Герой. Дитя воды и пламени

Уставшая после утренней тренировки в бассейне Майя плелась по пустому коридору и что-то мычала под нос, изредка прислушиваясь к тому, что происходило за дверями кабинетов, где проходили воскресные дополнительные занятия. Водница честно призналась себе в том, что скучала по некоторым преподавателям и очень хотела бы побывать на их лекциях. Наверняка и Оскар, едва ли завершилось утреннее занятие в спортзале, поспешил к своим отстающим по математике первокурсникам.

Первую неделю в расписании были только индивидуальные занятия, и лишь со второй будущие стражи должны были начать свои совместные вечерние тренировки и утренние разминки. Майе трудно было представить, каким образом встреча всех стражей могла пройти без нового скандала и очередных разборок.

В тот выходной день Майя решила отыскать Александру и с глазу на глаз поговорить с ней о проклятии. Она направлялась в деканат, надеясь встретить женщину там или по крайней мере узнать её расписание на неделю.

В последние дни водница чувствовала себя очень подавленно. Слёзы душили её с раннего утра до поздней ночи, хотелось кричать от бессилия и пинать разные вещи. На тренировках Майя не сковывала себя и выкладывалась на полную, иногда тратя даже больше сил, чем было у неё на самом деле. По этой причине после вечерних занятий она покидала зал в полуобморочном состоянии и очень медленно плелась обратно в общежитие.

Проходя через большой холл, водница заметила стремительно направлявшуюся на выход даму с до боли знакомой ей пышной чёрной шевелюрой и зелёной мантией. Чуть прищурившись, она смогла узнать в ней свою мать.

"Надо бы мне делать перерывы в чтении книг про Мглу, — подумала Майя. — В последнее время зрение начало сильно ухудшаться. Видимо, слишком засиживаюсь по вечерам за чтением".

— Ма... Александра! — неуверенно воскликнула она, торопливо шагая навстречу.

Едва услышав голос дочери, Старина тут же остановилась, обернулась и приветливо улыбнулась ей.

— Привет, Майя! Что-то произошло?

— Я... — она встала и отдышалась, держась за бок. — Поговорить хотела. Но, я вижу, ты куда-то спешишь, поэтому как-нибудь в другой раз.

— Да нет, — Александра тут же слегка покраснела, а голос её стал тише. — На самом деле, я шла на кладбище. Понимаешь, меня там довольно давно не было... Около месяца или вроде того. Хотела зайти, пока есть время.

— Оу, — теперь и лицо Майи покрылось румянцем. Водница запустила ладонь в кудрявые волосы и почесала затылок. — Извини, не знала.

— Всё в порядке, — она поджала губы и внимательно посмотрела на дочь. — Если хочешь, можешь пойти со мной. По пути как раз и расскажешь мне всё, что хотела.

— Туда долго идти?

— Чуть больше, чем до телепортационного пункта. Может, около двух часов, — Александра наклонилась к Майе и заговорчески прошептала: — Но мы с тобой зайдём вглубь леса и откроем там портал. Погода не особо располагает к долгим прогулкам.

— Ай-яй, правила нарушать нехорошо, миссис Старина, — хихикнула водница и всё же протянула матери ладонь.

Стихийницы сцепили пальцы и вышли во двор коллегии.

В ноябре редко кто из обитателей замка совался на улицу. Исключением были любопытные первокурсники, которых практически сразу обнаруживали стражники и не особо доброжелательно отправляли обратно в помещение. Цветущая роща потухла, вместо ярких пёстрых бутонов там увядали потухшие тёмно-зелёные листья на тощих голых ветках, которые торчали из остывшей серой земли подобно брошенным на поле боя мечам.

На небе плотным полотном собирались чёрные тучи, пронизывающий морской ветер разбивался о горное кольцо и опасно расшатывал ели на верхушках, будто норовил их вырвать с корнем и сбросить к подножью.

Внутри же кольца, под стражей гор, было спокойно. Слабо покачивались деревья, тёрлись друг об друга ветками, осыпались на сухую траву иголки, перемешиваясь с ковром прогнивших коричневых листьев. Единственным ярким пятном в лесу оставались вялые оранжевые и красные ягодки неизвестно откуда взявшейся рябины. Истошно кричали в поднебесье чёрные силуэты ворон.

