Глава 19
Страх, тот самый, что медленно, нервными импульсами закрадывается в каждую клетку, сковывает ноги, стопорит дыхание, поразил тех, в ком текла кровь Лагния. Крики, мольбы, пощады - все вместе они походили лишь на стадо тупорылых овц. Одна из демонесс бросились за спину герцога, но нашлись и послушные, что дали деру, скрываясь за пределами банкетного зала. Семьи Холодной Пустыни же сидели в поклоне, ни шелохнувшись, ни поднимая глаз, не подавая голос, что и естественно для них, послушных лишь хозяину. Они ждали. Всем без исключения хотелось выполнить отданный наследницей приказ, но своевольно уйти без разрешения герцога, что пока выше Каллисто по положению, не было возможности. Однако, все они трепетали в сердцах. Было приятно ощущать ту волнующую дрожь. Они с восхищением смотрели, как аура Истиной Блэк окружала их, подавляла.
Благодать - настоящее совершенство. Находясь под покровительством рода Блэк, быть окруженным их аурой принималось как величайшая честь. Вот то, чего они так долго ждали, для чего оказались на этом банкете. Первые шаги их наследницы к власти. Каллисто осознавала это, как никто другой, но не это сейчас ее волновало. Она смотрела на Феликса, что делал и сам герцог по отношению к дочери. Брови были нахмурены, по лицу стало понятно, как его удивило и рассердило внезапное поведение дочери.
— Каллисто!
Наконец, отойдя от ступора, Феликс встал с трона. Вокруг него самого начала сгущаться ничуть не слабее аура.
— Ты что сейчас вытворяешь?
Каллисто не отвечала отцу, но продолжала смотреть на него. Она вновь обратилась к залу.
— Если сейчас не покинете этот зал, то обещаю, вы, как и ваши семьи, не оправятся от моего гнева. Пока я милосердна. Все, пошли вон.
Первым направился на выход Илиас с матерью, что находилась в полном шоке. На середине пути, Фелиция вырвала руку из хватки сына и подбежала к племяннице.
— Каллисто, дорогая. Твой отец не имел в виду ничего оскорбительного. Он, правда, лишь хотел устроить сюрприз тебе и поднять настроение. Пожалуйста, давайте мы просто успокоимся и сядем поговорить за бокалом.
Договорить она не успела. Взгляд Каллисто переместился на женщину, и та прикусила язык от страха. Каллисто очень пугала, сам ее взгляд внушал страх за собственную жизнь. Илиас быстро потащил мать за собой, и та, устремив глаза в пол, задрожала. Каллисто сжала кулак, и пол треснул, потрясывая всех. Почти все Лагния, кроме Хели, растворились в помещении. Луан старался дышать спокойно, но и его сковал ужас, а ноги пригвоздили к земле, в отличие от Эроса.
Тот не ощущал страха, как точно зная, что ему ничего не грозит. И это удивляло больше всего. Он продолжал сидеть на месте, с волнением и беспокойством следя за Каллисто.
Феликс стянул с глаз кружевную повязку и сжег ее в руках. Вуаль же с лица Каллисто давно слетела, открывая его взору сжатые в полоску губы. Его дочь сейчас впервые выступила против в открытую, и Феликс, не ожидая такого, был в замешательстве. Впервые в страхе.
Он окинул взором семьи Севера. Они кланялись, но не ему. От него им был нужен только ответ. Но герцог не собирался потакать дочери. Повисла тишина, и с каждой истекшей минутой, состояние зала становилось хуже. Трещины пошли по потолку, посыпался ледяной строй, а два главных демона стояли и смотрели друг на друга.
— Отец, — вкрадчивым и недобрым голосом начала Каллисто. — Если вы хотите сохранить репутацию и не допустить краха своего статуса, вам лучше перестать держать семьи Севера на коленях.
— Я не давал приказ останавливать веселье. Ты будешь наказана за то, что посмела пойти против отца. Каллисто, что за ребячество! Кто вселился в мою дочь, что она так позорит собственного отца.
— Ребячество?
Каллисто сжала зубы еще сильнее. Мгновения и стекла окон треснули взрываясь. Острые осколки шквальным ледяным ветром полетели внутрь зала, врезаясь в столбы, стены. Демоны оттолкнули их с помощью ауры, а Эроса защитила Каллисто. Сама демон не стала защищаться, и царапины, оставленные осколками на руках, пустили кровь, что, капая, пачкала пол. От крови вверх полетели алые сияющие сферы, окружая демона, а затем по одной направились к семьям Севера, падая перед ним. Упавшая капля перед лицом аристократов сначала ввела их в ступор, пока каждый не ощутил сдавление сердца, а голос наследницы, что раздался сразу же, в ушах, разразился громче и яростнее, как будто бы этот голос исходил из их души.
— Мой приказ абсолютен. Я повторять больше не буду. Все, пошли вон!
