Глава 33.
План был идеальным. Если в начале я действительно собирался воспользоваться Агатой в качестве троянского коня в доме Романо, то затем мне позвонил Тимофей, и сообщил о том, что возникли проблемы в Ндрангете из-за ублюдка Теодоро. У нас было мало времени, но мы смогли с помощью поддельных документов отправить своих людей на территорию Каморры, и раздать им правильные указания. Все решилось слишком быстро, и Агата могла не выполнять мой приказ, но я решил, что стоит оставить эту часть плана в силе. Не потому, что мне хотелось подвергать ее опасности, а потому что ей нужно было сделать что-то, что доказывало бы ее преданность не мне, а ей самой. Она все ещё колебалась, когда я успокаивал ее перед поездкой, поэтому это все только пойдёт ей на пользу.
Вернувшись домой с работы, которую я выполнял за Михаила в его отсутствие, странный шум в доме заставил меня напрячься.
—Нет ни одной вещи на этой планете, о которой ты не знаешь, Тима, — я слышу разъяренный голос Гаяны, когда иду по коридору, и пытаюсь скрыть следы крови на своей одежде. —Где Миша?
—Я спецагент, а не нянька, ищи своего мужа сама!
—Если окажется, что ты знал, где Миша, я тебя утоплю, Тимофей, — огрызается Гаяна, и я уже жалею, что скрыл от нее некоторые подробности.
—Угораздило же брата жениться на истеричке, — фыркает Тимофей, и тут же вылетает из гостиной, сталкиваясь со мной.
Его лицо не выражает никаких эмоций кроме гнева, и я вскидываю бровь. Тимофей тяжело вздыхает.
—Знаешь, Гаяна была бы прекрасным коллектором, — шипит он сквозь зубы, и кивает мне на кухню.
Мы идём туда, и оказавшись наедине, Тимофей проводит ладонью по лицу.
—Они вылетели домой. Все прошло отлично, но явился грёбаный Крионе, и часть наших схватили. Нет смысла пытаться их вызволить, потому что маячки, по которым я их отслеживал, пропали.
Стискиваю челюсти, и разминаю шею. Я знал, что с Агатой и Михаилом все будет в порядке.
—Как ты узнал,что именно Крионе?
—Один из солдат успел позвонить Мише. Он слышал от каморристов, что разбираться с этим дерьмом будет именно Кассио младший.
Улыбка растягивается на моих губах. Вакханалия, хаос и гребаное пламя накрыло Каморру благодаря нашим рукам. Я хотел этого.
—Что на счёт самих Романо?
—Пока нет информации. Я не добрался до системы 911. Как только это сделают хакеры, я сообщу тебе.
Киваю, и жму Тимофею руку. Он кидает мне пару фраз о том, что Гаяна сходит с ума без Михаила, и покидает наш дом.
Я ждал этого чертову вечность. Каморра сыпалась, пусть не вся, пусть лишь частично, но этого было достаточно, чтобы хоть на миг ощутить облегчение. Я мог бы выдохнуть, мог бы позволить себе пару секунд самодовольного удовлетворения, но нет. Голова занята другим. Я думаю о Тайе, как она там, вдали от дома. Как она живёт, справляется ли, не тоскует ли по семье? Конечно, я знал, где именно она проживает, и чем занимается, и я правда не предпринимал никаких действий касаемо Виктора, чтобы не потерять ее доверие, но я все ещё волновался за нее, и охрана ходила за ней по пятам. И ещё я жду Агату. Она должна скоро вернуться с задания. Всего ничего прошло с того момента, как я надел ей кольцо на палец, но этого времени хватило, чтобы я осознал: мне мало просто назвать её женой. Она не должна быть просто женщиной, которая носит мою фамилию. Нет. Я хочу сделать из неё королеву. Королеву, черт возьми.
Она и так хороша, но мне мало её красоты, мало её ума, мало её верности. Я хочу сделать её чем-то большим. Чем-то, что будет принадлежать мне и только мне. Агата должна стать женщиной, перед которой склоняют головы, которую боятся, уважают, которой подчиняются. Она не просто моя жена, она должна быть той, кто стоит рядом со мной — не позади, не сбоку, а рядом. Я хочу, чтобы она была властной, сильной, настоящей гребаной королевой криминального мира. Женщиной, которая держит власть так же крепко, как я. Женщиной Пахана. Моей женщиной.