Майя и Александра затерялись за одним из многовековых дубов. Старина воровато оглянулась и достала из внутреннего кармана мантии зелье пространственного коридора, сделала пару глотков искристой жидкости и, поморщившись, потащила водницу за собой в портал.

Едва они успели выскочить на лесную опушку между двух самых низких гор, Александра повернулась к Майе и спросила:

— Так о чём ты хотела поговорить со мной, рыбка?

— Что мы будем делать? Проклятие не снять ни при каких условиях, сама понимаешь. Если бы были варианты, наверняка Беляна бы о них рассказала. Неужели мы просто обречены страдать?

— Я долго думала об этом в последние дни, — Александра посмотрела куда-то вдаль и слабо улыбнулась лёгкому шальному ветерку, петлявшему между деревьев. — Проклятие влияет на судьбу, верно? А судьбу всегда можно переиграть, обмануть, в конце концов, построить её самим.

— Да, но... — хотела было возразить Майя, но Старина перебила её:

— Но ведь гораздо лучше попробовать стать счастливой наперекор проклятию какой-то тётки, чем своими руками погубить свою судьбу. Тем более, что...

Александра задумчиво приложила указательный палец к губам, прищурилась, покрутилась на месте, после чего указала куда-то в сторону, и они вместе засеменили по узкой тропинке прямо к высокому металлическому забору.

— Тем более, что проклятие нам не снять. Я бы не простила Арнольда, нет, ни за что. Но я слишком долго боролась с депрессией, чтобы так просто снова ей сдаться, — она выдержала довольно долгую паузу и добавила чуть тише: — Мы пришли.

Прежде чем толкнуть узорчатую серую калитку, на которой на древнемагическом было написано "reilig" — кладбище, она расстегнула мантию. Только сейчас Майя заметила, что Александра вновь надела чёрное платье в пол, видимо, чтобы сохранять традицию.

— Сказала бы, я б зашла переоделась, — виновато пробормотала водница.

— Это не обязательно. Просто я так... Привыкла. Понимаешь? — она приоткрыла дверцу и пропустила Майю вперёд.

Тишина и покой. Жалобно кричавшие вдалеке вороны и чайки здесь почтительно молчали, сидя на каменных статуях, и с интересом оглядывали стихийниц. Кроме них никого не было, однако одинокой Майя себя не чувствовала — среди куч опавших пылающей оранжевой листвы, на которых блестели свежие дождевые капли, возвышались над могилами скульптуры, будто побеждая смерть.

Некогда живые люди сидели, совершенно не двигаясь, друг напротив друга или вовсе отвернувшись. Каждый в своей любимой одежде, с растрёпанными волосами или с идеальной укладкой, с книгой в руках или с кисточкой за ухом, в окружении цветов или вырезанного огня. Казалось, над памятниками работали настоящие мастера. Кладбище существовало точно больше двух веков: на статуях в центре было больше трещин, потёртостей, да и сам мрамор отличался по цвету от остальных скульптур. 

Между бесчисленного количества мраморных статуй умерших, росли фиолетовые астры. Казалось, что в месте, где царила смерть, жизнь по-прежнему пыталась победить её, прорасти над ней, возглавить мир. Ещё не осыпавшиеся одинокие листья качались вверх-вниз под тяжестью моросящего дождя, который стучал по ним, как по барабанам.

Статуи будто провожали водницу взглядами, пока она шла мимо, из-за чего кожа покрывалась мурашками.

— Совсем как живые, — прошептала Майя. Издать слишком громкий звук ей казалось чем-то неуважительным, и каждый раз, когда наступала на ветки, она сжимала челюсти и впивалась ногтями в ладони, мысленно извиняясь перед памятниками.

— Да, — так же тихо ответила ей Александра. — Я и сама порой забываю, что говорю с бесчувственным куском мрамора, а не с любимым мужем.

