Глава 12
Развевающиеся длинные лавандовые рукава, туго опоясывающий талию и грудь серебряный доспех, защищающая лицо железная маска. Персиковые волосы, заплетенные в тугую косу, из которой выбились пару светлых прядей. С длинным копьем в руке воин. Внушала доверие, уверенность в защите и безопасности.
Прекрасна.
Тренировки не щадили воинов. Чтобы бороться с порождением Айин, требовались дисциплина, концентрация и устойчивость к негативному энергии. И в этом у нее, у одной из немногих, не было трудностей. Чему завидовали все, кто носил на своих туловищах тяжёлый метал и держал в руках освященный божественной силой меч.
Ее прозвали небесной грозой. Она появлялась со вспышкой, ослепляющей глаза. Ее голос, отдающий приказы, напоминал раскаты грома, а хмурый взгляд не упускал ни одной тени. Однако ее улыбка была краше остальных. Многие, кто познал ее гнев и строгость, не верили в то, что серьезное, чаще хмурое лицо могла украшать нежная, добрая улыбка. И адресована она была далеко не всем. И я был из этого маленького меньшинства.
Всегда смотрел со стороны на ее тренировки, на плавные, точные движения. и она замечала, улыбалась, а ее глаза искрились счастьем. После я брал ее ладонь и подносил к губам, оставляя целительный поцелуй, не позволяя и маленькой царапинки изуродовать светлую кожу. Кончиком носа вёл по тыльной стороне, вдыхая запах свежести, как после настоящей грозы.
Мы гуляли по саду в полночь, освещенные светом голубой луны и кристально блестящих звезд. Слушали, как насвистывал песню ветер, призывая лепестки цветущего ночного жасмина соединятся в танец, и как я кружил с ней в вальсе от мелодии, которую сам напевал.
Я пел о любви, о чувствах. О нежности и о вечности. Я пел о ней и о нашей судьбе, что красной нитью связала безымянные пальцы. Мы были созданы друг для друга, и внутри от осознания разливалось приятное тепло и желание соединится в поцелуе, никогда не отпуская рук друг друга. Она смеялась от моих песен, шуток, но любила каждую из них. Мы дали клятву и связали не только судьбу, но и сердца. Мне казалось, что на свете кроме нас не существовало никого. И как же я был глуп. Я был наивным мечтателем, столкнувшимся с реальностью войны и смерти. Я разорвал нашу клятву ради неё, обрекая на страдания. И в ту самую минуту осознал, насколько эгоистичен.
Я не пережил бы ее смерти, поэтому решил уйти первым, теша себя мыслью о праведности своих действий, о благородном поступке, что спасет массы, на которые, как я понял, мне абсолютно было наплевать. И эта мысль, недостойная священного ума ангела, напугала настолько, что я подумал. А я чем отличаюсь от мятежников? Насколько я погряз в собственных чувствах и насколько теперь я далек от всего и от нее. Я трус, испуганный твоей возможной смертью, и я не заслуживаю прощение, но и отпустить тебя не могу. Наша последняя ночь была прекрасна и трагична. Для меня, потому что понимал, что она последняя. А для нее, потому что узнает об этом позже, когда все уже закончится для меня, но начнется для нее. И даже за мгновение до своей смерти, я эгоистично умолял, чтобы ты навсегда, через века любила лишь меня, чтобы в твоем сердце не было места более ни для кого. И этими мыслями, я скрепил наш последний поцелуй, обрекая наши души на одиночество длиною в тысячу лет.
Чужое. Эрос проснулся с ощущением чужого присутствия в теле, как, словно захватил кто-то иной. Чужие воспоминания, что он прочувствовал, были до боли горькими и солеными. Казалось, что когда герой из воспоминаний прошептал последние слова, сердце остановилось, а после вновь стало биться, как готовое выскочить.
Было мерзко не только на душе. Из-за сна он взмок, и белая рубашка от пижамы неприятно прилипла к телу. Пальцами Эрос коснулся глаз, ощущая влагу. Неприятно колола ладонь. Эрос разжал пальцы. Он всегда засыпал с крестом в руках, и сегодня ночью из-за кошмара, сжал камень с такой силой, что неаккуратные тупые концы впились в кожу и расковыряли ее до крови.
