Глава 31.
Сдерживаться трудно. Гаяна возвращается в комнату, встаёт прямо напротив меня, и с вызовом смотрит. Я знал, что брак с Агатой вызовет в ней негативные эмоции и психи, но мне так надоело бороться с ее натурой, что я уже выхожу из себя. Я слишком сильно люблю каждую из сестер, чтобы причинять им боль, но Гаяна слишком драматизирует.
—Не смей уходить, когда я с тобой не закончил, — цежу сквозь зубы, медленно сжимая и разжимая кулаки. —Убавь свой пыл, Гаяна, я не маленький мальчик, чтобы ты говорила со мной в таком тоне.
Ухмылка выступает на ее губах, краем глаза я вижу взволнованное лицо Софии и испуганное лицо Агаты. Она угрожала ей ножом, черт возьми. Тут же в косяке появляется Агния, крепко держащая за руку Александру, что не особо понимает масштаб происходящего.
—А что ты хотел от меня услышать? Благословения? — она поднимает руку, скручивая пальцами дулю, которую раньше в шутку показывал нам отец. —Хрен, понял?!
—Ты выходишь за рамки. Я имею право жениться на ком хочу, и когда хочу, и не смей называть мою жену шлюхой, — рявкаю я, плечи Гаяны дёргаются, но она не опускает головы.
—Снова скажешь, что растил меня, и я не имею право на мнение? — искрит Гаяна. —Я тоже растила детей, я заменяла этим двойняшкам мать!
Размахивает руками, обозначая Агнию и Софию. Я никогда не говорил, что растил детей один. Гаяна была лучшей помощницей, которую себе можно было представить, и я старался дать ей лучшую жизнь, но выходило и правда плохо. Я просто не мог одновременно следить за двойняшками, бороться с врагами, и пытаться поднять Братву и бизнес с колен. Все это вместе сделать было невозможно.
—Я напомню тебе, что Братва стояла на ебаных коленях в этот момент, на нас охотились, многие ушли, потому что не видели в тебе Пахана! Было сложно всем, не одному тебе, черт возьми!
—Эй, ты говоришь неправильные вещи. Он тянул нас всех, и мы знаем, как ты вложилась в наше воспитание, но Исаю пришлось в сотни раз тяжелее, чем кому-то из нас. Он защищал нас собственной жизнью, — вмешивается Агния, пока Гаяна со слезами на глазах все ещё гордо держит голову, смотря на меня.
—Я хотела быть на твоей свадьбе. Хотела видеть твое счастливое лицо, и хотела быть той, кому ты расскажешь, когда влюбишься, — произносит Гаяна, и ее веки дрожат. —А ты все испортил, ещё и женился на гребаной шлюхе Каморры. И если она сведёт тебя в могилу, как это сделал Вито с Амелией, я лягу пятой на нашем чёртовом семейном кладбище Елисеев.
Сердце пропускает удар, я делаю шаг к сестре, и хватаю ее за запястье. Гаяна пытается вырваться, но я не даю ей этого сделать.
—Если я сдохну, ты единственная, кому преклонится Братва, — шиплю я сквозь зубы, сохраняя с ней зрительный контакт. —Единственная, кто будет защищать сестер, и единственная, кому я доверяю своих наследников, если они появятся.
Слезы скатываются по ее щекам, она всхлипывает, и чуть придвигается ближе.
—Но я не хочу обладать этим без тебя, — шепчет Гаяна, и упирается лбом в мое плечо.
Рыдания вырываются из ее груди, она потихоньку слабеет, я хватаю ее за талию, прижимаю к себе, и опускаюсь на пол, позволяя ей встать на колени. Машу головой, чтобы девочки вышли, и они подчиняются. Ловлю на себе взволнованный взгляд Агаты, которую утаскивает за собой София.
—Все будет хорошо, — проговариваю одними лишь губами, и она кивает.
Женщины — нежные и гордые, опасные и одновременно беззащитные. Я обязан сделать все, чтобы никто из них не страдал и тем более не плакал.
Провожу рукой по шелковистым волосам Гаяны.
—Ты мой первый ребенок, Гаяна, — шепчу я, пока она продолжает плакать мне в плечо. — Я люблю тебя сильнее, чем ты можешь себе представить. Я буду беречь тебя до конца своих дней, прошу, не плачь.
Гаяна хватает меня за руку, прижимает мою ладонь где-то в районе своей груди, и поднимает на меня глаза.
