Глава VII
Безобидное ребячество
Капитан Чайка
1693 год
Южная часть Атлантического океана
– Это, пожалуй, самая ужасная часть моей жизни, – Бернадетта вернулась на свое излюбленное место у окна, присаживаясь и поправляя подол своего простого платья. – Однажды, будучи замужней женщиной, я имела неосторожность полюбить одного моряка. Какое-то время мы тайно встречались, а потом...
Он слушал молча, не смея перебить. Странно, что замужняя девушка из достойной семьи посмела себе позволить нечто такое, но не Чайке судить об этом. Он устроился на краю стола, уперевшись в него руками и скользнув глазами по ее спокойным чертам лица. По чу́дным глазам и светлым волосам, собранным в аккуратный низкий пучок. Даже здесь, вдали от удобств и цивилизации, де Кьяри старалась выглядеть как истинная леди. Даже измятое платье не портило этого ощущения или ее расцарапанная шея. Может, в каюте ей будет спаться спокойней?
– Естественно, об этом стало известно моему мужу... Моряк, которого я имела неосторожность полюбить моряк... он имел весьма вспыльчивый нрав и потому разозлился, ввязался в драку с моим мужем и... – Бернадетта встретилась с Чайкой глазами, смяв свои губы на миг. Слабый огонь ненависти быстро вспыхнул и столь же быстро погас в ее очах. – Он избил и меня тоже, когда я пыталась помешать драке. Я очень сильно тогда испугалась. Он покалечил мне ноги, а мужа... он убил его голыми руками... Доктор сказал, что у меня повреждены суставы, и этот изъян останется со мной до конца жизни. Отец был зол. И потому, чтобы наказать меня, он вновь устроил мою помолвку через два года после этой трагедии.
Она замолчала, тихо выдыхая. Наверняка вспоминая тот ужасный день. Ему стало больно за нее. Как бы там ни было, но ни один мужчина не имеет права поднимать руку на женщину. Иначе он не мужчина, а харчок на мостовой.
А потом ее лицо стало спокойным. Будто и не было этой ужасной истории. И воспоминаний. И боли. Ничего этого не было. Поразительный контроль собственных чувств.
– Как умерла Ваша семья, капитан?
Она явно хотела перевести тему. Обри встретился с ее невозмутимыми глазами. Понимал, что ею движет простой интерес, желание чуть больше познакомиться с его личностью. Возможно, ему стоило промолчать. Он ведь и без того уже немного рассказал ей о родителях. Капитан не должен много болтать, его рот должен быть всегда на замке во имя его же безопасности.
Но после ужасного откровения мисс Бернадетты Обри не смог промолчать.
Он все ей рассказал.
Упомянул еще раз, что мать умерла после его рождения. Корабль должен был успеть причалить в порт, чтобы неофициальная супруга капитана родила первенца на суше. Но разразившийся шторм спутал все планы. А бесстрашный капитан «Дикого» впервые в жизни испугался, когда узрел схватки и позорно бросил свою жену на попечение первого помощника. Но она все равно умерла – потеряла слишком много крови, пожертвовала своей жизнью ради жизни младенца, который просто чудом вырос без материнского молока среди неотёсанных мужиков, знающих о новорожденных столько же, сколько монах знает о борделях.
Что же касается самого капитана, то он умер во время абордажного боя. На них напали неожиданно и, когда, казалось бы, победа была в руках команды «Дикого», бежавшие крысы выстрелили в капитана. Он истек кровью на руках Чайки. Он закрыл его и Адель от шальной пули. Позволил им выжить.
Но, по правде говоря, лучше бы он этого не делал.
Порой отцы совершают поступки, объяснить которые с логической точки зрения очень тяжело.
Сердце Обри предательски сжалось. Ему пришлось напрячься, чтобы не выдать своих эмоций. Ни один клинок не причинил ему столько боли, сколько гибель любящего отца на его же руках.
– Вот так я и остался без семьи, – улыбнулся капитан, чувствуя, как перехватывает дыхание.
Ему хотелось разрыдаться, как ребенку.
Но он улыбался, будто боль не грызла его душу голодной собакой.
Все в порядке.
Такие как он не способны на слезы. Такие как он не чувствуют боль.
Ветер благоволил их путешествию. Три дня в пути были успешно пройдены. Пока было рано делать выводы о том, прибудут ли они в порт раньше или ровно по графику. Море – слишком непредсказуемый простор, чтобы делать какие-либо выводы заранее.