И пока я размышляю над этим, из гостиной выходит Гаяна. Наши взгляды сталкиваются, и она гордо вздергивает подбородок, подходя ко мне вплотную.
—Где мой муж и твоя рыжая сука?
—Язык, — строго проговариваю я, — следи за ним, Гаяна.
Ее обижает тот факт, что я продолжаю защищать Агату перед ней, и не даю возможности оскорблять ее в моём присутствии.
—Где они? — переспрашивает она.
—Ты по собственному желанию отошла от дел. Чего ты сейчас хочешь от меня? Я не собираюсь делиться с тобой планами, на которые ты хрен клала, — огрызаюсь я, не теряя маски безразличия.
—Ну ты и сука, — рявкает Гаяна, и уже собирается уходить, но я хватаю ее за локоть.
—Язык. Мне кажется, стоит отправить тебя в двухнедельный отпуск, чтобы ты пришла в себя. Не теряй рассудок из-за того, что всё идёт не по твоему, — говорю я, смотря на нее сверху вниз.
Гаяна была самой высокой из сестер, и на каблуках почти достигала моего роста, но даже так я превосходил ее, и иногда применял этот факт как лёгкое давление. Гаяна всегда была сильна духом, ее характер позволял быть ей советником, и ее уважали наши люди, даже несмотря на то, что она женщина. В ней было то, что было в Амелии, когда она собиралась стать главой Братвы.
—Думаешь, после отпуска я стану ненавидеть твой выбор меньше?
Ее глаза блещут гневом.
—Думаю, ты переосмыслишь все, что произошло, и станешь разумнее, Гаяна.
Она ничего не говорит, молча вырывает руку из моей хватки, и покидает дом, громко стуча каблуками. Чёртов характер погубит ее.
— Где Агата?
Агния спрашивает первой, когда после душа я захожу в гостиную. София смотрит на меня вопросительно, но молчит, давая мне возможность ответить. Я мог бы сказать правду, мог бы объяснить, но зачем? Они все равно не получат от этого спокойствия. Да и я тоже. Агата скоро вернётся — это единственное, что имеет значение. Поэтому я просто качаю головой и, вместо слов, беру пульт.
— Давайте просто посмотрим что-нибудь.
Я ожидаю, что они начнут спорить, может быть, будут продолжать задавать вопросы, но нет. В этом есть что-то странно привычное — то, что они понимают меня без лишних слов. Агния вздыхает, София морщит нос, но обе устраиваются рядом.
Я сижу на диване, а они по обе стороны от меня, как когда-то в детстве. Агния, как раньше, кладёт голову мне на грудь, устраиваясь удобно, будто это её законное место. София просто садится рядом, скрестив ноги, но, конечно же, не может молчать.
— А почему он так сделал? — спрашивает она спустя пару минут.
— Софи, ты тысячу раз это смотрела.
— Ну и что? Вдруг что-то изменится?
Я только усмехаюсь. Она всегда так делала. Даже если мы видели этот мультфильм сотни раз, она продолжала спрашивать о сюжетных поворотах, как будто в этот раз всё пойдёт по-другому. Агния на это обычно реагировала так же, как и сейчас, тихо вздыхала, не поднимая головы, а потом шептала:
— Просто смотри.
София закатывает глаза, но ненадолго замолкает.
Атмосфера в комнате домашняя. Настоящая. На несколько часов мы будто возвращаемся в прошлое, в те вечера, когда могли просто собраться, уткнуться в экран и чувствовать себя в безопасности. Сейчас это кажется чем-то редким, почти забытым, но оттого ещё более ценным.
И всё же чего-то не хватает. Вернее, кого-то. Остальных сестёр.
Когда-то мы были неразлучны, но они выросли. У каждой появились свои желания, свои характеры, свое место в мире. Я понимаю это, уважаю их выбор. Но чёрт, я бы отдал многое, чтобы сейчас, хоть на миг, снова оказаться в том прошлом, где мы все были вместе. Но я не прошу невозможного. Я просто сижу здесь, между Агнией и Софией, и жду. Жду, когда вернётся Агата.
Спустя время, когда уже наступает глубокая ночь, а Агния засыпает у меня на груди, мой телефон звонит. Михаил подъехал. Я аккуратно кладу Агнию на диван, и иду к двери, а Софи бежит за мной, в надежде узнать, почему я вскочил.
Дверь распахивается, рыжая макушка появляется в дверном проеме, и улыбка выступает на моих губах, но ненадолго.
