11.
──────── ────────
10 лет назад.
Мне шестнадцать.
Когда Люк уехал, а я в последний раз обняла его в аэропорту, заплаканная донельзя, внутри сразу поселилось какое-то гнетущее состояние затишья.
Не той приятной тишины, которой радуешься, проснувшись в выходной рано утром: не было ни мелкой нежной дрожи в конечностях, когда понимаешь, что за окном — ветер и слякоть, а тебе никуда не нужно, ни какой-либо определенной эмоции — мне просто стало...
Никак.
Связь с братом поддерживалась отвратительно все пять лет, которые он даже не удосуживался делить с нами в отпусках, редких и таких долгожданных: Люк просто не приезжал, и узнавали о его выходных мы из других источников.
Отец часто забегал на «поболтать» к кому-то, кто знал расположение «наших парней», и, получая отрицательный ответ, нередко поникал на ближайшие несколько дней.
Мама злилась на Люка. Её можно было понять, и эта злость, такая разрушительная и порой слишком громкая, переходила и ко мне, наполненной подростковым максимализмом и изнывающей по любому, даже самому плохому общению.
Я знала, что такая привязанность к брату стала проблемой, но дело было лишь в том, что кроме Люка я ни с кем не смогла нормально общаться.
Даже несмотря на то, что мы с ним никогда не проводили время сутками напролёт вместе, его простое присутствие рядом было для меня обязательным.
Из-за этого вся школьная жизнь пролетела быстрым, стремительным потоком из годов-вагонов, словно скоростной поезд сносящий листовки, раскиданные по платформам. Мне стало легче, потому что большую часть времени я просто училась, делала домашние дела, писала уроки и смотрела фильмы.
Из друзей у меня остались несколько одноклассниц, которых легче было поймать где-нибудь в гостях, чем вырвать на улицу, чтобы просто прогуляться, а затем появился Нейтан Филлипс.
Он пришёл в наш класс, когда мне оставалось всего полтора года до окончания школы — и, к счастью или сожалению, я ему понравилась.
И он — мне. Это был тот самый период, когда гормоны перемешиваются с болью и переживаниями, когда необходимо что-то делать с эмоциями, чтобы не разорваться в клочья, и Нейтан мне помогал — по крайней мере, тогда так казалось.
Чуть ниже меня, но весёлый и полный энергии, всегда зовущий на улицу, приезжающий на стареньком отцовском пикапе, он постоянно спрашивал, всё ли хорошо; ем ли я, нормально ли себя чувствую, писал ли Люк.
А Люк не писал уже несколько месяцев. Он присылал редкие, краткие письма, а звонил — ещё реже, ссылаясь на занятость, командировки, тренировки в лагерях по всему миру, мелкие передряги во взводе.
А ещё — на состояние, которое называл «не хочу ни с кем общаться».
В то время всё полетело к чертям — все это знали, а телевизор никак не умолкал от нарастающего напряжения как раз в том куске мира, где мог находиться или находился наш любимый Люк. Где он, очень вероятно, мог бы оказаться в опасности.
Он шёл на это намеренно, поэтому бороться с молодым парнем, решившим, что он однозначно будет служить, мы не могли. Наши слова для него не были чем-то, что можно принять взамен на въевшуюся идею.
Мне его не хватало: просто хотелось услышать, жив ли он, ранен или нет. Не страдает ли он там, так далеко от дома, но осознание было проще, чем я думала: если Люк Лейн до сих пор там — значит так и нужно. Значит ему это требуется.
На дворе стоял ноябрь: градус опустился, а ветер нарывал порывами, хлестал по рукам и тонким открытым щиколоткам, пока я, вышедшая из машины Нейта, осматривалась по сторонам.
Несколько часов назад меня попросили к трубке и сказали, что нужно подъехать к автовокзалу. Там, как раз, было несколько лавочек, где обычно ждали поезда, глазея на тусклый экран с цифровыми отметками.
Голос я не узнала, но всё было официально: перед тем, как меня соединили, девушка оператор сообщила, что звонок поступает с военной базы.
Нейтан, припарковавшийся поодаль, был настроен негативно. Он высовывал светлую макушку из окна, нервно озирался и недовольно вздыхал:
— Ты уверена, что тебя не обвели вокруг пальца? Хорошо хоть, что я с тобой. А то схватили бы и...
— Нейт, пожалуйста... — попросила я, потирая замёрзшие ладони и замечая тёмный высокий силуэт. Я уже знала, что это не был Люк — плечи не его, походка спешная и тяжелая.
— Я буду смотреть. — сказал он снова, — И если кто облапает, кричи как можно громче.
— Никто меня не тронет.
Подождав, пока человек приблизится, я подняла голову и двинулась навстречу, складывая руки на груди. Кожаная куртка Нейтана холодила кожу ещё сильнее, накаляясь от мороза.
— Алекс? — прозвучало глухо и без эмоций.
— Да. — кивнула я, выходя с незнакомым парнем под фонарь, где смогла наконец-то рассмотреть лицо, следом ощущая самые двоякие чувства за свои шестнадцать лет. Прямо как тогда, перед поездкой в гараж.