Но, в любом случае, уже через четыре дня они должны будут приплыть в Луанду. Там сделают небольшую остановку ––, день, может, два, но не больше – и отчалят. Если честно, с тех пор, как карта попала в руки Чайки, он буквально сгорал от нетерпения. Ему хотелось, как можно скорей добраться до своего спасения. И Бернадетта поможет ему в этом.
С того дня, как он согласился на то, чтобы аристократка спала в его каюте, их отношения стали чуть крепче, что ли. По крайней мере, у него больше не возникало желания относится к ней так, будто она сделана из стекла. Он долго думал о том, как бывший возлюбленный покалечил ее жизнь из-за бездумной ревности. В голове часто мелькали образы его жестокости. Чайка был хорошо знаком с этим языком, и ему не составило труда представить последствия, выпавшие на долю Бернадетты. Может, потому она не случайно попала на его корабль? Это ведь буквально было сборище девушек, чьи жизни были разрушены руками мужчин. Так ли сильно эта бойкая мисс отличалась от его пираток? Или его самого?..
– Вы верите в бога? – спросил он как-то утром, застав аристократку за утренней молитвой. Вопрос был абсурдным. Чайка и сам не знал, зачем задал его. Но вид стоящей на коленях девушки удивил его. Конечно, вся его команда верила. Это было в порядке вещей. Но никто из них не становился на колени для этого.
– Конечно. А разве Вы нет, капитан? – она обернулась через плечо, а через пару секунд поднялась на ноги, одернув платье и едва заметно поморщившись. Наверное, от боли в ногах. Кожа на ее шее вновь стала чистой, без следов царапин. Следы ее беспокойства удивительным образом очень быстро затянулись.
– Есть вещи пострашнее бога, – Обри пожал плечами, неловко улыбнувшись. Он так много раз собирал порицательные взгляды за свое неверие.
– Мужчины? – Бернадетта едва заметно изогнула в усмешке уголок милых губ.
– И они тоже, – он ухмыльнулся, прикоснувшись пальцами к месту под левой ключицей. Напоминание о том, что богу плевать на своих детей. Напоминание о том, что не только от мужчин следует ожидать неприятностей. И что опасность поджидает не только на суше.
Каждое утро Бернадетта покидала его каюту спустя пятнадцать минут после удара в рынду. Столько времени ей требовалось на то, чтобы привести себя в порядок после сна и помолиться. Она надевала небольшой закрытый медальон, который прятала под платьем, а на виду носила подаренную пиратками подвеску и наносила лавандовые духи на свои запястья. Она убегала на камбуз, где ровно до обеда трудилась вместе со Стивом и дежурными. А, после обеда, если они не беседовали о своих воспоминаниях, могла или побыть в обществе пираток, чью дружбу она медленно завоевывала, или же спокойно просидеть в одиночестве в каюте, заполняя свой дневник. Как бы капитану не было интересно, о чем она пишет, он ни разу не позволил себе заглянуть в ее записи. Аристократка медленно начинала доверять ему, и Чайка был не вправе нарушать этого доверия.
Иногда, когда ей не хотелось терзать бумагу и уничтожать чернила, они могли разговаривать на протяжении неопределенного количества времени, прощупывая грани личностей друг друга. Бернадетта в основном спрашивала про слухи, связанные с его громкой деятельностью. Сам же Чайка задавал вопросы о той жизни, от которой она бежала.
Он осознавал, что раскрывает свою личность перед ней. Но желание узнать чуть больше об этой поразительной девушке было сильнее. К тому же, ее вопросы были связаны с его настоящим. Об этом она могла узнать из уст любого, кто был на корабле. Так есть ли смысл скрытничать сейчас?
Что же касалось его прошлого, то о нем они больше не разговаривали. Да Чайка и сам пока не понимал, хотел ли заводить такие разговоры. Несмотря на свою тоску по потере родителей, после раскрытия своей небольшой тайны ему стало капельку легче.
– Правда ли, что Вы убили часть своей команды, прежде чем взяли девушек на борт?
– Да. Отец действительно хотел выдать Вас замуж за старого хмыря в качестве наказания?
– Как видите. Есть ли у Вас чувства к мисс Кидд?
– А Вы что, ревнуете, мисс Бернадетта?
