Глава 5
За гранью текста: Любовь пленника истории
Солнце, проникающее сквозь неплотно задернутые шторы библиотеки, отбрасывало косые полосы света на раскрытую книгу. Элайджа чувствовал этот свет кожей, точнее, тем, что от него осталось – тонкой пленкой сознания, привязанной к тексту. Время, отмеренное перелистываемыми страницами, не просто шло – оно неслось, как река к водопаду. Каждая прочитанная глава приближала его к небытию.
"Осталось немного, верно, Элайджа?" – прошептал старый мудрец Игнат, появляясь из-за угла страницы. Его борода, сотканная из слов и параграфов, колыхалась, как от ветра.
Элайджа, рыцарь в сверкающих доспехах, стоял на краю вымышленного поля боя. Вдалеке, на холме, виднелся замок, его обитель, его история. Но теперь все казалось призрачным, эфемерным.
"Да, Игнат, – ответил Элайджа, его голос звучал приглушенно, словно из глубины колодца. – Чувствую, как мир вокруг меня тает. Боюсь, после последней страницы меня больше не будет."
Игнат вздохнул, и этот вздох пронесся по странице, как легкий бриз, шелестя словами.
"Это жестокая судьба, рыцарь. Быть рожденным в воображении и умереть в забвении."
Элайджа опустил взгляд на свои закованные в латы руки. Они казались ему чужими, нереальными.
"Но я не хочу умирать, Игнат. Я… я не могу."
Именно в этот переломный момент, когда отчаяние почти поглотило его, он осознал нечто новое, нечто живое, пульсирующее внутри его обреченного сердца. Он влюбился.
Он видел ее глаза, когда она читала о его подвигах, о его чести, о его долге. Он чувствовал ее сочувствие, когда он сражался с чудовищами, ее радость, когда он одерживал победы. Она была его читательницей, его внимательной слушательницей, его невидимой богиней, дарующей ему жизнь.
"Я люблю ее, Игнат," – произнес Элайджа, его голос обрел твердость, которой не было прежде. – "Я люблю ту, что читает обо мне."
Игнат удивленно поднял брови, сплетенные из полуколонн и тире.
"Любишь? Рыцарь, ты – плод воображения, буквы на странице! Как ты можешь любить того, кто существует вне твоего мира?"
"Я не знаю, как, Игнат, – ответил Элайджа, – Но я знаю, что это правда. Я люблю ее интерес, ее сочувствие, ее внимание. Я люблю ее так, как рыцарь может любить лишь свою королеву, всем сердцем и душой. И эта любовь… эта любовь – моя единственная надежда на спасение."
В этот момент, в самой глубине текста, родилась искра. Искорка надежды, способная пробить брешь между мирами, соединить вымышленное с реальным. Но как это сделать? Как пленнику истории достучаться до сердца своей читательницы? Вопрос висел в воздухе, тяжелый и неподъемный, как стальной меч.