19.
──────── ────────
Люк, Люк, Люк...
Недосказанность от Джошуа Спейрса не выходила из головы, заставляя вспоминать разговор раз за разом, даже несмотря на бездумный сериал, идущий на фоне.
Я лежала, положив голову на колени мамы, и уж она наблюдала за происходящим на экране во все оружия: какой-то безымянный агент гнался за другим, оказавшимся предателем.
Мама охала каждый раз, когда раздавался выстрел, и только это веселило меня: я сдавленно смеялась, а она поглаживала по волосам, заставляя вновь прикрывать глаза.
Весь день так и прошел — в сумбуре. Люк и Джошуа уехали переговариваться с потенциальными работниками их будущей охранной компании, а мама, вернувшись с фермы друзей, обнаружила меня в кладовке, перебирающей старые диски.
На логичный вопрос «Алекс, всё в порядке?» я ответила категоричным «Конечно, просто хочу взять пару дисков на работу».
А вообще, я просто хотела занять руки и голову хоть чем-нибудь, кроме размышлений о Люке, Мэтте, Нейтане и...
Джошуа.
Вечер накатывал на город так медленно, и почему-то мне хотелось, чтобы время текло быстрее, и всё это несмотря на то, что уже завтра я пойду на смену — встречусь там с Мэттом, возможно даже обсужу всё спокойно, без ругани.
Может и он поймёт, что сказал не то?
Я надеялась на это больше всего, потому что взрослые люди должны решать проблемы словами, до тех пор, пока это вообще возможно — и это тоже выход, пусть для многих и может показаться слишком лёгким такой способ: просто закрыть дело диалогом.
Но меня это устраивало.
Засыпая, я всё ещё чувствовала, как мама поглаживает меня по спине, как её короткие ноготки щекочут плечо, а ещё — когда она смеялась над глупыми шутками полицейских. В такие моменты было проще пережить то, что происходило вне стен дома.
Тогда всё, что вообще волновало ещё совсем недавно, отпускало и испарялось до худших времён.
Но сейчас — времена лучшие. Они не заставляют меня рыдать, как в тот вечер с Нейтаном. Не просят искать решения там, где его допроситься невозможно — за несколько тысяч миль или где родной человек просто не услышит.
Люк вернулся, у него есть девушка и, быть может, вскоре будет и ребёнок. Мама без ума от того, что мы всё ещё живём с ней, а не бросили на произвол судьбы с кем-нибудь вроде сиделки или вообще в одиночестве.
А я никуда не спешу.
Мне нравится покой, который сейчас затягивает в сон, обволакивает теплом из окна и не мешает проваливаться всё дальше и дальше.
Мне хочется думать, что всё так и будет продолжаться: мы будем счастливы, я найду близкого человека, как и Люк, и наши семьи разъединятся лишь на территории города. Далее будут совместные праздники, салюты на День Независимости, День Ветерана и любимые всеми костюмированные вечеринки на Хэллоуин.
Но Джошуа Спейрс сказал, что у Люка остались проблемы. Что он плохо спит, и это заставило меня открыть глаза посреди собственного сна.
Мама ушла к себе в спальню, накрыв меня одеялом и выключив телевизор; из кухни блестели блики дежурной лампочки в старой вытяжке, а на улице ещё было темно.
Неужели Люк и сейчас не спит?
Поднявшись, я так и осталась в одеяле, но решила пройтись до второго этажа — там я остановилась у комнаты брата и неловко потёрла ступнёй о ступню: надо постучать.
— Эл? — раздалось за дверью, и только тогда я зашла, чуть щурясь от яркого экрана ноутбука, стоящего на полу.
Люк сидел на полу в окружении подушек, дисков без упаковок и с бутылкой пива в руках; подняв на меня взгляд, он молча кивнул, чтобы я присаживалась.
Прикрыв дверь, я разместилась там, где брат кинул ещё одну подушку. На экране ничего не было.
— Что смотришь? — я постаралась не обращать внимание на ещё три пустые бутылки поодаль, но ничего не смогла поделать с накатившим волнением.
Не помню, чтобы он напивался настолько, чтобы не спать ночами.
Но это было до того, как он вернулся со службы.
— Съемки парней с Афгана, Ирака, Южной Африки... — он щёлкнул по кнопке, и на экране заплясала картинка.
Потребовалось несколько секунд, чтобы пиксели сошлись в подобие изображения: сначала я заметила какой-то тёмный коридор, и лишь потом увидела несколько мутных силуэтов. Один из них упал, а вокруг брызнула тёмная жидкость, словно кто-то взорвал шарик с водой.
Но там была не вода.
