18.
──────── ────────
А сейчас мне двадцать шесть.
Я прислоняюсь лбом к стенке душевой кабины и прикрываю глаза. Слёз для того, чтобы проплакаться уже нет, а за дверью ванной комнаты раздаются шаги. Кто-то ждёт, пока я выйду, и только этот факт заставляет меня выкрутить кран и ступить босыми ногами на тёплый коврик.
Счёт времени я давно потеряла, так что не знала, сколько простояла под водой. Только подушечки пальцев покрыла рябь, а кожа от жёсткой щётки болела.
— Эл?
Это Люк.
Я выдыхаю, вытираюсь наспех, надеваю длинную ночную футболку и открываю дверь. Из комнаты сразу вырывается пар.
— Боже ты мой... — расстроено выдыхает брат, и я только пожимаю плечами, — Иди спать, малышка.
Я кратко обнимаю его, но ничего не говорю. Просто навеяло. Просто воспоминания о синей кофте и неприятном вкусе джина — обычный кусочек прошлого, желающий всплыть на поверхность и напомнить о себе тупой, терзающей болью.
— Уже иду, — я потираю лицо ладонями, — Спокойной ночи. Спасибо тебе за всё.
— Я всегда с тобой, Эл. Как бы тяжело не было.
Почему-то слова Люка делают ещё больнее. Жаль, что тогда его со мной не оказалось, но...
Тогда мне правда повезло. Может, когда-нибудь и другая часть моих чёртовых воспоминаний осмелится ударить по без того уставшему рассудку и напомнит, как я умудрилась пережить подростковый период.
Мэтт...
О нём я не хотела думать, но всё же приходилось. Как дальше с ним работать? Лучше будет просто вести себя так же, как и раньше — просто работа. Иногда переговоры по поводу каких-то новых фильмов, но больше никаких двояких улыбок.
В комнате я присела на кровать и снова посмотрела на подаренный братом альбом, в котором слишком давно ничего не рисовала. Последний раз, когда я хваталась за карандаши, был день рождения Шайи, и она попросила нарисовать её — просто попросила, а не потребовала.
И когда я всё-таки принесла ей рисунок, то она нагадала мне на картах, сказав, что совсем скоро в моей жизни появится кто-то новый, но дальше я и не запомнила. Что-то про восемь жезлов, башни и...
Меня свалило в сон — так быстро и незаметно одновременно, что очнулась я только посреди ночи, в поту и с учащенным сердцебиением. Несколько секунд назад где-то поблизости ударила молния, осветив комнату и заставив меня подскочить.
Я проспала шесть часов, а сегодня — второй выходной. Да, точно второй выходной.
Пять утра...
Не так уж и рано, чтобы пойти на кухню и посидеть за чашкой кофе, потому что если я усну ещё раз, то проснусь с жуткой головной болью.
Дома всегда тихо, когда я просыпаюсь — обычно мама поднимается часов в семь, а потом возится на кухне до тех пор, пока я не вернусь, если в этот день я работаю и не прихожу, чтобы посидеть в тишине.
А теперь, с возвращением Люка, она спит подольше. Может, сказывается и мигрень, которая никак не желает проходить даже после назначений врача.
На кухне горел свет, и я ускорила шаг, надеясь встретить там Люка. Я взъерошила волосы, примятые после сна, и, прищурившись, прошла дальше.
— Ранняя пташка?
— Ох, ты... — я замерла, неловко сощурившись, так как яркая лампа немного слепила после темноты коридоров.
— Остался переночевать.
Джошуа стоял, прижавшись бёдрами к столу, и держал в руках кружку. Пахло кофе, так что во рту у меня тут же рефлекторно собралась слюна. Меня передёрнуло вновь, когда я глянула на Спейрса, вспоминая мелькнувшую синюю кофту, но...
Он был в обычной футболке. Однотонной серой футболке.
— Гроза разбудила. — сказала я, подходя к кофемашине и наполняя кружку. Высокую и вмещающую как минимум две стандартных порции.
— М-м.
Дальше разговор не строился, но покидать кухню я не планировала, ведь гость тут — именно Спейрс. И сейчас он на моей территории, и никакая выдуманная «официантка» не омрачит мой ритуал.
За стенами шумел ливень, вдали звучал гром, и мне всё казалось, что молнии летают по всему округу. Такая погода давно не сваливалась на это место, так что разнообразие меня радовало.
Мало кому нравится, когда деревья валятся на проезжую часть, а вода не успевает утекать в стоки, но я не имела ничего против ливней. Особенно, если не нужно было никуда идти.
Спейрс пил кофе и поглядывал на меня лишь украдкой, ненамеренно переводя взгляд.
— Хочешь что-то спросить? — я глядела в кружку и размешивала кубик сахара, присев за стол.
— Ага. Этот Мэтт — твой ухажёр?
— Что за слово такое... — я нахмурилась, — Нет, он коллега.
