7.
──────── ────────
Я уже и забыла, в кого мы, Лейны, все такие высокие и худые, пока мама не вышла в коридор, тут же меняясь в лице:
— Ты что-то совсем поникла... — её тонкая ладонь, сейчас прохладная и слегка дрогнувшая, дотронулась до моего плеча.
На ней прекрасно смотрелась любая одежда, даже лишенная богатого лоска или брендовых пошивов: сегодня мама была в тёмно-синем платье, доходящем до щиколотки, и выглядела сногсшибательно.
— Нет, просто задумалась.
— О чём? — не унималась она, взволнованно пробегая взглядом вокруг, подмечая, нет ли кого-то лишнего.
— Потом расскажу! — я улыбнулась, пропадая в уборной административной части здания, за углом от главного зала.
Я знала, что мама уже и не вспомнит этот диалог, пока я буду пропадать в туалетной комнате.
На самом деле — о многом. Я провела в туманных размышлениях большую часть дня. Утро началось в двенадцать, а всё последующее время я пыталась выловить Люка, который то и дело пропадал; уезжал на старой маминой машине из дома, возвращался, а затем вновь терялся.
Сьюзи не смогла приехать, чтобы мы смогли добраться до зала вместе, так что мне пришлось собираться с мамой, и весь путь мы молчали, пусть и не были опечалены или, напротив, слишком воодушевлены.
Осталось какое-то... Необъяснимое предчувствие, которое меня не покидало ни секунды с тех пор, как Люк показался передо мной в аэропорту: будто какое-то событие, вот-вот случившееся бы с минуты на минуту, готово перевернуть всё вокруг, и до этого вечера я не до конца осознавала, хорошее оно или плохое.
Когда я смотрела на себя в отражение зеркала над раковинами, пусть и освещение было холодным и строгим, то думала о том, что мне, кажется, правда не хватает только бейджика с криво написанным «Алекс».
Все последние дни пролетали быстро, полные событий и нового, и эта спешка привносила мне очень много адреналина: даже выпитый натощак кофе не бодрил так, как это ощущение...
Непредвиденного. Снова оно, никуда не пропадающее.
За стенами уже приглушенно звучали разговоры, в которых я разбиралась меньше, чем хотелось бы: несколько незнакомых групп мужчин в разномастной одежде и почти все — с одинаковыми армейскими стрижками. Как на подбор.
Они обсуждали всё подряд, теряясь в других темах, летающих по комнате со скоростью света — только отвлекись на секунду — и матч «Хьюстон Тексанс» уже не так интересен, как новый фильм Спилберга, прогремевший в прокате. — и кому он вообще нужен после «Трансформеров»?
Зал был огромным, а в детстве, во время городских гуляний, я вообще могла в нём потеряться и испуганно озираться, стараясь выискать глазами хоть кого-то из родных, будь то Люк, бегающий за девчонкой в рваных джинсах, либо же отца — тот всегда смыкал в круг ближайших родственников, в том числе и дедушку, и начинал обсуждать снующий по стране кризис.
И сегодня я не заметила, как прошла мимо всех, даже не попав под руку избирательной журналистки от громкого телеканала: она, таская за собой операторов и ещё пару ведущих, норовила поймать кого-нибудь за локоть и утащить.
— Попалась! — цокнул Люк, утаскивая меня подальше, когда я только сделала шаг из уборной, где просто поправила тушь, ссыпавшуюся под глаза из-за частых морганий, — От телевизионщиков бегаешь или от меня?
— От тебя я ещё не бегала! — по-доброму фыркнув, я прижалась к стенке и склонила голову, а Люк, поправив галстук и военный китель, вдруг словно побледнел на фоне всех своих уже полученных наград, блестящих золотой вышивкой на груди, — Эй, ты чего?
Он выдохнул, а затем немного истерично рассмеялся. Тридцатитрехлетний Люк Лейн, ветеран многих боевых действий, мой родной брат и друг, сейчас выглядит так, словно идёт получать по шее от директора школы, и я могла его понять.
— Такое случается не каждый день, Люк... — тронув его руку, я ощутила, как крепко он сжал мои пальцы в своих, почти до хруста, но не отреагировала, — Как ты? Не тошнит хоть?
Лицо его исказилось очередным смешком, а в глазах заблестели нервные слёзы; он дёрнул челюстью, и я только сейчас, в этот момент осознала его возраст окончательно. Люку больше не семнадцать, и передо мной взрослый мужчина, прошедший через многое, о чём будет долго молчать.