Замешательство, изумление и крышесносное явление. Демоны Севера лицезрели настоящую магию крови. Ту самую, коей владела прародительница и которой не могли овладеть две последующие герцогини. Силу, к которой так стремилась Эрида, но так и не смогла приручить волнительную и необъяснимую магию. Перед ним стояла лишь наследница, но подлинная кровь, подлинная сила Блэк дала уверенность. Первой, как в титуле, так и в убеждении, поднялась маркиза Сюэ. Она еще раз поклонилась наследнице и двинулась к выходу. Феликс сердито остановил ее.
— Маркиза. Вы, кажется, заблуждаетесь. Чье слово у вас должно иметь больший вес?
Демонесса улыбнулась и обернулась к Феликсу. Лишь за тем, чтобы отвесить прощальный поклон.
— Прошу меня простить, ваша светлость, однако заблуждаетесь здесь вы. Мне нет резона противиться словам истинной крови. Ни укор или попытка вас ущемить, но вы подлинно Лагния.
Она покинула зал, а вслед за ней, поклонившись герцогу и наследнице, вышли все остальные демоны Холодной пустыни. Теперь в помещении, помимо Феликса и Каллисто остались Хели, Эрос и Луан.
— Вам особое приглашение необходимо? Луан?
Луан оторвался от мыслей и посмотрел на сердитое лицо сестры. Он склонил голову и направился к выходу. Хели продолжал стоять рядом с Феликсом, вставая перед ним, защищая. Эрос же поднялся с места и подошел к Каллисто. Он чувствовал не столько ментальное напряжение, сколько физическую боль, что сейчас она испытывала. А еще он слышал стук ее сердца. Он был такой же, как и в тот день, когда Каллисто оцепенела от страха к самой себе. Каллисто старалась не смотреть на ангела, но тот стоял слишком близко и не думал уходить, от чего еще сильнее раздражал демонессу.
— Я не хотел приходить. У меня не было выбора. Прости меня.
Вина и сожаления застыли в глазах ангела, и Каллисто чувствовала его искренность. Она указала взглядом на выход, чтобы тот, наконец, покинул помещение. И Эрос послушался. Он прошел мимо девушки, касаясь тыльной стороной своей ладони ее, вызывая жар в месте соприкосновения у Каллисто. И как только дверь за ним закрылась, оставалось выгнать последнего, что постепенно приближал час своей боли.
— Юный Лагния. Вашему разуму не подвластны для понимания простые слова?
— Ваша светлость, Сейчас вы демонстрируете...
Закончить начатое предложение юному Хели не дали. Демон врезался спиной в боковую стену. Аурой Каллисто отшвырнула его, и удар был силен. Своим телом юноша пробил стену. Каллисто буквально вынесла его из зала. Покачиваясь, Хели поднялся и услышал, как Феликс сказал уйти. И вот, наконец, они остались одни.
Хлопья снега принес ледяной ветер со стороны разбитого окна, и снежинки закружили над потолком. Возле Каллисто и возле Феликса. Вздох. Разочарованный, огорченный. Феликс подошел к ней ближе, не разрывая зрительный контакт.
— Ты сейчас при всем аристократическом обществе, на два герцогства опозорила собственного отца. Лишила в глазах других авторитета. Ты довольна? Представление, что ты устроила, удовлетворило тебя? Что за детский бунт? Чем твой отец заслужил такое отношение? В чем моя вина?
— А в чем моя вина?
— Твоя?
— Да. Чем я каждый раз заслуживаю получить нож в спину?
— Я сделал так, чтобы...
— Что? Подарок мне? Разве я не просила не трогать Ангела? Разве не ясно, как я отреагирую на унижения Луана? Зачем каждый раз втаптывать моё чувство в грязь?
— Я не пытался втоптать твои чувства в грязь.
— Нет? — Каллисто засмеялась. — Отец. Что мне сделать, чтобы ты перестал быть чертовым кукловодом? Когда ты поймешь, что я не марионетка в твоих руках, а твоя дочь!
— Ты сейчас говоришь какую-то чушь!
— Чушь? Как, впрочем, и всегда. Все мои слова и мысли для тебя просто чушь. Детский бессмысленный лепет.
Губы улыбались невероятно широко, оголяя белые клыки.
— Да. Ты прав. Ведь я неблагодарная, ничего не смыслящая, наивная и мягкая дура. У такого сильного демона с ледяное сердцем, короля аристократического общества родилась такая размазня, как я, недостойная соплячка, что заслуживала лишь самого сурового наказания даже за улыбку не в том месте, не в то время. Эмоции слабость, слезы равно боль. Я запомнила.
— Ты не в себе сейчас. Я лишь хотел показать, что рядом с тобой этому полукровке нет места.
— В чем его вина? В чем перед тобой виноват Луан?
— Ты как Ламия. Задаешь вопрос, на который вполне простой ответ. Его рождение, его присутствие, нахождение рядом с тобой. Все это омерзительно для меня, как должно быть и для тебя.
— Лицемерие. Какое лицемерие.
— Лицемерие? Каллисто. Всю свою жизнь, свои цели и мечты, дороги и пути, я все делал лишь для твоего благополучия. А ты вместо слов благодарности взбеленилась лишь из-за нескольких суровых, но очень правдивых слов этому выродку.
— Это лицемерие. Не его рождению ты должен быть благодарен? И разве не твоими заслугами Луан появился в этом мире? Ты спланировал, ты подтолкнул Ямиля.