Это был тот друг Люка, с которым он уехал несколько лет назад. Я вновь не смогла припомнить его имени, но точно знала — это он, просто изменился за эти пять лет — почти до неузнаваемости.
Неужели также было с ним, с Люком? Волосы отстрижены, но уже отрастают — завиваются краткими прядями, чуть залепляют высокий лоб, а глаза — темноватые, почти такие же закрытые, как и голос, в котором совсем нет никаких намеков на новости.
— Это твой парень? — краткий кивок к машине, возле которой туда-обратно расхаживал Нейтан, а затем — чуть сощуренный внимательный взгляд.
— Да, но всё в порядке.
Он прошёл дальше, где я присела на лавочку, потому что лёгкое волнение начинало давить на ноги; они тряслись, нарушая координацию, и сидеть мне, кажется, было бы лучше всего.
— С Люком всё хорошо, — сообщил он, присаживаясь напротив и сбрасывая небольшой армейский рюкзак между нами, — Я приехал к родным, а он — отказался. Это если быть честным. Сейчас часть наших — в Африке, но боёв нет. Ему нужно время, и он попросил передать тебе кое-что...
В воздухе пахло начинающейся зимой, приторной горькой травой, а вокруг — тишина. Потрескивающий раз в несколько секунд фонарь над нашими головами глушился в перепонках.
Тогда я не помнила имени. Не помнила фамилии, но понимала, что он не хочет врать и говорит честно. Это было частью нашего секрета — того, который зарастал на запястье Люка.
Парень опустил руку в среднее отделение рюкзака и выудил оттуда наспех завязанный какой-то расползающейся нитью свёрток.
Протянув его мне, он поднял взгляд и скривил губы, будто в огорчении:
— Ты выросла.
— Ты тоже изменился. Наверное. — не знаю, что заставило меня так ответить, но руки у него были огромные и покрасневшие от холода. Я дотронулась лишь до краёв пальцев, но с удивлением заметила, что они горячие.
Где-то позади закашлял Нейт, а я, напрягшись, хотела подскочить, но была моментально остановлена одной из ладоней; она полностью накрыла моё колено и часть бедра, оставляя на месте.
— Не спеши. Этот мелкий... — он втянул воздух кратко, но не смог продолжить первой фразы, — Не обижает тебя?
— Нет, — тихо ответила я, — Мы недавно начали встречаться. Передай Люку, что я, вроде как, под защитой. И скоро закончу школу. А потом учиться буду.
Он кивнул, убрав ладонь и оставляя во мне лишь краткое, неуместное смущение. Не было ничего, что могло бы напрячь меня ещё сильнее, так что я просто опустила голову. Связанные резинкой волосы на затылке уже начинали тянуть кожу — я перестаралась. Любая мелкая вещь раздражала.
— Почему он не приехал? — я скривилась, пусть и не хотела показывать этой эмоции, — Неужели не хочет повидаться?
— У него тяжелый период. — сказал парень.
Он зажмурился, вызывая морщинку на носу, но следом застегнул рюкзак, складывая его на ноги.
— У меня тоже. — это я сказала самой себе, но друг Люка отреагировал горькой усмешкой.
— Все мы сделали выбор, но не вини в нём меня, ладно? Я знаю, что говорят в вашей семье, и это вранье. Люк принял решение сам.
— Мы не говорим о Люке.
— Так уж и не говорите? Не может быть. Он находится на другой стороне земного шара, а у вас штиль?
— Алекс! — теперь меня звал Нейтан, — Аккумулятору скоро хана! Ты можешь побыстрее?
— Мать твою, ещё пару минут! — вдруг рявкнул парень рядом, подхватив рюкзак и поднявшись на ноги.
Я тоже подскочила, не ожидавшая крика. Теперь сердце зашлось в спешном испуге, поднимая волнение.
— Мы не говорим о тебе, — сказала я снова, но теперь уже так, чтобы он понял, — А Люк... Мы всегда будем его ждать. Что бы он там не решил.
Пустая улица с этими пустыми лавочками.
С пустыми глазами напротив, с ледяным светом фонаря.
С недовольным, замёрзшим Нейтаном, стоящим у машины.
— Что мне ему передать? — уже спокойно спросил парень, осматривая меня.
У меня, как всегда, в такие моменты просто не находилось слов. Было всё: дрожь, апатия, злость и отчаяние. Были ненависть и грусть, любовь и привязанность, но не находилось самого нужного сейчас — слов.
Я дёрнулась с места, громко шаркнув кроссовками по блестящему от инея асфальту, и с силой кинулась на высокого солдата, имя которого так и не смогла вспомнить. Ладони обхватили холодную куртку, пальцы грубо схватили ткань, глаза зажмурились. Я держала в себе слёзы, душила их так, чтобы не сорваться прямо сейчас.
Он так и застыл с опущенными руками, совсем без реакции на происходящее. Шокированный.
— Передай, что я люблю его.