—Оно бьётся только потому, что ты был рядом всегда, — говорит она тихо, и я понимаю, что сейчас она похожа на маленькую девочку, которую я когда-то носил на руках. —Ты не давал моей психике ослабнуть, ты защищал меня ценой своей жизни, ты не дал мне умереть, когда мы потеряли маму. Ты — мой отец, моя мать, мой брат и мой дом, Исай. Почему ты не хочешь слышать меня? Почему ты с ней? Она убьет тебя, понимаешь? За пределами Братвы это не люди, это ублюдки. Ты никогда не принимал чужих, но принял ее. Я хочу спасти тебя, и пусть, ты ранил меня, когда был против Михаила, но я знала, что ты просто заботишься обо мне. Я тоже о тебе забочусь, мне больше не десять лет, ты не должен считать меня слабой.
Я сам не понимаю, почему принял её почти сразу. Это нелогично, необъяснимо, но факт остаётся фактом. Когда Агата вошла в наш дом, я чувствовал, что должен её оттолкнуть. Всё кричало об этом – её имя, её происхождение, её ужасный характер, её дерзкий язык. Она была чужой, из той семьи, которую мы ненавидели, с которой нас связывала вендетта.
Слова о вендетте звенят у меня в голове, как заклинание ровно с того момента, как отец Сергей сказал мне о ней, а затем Агата произнесла это слово. Мы всей семьёй с детства впитали их с кровью, с гневом, с болью.Мы знаем, что с врагом не заговаривают, его не жалеют, с ним не живут под одной крышей. Но вот я – теперь живу. И не просто терплю её присутствие, а принимаю, защищаю.
Я не могу объяснить, когда и как это случилось. Может, в тот момент, когда увидел её злые, колючие глаза и понял, что она – не только чужая, но и потерянная. Может, когда она впервые огрызнулась на меня так, как никто не осмеливался. Или когда её губы сжались в упрямую линию, и я понял, что в ней – сталь, а не только ненависть. Я не понимаю, почему для меня стало важно, чтобы её приняли. Не все мои сестры одобряют её присутствие, и я их понимаю. Она нелепа в нашем доме, слишком резкая, слишком острая, чужая. Но что-то внутри меня сопротивляется мысли, что её можно просто вышвырнуть, как ошибку. Мне не нравится её характер, меня раздражает её упрямство, мы спорим, ругаемся, иногда до крика. Но я что-то чувствую к ней, и несмотря на разногласия, она теперь – моя. Не в смысле собственности, в смысле ответственности.
—Ты не знаешь ее, Гаечка, — смахиваю слезы с ее щек, — она может тебе не нравиться, но она нравится мне. Помимо того, что она моя жена, теперь она часть Братвы. Ее фамилии больше не существует для нее, прошлого тоже. Теперь она вхожа в нашу семью, потому что я так решил, и это неоспоримо. Ты можешь её ненавидеть, но ничего не изменится. Агата Елисеев — моя официальная супруга.
—Тогда тебе придется поискать нового советника, — хмыкает Гаяна, и ее взгляд снова обращается в холод. —Ибо правая рука обязана оберегать партнёра Пахана, как это делал советник отца, защищая нашу мать. Я этого делать не буду.
Разочарованно киваю, но не потому, что хочу чтобы Гаяна покинула пост, а просто хочу спокойствия.
—Я заберу Сашу, и она будет жить у нас с Михаилом. Наверное, нам давно стоило разъехаться, ещё когда я только вышла замуж, — кидает Гаяна, и поднимается с пола.
Отряхивает свою юбку, поправляет волосы, и делает вид, что только что не плакала. Как всегда, сильная, независимая, холодная и гордая.
—Ты остаёшься моим дорогим человеком, Гаяна, и я надеюсь, что твой гнев обратится во что-то более полезное, — произношу я, и согнув ногу в колене, упираюсь в него локтем. —Не делай тех вещей, о которых ты можешь пожалеть.
—Единственное, о чем я жалею — что не убила эту рыжую стерву ещё до того, как она соблазнила тебя, — бросает сестра, и покидает комнату, громко стуча каблуками.
Я упираюсь макушкой в холодную стену и глубоко дышу, будто пытаюсь вдохнуть что-то, что поможет мне понять, какого черта всё катится в грёбаную задницу. Я не понимаю, почему они уходят. Почему мои сестры, которых я защищал, которых удерживал рядом, теперь бросают меня. Почему у них есть причины, которых я не могу принять. Они не кажутся мне разумными, не кажутся мне чем-то, что можно понять, – просто факт, просто решение, просто дверь, которая закрывается.