— Ты с ним разговариваешь? — от одной лишь мысли об этом воднице становилось не по себе. Ей трудно было понять, почему она начинала испытывать жуткий стыд вместе с желанием посочувствовать Александре и при этом не показывать эмоций вовсе.

— Мне так становится легче. Тебе ничего не говорят в ответ, но кажется, что слышат. Понимают. Раньше я тут все выходные проводила, — она горько улыбнулась и поднесла ладонь ко рту. — Однажды даже уснула, сидя прямо на холодном камне. Так и пролежала бы до самого утра, если бы меня не нашли. Простыла тогда, подхватила воспаление лёгких. Арнольд со мной носился, выхаживал, потому что я отказалась лежать в лазарете. Собственно, он меня и обнаружил здесь. Это было ещё лет восемь назад...

Вдруг за спиной раздался шорох крыльев. Один из воронов, чёрный, крупный, с синим бантиком на лапке, сел на плечо Александры и по-дружески коснулся её щеки клювом. Майя дёрнулась и уставилась на птицу, как на призрака.

— Привет, Фир, — она подняла ладонь и улыбнулась ворону. Тот издал короткое "кар" ткнул лбом в руку и заинтересованно посмотрел на водницу, которая застыла на месте и боялась даже вдохнуть. — Не бойся, он воспитанная птица. Правда, Фир?

Она вытащила из кармана мантии несколько кусочков хлеба и протянула их ворону. Фир принялся послушно клевать крошки, больше не обращая на перепуганную Майю никакого внимания.

— Арнольд его выдрессировал. Лет пять назад мы стали его изредка прикармливать на кладбище, потом он начал приставать всякий раз, как я сюда приходила, после чего провожал аж до самого замка: видимо, не хотел, чтобы с его кормилицей что-то случилось, — Александра тихо засмеялась. Фир вопросительно посмотрел на стихийницу, и она тут же помрачнела. — Нет, Арнольд сегодня не придёт. У него... Дела.

Фир недоверчиво наклонил голову и, обидчиво каркнув, соскочил с плеча. Ворон схватил с ладони кубик хлеба и полетел куда-то вперёд, к дальнему ряду памятников. Александра потрусила руки, избавляясь от крошек.

— Вы с ним были куда ближе, чем мне казалось, — мрачно отметила Майя.

— Извини, — тут же спохватилась Александра. — Мне не стоило вообще говорить о нём. Чёртов предатель...

— Нет-нет, всё в порядке, — заверила водница. — Его я не... Не боюсь так сильно, как Вернера. В моих кошмарах только он фигурировал. В общем, если хочешь, можешь рассказать о нём больше. И о ваших... кхм... Отношениях.

— Ох, нет-нет, милая, — она опустила ладонь на плечо дочери и встала прямо перед ней. — Я всю жизнь люблю Вакса. А Арнольд... В общем, он появился в коллегии через год после окончания войны. К тому моменту я уже перессорилась со всеми стражами, осталась совсем одна... Тебя потеряла. Жизнь превратилась в бесконечный серый круг отчаяния и беспомощности, тоски. Тяжело мне было. Очень.

— Могу представить... — пробормотала Майя, потупившись. Отчего-то она снова не могла заставить себя посмотреть в лицо матери.

— Арнольд сначала, как и я, сторонился остальных, ни с кем толком не заговаривал. Однажды мы встретились поздно в деканате, пока работали. Разговорились. Так вечер за вечером он приходил, пока в один из дней не вытянул на прогулку по лесу. С тех пор мы начали... Как бы так сказать... Дружить? Да, наверное, именно дружить. Он никогда не навязывался, но появлялся именно тогда, когда мне нужно было. Заставлял кушать, когда я все выходные лежала в кровати или сидела на кладбище, старался отвлекать от грустных мыслей всякими шахматами или вылазками в человеческий мир. Ему даже удавалось меня смешить, хотя я вообще не улыбалась. Иногда получалось возвращать меня настоящую — весёлую, задорную, жизнерадостную. При этом, Арнольд ни разу не перешёл эту черту между дружбой и романтическими отношениями. Даже намёка на какие-то чувства с его стороны не было.