Бернадетта весьма неплохо сдружилась с Орнеллой и Йоландой. И каждый день носила подвеску, которую ей подарили пиратки в знак своей признательности. Наблюдая издалека, как де Кьяри с искренним удовольствием общалась с девушками, Чайка даже завидовал ей. Сам он никогда бы не позволил себе подобного общения с названными братьями и сестрами. Они на разных уровнях. Всегда были и будут. К тому же, он сам запретил себе подпускать близко этих людей. Сближение чревато последствиями и ошибками. Он не может допустить еще одной неприятности. Не тогда, когда смог снова обрести твердую опору под ногами.
– Ну и как тебе спать с Солнышком? – насмешливо поинтересовалась Адель, прислонившись к борту корабля. Ее рыжие волосы развевались на ветру, а серые глаза были прищурены из-за яркого солнца. Обри повернул лицо к подруге, видя, как ее губы растянулись в ухмылке. Она ведь прекрасно знала, что он не спал с ней. Но Адель не была бы Адель, если бы не отпустила такую шутку.
– Также, как и с тобой, дорогая, – в тон старпому ответил капитан, заправив прядь ее волос ей за ухо. Кидд никак не отреагировала на этот жест. Впрочем, будь на его месте другой мужчина, он бы уже пожалел о своем необдуманном действии. Но капитан и старпом слишком долго дружили, и потому он мог себе позволить этакий запретный и лишенный стеснения жест, не рискуя после остаться без руки или чего поважнее. Для размножения, например.
– Я думала, что я лучше, чем она, – протянула Адель, продолжая их игру и ласково проводя пальцами по его гладкому подбородку, где остался маленький порез после бритья. Иногда ей нравилось разыгрывать такие сцены перед командой. Чайка считал их глупостью. Но после того, как Бернадетта со всем своим красноречием сказала, что не имеет ревности к его старпому, ему захотелось убедиться в том, что она не лжет. Слишком уж эмоциональной она была в тот момент. Сейчас де Кьяри не было на палубе, но он надеялся, что кто-то из ее подруг непременно сообщит о том, как тесно он стоял со своим старпомом. В том, что аристократка обсудила отношения старпома и капитана, он ничуть не сомневался.
Капитан склонился над ее лицом, на котором застыла самодовольная улыбка, прежде чем прошептал на ухо Адель:
– Что, по кораблю уже поползли слухи о том, что я сплю с Бернадеттой?
– Конечно, иначе чего она каждое утро задерживается на пятнадцать минут?
Старпом быстро отстранилась, и по ее усмехающемуся лицу Чайка понял, что, если Кидд не начала сама распространять эти слухи, то, как минимум, ни разу не опровергла их. Иногда она совершала действия, недоступные его пониманию.
– Должна же я как-то поддерживать твой имидж завоевателя и любителя женщин, капитан.
– Из меня любитель женщин как из тебя монашка, – Чайка ухмыльнулся, не вкладывая ничего пошлого в свои слова, но прекрасно понимая, в каком контексте они будут услышаны и поняты.
Адель на его слова лишь закатила глаза. Если бы не монахини, решившие продать Кидд маленькой девочкой работорговцам, то она вполне могла бы стать одной из тех затворниц. Ну, это если не брать в расчет ее взрывной характер, из-за которого, собственно, ее и продали.
– Когда я с тобой – в голову лезут греховные мысли, и мне становится стыдно, – старпом растянула губы в невинной улыбке, едва ли не повиснув на плече у капитана. Но он успел заметить в ее серых глазах дьявольский огонь, заставивший его усмехнуться и приобнять ее за талию. Нет, ей отнюдь не было стыдно.
Заставить оторвать взгляд от старпома Обри заставил хохот и улюлюканье. Он без труда нашел источник шума, находящийся на баке. Несколько пиратов, среди которых затесались Сантьяго и Пабло, расположились на баке и не сводили глаз с двери, ведущей на камбуз. Когда та через секунду распахнулась, раздался свист и возгласы, в которых потонула вышедшая на палубу бойкая мисс. Ей вслед летели «дружелюбные» напутствия кока, которые вызывали у галдящих пиратов приступы хохота. Сама же Бернадетта де Кьяри выглядела оплотом невозмутимости и спокойствия. Она даже глаза не подняла на орущих мужчин.
– Какого черта они творят? – поинтересовался Чайка, переводя взгляд на Адель, все также обнимая ее, которая не сводила глаз с источника шума и загадочно улыбалась. Единственный человек, знающий обо всем происходящем на судне не захотел поделиться с ним информацией. Вполне в духе его старпома.