Я не злюсь. Даже не чувствую ярости – только бессилие. Оно сжимает меня изнутри, перекрывает воздух, давит на грудь так, что хочется сдохнуть. Потому что, если даже родные отворачиваются, если даже семья больше не держится на мне, то что остаётся?
Я слышу, как дверь тихо открывается, но не поднимаю головы. Шаги почти не слышны, лёгкие, осторожные. Агата. Она садится рядом. Не касается меня, не лезет с вопросами. Просто опускается на колени на холодный пол, рядом, молча. Я знаю, что мог бы что-то сказать. Огрестись, как делал раньше, уколоть её, но не хочу. У меня просто нет сил.
Я краем глаза ловлю её взгляд. В нём нет привычного огня, нет дерзости, нет той насмешки, которой она обычно защищается. Только понимание. От этого ещё больше хочется провалиться сквозь землю. Потому что мне не нужна жалость, но в её глазах её нет. Только понимание – тяжёлое, тихое, неизбежное. Мы просто сидим. В этом молчании нет ничего странного. Оно не давит, не раздражает. Оно – как стена, в которую я уткнулся: прочное, безразличное к боли, но единственное, что держит меня прямо сейчас.
—Она не сможет злиться на тебя вечно, — с тяжёлым вздохом Агата уничтожает тишину. —Когда-нибудь я буду казаться ей менее противной.
Я поднимаю край губ. Агата улыбается в ответ, двигается ближе, кладет руку мне на грудь, и слегка целует в щеку.
—Я не подарок, и, возможно, я не та жена, которую ты себе представлял, но знай, я благодарна тебе за все, что ты сделал для меня. Какой бы язвой я ни была, мне важен ты и твое отношение ко мне.
Ее зелёные глаза упорно ищут что-то в моих.
—Я не представлял себе жену, потому что был уверен, что наследники сестер сменят меня через года, — произношу я, и обхватив запястье Агаты, дёргаю ее на себя.
Ее губы оказываются близко с моими.
—Но зеленоглазая ведьма изменила мои планы, — мой голос становится тише, и Агата вздыхает, обжигая мою кожу своим дыханием.
—Я бы хотела быть настоящей ведьмой, чтобы уничтожить тех, кто причинил мне боль, и..., — она запинается, переводя взгляд на мои губы. —И причинил ее моей новой семье.
—Твоих глаз, едкого характера и смелости хватит, чтобы сделать это, — ухмылка выступает на лице Агаты после моих слов, и она впивается своими губами в мои.
Её губы горячие, требовательные, но в них нет спешки. Она не торопится, углубляет поцелуй медленно, с той уверенностью, которая проникает под кожу, заставляя меня забыть обо всём. О всех причинах, о прошлом, о боли, о сомнениях. Всё исчезает, когда она садится на мои бёдра, прокладывая между нами короткую, но непреодолимую грань близости.
Я тону в этом моменте. В её дыхании, в тепле, в лёгком дрожании её тела, которое чувствую даже сквозь одежду. Никогда раньше ничего не было настолько важным, и никогда прежде ничто не имело такого значения, как она сейчас.
Я был уверен, что Агата девственница. В её характере всегда было что-то колючее, не подпускающее никого ближе, чем ей позволяли собственные стены. Но сегодня мы поженились, и больше ничего не могло нас остановить.
Я чувствую, как она сильнее прижимается ко мне, её пальцы сжимаются на моих плечах, ногти впиваются в кожу сквозь ткань рубашки. Меня захлёстывает волна желания, но в нём нет привычной ярости или борьбы, как в наших ссорах. Есть только этот момент — её тело, её губы, её горячее дыхание рядом с моим.
Я целую её с напором, глубже, сильнее, почти грубо, и мои ладони спускаются ниже, обхватывая её задницу. Я притягиваю её ближе, заставляя её прочувствовать, насколько сильно мне это нужно. Насколько сильно нужна она. Агата не сопротивляется. Она отвечает на поцелуй так же жадно, так же отчаянно, будто этот момент – единственное, что имеет смысл. И, чёрт возьми, в этом есть правда.
—Я хочу тебя, — шепчет Агата в перерыве между поцелуями, и прижимается задницей к моему члену, что уже среагировал на чертовски сексуальную женщину.
Мне не нужно было слышать это снова, я лишь подхватываю Агату за бедра одной рукой, встаю с пола, и бросаю ее на кровать. Накрываю ее тело своим, продолжая пожирать ее губы с особой жадностью и властью.
Я срываю с неё одежду, почти не осознавая, что делаю. Пальцы дрожат, но не от неуверенности — от того, как сильно я этого хочу. Как долго ждал, как глубоко она засела в меня, разрывая всё, что было до неё.