Небрежно. Эрос бросил крест на тумбочку, вытер кровь о простынь и медленно подошёл к окну.
Луна была красной. Не голубой.
Кошмар стал больше походить на туман. В памяти не осталось ни одного точного очертания, лишь последние слова. Лбом. Ангел уткнулся в стекло, замечая в отражении раскрасневшиеся щёки и глаза.
Он вздохнул, отгоняя мысли, и стянул рубашку. Обратно в кровать не хотелось, но такой глубокой ночью, в час, когда сон имеет власть в замке, разгуливать было жутковато. Поэтому ангел приоткрыл окно и сел на подоконник, не обращая внимание на холодный ветер. И с ветром в комнату влетел посторонний звук.
Эрос прислушался. Красивые ноты, рождающиеся от прикасаний смычка к струнам, по одной вторгались в его комнату, и уже соединялись в полную мелодию. Она была нежна и печальна, напоминала голубую луну из сна, лепестки жасмина и персиковые волосы.
Зачарованным. Эрос вышел из комнаты, прислушиваясь, бродя по мрачным коридорам, не остерегаясь ни шороха, который раньше мог напугать до смерти. Шел, и слышал мелодию все громче. Босой, ступил на крыльцо, на дорожку, ведущую в сад, по снегу, хрустя хлопьями, покрасневшими ступнями.
В лабиринте, в котором можно легко потеряться, по звуку. Он вышел к уединенному, скрытому кустами и деревьями месту, к замороженному пруду, подо льдом которого застыли сказочной живописности лилии, воссоздавая образ стеклянной вазы с, вечной застывшей красотой, цветами. На льду стояла скрытая плащом девушка со скрипкой в руке.
Перед ней не было никого, кому она могла играть. Она играла для себя, в одиночестве, наслаждаясь музыкой и уединением. В такт мелодии кружилась и плавно ступала по толстому льду босой ногой.
Эрос смотрел не отрываясь. Голову пронзила острая боль в области затылка, глаза закололо, и когда ангел руками растер их до красноты, в его взгляде красную луну затмила голубая, освещая хрупкую фигуру. Снежинки под командованием ветра слетали с деревьев и кружились вокруг, напоминая лепестки ночного жасмина из сна. Лунный свет коснулся девичьего лица, когда черная ткань спала с головы, и заставил кожу демона блестеть, играя с ним. В этом свете глаза превратились из цвета драгоценного изумруда, в оттенок ярко салатовых сочных листьев, и черные волосы переменились, как и улыбка, которая казалось нежной и теплой. Было невозможно отвернуться. В области сердце отдало тоской, гнетущем унынием чужой потери. Наваждение прошло так же резко, пелену смыло, как рукой. Стоило Каллисто остановится и перестать играть, и сладко-соленая иллюзия разбилась подобно хрустальной вазе. Она посмотрела на ангела, присутствие которого почувствовала еще когда тот зашел в лабиринт.
Однако Демон нахмурилась от вида весьма неприличного. Лохматая прическа из слегка влажных от витающей в воздухе сырости волос, румянец на щеках. в одних штанах и босиком. Сама Демон была в длинной черной рубашке и узких белых брюках с плащом поверх. Она не могла никак заснуть из-за ощущения жжение в горле от яда, что распространялся по венам, и решила убаюкать себя игрой.
Каллисто расстегнула плащ и накинула его на ангела, натягивая капюшон на волосы.
— Мне не холодно.
— Знаешь, как двусмысленно сейчас выглядишь? Что заставило тебя глубокой ночью выбежать в сад? Тебя... Кто-то обидел?
— Мне приснился плохой сон, а потом я услышал твою игру. Выбор песни печален. Отчего?
— Весьма прозрачный. Я не придаю смысла произведению, которое играю. Для меня это просто способ отвлечься.
Тишина застыла вокруг них. Каждый смотрел куда угодно, только не на собеседника пред собой. Каллисто изучала лед. Эрос смотрел на звезды в красном свечении луны.