– О, они делают ставки на то, долго ли еще Солнышко продержится под бранью Стива. Пока эта аристократка лидирует, а Пьер и ему подобные дурачки отдают свои деньги умным людям вроде меня и твоей обезьяньей мамочки, – не без удовольствия пояснила Кидд, отсалютовав пиратам и еще шире улыбнувшись.
Бернадетта, встретившись взглядом с капитаном, вскинула подбородок, неодобрительно покосившись на него и старпома, так и стоявших слишком близко друг к другу. Отведя глаза, она медленно и гордо прошествовала мимо них до каюты с таким видом, будто ей не было никакого дела до этой «вопиющей» близости. А затем она скрылась за дверью.
– Подожди, вы что, делаете ставки на ее выдержку? – уточнил Чайка, в чьем голосе появились удивленные нотки. Быстро же его команда нашла себе развлечение в лице его гостьи.
Он отстранился от Адель, когда понял, что добился своего. Кажется, бойкая мисс и правда ревновала. Но с чего бы? Неужели девицы из высшего общества могут так быстро влюбиться? Или им будет симпатичен любой, кому не за шестьдесят семь лет? Черт знает этих странных девиц.
– Ну да, надо же нам как-то развлекаться и веселиться, пока за этот поступок добрый капитан Чайка не оторвал нам яйца, – усмехнулась Кидд, наблюдая за тем, как пираты, делавшие ставки, стали расходиться, одобрительно похлопывая по плечам тех, кто проиграл свои сбережения.
– Во-первых, эта угроза направленна на защиту неприкосновенности мисс Бернадетты, а во-вторых, у тебя даже яиц нет.
– О, поверь, есть, и иногда они звенят громче, чем у любого присутствующего здесь мужчины.
По правде говоря, для Обри стало открытием то, что кто-то пытался таким образом заработать на гостье их корабля, которая сама об этом почему-то решила умолчать. Возможно, ее просто все устраивало.
Выходит, она была слишком поразительным человеком не только для него, но и для остальных членов команды. Впрочем, это даже не удивительно. Эта бойкая мисс буквально каждое утро уходила на камбуз, проводя в обществе Стива больше пяти минут и при этом не покидала своего поста в слезах. Поразительная способность, учитывая, насколько кок мог быть невыносимым.
Стив Дэйвис попал в команду «Свободы» еще до того, как Чайка убил неугодных ему людей и принял на свой борт девушек. И попал он на нее совершенно случайным образом. В тот день корабль взял на абордаж торговое судно, разгромив не только его, но и слабую команду моряков. Неприятной новостью стало то, что бывшего кока зарубили его же топором для мяса, а потому команда остро нуждалась в человеке, который смог бы обеспечивать их едой.
Обычно в обязанности кока не входит ничего, что связано со сражениями. Его максимум – приготовить еду, отбиться от нападок команды (как это неблагородно – гнобить человека, готовящего им пищу, оскорбляя его тем, что он занимается женским делом) и лишить кого-нибудь конечности, если дело дрянь. Но Стив был не обычным коком. Чайка видел, как он наравне со своей командой принимал участие в битве и с каким остервенением вел себя на поле сражения. А потому капитан предложил свирепому мужчине занять освободившееся место. И рыжий кок принял это предложение, поскольку не был дураком.
Взять Дэйвиса на борт оказалось хорошим решением. Он был первоклассным коком. И пусть команда недолюбливала его из-за характера, но всегда искренне благодарила за неимоверно вкусную пищу. Стив мог буквально приготовить съедобный шедевр из ничего. Бесценные качества для человека, работающего в стесненных условиях.
– Как ты стал коком? Твои навыки готовки слишком хороши для моря, – как-то обмолвился Обри. На камбузе было тихо и, кроме Стива, там больше никого не было. А потому можно было постараться и разговорить этого сварливого человека с глазу на глаз.
– Для скрытного человека ты слишком любопытный, капитан, – отозвался Дэйвис, не отрываясь от готовки. Его большие руки двигались проворно и легко, будто жили своей жизнью, а не управлялись Стивом.
– Я должен знать истории своих людей. Иначе никогда не смогу понимать их.
– Раньше я был поваром в одном богатом доме.
В этот момент рука с ножом, резавшая мясо, слишком сильно опустилась на деревянную доску. Вот это уже звучало интересно.
– И как же тебя занесло в море? Мог оставаться на суше, в безопасности.
В этот момент Стив поднял глаза на капитана. И в них, подобно буре, мелькнула боль, которую этот мужчина скрывал за своим скверным нравом.
