Часть 5
НУ И КТО ТЕПЕРЬ ВИНОВАТ?
2075 год
Между гравитационным узлом «Туман–9»
и внешней орбитой станции «Солайрис».
Сектор 7, метка 42.
Маршрутный статус: в дрейфе.
Сейчас
Голова раскалывалась так, словно бы по ней ударили чем-то тяжелым. Николас с трудом разлепил глаза, замечая перед собой все тот же знакомый интерьер разрушенного медотсека. Последнее, что он помнил было то, что Эл обрабатывал шрамы на лице, а дальше все, как в тумане. Твою ж мать, это проклятое ощущение боли когда-нибудь оставит его в покое?
– Очнулся, кэп? – за столом на месте Эла сидел Фрэнк. Руки скрещены на груди, во взгляде нездоровый интерес. Он что, все это время тупо наблюдал за ним? Чокнутый. – Эл вколол тебе седативное. Сказал, что тебя переклинило малость, триггернуло, так сказать, ты бросился на него, вот он и отключил тебя доступным для него методом.
Нахмурившись, Рихт приподнялся, опираясь на целую руку. Голова тут же отозвалась протестом, заставив зажмуриться от вспышки боли, но он все равно принял полулежачее положение, ощутив, что такое простое действие заставило сердце сильнее колотиться (датчики на планшете тут же выдали все его изменившиеся показатели), а на лбу выступили капельки пота.
– Ты бы так не напрягался, тебе нельзя.
От этих слов хотелось начать делать все назло. Встать с этой проклятой капсулы и уверенным шагом дойти до этого придурка, чтобы как следует вмазать ему. Чтобы не слышать скрытой насмешки, звучащей в его голосе. Ни капли чертового сострадания. Только издевка.
– Мне нужны ответы, Торнелл, – как бы сильно Николасу не хотелось встать, он понимал, что сделает себе только хуже. Поэтому остался в исходном положении. Он пока еще слишком слаб для другого.
– Эл запретил мне рассказывать о произошедшем. Аргументировал это тем, что тебя опять триггернет, и ты станешь невменяемым, – Фрэнк поднял руки на уровне груди, мол, я бы с радостью помог, но кто я такой, чтобы нарушить запрет? – Попытайся вспомнить сам, кэп. Я лишь скажу, что активировал протокол "Альфа-переход" с полного согласия Райкера.
Память у Ника, конечно, отшибло, но не до такой степени, чтобы не помнить, что значит протокол "Альфа-переход". Аварийная процедура экстренной передачи командных полномочий при потере или недееспособности капитана, подтвержденной медработником. И Торнелл, пользуясь уязвимым положением Рихта, активировал протокол.
С одной стороны, это было правильно. Это было сделано по инструкции и технически никаких нарушений в действии второго пилота не было. Но Ник все равно чувствовал, что что-то здесь не так. Он чувствовал, что ему чего-то недоговаривают. Видел, как к нему относился Эл, с которым они были в дружеских отношениях. И все это не укладывалось в его голове.
– Значит, ты теперь капитан? – он посмотрел на Фрэнка, которому явно нравилось такое положение вещей.
– Ты был в отключке неделю, – Торнелл пожал плечами. – К тому же, если бы не травмы, ты бы помнил, из-за кого вышла вся эта заварушка.
– Только не говори, что из-за меня.
Фрэнк многозначительно улыбнулся, встал на ноги и, проходя мимо капсулы, бросил:
– Ну и кто теперь виноват?
Ну и кто теперь виноват?
Ну и кто теперь виноват?
Кто?
Кто виноват?
Виноват.
Виноват.
Виноват.
Из-за боли в голове, Николас не услышал, как Фрэнк вышел из медотсека. Перед глазами замелькали яркие вспышки, заставляющие жмуриться и стискивать зубы, чтобы не издать ни единого звука от боли. Фраза, брошенная вторым пилотом, отзывалась в голове странными знакомыми пульсациями. Он уже слышал эти слова раньше. Слышал, но не помнил где.