Пощёчина. Это первое, что я получаю, как только Агата переступает порог. Слышу удивленный вздох Софии.
—Проверка на доверие? — рявкает Агата, и толкает меня в грудь. —Проверка? Ты охренел что ли?!
—Кажется, замужество влияет на мозг, — бормочет София.
—Убедился в том, что ты можешь мне доверять? — выкрикивает она снова. —Только вот я не уверена, что могу доверять тебе.
Ее зелёные глаза кажутся темными в приглушенном свете, грудь вздымается быстро, а руки так и норовят ударить меня. Миша рассказал ей об общем плане, это ясно.
—А теперь успокойся, и пойдем поговорим, — произношу я запредельно спокойно, и пытаюсь взять ее за руку.
Агата отстраняется, бросая на меня укоризненный взгляд.
—Ты заставил меня подорвать этот гребаный дом только потому, что не был уверен в моей преданности? Надо было делать это прежде, чем ты трахнул меня, — кидает она с особым отвращением, и ее губы сжимаются в тонкую линию. —Твои грёбаные игры, ваша гребаная мафия, и все, что с ней связано — чертова грязь!
Выдерживаю ее взгляд, даже игнорирую ее речь, и делаю шаг к ней.
—Мне было достаточно того, что меня хотели использовать как разменную монету в играх Андреа. Было достаточно того, что мою сестру выдали замуж из-за мира, и было достаточно того, что ты женился на мне только ради этого гребаного взрыва. Сейчас же я узнаю о том, что это всего лишь проверка на доверие, и куча твоих солдат могли совершить это, и ты считаешь, я должна это принять? Если я младше тебя, не значит, что я глупее. Перестань играть со мной и с моими чувствами, или клянусь, я этот замок тебе на голову обрушу, ты понял меня? — Агата снова ударяет меня в грудь, и я недолго думая, подхватываю ее на руки, закидывая на плечо.
Иду в сторону нашей комнаты, Агата бьёт меня по спине, оскорбления сыпятся с ее рта, а София остаётся позади.
Я несу её на руках через порог, ощущая, как её тело напряжено до предела. Её дыхание сбито, она вся дрожит от ярости, от обиды, от всего, что сейчас бурлит внутри неё. Агата практически вырывается, но я держу её крепко, потому что знаю, если отпущу, она либо врежет мне еще сильнее, либо просто сбежит к чёрту.
Я ставлю её на пол, и ровно через секунду прилетает пощечина. Голова резко поворачивается в сторону, в ушах звенит. Не больно, и куда сильнее задевает другое — её взгляд.
В уголках её изумрудных глаз скопились слёзы, но не от боли, от предательства. Она смотрит на меня, как на чужого, как на того, кого вообще не стоило подпускать к себе. Я вижу, как её трясёт, как в каждой черте лица застыл гнев, которому нет выхода, кроме как в новых ударах. И плевать, кто перед ней: её муж, её пахан, человек, которому она когда-то верила. Всё это не имеет сейчас значения.
— Ты охренел, — её голос дрожит, но не слабеет.
Я сжимаю челюсти, но, вместо того чтобы ответить, просто хватаю её за плечи, пытаясь притянуть к себе, успокоить.
— Агата.
Она резко вырывается, грубо отталкивает меня.
— Не трогай меня! — В её глазах больше боли, чем ярости, и от этого ещё хуже. — Ты реально охренел, Исай!
Она была не просто частью дела. Она была частью мести. Нашей общей мести. И то, что она сейчас не в восторге, меня удивляет. Я ждал чего угодно, ярости, удовлетворённого торжества, даже облегчения, но не этого. не её слёз, не её взгляда, в котором я больше не вижу прежнего доверия. Чёрт.
— Агата, — повторяю я, медленно.
Она качает головой, делает шаг назад. Между нами растёт пустота, гораздо страшнее, чем любые удары.
—Тебя удовлетворила моя работа? Тебя устроило все, что я сделала?
Я вздыхаю.
—Ты согласилась на это, и я знал, что с тобой ничего там не произойдет. Знал, иначе бы не отправил. Да, это была своего рода проверка, но не для меня, а для тебя самой. Ты была уверена, что не предашь меня, если тебе предложат другую жизнь? Уверена, что не вернулась бы в Каморру, в прошлое, где могила твоей матери, и отец? — начинаю закипать, но стараюсь не давить на Агату.