– Моя жена умерла от лихорадки, а дочь посчитала, что я сделал недостаточно для ее спасения. Поэтому теперь я вынужден отвечать на твои вопросы, капитан, и кормить ублюдков, вроде тебя, – кок вернулся к своей работе, заставив Чайку на какое-то время замолчать, обдумывая его слова и кусок полученной истории. Значит ли это, что он бежал от ненависти своей дочери? – Как такой сопляк смог так рано стать капитаном, так еще и собрать вокруг себя безжалостных ублюдков?
– Нужда, отвержение и дикое желание доказать свою значимость порой творят удивительные вещи со сломленным человеком, мистер Дэйвис.
Больше они никогда не разговаривали на эти темы. Но, кажется, стали чуть лучше понимать друг друга. А со временем даже стали позволять себе подтрунивать друг над другом.
Когда Адель убежала к расходящимся пиратам, чтобы забрать часть своего выигрыша, Обри направился в каюту. Ему было интересно узнать, знает ли бойкая мисс, что невольно стала местным развлечением. И как она вообще относится к подобному? Может, ее это злит? Это ведь так некультурно. Свои размышления насчет ее ревности он решил пока оставить при себе. Нужно будет еще понаблюдать за ней. Ее странная ревность казалась ему до безумия глупой и неуместной.
Капитан без стука вошел в свою каюту. Прошло не больше пяти минут, но мисс Бернадетта уже сидела за его столом, сжимая в руке перо. Перед ней на столе лежал ее дневник, который аристократка слишком поспешно закрыла, подняв глаза на Обри. Тот миролюбиво поднял ладони на уровне груди.
– Не хотел Вам мешать, прошу прощения.
– И все же, Вы сделали это.
Бернадетта опустила перо обратно в чернильницу и отодвинула от себя дневник, оставшись сидеть на стуле с ровной спиной и взглядом, отведенным куда-то в сторону. Она будто бы ждала. Или показывала, что приход капитана испортил ее уединение, и теперь она готова со всем нежеланием уделить ему свое драгоценное время.
– Вы знаете, что команда делает ставки на Вашу выдержку? – Обри подошел чуть ближе к столу, не сводя внимательного взгляда с аристократки. – Им очень интересно, сколько еще Вы продержитесь под бранью Стива.
– Мистер Дэйвис – прекрасный человек, капитан, – Бернадетта на миг подняла свои разные глаза на него, коротко и быстро растянув губы в усмешке.
– Ага, прямо-таки сокровище, – кивнул Чайка. – Так и закопал бы его где-нибудь.
Бернадетта, опустив глаза, прикрыла рот рукой, но он успел понять, что она улыбается, явно пытаясь сдержать смех. Еще одна ее чу́дная особенность. Неужели ее воспитывали в такой ужасной строгости, что запрещали даже смеяться и открыто демонстрировать свои эмоции?
– У Вас какое-то дело ко мне, мистер Конте? – наконец напрямую спросила Бернадетта, не подняв на него глаз и быстро проведя пальцами по кончику пера, засунутому в чернильницу.
– Мне интересно, что это был за неодобрительный взгляд, который Вы бросили на меня и Адель на палубе, – пожал плечами капитан, ляпнув вслух первое, что пришло в голову. Н-да, не получилось оставить свои размышления при себе.
– Я не одобряю открытую демонстрацию отношений, не скрепленных браком, – она откинулась на спинку стула, выглядя абсолютно спокойной сейчас.
– Неужели Вы все-таки ревнуете, мисс Бернадетта?
– Дело в приличиях, мистер Конте. В Вашем случае – в их отсутствии.
– Интересное умозаключение. А прилично ли испытывать запретные чувства к человеку, с которым знаком меньше недели и лгать о них?
– Разумеется, нет. Уверяю Вас, я ничего не испытываю к Вам, кроме жалости и, должна сказать, что Ваши тесные жесты, обращенные к мисс Кидд, меня никак не беспокоят, капитан.
И тогда Чайка широко улыбнулся. Он знал, что над некоторыми происходящими вещами и своей реакцией на них Бернадетта была не властна. Стоит только выкинуть какой-нибудь неприличный финт, и бойкая мисс запросто превратится в гневную фурию. Гневную зардевшуюся фурию. Откровенно говоря, его это веселило. Капитану нравилось наблюдать за чужими превращениями, делающими из невозмутимой и вечно спокойной аристократки вполне живого и эмоционального человека.