В сознании мелькали вспышками обрывки воспоминаний. Лицо залило кровью, рука адски болела до такой степени, что даже обычный шаг отзывался в конечности болью, а ему нужно было бежать. Нужно было найти виновника всего произошедшего. Того, из-за кого зазвучал сигнал тревоги и аварии. Того, из-за кого весь корабль был объят красным светом. Того, из-за кого он ничего не помнил.
– Сука, сука, сука.
Он почти что зарычал, чувствуя, как начало стрелять в голове из-за обрывков воспоминаний. Хотелось закрыть глаза и избавиться от этой боли. Вырезать ее из своего черепа и вдохнуть с облегчением. Но боль не уходила. Она пульсациями приливала к мозгу, обволакивала череп и смеялась над ним и над неспособностью избавиться от нее. Это злило. Вызывало агрессию. Чертов слабак.
– Ебаная сука!
Боль такая невыносимая, что кажется еще чуть-чуть и лопнут капилляры в глазах. Она давила на лоб, сковывала собой голову, вызывала слезы и затрудняла дыхание. Ему нужны таблетки. Нужны чертовы таблетки, чтобы избавиться от нее, взять себя в руки и начать действовать. Начать, блять, вспоминать, что за дерьмо здесь произошло по его вине.
Перебарывая себя и боль, Ник, прижимая культю ко лбу, уперся другой рукой в матрас капсулы и наконец сел. Мышцы тела взорвались фейерверком боли, способной сокрушить его. Но он не сдавался. Медленно, стараясь глубоко дышать и не обращать внимания на гудящую голову, Рихт свесил ноги вниз и наконец встал.
Чувство твердой опоры опьяняло. Он, пошатываясь, сделал первый шаг, понимая, что опьяняющее чувство было не более, чем потерей равновесия, которое с трудом удалось восстановить и дезориентацией в пространстве. Медленно развернувшись корпусом к модульному столику, капитан заметил на нем обезболивающие лингвальные капли. Горькие и жгучие, все равно, что съесть перец хабанеро и запить его спиртовой настойкой. Но помогающие в течении тридцати секунд, если перетерпеть жгучий огонь во рту. То, что нужно.
Он сделал первый шаг. Неуверенный, будто бы малыш, который только учится ходить. Затем второй. Тело сопротивлялось, посылая импульсы боли, а голова настолько сильно начала болеть, что зрение затуманилось. Он ничего не видел перед собой. Все размывалось и плыло, точно он – пьяный, перебравший с алкоголем.
Еще один шаг становится фатальной ошибкой. "Земля" окончательно ушла из-под ног, и он неуклюже полетел на пол. Свет перед глазами окончательно померк, оставив лишь на задворках разума боль в культе, которой он ударился.
Открыв глаза спустя несколько секунд, Ник понял, что потерял сознание от боли. А та и не думала отступать, вновь накатывая на него сокрушительными волнами. Ему бы только добраться до обезбола и все будет в чертовом порядке. Блять, он был бы рад, если бы рядом оказался Райкер, который бы ему этот обезбол дал. Пусть тот и стал вести себя как заносчивый придурок, но глупо было отрицать, что сейчас Рихту нужна была помощь.
Больше не рискуя вставать на ноги, он приподнялся на одной руке, культей стараясь не касаться пола и, помогая себе ногами, начал ползти. Выходило медленно, ужасно неуклюже, а ощущения получались не самыми приятыми, но он все равно полз. Ему нужен проклятый обезбол. И он доберется до него любыми способами. К тому же, находясь на полу, Рихт знал наверняка, что больше не упадет и не отключится. Так у него было куда больше шансов доползти до заветного столика.
Доползя до своего спасения, он склонил голову на пол, переводя дыхание. Сердце билось как сумасшедшее, словно бы он пробежал марафон. Культю саднило от напряжения и спазмов, а здоровая рука просто устала. Выдохнув и собравшись с силами, капитан с трудом сел и, упираясь в рабочий стол спиной, дотянулся до заветных капель. Вот только он не учел, что теперь у него немного отсутствовала координация. Как не учел и того, что пальцы схватили другой пузырек, а заветные капли с грохотом упали на пол.
– Да блять...