— Что-то у меня не вяжется образ вражеского шпиона с тем, что ты мне о нём рассказываешь, если честно, — призналась водница.

— Я до сих пор поверить не могу, — в голосе Александры появились нотки грусти. — Понимаешь, я была уверена в том, что нравилась ему. Просто он слишком уважал меня, чтобы каким-либо образом показать это. Он был так искренен, что поверить в то, что всё это время он врал, притворялся, лишь бы использовать меня, было очень сложно. Представить только! Мы почти пятнадцать лет очень близко дружили, он был единственным, кто не оставлял меня даже тогда, когда я неделями безвылазно сидела в комнате и грубила любому, кто попадался на глаза. Я доверяла ему как никому другому! И он же чуть не лишил меня самого дорогого, кто у меня остался. Хотя прекрасно знал, как мне хотелось вернуть тебя.

Она замолчала и, задумавшись, прикусила губу.

— Его что-то сильно гложило, — продолжила Александра. — Как мне казалось, спустя некоторое время после того, как мы сблизились, он расслабился. Стал улыбчивым, приветливым и много болтал с коллегами, а не косился на них волком. Видимо понял, что ему ничего не угрожало. А потом был период, когда он ходил мрачнее тучи и сторонился меня. Может быть, это случилось за полгода-год до того, как ты поступила в коллегию. Говорил, что просто устал и потерял жизненный ориентир. А я, наивная дурочка, верила. Сейчас я думаю, что его тогда бросила какая-нибудь невеста из Бэлликуса или Мартиннита отругала за слишком тесную дружбу со мной. Чёрт его знает.

Некоторое время стихийницы шли молча. Дождик моросил всё более и более настойчиво, однако Фир продолжал терпеливо дожидаться гостей на одной из статуй, не сдвигаясь с места.

— Скучаешь по нему? — этот вопрос вертелся на языке у Майи уже несколько минут, но она всё не решалась его задать.

— Хочу увидеть Арнольда только ради того, чтобы влепить самую сильную в мире затрещину, а потом засунуть кинжал ему в глотку, — процедила Александра. К тому моменту они остановились у статуи какой-то женщины в большой широкой шляпе и повернули направо. — С одной стороны, я очень жалею, что доверилась ему, и до сих пор корю себя за это. С другой — он помог мне пережить самые трудные времена и внёс какие-то краски в серые будни. Во многом благодаря ему мне стало легче. Но ведь чем сильнее ты очаровываешься человеком, тем больнее в нём разочаровываться, не так ли?

— Должно быть, никто не знал его настоящего. Ни ты, ни Стефани, ни мисс Буш. Я бы не удивилась, если бы и Мартиннита о нём не знала всей правды, — сказала Майя и проследила за тем, как Фир полетел в сторону и сел на статую мужчины, как будто показывал новенькой гостье дорогу. Вскоре и они остановились рядом с ним.

Вырезанный из мрамора Вакс оказался точно таким же, каким Майя запомнила его после встречи в Облачном царстве. Всё та же лучезарная улыбка, добрый взгляд узких глаз, слегка взъерошенные волосы, отросшие примерно до кончиков ушей, и густая короткая бородка. Две верхние пуговицы рубашки были расстёгнуты, одна рука — отставлена в сторону, а другая лежала на колене.

— Привет, — тон Александры стал мягким, немного сдавленным, тихим. — Смотри, кого я с собой привела.

Она повернулась к помрачневшей Майе и будто бы кивнула, указывая на неё памятнику. Так и не дождавшись ответа от безмолвной статуи, стихийница горько хмыкнула и посмотрела куда-то между ней и водницей.

— Ах да, ты же и так видишь. Теперь-то мы наконец-то собрались вместе. Не так ли? То, чего мы так сильно с тобой хотели, — она запнулась. — Семья почти в полном составе. 

Что-то больно кольнуло Майю в области груди. Она наконец-то осмелилась поднять взгляд на Александру — та не плакала, не всхлипывала, и даже не шмыгала носом перед рыданием. Голубые глаза казались стеклянными, тёмно-розовые губы едва заметно подрагивали, как лепестки роз трепетали на ветру.