—Я бы не трахалась с тобой, не проводила бы этот чёртов обряд с кровью, и не надела бы кольцо, означающее твою фамилию и твою власть на мне! Меня ненавидит твоя сестра, которая угрожала мне ножом, в начале всего этого балагана, другая сестра манипулировала мной, чтобы добиться своей цели, ещё одна говорила, что если я не исчезну, она сама со мной расправится, и даже после этого, я осталась верна тебе! Что заставляет тебя думать, что я уйду? Какой из этих гребаных факторов? Ты издеваешься надо мной, или что? Ты, блядь, повернут на преданности, но откуда я знаю, предан ли ты мне? То, что ты сделал из этого плана проверку, уже делает тебя гребаным предателем. Как ты можешь требовать от меня то, чего сам не делаешь? Ебаный эгоист — вот кто ты, Господин Елисеев.
Её слова задевают меня сильнее, чем я ожидал. Гнев поднимается внутри, пронзая вены раскалённым свинцом. Я всегда был предан тем, кто предан мне. Всегда. Это было правилом, и теперь моя жена, моя женщина — смотрит на меня так, будто я её предал. Это злит. Но не только. Я привык относиться снисходительно только к своим сёстрам. Это было естественно, почти инстинктивно. Но теперь у меня есть жена. И вот она стоит передо мной, дрожит от ярости, шипит сквозь зубы проклятия, бросает мне вызов каждым движением, каждым взглядом. И мне хочется её так же сильно, как хочется встряхнуть за плечи, заставить понять, что она моя, что мы с ней стоим по одну сторону.
— Ты довел меня, — повторяет она, но голос срывается на хрип.
— Да, — рычу я и, не давая ей шанса увернуться, резко притягиваю к себе.
Её руки упираются мне в грудь, но этого недостаточно. Моё тело сильнее, моя решимость твёрже. Я не даю ей ни секунды на новые слова, просто впиваюсь в её губы. Грубо, жадно, с глухим рвением, что бурлит внутри и требует выхода. Она выдыхает мне в рот, словно пытается протестовать, но её тело уже предаёт её саму. Я чувствую, как она дрожит, как её пальцы судорожно цепляются за ткань моей рубашки, как грудь сотрясает тяжёлый вдох. Я рву с неё рубашку — ткань с треском расходится под пальцами, открывая мне её горячую кожу. Она дёргается, пытаясь возразить, но я ловлю её нижнюю губу зубами, не давая ей шанса договорить.
— Исай, — пытается выговорить она, но её голос тонет в поцелуе.
А сама, чёрт возьми, невольно прижимается ко мне животом. Чувствует, какой я жёсткий, как сильно она меня заводит, и это её только злит сильнее. Я сгребаю её за талию, вжимаю в себя ещё крепче, чувствуя, как её дыхание становится тяжелее, горячее. Пусть злится, пусть продолжает плеваться ядом, потому что эта злость такая же моя, как и она сама.
Горячая волна пробегает по телу, и я чувствую, как член моментально встаёт, налившись тяжестью желания. Агата, чёртова ведьма, даже не пытается скрыть свою ярость, но её глаза, дыхание, едва заметная дрожь в теле говорят громче любых слов.
Я хватаю её за запястье, грубо бросаю на кровать, и она падает, тяжело дыша, я нависаю над ней. но вместо того чтобы отстраниться, она резко переворачивается на живот. Мои глаза тут же цепляются за картину передо мной: её тело выгнуто, спина напряжена, а главное — её задница плотно прижимается к моей паховой кости, словно дразня меня, словно проверяя моё терпение. Гнев, смешанный с возбуждением, даёт сумасшедший эффект. В висках стучит, вены пульсируют. Атмосфера в комнате становится невыносимо горячей, тяжёлый воздух пропитан напряжением, и мне кажется, что ещё немного, и мы оба взорвёмся.
Я наклоняюсь, проводя носом по её шее, впитывая аромат её кожи, а затем низким, хриплым голосом говорю:
— Как бы ты ни противилась, ты всё равно принадлежишь мне. Я не предам тебя, Агата. Я давал клятву.
Она резко вскидывает голову, её губы дрожат, взгляд пылает возмущением.
— Ты..., — Она не договаривает, потому что я опускаю ладони на её бёдра, крепко сжимая их.
Она хочет злиться. Хочет бросить в меня ещё пару колких слов. Но её тело уже говорит совсем о другом. Я чувствую, как она едва заметно приподнимает бёдра, будто приглашая меня. Чёртова ведьма. Она всегда играет в эту игру — но мы оба знаем, чем она заканчивается.