Глядя на то, как растекалась прозрачная жидкость по полу, обтекая мелкие осколки, Рихт хрипло засмеялся. В момент, когда он оказался близко от своего спасения, неуклюжесть взяла над ним вверх. Продолжая смеяться, он совсем не заметил, как из глаз покатились слезы, которые обожгли многочисленные шрамы на лице. Но разве было ему дело еще и до этой боли? Болью больше, болью меньше, не все ли равно? Он сам стал ползучим сгустком болезненных ощущений.
– Ненавижу.
Чуть успокоившись, он провел рукой по здоровой части лица и, глядя на обезболивающую лужу на полу, просто сполз ниже и не без труда перевернулся на живот. А затем, трясясь всем телом, склонился над лужей и, избегая осколков, слизал горько-жгучую жидкость. Вообще, ее нужно было капать под язык по паре капель, соблюдая дозировку. Но сейчас Нику было плевать.
Он заставил себя не глотать эту гадость. Перекатив ее под язык и, борясь с желанием выплюнуть это, просто опустил голову на пол, совсем не ощущая мелких осколков, впившихся ему в здоровую часть лица. Плевать. Плевать. Главное, чтобы полегчало.
И через тридцать заветных секунд ему действительно полегчало. Боль, будто ворчащий зверь, ушла куда-то в глубину, затихнув и забирая с собой весь тот ураган, который разрушил его тело. Стало хорошо. Дышать стало легче. Но сил, чтобы встать на ноги не было. Да и плевать.
– Капитан? Николас, ты в порядке?! – знакомый голос заставил Николаса криво улыбнуться, не поднимая головы.
Лея. Милая стеснительная Лея. Рихт с трудом приподнял голову, чувствуя, что лицо запачкалось в каплях и к коже прилипли осколки. Он не видел ее, лишь слышал странный звук, словно она прыгала, а не ходила.
– Я... я сейчас. Я позову на помощь.
Капитан услышал, как со скрежетом отъехала в сторону дверь, а Грей покинула медотсек. Нужно было взять себя в руки. И встать. Неизвестно, по какой причине Лея не помогла ему, но не было нужды представать перед всеми в таком унизительном положении.
Выдохнув сквозь стиснутые зубы, Ник оперся на здоровую руку и с трудом сел. Он был уверен, что, если бы не капли, то его бы скрутило от боли, а так ему было намного легче. Интересно, какую дозу он принял за раз?
Понимая, что доползти до капсулы у него все равно не выйдет, Рихт просто немного отполз назад и уперся спиной в стол, переводя дыхание. Чертов слабак. Ничтожный слабак, не способный нормально двигаться без обезболивающего. Еще и, вероятно, натворивший кучу дерьма. Вспомнить бы, в чем именно он был виновен. Сейчас с этим знанием было бы куда легче.
Дверь в медотсек вновь отъехала в сторону и на пороге появились Эл, Фрэнк и Лея. Теперь Николас понял, почему механичка сама не попыталась помочь ему: ее нога была перемотана биополимерным бинтом и зафиксирована какой-то широкой направляющей. Неужели перелом? Сама она опиралась на какие-то обломки трубы, помогающий ей сохранить равновесие.
– Что-то ты разошелся, кэп, – Фрэнк, нахмурив брови, первый подошел к нему. Следом подоспел Эл и вдвоем парни, поддерживая Рихта подмышки, помогли ему встать и доковылять до капсулы, куда он лег без малейшего сопротивления. Пожалуй, пока хватит с него приключений.
– Ты принял капли? – медбрат внимательно посмотрел на лицо капитана, замечая осколки и цокая языком.
– Было больно, – негромко отозвался Ник, которому было неловко признаваться в своей слабости при других членах экипажа. Пусть он теперь не капитан, но ведь был им до всего этого дерьма... Капитан всегда должен быть сильным. Капитаны не ломаются – по крайней мере, не при свидетелях.
– Обезболивающее выдается в определенном количестве и при острой необходимости. Запасы после... аварии ограничены, а ты, командир, не единственный, кто чувствует боль, – Райкер кивнул в сторону Грей, которая неловко облокотилась о стену, с тревогой наблюдая за всем происходящим.