Сделав несколько широких шагов, Обри оказался вплотную к столу. И, совершенно не думая, он улегся на него спиной, оказываясь прямо под лицом и взглядом недоумевающей бойкой мисс. Для удобства лежания он даже снял с головы треуголку, отложив ее в сторонку на край стола. И теперь без капли застенчивости лукаво таращился на мисс Бернадетту.
– Да что за ребячество Вы себе позволяете, капитан? – возмущенно выдохнула де Кьяри, подняв голову, чтобы избежать его прямого взгляда.
– Это не ребячество, а любование произведением искусства, мисс Бернадетта, – ухмыльнулся Обри, замечая, как бледная кожа покрывается слабыми розовыми пятнами румянца. Неужели ее так просто смутить? Это даже забавно.
– Выставка окончена.
И с этими словами аристократка наклонилась, пытаясь дотянуться до его треуголки. Та, как назло самой Бернадетте, лежала слишком далеко. При этом то ли намеренно, то ли, черт возьми, случайно, ее бюст прошелся по его лицу. Он даже опешил от такого поворота событий, не ожидая столь неприличного жеста от благовоспитанной девицы. Вот только когда одна из пуговиц ее простого платья неприятно проехалась по глазу, вынудив капитана зажмуриться, удивление от происходящего быстро сменилось на болезненное ощущение.
– Блядство, – не сдержался он. И, если бы не ее тело, зависшее над лицом дольше положенного, он бы уже давно потер свой глаз.
– Не ругайтесь.
Аристократка наконец выпрямилась, держа его треуголку в руке. Их взгляды наконец встретились. Карие глаза очень красноречиво говорили о том, куда следует направиться Бернадетте, однако капитан весьма благополучно промолчал.
– Доброй ночи, капитан Чайка.
И с этими словами де Кьяри накрыла его лицо головным убором. Обри ухмыльнулся, быстро убирая предмет, погрузивший его глаза во тьму. Бернадетта так и стояла над ним, недовольно поджав губы и скрестив руки на груди.
– Вы такая забавная, когда злитесь, – попытался исправить ситуацию Обри, не видя в ней ничего плохого. В конце концов, он ведь не приставал к ней и даже никак не трогал. Это она своей грудью легла ему на лицо, так еще и больно задела глаз проклятой пуговицей. Чего злиться-то?
– Это неприемлемо, – холодно проговорила Бернадетта, все так и не отводя своего недовольного взгляда. – Вам ведь не понравится, если я вдруг начну нарушать Ваши границы. Не забывайте, что я, в отличие от мисс Кидд, не Ваша любовница.
И тогда Бернадетта начала делать то, чего капитан от нее точно не ожидал. Она вновь склонилась над ним, положив руки ему на плечи, которые ловко скользнули под ткань рубахи. На миг он ощутил исходящий от нее аромат лаванды: нежный и мягкий. Ладони Бернадетты были ледяными. Одна скользнула вниз по его плечам, а друга замерла у основания шеи, готовая сжать горло. Обри опешил. Она внимательно и с хладнокровностью хищницы смотрела на него. Его сердцебиение участилось, а сам он невольно дернулся. Ледяная рука мягко и в то же время опасно сомкнулась у основания горла. Безобидное ребячество перестало быть смешным и веселым.
Прошла всего пара каких-то секунд, но капитан резко одернул чужие руки от своего тела, слишком сильно сжимая тонкие запястья аристократки. Его сердце все еще заходилось тревожным стуком, зубы были крепко стиснуты, однако, это не мешало ему шумно и быстро дышать. Будто он был готов драться, не меньше.
– Не смейте. Никогда не смейте так трогать меня, – отрывисто проговорил он, отпуская чужие руки и резко садясь на столе. Не глядя на аристократку, вызвавшую у него неприятные ощущения, он встал со стола, забирая треуголку и поспешно покидая каюту, чья дверь при этом хлопнула. Чувствуя себя при этом последним ничтожеством и слабаком.
Ледяные руки сжимали шею. Сердце заходилось бешенным стуком, теряясь в грубом смехе. Им было смешно. Ей было забавно. Он же был в ужасе.
– Человек такое хрупкое и пугливое создание. Нравится, м? – чудовище с ласковым голосом наклонилось к уху капитана, игриво кусая мочку. Да, при других обстоятельствах Обри бы понравилась эта игра. Но сейчас от ужаса он был не в состоянии двигаться и отвечать. Он знал, что сейчас случится. Это происходило каждый раз. Каждый гребанный раз, когда вода расступалась перед ним, позволяя зайти в свои глубины.