Возбуждение бурлит внутри меня. Член каменеет. Прошлый раз всё было иначе. Тогда я думал о том, чтобы ей было хорошо, чтобы её организм не пострадал, чтобы она чувствовала удовольствие, а не боль. Тогда я заботился. Но сейчас всё иначе.
Сейчас мне нужен общий оргазм. Мне нужно, чтобы она дрожала от удовольствия так же, как я. Я рывком стягиваю с неё джинсы, оголяя её горячую кожу. Она дёргается, но я сильнее. Мои пальцы обхватывают её шею, не сжимая до боли, но крепко, властно, и она неожиданно стонет.
Этот звук пронзает меня, заставляя член дёрнуться в предвкушении. Она не притворяется — это не игра. Её тело предаёт её, поддаваясь мне, даже если голова хочет сопротивляться. Я наклоняюсь ближе, касаясь её щеки своими губами. Дыхание у неё сбито, и я слышу, как она тяжело вдыхает воздух, словно не может прийти в себя. Свободной рукой я сжимаю её бедро, скользя по горячей коже, разминая пальцами напряжённые мышцы.
— Тебе нравится эта грубость, да? — шепчу ей в ухо, голос хриплый, низкий. — Ты кайфуешь от неё так же, как от грёбаной травки?
Она захватывает воздух, будто хочет возразить, но я чувствую, как её тело предательски прижимается ко мне сильнее. Улыбаюсь. Она вся дрожит в моих руках. И мне плевать, что она скажет, потому что её тело уже ответило за неё.
Я не собираюсь тянуть. Не собираюсь давать ей время на осознание, на сомнения, на новые проклятия в мой адрес. Всё, что мне нужно, — это она, такая, какая есть, дерзкая, огненная, чертовски упрямая. Я резко стягиваю с неё трусики, и, как только мои пальцы скользят между её ног, я чувствую, чёрт, да она мокрая до безумия. Она текла только от одних поцелуев. От грубости, от жадности, от того, как я врывался в неё без всякого разрешения. Сладостно, жестоко. Я запрокидываю её голову назад, слегка сдавливая шею пальцами, ощущая, как её дыхание становится рваным, дрожащим.
Её губы чуть приоткрыты, и я ловлю этот момент, жадно впиваясь в них. Губы Агаты горячие, податливые, но она не сдаётся. Она кусает меня, цепляется за мой язык, целуется с той же яростью, что и спорит. Я продолжаю скользить пальцами между её ног, разгоняя жар внутри неё. Её бёдра дёргаются навстречу, будто непроизвольно, будто она сама не осознаёт, насколько уже готова. И всё это перерастает в бешеную страсть.
Нет стопа, нет границ. Остаёмся только мы. Стон за стоном. Поцелуй за поцелуем.
Я больше не могу ждать, расстёгиваю ремень, высвобождая свой член, пульсирующий от нетерпения, и без предупреждения вхожу в неё до упора. Её тело моментально откликается, она выгибается, её губы разрывает громкий, хриплый стон. Я чувствую, как она сжимает меня внутри, как каждая клеточка её тела отвечает на мой толчок, принимая меня полностью.
— Чёрт, — шепчу я, зарываясь губами в её шею.
Она моя. Здесь и сейчас. Безоговорочно.
—Господи, — шепчет Агата, цепляясь руками за простыни, за одеяло, за все, что было рядом.
Я ускоряюсь, трахаю ее так, как хотел ещё с самого начала, и она наслаждается, стоны срывают ее голос, она сама запрокидывает голову, ожидая поцелуя, сама приподнимает бедра, поджимая колени, чтобы я входил в нее глубже.
Я касаюсь губами ее губ, но не целую, наблюдаю за тем, как она закатывает глаза с каждым толчком все сильнее.
—Solnyshko — это солнце, солнышко, — шепчу я, еле сдерживаясь, чтобы не обрушиться на ее губы. —Понимаешь? Ты грёбаный свет, Агата. Мой свет.
Она пытается пытается поймать мой взгляд, пока я буквально вколачиваюсь в нее с сумасшедшей яростью, заставляя ее давиться собственными стонами, и она хрипит.
—Поцелуй меня, — еле выговаривает Агата, и я не отказываю ей.