Прозвучал взрыв. Лопнуло еще одно стекло, но в это раз, стеклянную стену раскрошила аура Феликса. Его глаза потемнели, а вены выступили на руках и шее, показывая злость и гнев демона.
— Не смей! Не смей даже имени его произносить. Его поганое имя твои уста не должно осквернять.
— Почему? Потому что его любит мама? Потому что не любит тебя? Отец, разве на правду может быть обида? Вы сейчас по настоящему отвратительны.
— Отвратителен? Как ты можешь так говорить мне. Каллисто, ты сейчас нарвешься на мой гнев. Пока не поздно, прикуси язык и извинись!
— Гнев? А все эти годы, я получала не ваш гнев. Теперь мне действительно интересно. Терять то нечего. Вы выслушаете меня, нравится вам это или нет! Иначе до вас, отец, достучаться никак нельзя. Вы забылись, как в грехах, так и в своем положении. Ахане Ямиля с трона сбросил ты. Ты сделал так, чтобы Луан родился. Ты подтолкнул того суккуба прийти сюда с новорожденным, прямо к матери. Я все знаю. Ты закрутил и выкрутил все так, что теперь сидишь на месте не своем. И ты злишься, осознавая это. Ты ненавидишь Луана, за мамину любовь к нему.
— И если бы не ты, возможно, Луана бы не была. Точнее, у мамы и Ямиля родилась бы прекрасная, гордая, а главная, не слабохарактерная наследница. Ты боишься сравнения. Ты даже мысли допустить не можешь, что меня будут сравнивать с отпрыском Ахане. А ведь все равно все шепчутся и жалеют, жалеют Луана. Ведь я не должна была появляться в этом мире, а ты не должен был быть на этом месте. И за это ты тоже злишься на меня. В твоих глазах я всегда буду с недостатком. Именно поэтому ты с такой жестокостью каждый раз наносишь мне телесное наказание. Давай посмотрим правде в глаза, отец. Я ошибка. Чертова ошибка твоей гордости. Ошибка, что появилась из-за твоего желания быть выше остальных и твоего неумения смириться с той судьбой, что была уготована. Ты не смирился с ролью наложника. Ведь как так. Талантливый, умный, одаренный, красивый и любимейший сын герцога Асмодея Лагния стал всего лишь жалким наложником, к которому герцогиня и прикасаться не думала. Манипулятор! И я его ошибка.
В помещении раздался громкий хлесткий звук удара. Феликс впервые в жизнь ударил Каллисто по лицу. Удар был сильный, он оставил на бледном лице красное пятно, а острие камня кольца на щеке царапину. С которой аккуратной каплей стекла дорожка крови. Каллисто удивленно подняла взгляд. Никогда прежде отец не позволял себе оставлять побои на лице или видном месте. Сейчас она смотрела на мужчину и не верила. что тот был ее отцом. В его глазах стояли слезы. Феликс отвернулся, чтобы смахнуть их. Голос его стал дрожать, а он тяжело выдыхать, чтобы не дать волю более никчемным, по его мнению, эмоциям.
— Никогда. Никогда не смей называть свое рождение ошибкой. Ты можешь оскорблять меня, как хочешь, называть, думать обо мне все, что угодно. Но, Каллисто! То, что ты сейчас сказала, не смей никогда больше произносить вновь! Ты хоть понимаешь, каким трудом для меня стало твое появление? Я сделал все! Я сделал все, чтобы ты появилась на свет. Я, как никто другой ждал твоего рождения! И я никогда не врал, когда говорил, что люблю тебя больше всех в этой жизни. Ты кто угодно, Каллисто, но не ошибка. Ни для меня, ни для твоей матери. Я твой отец, Каллисто. Я делаю все, чтобы ни одна тварь не посмела посмеяться над тобой, посмотреть свысока, оскорбить. Я делаю все, чтобы ты не прошла через все то глумления, какое было испытано мной. Мои методы жестокие, но они действенные. Железо куют, чтобы оно было острым.
— Вот только я не кусок металла. Я живое существо, испытывающее боль! Я ростом не доставала даже до этого стола, когда ты впервые наказал меня хлыстом ауры. Ты порол меня за любую ошибку, даже если она была подобна капле в море. И это та громкая любовь?
— Думаешь, я хотел этого? Думаешь, мне было приятно наблюдать за твоей болью? Ни кому, кто только и мечтает уничтожить тебя, не будет интересно все это. Вся боль, через которую ты прошла. Или как тебе было тяжело быть не доброй, а жестокой. Им будет плевать! Они будут желать лишь твоей смерти. Твоей слабости, твоего позора. Я сделал все, нашел всех, кто во время твоего первого года жизни посмел распускать слухи, или смеяться над нами. Я очистил все окружение, которое могло тебе навредить, и оставалось лишь научить тебя. Только осознавая, что больно, можно спасти свою жизнь. Огонь жжет, и только обжигаясь, мы не посмеем вновь до него дотронуться.