Рядом заскрипела старая сосна.

— Можно ли считать, что теперь моя мечта сбылась?

Майя услышала, как дрогнул её голос. Она не знала, как поступить было правильнее: утешить или вовсе не трогать? Взглянув на знак познания на запястье, водница накрыла его ладонью и неловко посмотрела по сторонам, будто в поиске ответа на немой вопрос. Фир наклонил голову, точно любопытный ребёнок, чёрные глаза-бусины блеснули.

Поддавшись внезапному порыву, Майя обняла Александру сбоку, цепко окольцевав её талию. Ей было трудно представить, каково это — пятнадцать лет разговаривать с памятником, как с живым человеком, зная, что тебе никогда не ответят — не говоря уже о том, что твои пылкие речи и отчаянные рыдания никто и вовсе не слышал. Насколько трудно жить мечтой, которая ни при каких условиях не сбудется?

"Это ведь всё равно, что мазать раны солью в надежде, что они скорее затянутся, — додумала водница. — Всё равно что срывать свежую корочку с пореза, снимать несросшиеся швы. Жертвовать своим счастьем, но во имя чего?"

По листьям и иголкам застучали тяжёлые дождевые капли. Александра сперва натянула капюшон мантии на голову Майи, и лишь потом — на свою.

— Идём, — она что-то растёрла под покрасневшими глазами и слабо улыбнулась. — В такую погоду нам здесь делать нечего.

— Ты в порядке?

— Да. Наверное, — порывисто ответила Александра.

— Если тебе вдруг захочется с кем-нибудь поплакать или покричать, то всегда можешь смело звать меня, — Майя сама удивилась тому, насколько серьёзно в тот момент звучал её голос. — Или если не будешь знать, с кем поговорить. Может быть, я не посоветую чего-нибудь дельного, но обещаю выслушать.

— Спасибо, рыбка. Большое тебе спасибо, — Александра вдруг замялась, словно колеблясь. В конце концов, она сделала глубокий вдох и на выдохе протараторила: — Я тебя люблю. Больше всех на свете.

— Я... Я тоже тебя люблю, — водница мысленно выругалась, почувствовалась, как предательски стремительно покраснели её щёки. Она искренне хотела добавить тёплое, искреннее "я тоже тебя люблю, мам", но что-то помешало ей это сделать. Вместо этого она молча взяла Александру за руку, и они поспешили скрыться в роще, прячась от проливного дождя. 

***

Скрипнула входная дверь. Александра прижалась спиной к стене с блеклыми зелёными обоями и смерила серый, холодный полумрак гостиной долгим тоскливым взглядом. Веки становились всё тяжелее и тяжелее под давлением подступавших слёз, но начать плакать она всё никак не могла.

Она сбросила мантию прямо на пол, раскидала у порога сапоги и медленно прошлась к окну. Александра ступала медленно, будто голой ногой по снегу: капроновые колготки не грели. Устало рухнув в кресло, Старина уронила голову прямо на разбросанную по столу документацию, едва успев подложить под неё обессиленные руки.

Эта комната была её собственным театром бесконечной любовной тоски и святыней горя. Стены давным-давно забыли, как луной катился заливистый звонкий смех, зато прекрасно помнили, как по ним бил громкий отчаянный плач, как летали через всю гостиную вещи, выпотрошенные из высоких пыльных шкафов.

Они напоминали о том, как бессовестная хозяйка днями лежала на узком диване прямо в верхней одежде, о свете, который безрезультатно пытался пробиться сквозь плотно занавешенные шторы, о вечном беспорядке и пыльных чёрных тряпках на зеркалах, в которые Старина не заглядывала порой целыми неделями.

Вдруг раздался стук в дверь. Александра не ответила, и тогда настырный гость бесцеремнно толкнул её, не дожидаясь приглашения, однако стихийница даже не соизволила повернуться.

— Я смотрю, жизнь тебя ничему не учит, — раздался непривычно раздражающий жизнерадостный голос Эшли. Аддерли оценочным взглядом окинул разбросанные по полу вещи, вскинув брови, однако продолжил, не подавая виду: — Или твои двери для меня всегда открыты, Саша?