Он дернулся. Чудовище с ласковым голосом засмеялось, прежде чем с легкостью толкнуло его на холодное дно. Те, кто до этого смеялись, поняли безмолвный приказ. И потому ринулись к нему с ужасающей быстротой. Множество ледяных рук прикасалось к нему, сжимая и царапая влажную кожу. Кто-то наносил хлесткие удары. Другие обманчиво целовали, после этого начиная кусать его с неистовой силой. Кровь с легкостью вытекала из тела. Он был не в состоянии шевелиться и даже закрыть глаза. Сопротивление ничего не давало. Стыд и страх парализовали тело, которое обычно умело парировать любые удары. Но теперь он позволял терзать себя, с безмолвной ненавистью глядя на чудовище с ласковым голосом. Он...
– Капитан! – Обри обернулся, выныривая из омута воспоминаний. Пару секунд его взгляд был расфокусирован, словно мыслями он все еще находился в том ужасающем месте, но после Чайка моргнул, приходя в себя. На лице застыла маска спокойствия. Перед ним стоял Леон, держа в руках несколько листов бумаги. – Капитан, вот список необходимого провианта и боеприпасов с подсчетом необходимой суммы средств.
Квартирмейстер немного рано составил список будущих закупок, но так было всегда. Ничего удивительного. Чайка и сам знал, как много времени нужно на то, чтобы выполнить подсчеты всего, что находилось на корабле, и на основании этого составить список закупки. Викс предпочитал делать эти вещи заранее, вот и все. Обри взял листы бумаги, быстро просматривая их. Обычный список. Ничего лишнего. Все строго по необходимости и в нужном количестве.
– Адель выделит средства.
– Отлично.
И квартирмейстер, забрав свои списки, ушел, оставив Чайку одного стоять на палубе. Уже не переживающего свое мерзкое воспоминание, но гадающего, почему невинные прикосновения аристократки вызвали у него это видение. Она ведь не хотела навредить, в этом он был уверен. И о том, какие кошмары периодически его мучали она тоже не ведала. Но де Кьяри в целом было лучше вот так вот не касаться его. Не только из-за возможных воспоминаний, но и по ряду других не менее важных причин.
Он весь день, как мог, избегал де Кьяри. Понимал, что ведет себя как трус, но ничего не мог поделать с этим. Со своим страхом и чувством опасности. По правде говоря, ему просто было страшно пока вновь приближаться к ней. Он знал истоки своего страха, но не понимал, почему у Бернадетты получилось снова задеть его и заставить ощутить слабость. Немыслимая чертовщина. Она ведь совершенно не опасна.
Он явился в каюту тогда, когда на судне погасили все огни, оставив лишь парочку для вахтовых. Аристократка стояла на коленях в одной ночной сорочке возле диванчика и молилась. Обри чисто из уважения отвернулся, чтобы не глазеть на Бернадетту и почти что скрылся в своей коморке, когда вопрос бойкой мисс догнал его, заставив замереть прямо возле двери.
«Вы в порядке?»
«Разумеется».
Ложь так привычно слетала с его губ. Это было так легко. Солгать и притвориться, будто ничего не было. Все считали капитана храбрым. Но сам он знал, что является трусом. Он боялся правды. Не умел говорить ее. И из-за этого факта вся его команда пребывала в неведении, принимая его совсем не за того, кем он являлся на самом деле.
– Простите, если сделала что-то неподобающее. У меня и в мыслях не было делать Вам неприятно, капитан.
–Доброй ночи, мисс Бернадетта.
И он наконец скрылся в своей маленькой комнатушке. Правда о его страхе так и осталась невысказанной. Он не смел никому сказать об этом. Все мигом решили бы, что он спятивший идиот. А у капитана со свистящей флягой не так много шансов удержаться на своем посту. А посему лучше и безопаснее лгать.
Но произошедшее дальше удивило его. Раздался стук, а после дверь приоткрылась и в проеме показалась голова бойкой мисс. Бойкой мисс, удивляющей его из раза в раз. Взять хотя бы их первую встречу. Когда Обри увидел ее с пистолетом в руках это видение всколыхнуло в нем отголосок прошлого. Давнее воспоминание, пахнущее домом и солью.
– Я же сказал, что сам приду к Вам в случае чего, – насмешливо протянул капитан, хотя так и не повернул к ней головы, оставшись лежать лицом к стене.
– Оставьте свои похабные шутки для мисс Кидд, капитан, – судя по голову, она поморщилась. В темноте он бы все равно ничего не рассмотрел.