— Каллисто! Я ничего, ни у кого не отбирал. Это место, эта роль, все изначально должно было быть моим, и я всего-навсего вернул принадлежащие мне по праву. Что сделал ублюдок Ахане, чтобы заслужить это место? Разве он с самого рождения обучался культуре и обычаям двух герцогств одновременно? Разве его запирали в ледяной камере, обливали холодной водой, чтобы подготовить к суровой жизни в этих краях? Ему Ламия просто дала каплю своей крови, в то время как мне приходилось стоять на морозе по несколько дней перед ледяным озером Коцит, чтобы, наконец, остудить тело и приспособить его жить в вечной мерзлоте. Он мог выбрать свою судьбу, в отличие от меня.
— Мой отец с Люцифером решили все в день нашего с сестрой рождения. Я с раннего детства знал, кому принадлежу. Думаешь, я спокойно принял это? Скажи? Ты никак не можешь принять, что являешься дентелой и обязана пить кровь. Думаешь, я был рад осознавать, что вместо теплых, родных, любимых джунглей, где все радует глаз, везде золотые слитки и изумрудные листья, где моя семья, моя сестра и мой отец, меня ждет холодный дворец во льдах, с девушкой, чьи эмоции холодны так же, как и эта земля? Нет. Был ли у меня выбор? Нет. Почему Ямиль получил это место? Только от того, что посветил своим лицом перед молодой и юной девушкой, для которой меня с детства готовили быть идеальным. Подходить по всем стандартам, знать, как поддержать любой ее разговор.
— Все ее увлечения, любимые вещи, обо всем сообщалось моим наставникам, и те обучали меня. Ламия всему быстро обучалось. Она освоила все мастерство игры на флейте всего за три месяца, и я не должен был отставать. Я читал все те наискучнейшее книги, что читала и она. Он никогда не мог и тридцати минут поддержать беседу. Тупой, абсолютно несведущий, с узким кругозором. А главное. Он не любил ее. Не любил ни единой минуты, в отличие от меня. От ненависти к этой навязанной помолвки, я впервые сбежал в день, когда мне исполнилось сто шестьдесят лет. Сбежал на северные земли, чтобы посмотреть, на самом ли деле так великолепна и восхитительна та, кому меня продадут ради дружбы двух кланов? Тогда молодая наследница того же возраста была далеко от родового поместья. В крепости на границе, в ссылке по прихоти ее матери, как ты сейчас. Вот только, Эрида ненавидела Ламию, и скрыла с глаз долой. А Ламия отправила тебя, чтобы защитить от слухов, что бродят вокруг принцессы.
— Я думал, что за избалованная барышня, но передо мной предстала худощавая, но очень грозная девушка. Все же, настоящая дочь генерала. Она посреди метели стояла и тренировалась. Наносила удары мечом без рукояти, голое лезвие сжимая в ладонях. Ее длинный и высокий хвост черных, как смоль волос, развивался на ветру, глаза горели алой зарей, а губы украшала улыбка. Она боролась с, тогда еще не занявшей своего места, маркизой Сюэ, и, конечно же, побеждала и наслаждалась. Ни победой, а самим поединком. И когда лезвием она сломала катану маркизы, снег перестал идти, а на горизонте, сверкая, взошло яркое красное солнце, освещая ее. Ламия была в потрепанной тренировочной одежде, без украшений, косметики и других декораций. Ей они были не нужны. Тогда, я подумал: я будущий муж великой герцогини.
— Я влюбился в эти слова, в свою судьбу. Искренне. Я стал стараться еще сильнее, чтобы во мне не было ни единого изъяна, как и в ней. Чтобы мы были идеальны друг для друга. Я мечтал о дне, когда мы официально встретимся, и она увидит своего идеального жениха. Однако, все, что я услышал при первой встречи: "Простите, юный господин Лагния, но у меня есть возлюбленный". В один миг, одно слово разрушило все. Все годы подготовки, все мечты, ожидания. А услышав имя самого бесполезного лентяя и нарцисса, я пришел в ярость. Я знал: такой, как Ямиль, никогда не разглядит по истине все то великолепное, что видел я.
— Откуда вы знаете? Если бы не вмешались, то!
— Я не вмешивался сотню лет! Я дал им время, дал время ему сделать Ламию счастливой.
— Ты заставил Асмодея, при твоем высоком статусе, сделать себя наложником, а мама, сцепленная обещанием, не могла сопротивляться. Так вы дали им время?
— Еще одно доказательство моей любви. Мне было все равно на тот позор и на насмешливые взгляды. Мне было все равно на то, что я готовился быть герцогом, а стал обычным наложником. Мне было плевать. Единственным желанием я горел, быть с ней рядом и помогать. Знаешь, что я увидел, прибыв в Холодную пустыню? Он без раздумий тратил деньги на празднества и украшения, лишь развлекался, жил той же жизнью, как и до женитьбы. То, что ему было обещано Ламией, пока она загибалась, выполняя обязанности и герцогини, и герцога, чтобы эта тварь жила легкой жизнью. Мне, как тому, кто любит ее, было приятно видеть, как твою любовь лишь используют? Я, не получая взамен ни прикосновений, ни любви, лишь приятные и долгие беседы. Ведь нам было о чем с ней говорить. Я взял обязанности герцога, чтобы она могла хотя бы вздохнуть от работы. Меня стали уважать. Сначала в поместье, затем по всей территории Холодной Пустыни. Но в светском обществе, среди дворян, я нес лишь клеймо наложника, был тенью настоящего герцога Холодной Пустыни.