— Мы с тобой. И столько народа пришло! Это же классно! Даже шериф приехал, представь себе! А парни твои, они вырвались хоть? Ты же...
— Так, хватит! — Люк обнял меня, прижав ближе и обдав затылок горячим дыханием, — Я понял. Я люблю тебя, Эл, спасибо, что ты со мной.
Рука аккуратно приобняла спину брата, а сама я улыбнулась ему в плечо. Всё будет хорошо, а иначе как?
— Парни... Приехали, да. Двое только, правда. Третий не смог, а четвёртый... — но Люк не успел договорить, потому что сзади показался молодой парнишка в фуражке с покрасневшим от волнения лицом.
Я уже представила, как с высоких потолков свет разливается по целому ряду мелких, но всё ещё заслуженных наград на его кителе, и как блеск в глазах наконец-то смешается со всем остальным.
— Побежишь? — шепнула я.
— Да, малышка, — бросил Люк, следом сжимая мою руку в последний раз перед тем, как поравняться с высоким молодым офицером, который в ожидании начал отбивать каблуком по паркету, — Подойди к Сьюзи, она хотела поболтать! Вам всё равно нужно только смотреть и делать вид, что гордитесь мной.
— Пошёл ты! — в шутку сощурившись, я развернулась и обошла зал с другой стороны.
Слева была небольшая сцена, где уже собрались главные лица, там же располагалась аппаратура, оттуда же шли по всему потолку, достаточно высокому, чтобы закружилась голова, длинные и тёплые лампочки-гирлянды.
В той стороне концентрировались камеры пары телеканалов, та самая норовящая залезть под кожу ведущая новостей, а ещё — несколько одетых в такие же кители военных. Именно они оказались друзьями Люка, и ничуть не разочаровали: с виду даже не показывали никаких других эмоций кроме волнительного ожидания.
Сам же Люк был в стороне и общался с мужчиной лет пятидесяти: он, вероятно, и был посланным министерством офицером, который будет награждать. Их диалог, судя по спокойным лицам и мягкости жестикуляции, никакого негатива не нёс.
Обо всём этом я думала лишь потому, что готова была вот-вот поймать то самое «предчувствие», но, стоило подойти к Сьюзи, как меня словно с ног сбили: её объятия, такие резкие и удушающие, помогли вернуться в реальность.
— Я так переживаю, так переживаю! — она обмахивалась ладонью и часто моргала, — Ещё и женские эти проблемы...
— У тебя...?
— Нет, перед ними. — тут же выдохнула Сьюзи, — Но мне кажется, что душно тут ужасно, а ты как? Ты бледная!
— Нет, я такая всегда, — успокоив её, я подошла к одному из небольших столиков в соседней комнате, где обычно и расставляют места для воды, выпивки, закусок и прочих мелочей подобных вечеров, — Тебе... Дать шампанского?
— Давай сначала послушаем. Они уже начинают речь. — девушка, схватив меня за руку прямо так же, как и Люк, потащила к полупустому скоплению людей.
Там я, несколько раз задев кого-то из незнакомцев, смогла таки найти маму и приткнуться рядом, в ожидании важнейшего события в жизни Люка. Сначала речь сказал мэр, в прошлом ветеран войны в Персидском заливе, а сейчас — один из немногих, кому до нашего местечка вообще есть дело.
Для него делом чести было представлять Люка к награде вместе с присланным от ВМС офицером, а я краем глаза замечала, как и мама, и Сьюзан начинают всхлипывать.
Я не видела Люка и не участвовала в его жизни полноценно более десяти лет, что не могло не отложиться в подсознании ощущением того, что эта награда — его личное освобождение.
Сам же Люк, стиснувший челюсти до того, что заиграли желваки, протянул благодарно руку мистеру Граймсу, нашему мэру, а затем улыбнулся на камеру — обязательная процедура.
Мою ладонь всё ещё поддерживала Сьюзи; она почти налегала на меня плечом, иногда поглядывая и, видимо, считывая эмоции, пока мама замерла, казалось, даже не дыша: Прямо сейчас её первенец получает одну из самых почётных наград всех Вооруженных сил страны.
— За особо выдающийся героизм... — начал офицер, и тогда я вдруг почувствовала, как бедная Сьюзан, громко выдохнув, двинулась в сторону.
Рефлекторно вытянув руки, я успела поймать её.
Вот, наверное, о чём я и думала...