– Она будет им рада, – он продолжил паясничать, ощутив, как осторожно де Кьяри опустилась на его кровать. Это заставило его напрячься. Вспомнить ее ледяные руки. Как же он ненавидел чувство незащищенности. Ему хотелось отодвинуться, вжаться в стену, а еще лучше – просто исчезнуть.
– Ваши глаза сияют подобно янтарю, когда Вы говорите про свою семью. Вы будто бы оживаете в такие минуты, – ее голос был мягок и спокоен. Полон безопасности. Если бы его можно было сравнить с местом, то он был бы тихой гаванью. Неужели сейчас не произойдет ничего неприятного?
Или это такой же обман, какой был всегда? Какой следовал после ласковых слов и оканчивался размазанной по телу кровью?
– Расскажите мне еще что-нибудь. Почему у Вас две фамилии?
Он усмехнулся, а сердце предательски ёкнуло. Значит, его глаза сияют при воспоминании о прошлом? О моментах, нанесших непоправимые раны? Интересно.
Но, кажется, рассказывать об этом прошлом лучше.
Кажется, сейчас было бы лучше отвлечься от позорных мыслей, пугающих его до чертиков и гребаной паники.
Чайка сел на кровати, всматриваясь в темный силуэт аристократки перед собой. Скрестив ноги, он смял губы. Не слишком ли много он рассказал ей? Не слишком ли сильно открыл скрипучую дверь в свое черствое сердце? Хотел ведь быть осторожным с ней.
К черту.
– Мою мать звали Коралина Конте. А отца – Фред Обри. Она была итальянкой, а он не признавал ни одну из национальностей, считая себя сыном моря, – начал капитан, тихо усмехаясь и жалея, что не может сейчас рассмотреть в темноте чужого лица. Удивлена ли Бернадетта, что он носит фамилии обоих родителей одновременно? Или ее лик, как обычно, спокоен и невозмутим? – После его смерти я взял фамилию матери, чтобы определенный круг людей знал – я жив и однажды приду по их души. Фамилия отца же осталась для тех мест, где меня никто не знал. Вроде того бала...
– Есть люди, которых Вы мечтаете... убить? – послышался осторожный и настороженный голос де Кьяри из темноты.
– Я еще не думал об этом, – Обри мотнул головой, дав столь неопределенный ответ. Он и сам не знал, мечтал ли об убийстве бывших членов своей семьи или просто хотел доказать им свои способности.
Он тонул и задыхался. Плакал и умолял.
Но все было тщетно. Капитан знал это. Знал, что все прекратится лишь тогда, когда скажет она.
Все прекратится тогда, когда море выпустит его из своих соленых объятий. А пока...
Тело отзывалось жгучей болью. На каждый удар, укус и прикосновение. Его трясло. Слезы ручьями струились из глаз, а горло сдавливало спазмами так, что он был уверен – еще секунда и он умрет от удушья. Или от боли в груди. Он не обращал внимания на боль в других частях тела. Ему было не до того. Он просто не мог... не мог сфокусироваться на чем-то одном. Его разрывало. Разрывало на части. От боли, ужаса и удушья. От головокружения, тошноты и чувства нереальности всего происходящего.
Он не понимал, что чувствовал. И от этого сходил с ума. Сколько часов длится эта пытка? Он потерялся во времени и просто хотел ничком упасть на влажный песок. Он просто хотел, чтобы все прекратилось. Чтобы он мог спокойно вдохнуть без боли в груди и горле. Чтобы раны на теле перестало жечь от соли. Чтобы... Он желал смерти. Отчаянно желал ее. Что угодно, лишь бы прекратить этот ужас.
Кончики пальцев онемели и от этого дрожь лишь усилилась.
Казалось, он был в каком-то коматозе.
Лишь отдаленно он улавливал то, что творили с его телом другие. Калечили, оставляли порезы и укусы, следы от пощечин, плевки. Кусок мяса, брошенный на ее потеху. Пустое место. Ничтожество.
Это сон.
Дурной сон.
Сейчас он откроет глаза и все исчезнет.
Сейчас.
Но капитан открывал глаза и ничего не исчезало.
Все те же острые лица и пасти, полные клыков. Бездонные глаза и ледяные руки. Гибкие тела и неимоверная сила. Жестокость, граничащая с изящной красотой. Благолепие, переступившее черту безжалостности.
И тогда он не выдержал.
Он закричал.