происходит, ведь последнее, что я могу без труда вспомнить, так это то, как Саша разлил третью бутылку коньяка, делая несколько больших глотков прямо с горла. Все тело ломит, голова раскалывается, а тело иногда прошибает озноб.
— Мост. Викторов. Дом, — раздается у входа в комнату, а я еле разлепляю глаза, пытаясь сконцентрироваться.
Русева стоит в дверях, держа в руках упаковку таблеток и стакан воды.
— Ты ничего не помнишь, — не спрашивает, знает наверняка, а я лишь согласно киваю, чувствуя, как хочется пить. Да и в туалет хочется. А ещё спать. А Маша, будто прочитав мысли, наконец подошла ближе, бережно помогая мне подняться и выпить таблетки.
— Как ты? — с заботой в голосе интересуется она, проводя рукой по волосам и взлахмачивая их.
— Живая, — коротко отвечаю я, вмиг чувствуя, как все тело ноет о боли. — Тут был Глеб?
— Был да ушёл, — хмыкнула девушка, поднимаясь с места. — Просил передать, что репетитор отменяется на некоторое время.
— Да с чего это он решает! — возмутилась я слишком громко, отчего тут же зазвенело в ушах и череп, кажется, треснул. — Блять, Мария, а ты-то куда? — нервно поинтересовалась я, вскакивая с кровати и ощущая, как ноги стали будто ватными.
— Ты адекватная? Сегодня понедельник, — ответила подруга, уже сидя у входа в квартиру и зашнуровывая кроссовки.