Судя по внешнему виду команды, самые страшные травмы были у него и у Леи. Фрэнк и Эл выглядели вполне себе здоровыми и, если бы не злосчастная трещинка в уголке линзы, Николас бы даже подумал о том, что их не было на "Атрии" в момент трагедии.
– А где остальные? – до него не сразу дошло, что всю медицинскую помощь ему оказывал Райкер, а в медотсеке больше не было никого, кроме них. Кроме бывшего капитана, пилота, медбрата и механички. – Черт возьми, мне кто-нибудь объяснит, где остальные члены экипажа?
Не взирая на то, что Фрэнк пытался уложить его обратно, Николас все равно приподнялся, глядя на присутствующих в медотсеке. Заглядывая в глаза каждому. Пытаясь докопаться до истины, которую от него скрывали. До истины, которую сам он не помнил. Но Торнелл и Райкер хранили молчание.
– Они умерли, Ник.
Голос Леи был таким тихим, что ему подумалось, будто он ослышался. Что значит "умерли"? Как, черт возьми? Они ведь его команда. Члены его экипажа. За всех них он несет ответственность и лишь потому они не могли просто взять и... умереть.
– Что значит "умерли"? – все еще сомневаясь в том, что правильно понял механичку, Ник невидящим взглядом обвел тех, кто остался от его и без того небольшого экипажа.
– А ты что, забыл значение этого слова, кэп? Сердечко биться перестало, – слова Фрэнка звучали со слишком издевательским тоном.
– Мне нужно знать, что, черт возьми, здесь произошло, пока я был в ебаной отключке! – он почти что вскочил с капсулы, но Эл с неимоверной силой надавил ему на плечо, заставив лечь обратно, что он поморщился от боли. Такой жест вызвал фантомную боль в руке, приглушенную действием обезбола.
– Вы должны сами вспомнить, командир. Если кто-то из нас заикнется о трагедии, которую вы устроили, у вас снова случится приступ. Мне снова придется ввести седативное, а, как я уже сказал, запасы ограничены, да и вы сами недавно вышли из медикаментозной комы. Вам лучше воздержаться какое-то время от медикаментов в целом, чтобы прояснить ум. Тогда, может, будет проще вспомнить обо всем.
Эл больше не сжимал его плечо, просто поглаживая пальцами, словно бы этот жест должен был успокоить Николаса. Позволить ему смириться с тем, что он узнал. Из-за него. Это из-за него они все погибли. Из-за него не стало половины членов экипажа, а сам он, как расплату за грех, получил все увечья. Может, они и правда были заслуженны?
– Хорошо, – Николас понимал, что стоит взять себя в руки, несмотря на все то, что он узнал. Взять себя в руки и со всем разобраться. И, раз никто не желает ему давать подсказок на этот счет, придется действовать самому. Но он должен все вспомнить. – Может тогда разрешите мне встать? Я бы хотел пройтись по кораблю, чтобы... оценить весь ущерб, который сотворил своими руками, пусть я и не помню ничего о мотивах.
– Уверены в своих силах? – с сомнением спросил Эл, поймав взгляд Ника. После того, как капитана нашли на полу в луже обезбола и стекла, он не мог дать отрицательный ответ, несмотря на свое реальное состояние. И потому солгал, твердо намерившись докопаться до правды и потерянных воспоминаний.
– Да.
Прежде чем Рихт вновь встал на ноги, Райкер убрал мелкие осколки с его кожи и, обработав неглубокие царапинки, оставшиеся от них, позволил подняться. Ник запретил прикасаться к себе. Сказал, что сам попросит помощи, когда силы будут на исходе. Не хотел лишний раз показывать свою слабость и то, что теперь ему было сложно ходить. Словно бы повреждение было не в его голове, а в ногах.
Медотсек и коммондек оказались единственными частями "Атрии", которые почти что не пострадали. В медотсеке, Ник больше не заметил никаких серьезных повреждений и, что радовало его еще больше, аварийный шлюз, находящийся здесь, все еще был в рабочем состоянии. Меньше всего ему хотелось думать о том, что они могли бы быть заперты в железной банке, дрейфующей в межзвездном пространстве.