Я сжалась от осознания того, что смотрю с родным братом записи чьих-то смертей. Что люди, которые один за другим падают на землю в этом тоннеле, свет в котором бликами рассеивается перед глазами снимающего, — это враги. Враги Люка. Враги страны, назначенные государством.
— Люк... — я потянулась к его руке, но он не реагировал.
Он смотрел в монитор и кривил губы, и взгляд его был так далёк от этой реальности...
От комнаты, завешенной плакатами метал-групп, так любимых им ранее. От этого города.
Он всё ещё был там, в этой незнакомой мне стране, в которой беззвучные автоматные очереди попадали точно в цель. Где россыпь искр зажигательных снарядов ослепляла объектив того, кто всё это снимал.
Если бы в записи был ещё и звук, то меня, наверное, вывернуло бы.
Но Люк смотрел. Молча, не моргая, сжимая в левой руке полупустую бутылку лёгкого пива. Я не видела в его взгляде ни боли, не сожаления.
В конце концов, когда я, уже готовая сама нажать на кнопку, потянулась к ноутбуку, Люк щёлкнул её сам.
— Прости, Эл, — сказал он хрипло, — Нужно показать что-то повеселее. Сейчас...
Мне хотелось сказать, что можно включить что-то более расслабленное. Подошёл бы даже любимый мамой CSI, но нет — Люк листал папку с одинаковыми иконками в поисках чего-то определенного, и, не найдя, вытащил диск, передал его мне вместе с коробкой и продолжил искать.
Я вернула блестящий диск на место и удивилась, насколько громко хрустнули защёлки в футляре. Так, что у меня зазвенело в ушах.
Или это запоздалая реакция на увиденное? На собравшиеся в пикселях силуэты покойных военных противоположной стороны?
Люк выглядел так, словно занимался вполне будничными вещами: складывалось наивное впечатление, что он выбирает нам ситком для совместного просмотра и готовится включить какую-нибудь раннюю серию «Клиники».
Но нет.
Он вставил другой диск, и уже там я услышала звук.
В кадре, после нескольких секунд диалогов, появился парень с короткими торчащими волосами. Он смотрел прямо в камеру и улыбался, широко и криво.
«Чё, кому ты улыбаешься?» — спросил издевательский голос оператора, на что парень махнул головой и показал винтовку, которую мог удержать одной рукой.
«Тем, кто будет видео смотреть, дурень» — прогорланил тот, что был перед ним, — «В моих руках, джентльмены, великое орудие — карабин M4A1, и...»
«И ты уже задрал всех, привет лучше передай!» — буркнул недовольно оператор, и я невольно хихикнула.
Ракурс чуть сменился, и теперь парня с винтовкой снимали вблизи. Я поёжилась, вдруг понимая, что знаю его. Передо мной был Джошуа Спейрс — их недавно побрили, поэтому его причёска выглядит именно так.
«Это — моя винтовка! Она у меня одна...» — громко заорали за кадром, и уже в этом голосе я узнала Люка.
Невольно повернув к нему голову и улыбаясь, я заметила, как он выдохнул — облегченно, будто смотрел семейное видео. Позади Спейрса, одетого в песчаного цвета куртку и такие же штаны, заправленные в высокие ботинки, мельтешили другие солдаты. Они бегали по пустынным насыпям в полном обмундировании.
Качество картинки было плохим, поэтому годы съемки определить я не смогла — и в углу их указано не было. Никаких опознавательных знаков.
Люк сделал несколько глотков. На стоп-кадре остался Джошуа, показывающий винтовку и вытащивший из неё магазин; он стоял в профиль и был похож скорее на лицо с агитационного плаката «Америка ждёт Героев».
— Всё в порядке, Люк? — спросила я, но уже знала, что ответ будет положительным.
Помолчав пару секунд, брат кивнул. Он предложил мне ещё не открытую бутылку, от которой я отказалась.
— Почему не пьёшь? Нет, я не хочу, чтобы ты вела разгульный образ жизни, просто...
— Не пью и всё. Нейтан отбил желание.
— Прости. Я просто... — он зажмурился, и я не стала продолжать разговор.
Прижавшись к брату, прикрыла глаза и слушала, как часто бьётся его сердце, неспокойное и бунтующее.
Это напомнило мне о временах, когда мы засыпали в машине на задних сиденьях, слушая по радио новые песни Motley Crue, которых отец запрещал нам чуть ли не до ругани.
Я пыталась вспомнить, когда в последний раз напивалась настолько же, как в ту ночь в комнате Нейтана, но уже не могла — с тех пор алкоголь, а особенно крепкий, стал антонимом слова «безопасность».
Люк не спал, и эта необходимость в объятиях была для него слишком явной, а также помогала мне — у нас снова есть хоть что-то общее.
Пусть это общее и принесёт ещё много, очень много вопросов...