— Это был ваш выбор.
— Мой. И я не жалею ни об одном дне, и ни об одном своем решении.
— Феликс улыбнулся, но улыбка спала тут же. От воспоминаний прошлого.
— Думаешь, он не изменял ей, будучи в браке? Ламия и думать не могла, чтобы кинуть взгляда на другого. Я был наложником лишь на словах. Мне она сразу сказала, что я свободен, но я никогда и никого не видел рядом с собой, кроме нее. Она знала о его изменах, обо всех, но молчала, делала вид, что не видит из-за проклятья, что до сих пор травит душу не только ей. За все долгие годы их брака, не было ни намека на ребенка. Каллисто, ты правда считаешь, что если бы он ее любил, или хотя бы уважал, то допустил бы того, что произошло? Я лишь нейтрализовал действие противозачаточного зелья. В койку к другой не я его клал, и не я управлял им. Он сам добровольно пошел на связь с другими. Он принимал то зелье со всеми, с кем спал, кроме Ламии. Все же его недалекое умишко понимало, что главной его ролью и задачей стать отцом будущей наследницы. Но никогда не выходило. Не получалось. Потому что он ее никогда не любил. Не любил. И детей от нее он не желал. Одна ночь, Каллисто! Мне с твоей матерью хватило одной ночи, чтобы в ней зародилась ты. Всю мою жизнь единственной возлюбленной для меня была и есть только Ламия Блэк.
— Я та поддержка, которая до сих пор защищает тыл и спину Ламии. Я отец наследницы. Я твой отец, Каллисто. Я повторюсь, я сделал всё, чтобы ты появилась на этот свет. Ты моя мечта, моя кровь, и я горжусь лишь уже тем, что ты дышишь. Я не заслужил всех тех слов, что ты сейчас мне сказала. Я не заслужил твоей ненависти. Я делал больно лишь ради твоего блага. Я не горжусь этим. Но если бы не это воспитание, то и в эту минуту, разве смогла бы ты так же восстать против меня? Нет. Духу бы не хватило.
— Я прошу прощения у отца за все те слова, что посмела произнести по поводу своего рождения. Но я не буду просить прощения за сегодня. И я повторю последний раз. Перестаньте причинять вред Луану! Не смейте использовать в своих манипуляциях ангела.
— Ненавижу его. Я никогда не одобрю его место рядом с тобой!
-— Вас это не касается. Как будущая герцогиня, я сама решу, кому и чему рядом со мной место.
— Я не ослышался? — Феликс обернулся и подошел к Каллисто вплотную. — Ты сейчас отказываешься от меня?
— Я никогда и ни при каких обстоятельствах не откажусь от семьи и от отца, которого люблю. Но я умею разделять. Ты хороший герцог и отец для наследницы. Однако, если отбросить все титулы. Скажи. Ты бы воспитал меня точно так же? Наказывал? Ограничивал?
Феликс сделал шаг назад. В его мыслях пронесся ответ, и Каллисто прочла его. Она подошла сама и стала поправлять воротник отца.
— Папа. Папа знаешь, мне правда было больно, и в какой-то момент я стала ненавидеть тебя за каждый удар. Но потом, когда все узнала, как видела, как ты сдерживаешь сам эмоции, а ночью приходишь, чтобы сгладить мою боль, нежно шепчешь колыбельные и убираешь волосы, как целуешь, заставило меня лишь понять все твои страхи и опасения. Ты скован условиями и ролью, что взгромоздил на свои плечи. Как я могу ненавидеть того, кто боится за мою жизнь больше меня? Я не могу. И от этого мне больнее. Я жалею и тебя, и себя. И меня разрывают эти противоречия. Поэтому у меня к тебе лишь одна просьба. Пожалуйста, в оставшееся у меня время, что, я уверена, пролетит в мгновение ока из-за твоего долгожительства, стань мне просто отцом. Давай просто будем отцом и ребенком? Я буду писать тебе, навещать. Ты продолжишь быть самым величественным в нашем герцогстве. Взамен, ты перестанешь влезать в мои дела, отстанешь от Луана и просто будешь хорошо жить, ни о чем не беспокоясь.
— Так вот какая у всего этого цель. Она приказала?
— Это бы все равно произошло.
-— Ты сможешь защитить себя сама? Без моей помощи? Я как герцог, тебе больше не нужен?
— Да. Мне нужен просто отец.
— И я должен спокойно согласиться?
— Если не хотите потерять меня. Не как наследницу, а как дочь.
— Манипулятор. Вся в отца.
Каллисто улыбнулась и преклонила голову.
— Так, ваш ответ?
— Я уеду в свой замок завтра на закате и больше не буду вмешиваться. Все равно, я так понимаю, власть я потерял.
— Я обещала отцу, что разберусь с последствиями.
Феликс непонимающе посмотрел на дочь, что опустилась перед ним на колени. В голове у него пронеслись воспоминания из ее детства, когда он приказывал сам так упасть перед наказанием.