Коммондек пострадал чуть сильнее. Дверь туда заклинило, и она застыла в полозьях, выдвинувшись из проема на одну треть. Треснувший экран монитора датапада, где можно было смотреть разные передачи, при условии, если не глюкала система, наверное, пострадал от ударной волны взрыва. Под потолком раздраженно желтым сигналом мигала лампочка и здесь, как и в медотсеке, были видны оголенные провода на потолке. В целом, не считая трещин и потертостей, все было в порядке.
С остальными помещениями было в разы хуже.
Основной шлюз был заперт, дверь туда заклинило, и она никак не желала открываться. Может, и к лучшему, иначе была бы разгерметизация. В личные каюты можно было пробраться с большим трудом – там все залило пеной после того, как из-за проводки вспыхнул пожар и до сих пор было дымно. В кабину пилота можно было пробраться и дверь туда по-прежнему открывалась с помощью отпечатка, несмотря на то, что сам кокпит тоже был залит противопожарной пеной и той, которую выпустила система гермоавтоматики – лобовое стекло пошло трещинами и, чтобы не допустить разгерметизации, система автоматически сработала, закрывая возможное место утечки кислорода. Многие системы, вроде навигационной, попросту "умерли", в слабой агонии перемигиваясь огоньками. Обшивка в некоторых местах имела небольшие пробоины, из которых виднелись вереницы проводов. И все это не считая полетевших к чертовой матери двигателей, из-за которых корабль был в дрейфе.
Шлюз в помещение со спасательными капсулами не открывался, выдавая ошибку. Вероятно, по ту сторону тоже произошла разгерметизация и система безопасности не давала проникнуть туда. В складотсеке не работало освещение и в воздухе витала едкая пыль, проникающая во все дыхательные пути. Кажется, здесь еще и накрылась система фильтрации воздуха и вентиляция. Помещение со вспомогательными системами, находящееся между грузотсеком и складотсеком, тоже особой надежды не давало – там находились некритичные, но важные системы, поддерживающие работу основных блоков. Николас не был спецом во всех этих системах, он же пилот, а не механик, но нанесенный ущерб был на лицо: сгорел переходный стабилизатор питания, из-за чего кое-где на борту мигал свет; и вышел из строя дублирующий управляющий модуль – вот и причина заклинивших шлюзов.
Но что же, черт возьми, здесь произошло?
Будто бы бойня. Словно бы корабль много раз атаковали, желая повредить все, что можно.
Но главная проблема заключалась не в пробоинах и полетевших системах. Страшным было даже не то, что корабль из-за поврежденных антенн никто не мог отправить сигнал бедствия, а то, что грузовой отсек тоже был залит пеной, помогающей сохранить герметизацию на "Атрии". А за той пеной в грузовом отсеке была пустота, не считая трех трупов в аварийных чехлах.
В грузотсеке было мрачно и прохладно, а еще ужасно пахло разложением. Возвышаться над теми, кто был частью его экипажа, было неловко. Николас опустился на колени перед ними, но даже гадать не смел, кто в каком чехле лежит. Пальцы судорожно скользнули по жесткой ткани. Нужно было собраться с силами и открыть чехлы, но он не мог. Даже пришлось попросить оставить его одного, потому что Рихт не был уверен, что справится со своими эмоциями. Он ведь капитан. А капитан всегда твердый, как кремень. Даже, если под железной кожей бьется сердце живое.
Тихо выдохнув, он наконец открыл первый чехол. А там лежала она. Строгая, холодная докторша, чьих слов никто не смел ослушаться. Редко, когда улыбавшаяся и всегда слишком ответственная. Могло казаться, что ей нравились нравоучения, нравилось читать нотации тому, кто невольно угодил в ее владения в поисках помощи, но каждый знал, что за всеми строгими взглядами и холодными словами скрывалась забота и беспокойство. Пальцы скользнули по ее ледяному лицу с трупными пятнами. Смотреть на Ирен было невыносимо. Из-за него. Из-за него ее больше нет.
Во втором чехле был тот, кому всегда можно было довериться, но не как командиру, а как отцу. Любитель смешной брани и человек, способный починить что угодно, лишь бы под рукой была изолента. В голове старшего механика было столько знаний, что рядом с ним любой бы почувствовал себя дураком. И вот теперь его тоже не было. Хэнкс больше никогда не расскажет смешную байку о том, как ему пришлось ремонтировать двигатель одним разводным ключом и сухим космическим пайком. Он больше никогда ничего не расскажет. И все из-за него.