— И что, пытался тебя...
— Люк уже всё рассказал?
— Да, он мне доверяет.
— А я — пока нет. — я посмотрела на него только сейчас, и заметила, что он, оказывается, тоже не сводит взгляда. Удивление появляется на его лице лишь на долю секунды.
— Я не лезу в твои личные дрязги, но ты же помнишь...
— Джош, я не хочу говорить об этом с тобой. — ответила я, надеясь, что он не заметит упора на последнее слово.
Такого не забыть. Я молилась, чтобы забыть Нейтана и всё, что с ним связано, но у меня не вышло.
— Я тебе не враг. — сказал Спейрс так, словно только что я обвинила его во всех мирских грехах, но выражение его лица так и осталось обычным. Он отпил из кружки и уставился в темноту гостиной.
— Я с тобой и не воюю.
Мне полегчало, и вчерашние проблемы немного отступили. Джош недолго молчал, как и раньше — не такие мы с ним и разговорчивые.
Но всё-таки продолжил:
— Тебе так не везёт на мужчин. А мне — на женщин.
Он усмехнулся, нарушив тишину комнаты и подыгрывая бушующей на улице погоде.
— Поэтому ты ночуешь у нас?
— Да. Долгая история, не для этого вечера.
— Я и не спрашивала.
Нет, я вовсе не хотела показаться грубиянкой, просто в голосе Джоша я услышала столько противоречий, что не захотела продолжать тему.
Не сейчас — значит не сейчас.
Именно поэтому я не хотела обсуждать прошлое, в котором участвовал Нейтан. А теперь — не желала слышать имя «Мэтт», хотя бы потому, что стоило бы успокоиться и не забивать себе голову.
— Как тебе... Люк?
— Ты задаешь очень необычные вопросы. — я снова коснулась кружки губами, — Это мой брат. А что не так?
— Он... Он плохо спит. — спокойно ответил Джош, ровным и почти глухим тоном, и теперь у него начал просвечиваться чистый южный акцент.
Точно такой же был у Шайи, сбежавшей пару лет назад из Нового Орлеана.
— Мне не говорил. А в каком смысле плохо спит?
— Много сидит, думает. Смотрит записи со службы. Знаешь, раньше мы могли часами развлекаться и... Теперь мы сидим и смотрим эти сраные кассеты.
— А что насчёт... — я напряглась, вспоминая порез на руке брата, но Спейрс вдруг скривился.
Он с отвращением отставил, почти толкнул кружку по столу к раковине. Я проследила за его ладонью, зарывающейся в тёмные волосы.
— Всё так плохо? — теперь мой голос остался только шёпотом.
Джошуа кивнул. Он оторвался от стойки и прошёл к столу, усаживаясь напротив и откидываясь на спинку. Взглядом очертил комнату позади меня, убеждаясь, что никого, кто может подслушать, нет поблизости.
— С награждением... Всё сложно. Настолько, что даже не знаю, мог бы рассказать тебе, если бы не Люк. Если бы не то, что с ним происходит. Ты уже слышала о Джереми?
— Слышала его имя. Люк сказал, что он тащил его...
— Да. Так и есть. Но он тащил не одного его, тащил долго и... Эти гребанные парнишки репортёры, которые не туда полезли, оказались под рукой. И под огнём. Всё было... Просто отвратительно.
Я приготовилась слушать. Точнее — я и так слушала его, но смотрела в кружку, не спеша пить кофе дальше. Внутри всё начало переворачиваться, когда в голове зазвенели уже сказанные Люком ранее слова.
«Короче, эти идиоты пошли за нами и сняли, как я тащил Джереми из окопа. Это всё... Такой...»
— О чём беседуете? — раздалось из гостиной, и я тут же бросилась к кружке, оставляя ответ для Спейрса.
Меня мелко затрясло — нас чуть не поймал сам виновник диалога.
Джош поднял голову и дежурно улыбнулся:
— О Мэттью.
— Ничего себе, — буркнул сонный Люк, — И что, какой вид казни избрали?
— Через удушение. — ответил Спейрс.
Я сдержалась, чтобы не заулыбаться, хотя очень хотелось, а вот Люк по-доброму гоготнул, прошёл к холодильнику и достал воду.
— Меня устраивает. Эл, как ты?
— Поспала. Всё в порядке. Завтра на работу, а сегодня хочу пролежать весь диван и... Может, прогуляться.
Люк кивнул. Он поднял бутылку, и я обратила внимание на тот самый шрам. Он ведь не исчезнет — ни из моей головы, ни с его кожи. Можно скрыть, но не вырезать из памяти.
А на меня смотрел Джошуа Спейрс, и в тени его лица я замечала недосказанность — что-то в то время, когда Джереми и отряд оказались под огнём, сломалось во всех присутствующих.
В их глазах, и Джошуа и Люка, был один и тот же оттенок печали, который никогда не покидал.
И никогда не покинет.