— Последнее время ночи без метелей и сильных снегопадов. Даже ветер не такой буйный. Каждый мой день на удивления спокойный, и до жути предсказуемый. Просыпаюсь, мне приносят еду, оставляют одного. Я иду в библиотеку, затем на улицу, потом Блу ведет меня есть. И опять я просто брожу по замку, а весь вечер провожу в комнате. Раньше, я благодарил судьбу, что в отличие от тех дней в руках дочери Люцифера, меня не бьют и не сводят с ума. Однако теперь, спокойствие и умиротворение, что дарит мне это местно, понемногу начинают душить. Я как призрак в этом месте, на которого обращают внимание только когда нужно воздать поминальную еду, чтобы покормить.
— Тебе не угодишь. К тебе относятся лучше, чем к некоторым демонам. А ты не доволен.
— Лучше? Возможно. Но свободу не заменит ничто. Ты не сталкивалась с ограничением свободы, поэтому не можешь знать, как она желанна.
Каллисто сощурила глаза, но отвечать какой бы то ни было колкостью не стала. Лишь смахнула щекочущую нос снежинку и призвала Ангела вернуться. Она прошла вперед, и Эросу ничего не оставалось сделать, кроме как последовать за ней молча. Но молчание для него было угнетающим.
— Почему скрипка? Я имею ввиду, есть множество различных инструментов. И арфа, и флейта.
"Стоит начать с правильной ноты, и дальше беседа сама собой разовьется."
— Это не просто скрипка, а одна из реликвий усыпальницы рода Блэк.
— Усыпальницы? То есть из могилы? И кому она принадлежала?
— Прародительнице рода. Долорес Блэк. Это имя она взяла после того, как отреклась от Бога. До битвы ее звали Глория.
— Глория?
— Верно. Знаешь о ней?
— В исторических справках сказано, что она было одной из трех последний ангелов, подаренных Богу богиней Зои. Одна из трех последних, наделенных особой святой силой, такой же, как и у архангелов. Обычные ангелы, как я, рожденные от союза других ангелов, имеют лишь крохи той силы, чем те, кто причалил к берегу. Белого мрамора.
— Берег белого мрамора?
— И вновь явилось первозданное чудо. Все Небесное Царство собралось у мраморного берега, к которому, окутанные перламутровым сиянием, как несколько сотен лет назад, причалили три больших бутона лилий. Лепестки раскрылись, и небесным жителям, и Богу явились три младенца, последние цветы, созданные священным озером, с большим объемом святой силы и с врожденным даром. Великое Светило стало ярче, и в его лучах, над озером, возвышаясь, озарила лик Великая Мать всего сущего, Мать Бога и Айин, сама Жизнь, богиня Зои. Титания, с перевязанными, изрезанными руками и ногами. С повязкой на глазах, с которых вечно текли слезы. Закутанная в длинный плащ, усыпанный звездами, из-под капюшона которого, виднелись длинные, спадающие с плеч, цветом белым, переливающиеся и на солнце сверкающие опаловым радужным оттенком волосы.
Повязка спала с глаз, и на свету заблестели прозрачные серые незрячие глаза. Зои улыбалась, устремляя лик на солнце, а после обратилась к берегу. Последние дары моего теперь бренного тела. Зои вытянула бледную кисть и окутала своим свечением Бога. Передаю дар созидания чистому порождению Света. После, она распалась на множество капель, и дождем наполнила Святое озеро остатками своей силы. Падая на колени и лья слёзы по матери, все ангелы возносили ей прощальные песни. Маленьких ангелов воспитывали во дворце Господа до того, как они научились ходить, говорить и мыслить, а после, исходя из их врожденных способностей, каждого забрал один из архангелов." Глория стала первой и единственной ученицей архангела Михаила, самого верного ангела Бога. После ее перехода на сторону Люцифера, о ней запрещено упоминать, поэтому, как и почему она решила предать и наставника, и отца, никто не знает. Наверняка, в закрытой секции о ней есть писания, как и о любом архангеле с даром, но вход строго запрещён.
— Вас ограничивают от правды? Зная, почему она так поступила, возможно, вы бы нашли решение, и больше никогда такого бы не произошло.