Третий чехол скрывал самого веселого человека на борту. Младший механик, любящий глупые шутки и цвет сочной травы. Ему всегда все было интересно, всегда нравилось учиться. Наверное, поэтому Роул и сумел так сильно привязаться к нему. Наверное, поэтому Рихт однажды нарушил протокол, позволив Нолану сесть за штурвал и пару минут управлять «Атрией». В глазах механика было столько детского восторга и восхищения, что, попроси он тогда Николаса еще немного побыть за штурвалом, он бы не сумел ему отказать. А теперь он больше никогда не улыбнется. Никогда не пожалуется на то, что зеленые кончики волос пора подкрасить и сделать ярче. И все из-за него.
Из-за Николаса Рихта, капитана, решившего, что он сумеет взять на себя ответственность за всех членов экипажа и избежать нежелательного столкновения с теми, у кого не было ни капли сострадания. И вот теперь результат его работы был завернут в три аварийных чехла.
Николас с трудом сумел встать, едва не потеряв равновесие от закружившейся головы. Чехлы были закрыты и можно было возвращаться обратно, вот только кое-что его смутило. Было что-то не так в грузовом отсеке, куда никто не заглядывал с момента окончания погрузки.
На невысокой платформе, необходимой специально для крупногабаритных перевозок, было пусто.
Груз исчез.
И это заставило Рихта едва ли не пулей выскочить в коридор к остальным, смотря ошалелым, диким взглядом на выживших членов экипажа.
– Где груз?
Действие капель и их доза, явно бо́льшая, чем он должен был принять, уже не помогала. Голову противно сдавило тисками, а воспоминания ускользали от Рихта, оставляя лишь обрывки красных тревожных сигналов и ужасающе громких звуков. Зажмурившись, он рвано выдохнул, понимая, что четкого ответа ему никто не даст. Груз исчез. Исчез, мать его.
– Было нападение, Ник... они... забрали его.
И снова Лея единственная, кто подала голос. Единственная, кто хоть как-то пыталась прояснить сложившуюся ситуацию. Но кто они? И почему забрали? Голову разрывало от пульсации, дыхательная гимнастика не помогала и Рихту стоило огромных усилий остаться стоять на месте, а не с жалобным скулежом упасть на пол. Эта боль его когда-нибудь доконает. В край доконает, блять.
– Кэп, я думаю, тебе лучше вернуться в...
– Заткнись, Торнелл, – он буквально выплевывает эти слова, хмурясь. – Мне нужны чертовы ответы. Лея, кто совершил нападение? Кто украл блядский груз?
– Контрабандисты.
Рихт резко распахнул глаза, несмотря на боль. Контрабандисты. Разумеется. Но откуда у них была информация о грузе? Откуда, блять, они узнали о нем? Как совершили нападение и почему, черт возьми, все обвиняют в произошедшем Николаса?
Он медленно повернулся к Фрэнку. Встретился с ним взглядом. Рихт хорошо помнил тот разговор в кокпите.
– Главное, чтобы раньше времени об этом не узнали остальные.
– Почему же?
– Контрабандисты, сам должен понимать.
– Думаешь, кто-то захочет слить информацию?
Он не думал, блять. Теперь Ник наверняка знал о том, что это Торнелл слил информацию о грузе. Это из-за него на них напали. Из-за него Рихт ни черта не помнил. Это все из-за него. Из-за него, блять.
Взгляд Фрэнка говорил о том же. Ублюдок не отрицал своей вины. Но и признаваться вслух об этом не желал. Так как же тогда все обернулось против Николаса? И почему те, кто остались живы, верят Фрэнку, а не ему, их капитану?
– Контрабандисты, – эхом отозвался Рихт, растянув губы в улыбке. Чертов сукин сын вывернул ситуацию себе на пользу и Николас будет последним дураком, если решит, что сделано это все было не ради ебаных денег. Не ради того, чтобы погасить долг. – Много они заплатили, Фрэнки?