— Я, не имея равного с отцом статуса, посмела при всем присутствующим высшем свете повысить голос на отца, унизить его и опозорить. — голос Каллисто стал слишком громким, таким, что его можно было услышать во всех уголках замка. — Я подставила его ожидания, испортила праздник, что с таким трудом был организован ради меня, произнесла много оскорбительных слов, использовала в его присутствии ауру в его ущерб и настроила против придворных и семьи Севера. Я прошу прощения у герцога Холодной Пустыни, Феликса Блэк, прощение за свою дерзость и прошу наказать меня ста ударами плетью из вашей ауры. То будет мне уроком и восстановит честь отца перед глазами остальных. Прошу, совершите наказание.
Феликс обомлел и оступился. Его губы в страхе затряслись.
— Каллисто, ты с ума сошла? Ты не выдержишь ста ударов! Ты же кровь не пьешь!
— Все мои ошибки заслуживают этого, — ее слова слышал теперь только Феликс. Считайте, что это, ваше последнее наставление и наказание, последний урок для непослушной дочери. Пожалуйста, герцог Блэк. Вы и сами понимаете, что как герцог, не имеете права прощать мне все эти слова и ошибки.
Каллисто говорила правду. За оскорбление герцога, даже будучи его дочерью, она должна была понести наказание. Даже мать, узнав обо всем, что случилось на банкете, согласилась бы с дочерью. И не накажи Феликс ее сейчас. Ламия за нарушение статусов и традиций наказала бы Каллисто сама. Юная наследница знала и принимала все последствия своего поступка. И Феликс, что пытался отрицать и хотел обойтись малой кровью, понимал, что по другому нельзя. В его руках появился хлыст из ауры, длинный, искрящийся фиолетовым огнём. Он обошел Каллисто, замахнулся и нанес первый удар.
Звуки разнеслись по комнате. Один за другим мучительные удары оставляли на спине Каллисто сначала покрасневшие следы, но после удара двадцатого кожа порвалась и раны стали глубже. С них стекала кровь, но Каллисто не издавала ни звука. Ее спина была ровной, не сгибалась от болезненного наказания. Каждый удар сопровождался ее подсчетом. Несмотря на железный контроль, внутри все у девушки содрогалось. Она ощущала жар и не равномерное биение сердца. В ушах звенели лишь свисты кнута и собственное тяжелого дыхания. Ближе к пятидесятому удару в глазах стало рябить, а глаза наполнились жидкостью. Когда герцог ударил в восьмидесятый раз, спина наследницы была похоже в кровавое месиво, и сама она дрожала, а от еще одного удара все же упала вперед на руку, но затем, сглотнув, вновь поднялась, продолжая счет.
В голове были лишь цифры, оставшиеся ударов десять. Каллисто ощущала невероятную боль, от которой хотелось кричать, но она лишь сжала зубами губы, а ногтями руки. Последний удар, что прошелся больше по плечам, заставил Каллисто зажмурить глаза. Настала звенящая тишина, а перед ней был яркий свет, прежде чем зрение вновь вернулось в норму. Сглатывая скопившуюся слюну, покачиваясь, не с первого раза, девушка встала. Спину жгло, а колени с голенями от несменяемости положения затекли, подкашивая ноги.
Она медленно обернулась, чтобы посмотреть на отца, с чьих глаз не переставали течь слезы. Его ладони были стерты в кровь, видно, как сам пытался причинить себе боль, чтобы удары были хоть чуточку слабее. Улыбаясь от этого, Каллисто, чуть не падая, поклонилась Феликсу и тихо стала отдаляться от него. Каждый шаг причинял боль, как и голоса воспоминаний давно минувших дней.
"Папа купил сокровищу. Желанный сборник сказок."
"А сегодня папа сам поможет своему сокровищу. Собраться."
"Каллисто, Ты мой самый драгоценный камень в этом мире."
"С днем рождения, сокровище! Вот тебе и пятьдесят лет."
"А сегодня папа споет колыбельную про красивых белых мишек. Из мира смертных."
"Папа, интересно. Почитай эту книжку. Вижу, как нравится. О чем она?"
"Каллисто. Даже если папа далеко, он думает о тебе каждую минуту. Пожалуйста, помни об этом."
"Каллисто мое сокровище. Чтобы не произошло, папа никогда не перестанет тебя любить. Даже если ты совершишь самое гнусное на свете преступление. Знай, папа всегда будет только на твоей стороне."
"Каллисто. Папа всегда любит тебя."
"Ты не ошибка. Каллисто."
У самой двери Каллисто обернулась. Она улыбнулась, широко, как только могла, и окликнула Феликса.
— Я тоже, папа. Я буду любить тебя, чтобы не произошло, правда. Я правда люблю тебя, папа.