— Каждый сам волен выбирать свою дорогу. Если такова судьба. Глупо идти против ветра.
Они дошли до ледяной арки, от которой до выхода из сада оставалось всего пара шагов. И Эрос, обогнав Каллисто, встал перед ней.
— Если тебе интересно, я могу рассказать больше.
— Это всего лишь история. Красивая. Но в прошлом смысла мало, когда ты живешь в настоящем.
— Как раз таки прошлое, являясь порождением настоящего. Важно.
Каллисто оттолкнула Ангела, возвращая себе первенство. Они дошли до крыльца. Каллисто зашагала быстрее, но не успела схватить ручку двери, была поймана за руку.
— Ты играла на скрипке в наш первый день здесь, в ночь, когда мы впервые оказались в этом замке?
— Играла.
— Ты. Не видишь странных снов?
— Я не допускаю того, чтобы мне снились сны.
— Как можно контролировать сны?
— Я пью отвары, сдерживающие сознание. Сон - это плод воображения, и у меня нет желание сталкиваться с кошмарами еще и в мире грез.
Каллисто вырвала руку и открыла дверь, пропуская Ангела вперед. Дальше она шла молча, провожая Ангела до его спальни.
— Несмотря на то, что скоро рассвет, лучше лечь спать. Надеюсь, это последний раз, когда ты выходишь глубокой ночью за порог спальни.
Эрос не мог просто так ее отпустить. Они наконец, встретились, и наконец, она заговорила с ним. И если он отпустит ее сейчас вот так, то Каллисто не перестанет избегать его.
— Ты можешь уйти в свою спальню. Через мою.
— Я давно не сплю там. Ошибкой было поселить тебя непозволительно рядом.
— Чего ты так боишься?
— Боюсь?
— Боишься.
Эрос встал к Каллисто вплотную. Он смотрел сверху на ее лицо, на глаза, что отводили взгляд, видел, как прерывисто вздымалась ее грудь, и как тонкие пальцы сжимали края брюк.
— Боишься даже в глаза смотреть.
Каллисто нахмурилась и перевела взгляд на Эроса, в его пронизывающие насквозь глаза. Демон подался на провокацию, и это не могло не радовать. Вспоминая их каждое взаимодействия, почти никогда Каллисто не была спокойна, хоть и из-за всех сил пыталась это показать. Но Эрос видел теперь, и ликовал, что рядом с ним ее эмоции и чувства сбиваются с прямой линии, в которую девушка упрямо каждый раз пыталась их выстроить.
— Чего ты добиваешься? У моего терпение есть предел, и ты об этом знаешь. Хочешь вновь оказаться прикованным к постели?
— Почему мы просто не можем быть собеседниками? Ты единственная, с кем я могу поговорить о чем-то интересном. Неужели мы не можем сблизится, учитывая те обстоятельства, в которых оказались?
— Я тебе не подружка. Эрос.
Слетевшее собственное имя с алых уст ласкало слух. Она почти никогда не называла его по имен. Одновременно и смущало, и заставляло трепетать. Щекочущее, глубокое чувство внутри набирало силы, как мелкая волна в море, что в итоге больше походило на цунами.
Шепот лег ей на губы, отчего кожа покрылась мурашками. Каллисто хотела сделать шаг назад, убежать как можно дальше. Внутри все сжалось до ощущения, что прутья клетки, в которой она собственноручно заперла себя, гнутся в желании расколоться. Яд обязан подавлять все способы мироощущения. Она не должна ощущать запаха, вкуса. Но сейчас, его прозрачный запах, пробирался ей под кожу, что начала зудеть. Затылок сдавило болью от собственного сопротивление. И разум, и тело, и чувства хаотично, каждый тянули в свою стороны, разрывая внутреннее состояние девушки на куски. Не контролируя себе. Взгляд на мгновение задержался на губах ангела, и он это заметил. Каллисто отвернулась, пытаясь привычно наглядно усмехнуться, наконец, делая шаг назад. Что Эрос посчитал за собственную победу и ее поражение.
— Дружить? Надзирателю и узнику? Какая польза мне от общения с тобой?