– Ты о чем, кэп? Опять шарики за ролики заехали? – второй пилот, нет, простите, капитан нахмурился, глядя непонимающе, но Рихта было не обмануть – он заметил в глубине его глаз странный блеск отчаяния и страха. Ему точно не привиделось это.
– Сколько они тебе заплатили за груз? Хватило, чтобы погасить должок?
– Ты явно не в себе, кэп, если думаешь, что во всем произошедшем виновен я.
– А кто же тогда виновен, если не ты? Тебе ведь нужны были деньги!
– Ты.
Обвинение так просто слетело с губ Торнелла, что Рихт на какую-то долю секунды растерялся. А после начал смеяться. Громко и протяжно. До хрипоты. До пульсации в голове и ебаной руке, которую потерял. И все из-за него. Из-за этого лживого уебка, вздумавшего решить все свои проблемы таким образом.
Николас не обращал ни на кого внимания. Просто без остановки смеялся, не замечая, как прислонился к обгоревшей стене, за которой был пустой грузовой отсек, а после и вовсе медленно сполз на пол.
– Капитан?
К нему, неловко ковыляя, поспешила Лея. Из-за своей ноги она не могла сесть на пол и потому беспомощно нависла над ним, осторожно касаясь рукой плеча. Ей что, одной жаль его, несмотря ни на что?
– Он больше не капитан, Грей. Помни про протокол, – голос Фрэнка звучал зловеще сейчас. Именно он и прекратил чертову истерику Ника, заставив его умолкнуть, переводя дыхание.
– Николас явно не в себе, Фрэнк. И ты лишний раз давишь на него. Зачем? Ты, как капитан, должен заботиться о нас всех, разве нет? – Лея едва ли не выплюнула эти слова в лицо Фрэнку, все также касаясь пальцами плеча Николаса. А сам бывший капитан, не поднимая головы, теперь рассматривал ее забинтованную ногу и импровизированную шину, которой была направляющая. Интересно, насколько тяжело передвигаться со сломанной ногой и куском железа, туго к ней прибинтованным?
– Прекращайте эти склоки. Капитан, не давите на мистера Рихта, после травмы у него явное помутнение, и он может не осознавать всех последствий произошедшего. Мисс Грей, попрошу вас помнить о протоколе и не наводить паники лишний раз, – Райкер наконец вклинился в разговор, а после опустился перед Рихтом на одно колено и, сжав его плечо, заглянул в глаза. – Вернемся в медотсек. Вам нужно отдохнуть. Восстановление и крепкий сон помогут избавиться от провалов в памяти.
– Единственное, что поможет мне все вспомнить – ваши рассказы. Но вы все молчите, сука! Молчите и делаете вид, что это я виновен во всем произошедшем, – отмахнувшись от руки Райкера, Николас сам поднялся на ноги, на миг потеряв равновесие и завалившись на злосчастную стену. Он видел, как к нему протянула руки Лея, желая помочь, но он лишь покачал головой.
Его заметно штормило, словно бы он выпил не одну бутылку крепкого алкоголя, но Рихт все равно упрямо двигался знакомой дорогой, иногда придерживаясь стены, чтобы окончательно не добить себя позорным падением на пол. Прикоснувшись к двери медотсека, до которой он с трудом доковылял (силы были на исходе), Николас вдруг замер и медленно обернулся, зная, что оставшиеся члены экипажа следовали за ним.
– А что насчет камер видеонаблюдения? Я хочу взглянуть на них и восстановить хронологию событий.
"И свою чертовую невиновность. Потому что я не мог наворотить этого дерьма".
– Пытались смотреть, Ник. Система видеонаблюдения кокпита вышла из строя... – Лея смотрела на него с такой жалостью, что стало тошно. Разумеется, что все камеры вышли из строя. Ник даже мог бы пальцем показать на того, кто их вывел из строя.
Он перевел взгляд на Фрэнка, но тот лишь пожал плечами. Сукин сын. Оставалось лишь молча кивнуть и зайти в медотсек. Сил хватило лишь на то, чтобы лечь в капсулу и закрыть глаза. Сознание стремительно отключилось, словно бы в лингвальных каплях был не только обезбол, но и снотворное.