— Привет, — слабо выдавила она и приподнялась над столом, массируя отёкшее от продолжительного лежания на столе лицо, как будто только-только проснулась от долгого сна.

— Ты, конечно, нравишься мне в любом виде, но в светлой одежде выглядишь веселее, чем в траурной, — Эшли сел рядом на быльце дивана и почтительно коснулся губами её ладони. Он наклонился к ней и оставил несколько коротких поцелуев на лице.

— Ты это прекращай, Эшли, — её тон прозвучал очень устало и даже агрессивно. Александра смерила недоумевающего мужчину испепеляющим взглядом из-под полуопущенных век и, приподняв левую руку, указала на серебряное кольцо на безымянном пальце. — Я замужняя женщина.

— Так и я женат, — он тихо рассмеялся — очевидно, чтобы сгладить напряжение. — Был.

Старина утёрла расцелованную щеку плечом и снова опустилась на стол, всем своим видом показывая, насколько сильно она не была настроена на диалог.

— Тебе лучше меня оставить, — едва шевеля губами, пробормотала она, глядя куда-то в стену.

— Как скажешь, — Эшли пожал плечами и встал. Он опустил ладонь на сутулое плечо и мягко добавил: — Если что-то понадобится — найдёшь, как связаться со мной.

— Угу, — только и ответила стихийница. Она проследила за тем, как захлопнулась входная дверь, и лишь тогда опустила веки.

Александра неглядя нащупала настольную лампу и трижды стукнула пальцами по увесистой металлической ножке. Тёплый оранжевый свет лёг и на аккуратно разложенные по углам дивана подушки, и на тщательно вымытые чашки, стоявшие за застеклённой дверцей шкафа, и на свежие цветы, подаренные Эшли несколько дней назад. На плите приятно пахнул свежесваренный бульон. Довольно отметив про себя то, что она не забыла поменять воду в вазе утром, Старина приподняла голову и посмотрела на фотографию.

За блеском стекла деревянной рамки с аккуратно вырезанными мелкими завитками, полевыми цветами и листиками прятался сияющий девятнадцатилетний Вакс в военной форме. Кому-то из сослуживцев его радость казалась неуместной, однако он, не пряча улыбки, говорил: "Если мы перестанем улыбаться, то можно считать, что уже проиграли. Не нужно позволять Азерре забирать у нас ещё и возможность радоваться мелочам даже в такие тёмные времена".

И ведь правда — нестабильность Александры зачастую гасило заразительное спокойствие и умиротворение Вакса. Без него, казалось, потухло солнце, звёзды больше не светили по ночам, а луна и вовсе потухла.

Теперь её солнцем стала Майя. Она цеплялась за любую возможность находиться рядом с ней, как за наркотик, но боялась проявлять чувства слишком навязчиво и, откровенно говоря, не знала, как стоило вести себя в роли матери.

И всё же, в последнее время она всё чаще ловила себя на мысли, что рядом с Эшли ей тоже было хорошо. Такое простое слово, немного детское, как будто слишком абстрактное, чтобы выразить чувства тепла, лёгкости и умиротворения, которые дарили многочасовые прогулки, долгие разговоры и порой весьма двусмысленные шутки Аддерли. Всё это ей раньше ей дарил и Арнольд — но с ним Александра искренне дружила.

А вот с Эшли...

Александра покачала головой, прогоняя навязчивые мысли. Она потянулась к снимку и плавно провела по нему кончиками пальцев, как бы нежно поглаживая волосы и плечи мужа.

— Прости. Прости, прости, прости, — выпалила она, зажмурившись. — Я всю жизнь люблю тебя одного. А для того, чтобы снова стать счастливой, мне не обязательно заводить новые отношения. Тем более, что мне безумно стыдно даже подумать о том, чтобы целовать другого человека, не говоря о том, чтобы...

Она сжала кулак и сцепила зубы, порывисто втянув носом воздух. Плечи едва заметно дрогнули, а по лицу покатились горячие слёзы.