— Со мной можно поговорить. Я чужой, посторонний, и в этом моя польза. Ты нуждаешься именно в ком-то, кто настолько далек от тебя, насколько близок. Тебе необходим тот, кто отвлечет, кому ты по-настоящему можешь выговориться. И кроме меня, им не может стать никто.
— Самомнения ангелам не занимать. Чем же ты особенен?
Эрос стянул с себя плащ, и накинул его на плечи Каллисто. Застегивая пуговицу спереди, откидывая черные волосы, заправляя за ухо непослушные пряди, невзначай касаясь бледной кожи, ощущая кончиками пальцев ее нежность.
Я единственный, кому не важны и не играют роли все ваши титулы. Для меня ты не будущая герцогиня, а обычный демон, которого зовут Каллисто. Для меня ты, просто ты. Со мной нет причин быть кем-то еще.
Странный, сомнительный ответ, но он заставил Каллисто обернутся и посмотреть на ангела из-за спины. Сейчас в его глазах не было того азарта, не веяло опасностью. Он смотрел серьезно, понимающе. Эрос сам отошёл и открыл дверь спальни. Он сделал шаг за порог, но остановился. Сомневался и обдумывал каждое дальше сказанное слово, от совокупности которых зависело его победа или поражение. И вновь двое столкнулись взглядами, и в них видели странное, слишком невозможное чувство для обоих.
Погружались и испытывали страх. Страх утонуть. И если одна продолжала сомневаться до конца, второй решил первым шагнуть, надев на шею петлю с привязанным к концу камнем, чтобы добрать до дна наверняка. И прежде чем полностью упасть, он схватил за руку второго утопленника, словами, не позволяя отступить и сбежать.
— Я ошибся кое в чем, когда сказал, что ты не можешь знать, как желанна свобода, потому что не теряла ее. Но я был не прав. У тебя изначально никогда ее не было. Ты не знаешь, какого это, вдыхать полной грудью воздух, не знаешь, как это просто жить и дышать. Ты не имеешь свободы. ни физической, учитывая, что тебя, не знаю причины, сослали в этот отдаленный замок, ни душевной, ведь. Ты не слушаешься собственных желаний, чувств и постоянно сдерживаешь все, что нормально для тебя. Твоя жизнь принадлежит кому угодно, кроме тебя. Поэтому я тогда сказал, что ты устала от жизни. Ты устала от жизни в чужих руках. Представляю, насколько больно осознавать собственную беспомощность. И в отличие от меня, кто хоть душой свободен и имеет шанс на побег даже с твоей помощью, ты не имеешь этого шанса. Мне искренне жаль тебя, Каллисто. Ты заперла себя в клетке. Первой, кто ограничил тебя, стала ты сама. Не знаю, почему ты так себя ненавидишь. А ты ненавидишь, и это видно. Об этом ты можешь поговорить только со мной. Больше никто не видит в тебе эту сторону. Поэтому, думаю, я и особенный. Спокойно ночи, Каллисто. Я желаю тебе лишь приятных сердцу снов.
Дверь за ним закрылась с тихим хлопком. Однако у Каллисто этот звук был подобен взрыву. Никогда и никто не озвучивал все ее мысли вслух, и никто никогда их не видел, не замечал. Эрос находится рядом до смешного мало, но стал единственным, кто вытащил глубоко закопанные чувства. Алые губы сжались. Ощущение, как кто-то проник в душу и распахнул ее двери, вытряхивая все до последней песчинки. Каллисто прислонилась спиной к стене. Взгляд был пустым, а мысли сливались в один шум, что порождал щемящее чувство прямо в груди, в области сердца, заставляя дышать прерывисто. Медленно на Каллисто упали лучи рассвета, а в глазах расцвел яркий цветок солнца. С того рокового дня, с начала всего того, что заставило Каллисто задыхаться своим существование каждый раз, прошло много лет. Это случилось в такой же день, в том же самом месте. Поменялись лишь обстоятельства, лица и возраст. Однако демон ощутила, как в окне помимо рассвета виднеется и она, та маленькая девочка, кто впервые ударился о реальностью своего положения.