Дверь за ней захлопнулась, и гостям явилась вновь холодная наследница, на лице которой не было ни следа, ни слез, ни эмоций. Уверенным твердым шагом, через боль, прошла мимо семей Юга и Севера. Прошла мимо Хели, что пустым взглядом смотрел на дверь за ней. Наказание и звуки ударов не стали секретом, и все видели результат порки. Каллисто не остановилась ни перед кем, даже перед Луаном, что стоял у подножия лестницы. Он хотел было что-то сказать, но лишь с поджатыми губами разглядывал спину Каллисто. Она тихо поднялась наверх, в свои покои, и, захлопнув дверь, скатилась по ней, пряча слезы в кожу локтей, наконец, оставаясь совсем одна. Нахлынувшая буря чувств, что так старательно запиралась на замок контроля, прорвалась, не давая шанса.
Потихоньку мороз от открытого окна остужал как мысли, так и боль. Скрип двери заставил девушку оторвать лицо от рук, и она посмотрела на дверь в чужие покои. В них стоял Эрос. На нем не осталось ни одной вещи с банкета. Как и обычно, расстегнутая на несколько пуговиц белая рубашка, мокрые от воды волосы и свободные брюки с босыми ступнями. Его взгляд сейчас было сложно прочесть, а шаг его был уверенным, в отличие от Каллисто, которая чувствовала нарастающую силу сущности от кровопотери, страха. Чувствовала боль в глотке и клыках.
— Нет. Не. Не под. подхо. ди. ко мне!
Шуршащие звуки от штор, скрип створок, с которыми игрался ветер, заполняли комнату, разбавляя тяжелое дыхание. Эрос смотрел на нее, вплотную прилипшую к двери. Сжимая ноги в коленях, она обнимала их руками, бледная, с до сих пор стекающими слезами на глазах, с мольбой в голосе.
Он слышал, несмотря на расстояние, на защитные стены вокруг его крыла. Он слышал, как жесткий, переполненный темной энергией кнут прикасался к ее тонкой коже, как если бы Эрос находился прямо там и видел все воочию. И больше того, он чувствовал странное покалывание на спине, тяжесть в груди. Ощущения не были болезненными, но ангел определенно чувствовал касание, несмотря на то, что позади не было никого. Юноша не обратил внимание на возражение Каллисто, и медленно, шаг за шагом подошел ближе, опускаясь рядом, перед ее лицом.
Каллисто дернулась, пытаясь увеличить расстояние между ними, и сильнее прижалась спиной к двери, напрочь позабыв о ранах. И импульсы боли пробежались по всему телу, заставляя все внутри сжаться, а самого демона зашипеть.
— Не надо, не шевелись. Позволь помочь тебе.
Эрос потянул к Каллисто руку, но все, что видели ее глаза, это сосуды и кровь, что текла по каждому из них. Она чуяла ее запах, слышала журчание. Рот приоткрылся, и клыки заблестели от обилия скопившейся на них слюны. Как страшное знамение, Каллисто отбила руку Эроса, сжимаясь сильнее, и ладонями закрыла рот.
Голова напрочь позабыла о способах взять себя в руки. И сейчас единственное. На что была способна Каллисто, физически справляться с самой собой. Она отвернулась от Эроса, глазами панически выискивая хоть один предмет, способный хорошенько ударить ее, чтобы вырубить.
"Бесполезно, Каллисто. Все. На этом конец. Как моего заточения, так и твоего упрямства. Ты исчерпала все способы. Просто прекрати сопротивляться. К тому же, и пища явилась сама на ужин, буквально моля отведать каждую каплю из каждого сантиметра этой соблазнительной кожи. Чем дольше будешь упрямиться, тем больнее будет становиться, и тем более вероятно, что поутру ты найдешь под собой его труп."
— Нет! Нет! Нет! Отойди! Отойди от меня. Пошел прочь! Убирайся! Убирайся куда хочешь. Беги! Делай что угодно, только уйди отсюда! Слышишь? Убирайся! С глаз долой!
Эрос пропускал все слова мимо. Он видел лишь маленькую девочку, ту самую, из сна, что скрывал капюшон. Ту, что оплакивала маленькое создание и винила во всем себя.
— Я лишь хочу помочь.
— Помочь? А мне не нужна твоя помощь! Ни твоя, ни чья то ни было еще. Все бесполезно! Что не делай! Всё к черту! Просто уберись. Найди Блу, Сэта, да кого угодно. Скажи, я тебя отпустила, сказала вернуть обратно, подарила ту долгожданную свободу, о которой ты спишь и бредишь, которую мне никогда не понять! Просто исчезни из моей жизнь! Все из-за тебя! Это из-за тебя! Все мои попытки, способы рассыпались подобно праху! Ты...
— Каллисто. Выпей моей крови.
Слова, брошенный с решимостью и со всей вложенной в них нежностью, перебили девушку и заставили сквозь пелену слез посмотреть на юношу с глубоким и искренним недоумением. Каллисто боялась сделать лишнее движение, в отличие от Эроса. А он улыбнулся. Широко, ободряюще. Его улыбка и впрямь была ангельской, теплой, греющей холодный лед, как приятное послеобеденное солнышко. Он придвинулся ближе и коснулся лица Каллисто, убирая ее руки. Провел пальцами по щеке к губам, нежно поглаживая, а после опустился к шее и потянул, прижимая ее лоб к своему.
— Давай, Каллисто! — Убаюкивающий шепот. — Пей.