Я целую её, врываюсь в её рот, впитывая каждый её стон, каждую дрожь её тела. Она уже не сдерживается. Её губы раскрыты, дыхание сбивается, стон срывается прямо мне в рот, сладкий, истерзанный. Она кончает так быстро, как только может, выгибаясь подо мной. Её ноги дрожат, бёдра сотрясаются в мелкой судороге, глаза закатываются, а рот приоткрывается в безмолвном крике. Я чувствую, как её стенки сжимаются на мне, горячие, влажные, требовательные. Она сжимает меня так жёстко, что мне самому становится тяжело дышать. Я сильнее сдавливаю её шею пальцами, и этого оказывается достаточно, чтобы оргазм прошёл по ней ещё одной волной. Я чувствую, как её тело полностью подчиняется этому чувству, как она становится мягкой и податливой подо мной, и это почти сводит меня с ума. Чёрт, я больше не могу. Я выхожу из неё, разрывая поцелуй, и едва успеваю отдёрнуться, прежде чем мой собственный оргазм накрывает меня мощной волной. Я изливаю всё на её спину, тяжело дыша, содрогаясь от этого грёбаного удовольствия, которого ещё не испытывал. Это чувство нельзя описать. Я буквально дрожу от осознания того, что только что трахнул женщину, к которой испытываю нечто большее, чем просто симпатию или притяжение. Гребаная ведьма, которая свела меня с ума.
Я заваливаюсь рядом с Агатой, и прижимаю ее к себе, не позволяя ей двигаться. Она тяжело дышит, упирается носом мне в грудь, и медленно водит им по разгораченной коже. Это был лучший оргазм из всех, которые я испытывал за свою не короткую жизнь. Я запускаю пальцы в рыжие волосы, и целую Агату в макушку.
—Теперь ты доволен? — шепчет она еле слышно.
Я хмурюсь, не понимая, о чем она говорит.
—Я твоя полностью. Душой, телом, — продолжает она. —Всем своим существом.
—Естественно я рад тому, что ты принадлежишь мне. Почему должно быть по-другому? — спрашиваю я, и другой рукой аккуратно провожу линию по заживающей ране на ее позвоночнике.
—Потому что я не знаю, принадлежишь ли ты мне, — выдыхает Агата, видно, что она успокоилась, и гнев сменился на некую обиду. —Я не знаю, будешь ли ты мне верен, когда находишься на работе, или вне моего поля зрения. Не знаю, не считаешь ли ты меня до сих пор недостойной фамилии Елисеев без каких-то поступков, подтверждающих это. Не знаю, что ты испытываешь ко мне, потому что кроме того, что ты трахаешь меня, и делаешь вид, что я важна тебе, ты не говорил о чем-то более глубоком. О чувствах, Исай. Я знаю, что ты не скуп на признания, потому что всегда говоришь о любви своим сестрам. Ты любишь их, но любишь ли ты меня? Любишь ли ту, что звал рыжей ведьмой, ту, что трахала тебе мозги, создавала проблемы, ту, которую ты отправил в логово ее собственной семьи в надежде проверить на верность?
Каждое слово отдает глухим ударом в сердце. Я невольно сжимаю ее волосы, но не причиняю боли, лишь хочу впитать ее всю. Она высказала мне все, что ее гложет, и, я понимаю ее.
—Ты любишь меня, господин Елисеев?
Она поднимает голову, и заглядывает мне в глаза.
—Ya khochu prozhit' zhizn' s toboy, khochu, chtoby ty trakhala mne mozgi, khochu, chtoby svodila s uma, no byla ryadom. Navernoye, eto lyubov', — не колеблясь, говорю на русском, и Агата разочарованно вздыхает, отводя глаза.
Я прижимаюсь губами к ее лбу.
—Я хочу, чтобы ты всегда была рядом, — шепчу я, снова целую. —Это зовётся любовью.
Может быть, я избегал этих слов, может быть, объяснял наше притяжение и эмоции чем-то другим, но это была она. Была любовь, и явно не с самого начала, но она была предначертана судьбой. Вендетта.
Агата снова возвращает взгляд к моим глазам, и ее губы вздрагивают.
—Скажи на русском, что любишь меня, — почти с мольбой, говорит она.
—Уa lyublyu tebya, — произношу сразу же.
—Ya lyublyu tebya, — повторяет Агата почти правильно.
—Хорошо получилось, — я улыбаюсь.
—Нет, ты не понял, — ее глаза снова блестят. — Я говорю, ya lyublyu tebya.
Этого было достаточно, чтобы мое темное сердце превратилось в гребаное райское место.