Каллисто засмеялась. Это был хриплый, безжизненный смех. Она легонько толкнула Эроса в грудь, а после медленно встала.
— Я ненавижу свою сущность. Я ненавижу свое желание. Ненавижу чертову потребность. Я не хочу пить кровь. Ни твою, ни чью либо еще. Хочешь мне помочь? Просто уйди. Твое присутствие, существование рядом со мной самая большая оплошность в моей жизни. Я изначально должна была относиться к тебе как к пленнику и держать от себя подальше.
— Ты сейчас говоришь не то, что чувствуешь на самом деле. Ты лгунья, Каллисто.
— После твоего прихода ни дня не обошлось без хаоса. Мне вечно приходиться переживать обо всем вокруг тебя. Мне надоело. Сегодня стало последней каплей твое появление. Ты проигнорировал все мои приказы и просьбы.
— Я не хотел этого. Пришли слуги с одеждой. Я и Блу отказались сразу. Я попросил их уйти, или я немедленно все расскажу тебе. Они ушли, но лишь за тем, чтобы привести твоего отца. Феликс пришел один, с подносом, на котором была одежда. Я мог противостоять твоему отцу?
— Ты мог сразу же позвать меня.
— Я... Не хотел. Слуг я прогнал. Но это же твой отец. Я просто не хотел ему отказывать. Ведь он сказал, что банкет в честь тебя, и меня ты будешь рада видеть. Он сказал, что лишь исполняет желание дочери, а ты не можешь поддаться своим слабостям. Я не знал, что будет на банкете. Я не знал, что меня заставят занять чужое место. Для меня тоже все было неожиданностью. Но я хотел. Я искренне хотел окунуться в твой мир, чтобы понять его. Я не желал, чтобы, используя меня, твой отец оскорбил твоего брата. И тем более я не желал навредить тебе. Каллисто! Я не знаю порядков этого мира так досконально, но я даже подумать не мог, что родной отец способен так поступить с дочерью. Что может исправить мою ошибку? Слова прощения? Встать на колени? Я могу, и не перед тобой. Даже перед Луаном готов. Если это поможет тебе остановить сожаления на мой счет. Что мне сделать?
— Уйти.
Эрос поднял взгляд. Он смотрел снизу за той, кто избегала зрительного контакта, и улыбнулся своим мыслям. Вслед за Каллисто, Эрос встал и подошел ближе к распахнутым дверям на балкон. Лунный красный свет освещал светлую кожу, отражался от карих глаз.
— Это больнее, чем я представлял. Знаешь, меньше всего мне хотелось слышать, о твоем сожалении. Но все в порядке, Каллисто.
Он вышел на балкон, и девушка вздохнула с облегчением от того, что запах его крови стал менее концентрированным в комнате. Спокойствие и тишина были усладой, желанным ощущением, пока хруст снега не нарушили их. Она посмотрела в сторону балкона и медленно подошла к дверям. На перилах, устремив взгляд к небу, стоял Эрос. Его белая рубашка развевалась на ветру, подобно крыльям.
— Да будет ваша воля.
Сердце демона замерло. Все произошло как в тумане. Каллисто подлетела к Эросу. Схватила его за руку и отбросила обратно в комнату. Эрос, потеряв равновесие, упал на пол возле шкафа, разбив губу. Каллисто за плечо развернула его к себе. Ее тяжелое дыхание, до сих пор скованное страхом, опыляло лицо. Она ничего не могла сказать, а саму ее переполняли эмоции. И сейчас, в этот самый момент, когда в ее голове бушевала буря, а руки были скованы, Эрос быстро, не давая шанса опомниться, притянул ее к себе и впился в губы.
Поцелуй был быстрым и глубоким. Прежде чем Каллисто опомнилась, Эрос прижал ее ближе, чтобы она не отстранилась раньше времени, и, пользуясь этим, углубил поцелуй сильнее, проводя языком по ее острым клыкам, поцарапав его до крови. Каллисто пришла в себя и оттолкнула его. Отошла и пальцами прикоснулась к своим губам, не веря, в происходящее.
— Прости меня, Каллисто. Так будет лучше.
Осознание смысла его слов, пришло после того, как Каллисто почувствовала вкус крови. Все внутри перевернулось. Сердце, что до этого еле билось, увеличило свой ритм. Аура вокруг начала сгущаться. Боль от желания, что выросла втрое, стало точкой невозврата, а глаза Каллисто потемнели.
Эрос встал и подошел к ней без страха. Прикоснулся к лицу, поглаживая щеку. Каллисто не шевелилась, а лишь смотрела, будто загипнотизированная. Ангел обнял, прижимая ее лицо к своей шее.
— Пей.
С затуманенный рассудком. Дрожа от нетерпения, носом, Каллисто провела по его коже, жадно вдыхая прозрачный аромат его крови, что манила. Каллисто вонзила клыки глубоко в шею. Боль разлилась по телу ангела. Эрос ощутил удовлетворение от своих действий. Это была победа. Он победил. Она пила его кровь, только его. Он будет единственным, кого она желала и будет желать. А она останется его сладострастным грехом, от которого он не перестанет чувствовать наслаждение.