Мои губы снова находят её, требовательные, жадные. Я целую Агату так, будто этого никогда не будет достаточно. Отрываюсь лишь на секунду, чтобы проложить дорожку из поцелуев вниз — от её губ к линии челюсти, к шее, к ключицам. Она выгибается навстречу, её дыхание становится прерывистым, и это сводит меня с ума.
Я чувствую, как готов взорваться прямо сейчас. Напряжение внутри почти невыносимо, но я сдерживаюсь. Мне нужно больше, нужно почувствовать её, запомнить её так, как никогда ещё не запоминал никого. Я хочу её всю — не только тело, но и то, как она отзывается на мои прикосновения, как её пальцы сжимаются в моих волосах, как её спина выгибается от каждой новой волны удовольствия.
Я слышу каждый её стон, чувствую каждое движение. Они будто пронзают меня изнутри, разрывая остатки здравого смысла. Я хочу забрать всё, что она готова мне дать, и отдать ей в ответ то, чего не знал, что способен дать.
Отстранившись, я пробегаю взглядом по обнажённому телу Агаты, которое украшают лишь кружевные трусики. Член дергается, я расстегиваю ремень, и наклонившись, обхватываю губами ее сосок. Стон срывается с ее губ, она кладет разгоряченные ладони мне на плечи, царапая кожу. Я же дразню сосок языком, параллельно спускаясь пальцами ниже, к трусикам. Она пытается свести бедра, но я не даю ей этого сделать, и быстро добираюсь до ее уже влажных, а точнее мокрых складок. Начинаю двигать пальцами между ними, Агата извивается, хватка на моих плечах усиливается, и она даже приподнимает бедра, стараясь добиться оргазма.
—Сегодня ты кончишь от моего члена, — оторвавшись от ее груди, проговариваю я, и лицо Агаты искажается в удивлении.
—Предупреждаю, что я девственница, — с придыханием произносит она, и снова стонет, запрокидывая голову, когда я обвожу пальцем ее клитор.
Я трахал слишком много женщин, чтобы не понять, что Агата являлась невинной. Быть первым у своей жены своего рода триумф.
—Тогда мне придется быть аккуратнее, — проговариваю я, и массируя клитор кончиками двух пальцев, свободной рукой спускаю брюки, и высвобождаю член, что уже болезненно изнывал.
Он каменеет сильнее, когда я ловлю на себе вожделенный взгляд Агаты, и то, как она ловко раздвигает ноги шире, будто приглашая меня.
—Сделай это, иначе я буду первой в мире девственницей, которая умерла от того, что не дождалась оргазма, — ее слова вызывают у меня дикое желание и улыбку.
Я быстро скольжу пальцами ниже, и обвожу ее вход. Мышцы расслаблены, из нее буквально течет от того, как сильно она хочет кончить. Медленно ввожу в нее средний палец, и нависаю над ее головой, проводя носом по нежной коже ее щеки.
Ее губы приоткрыты, глаза наоборот, и я ускоряю темп, ощущая, как ее стенки хорошо сжимают мой палец. Представление о том, как они обхватят мой член заставляют меня издать гортанный звук, поэтому я незамедлительно целую ее, и устраиваюсь меж ее ног, продолжая трахать ее пальцем. Она поддается вперёд, ее соски трутся о мою грудь, и терпению приходит конец. Я вынимаю из нее палец, углубляю поцелуй, и обхватив член у основания, подвожу его кончик к ее горячему входу. Мне не хотелось причинять ей боль, но так же хотел ее трахнуть как можно жёстче и горячее. Противоречия не сошлись, я медленно толкаюсь в нее, вырывая из сладких губ стон, похожий на крик удивления. Войдя в пол длины я замираю, и смотрю на Агату.
—Слишком больно? — шепчу я, бегая глазами по ее лицу.
—Неожиданно, — тяжело дыша, выдает она, и слегка приподнимает бедра. —Ты весь во мне?
—Половина, — признаюсь я, касаясь губами ее щеки.
—Твою же мать, — ошарашенно проговаривает Агата. —Ты сможешь сдержаться, и не дать этой штуке полностью войти в меня?
Смешок срывается с моих губ, и я киваю. Вероятно, я не смогу кончить, но сделать это ей я позволю.
Ощущая, как ее мышцы плотно облегают мой член, я начинаю медленно двигаться, не позволяя себе скользить в нее во всю длину, как бы мне этого не хотелось. Сначала Агата слегка напряжена, но когда я целую ее, и снова массирую клитор, она расслабляется, и протяжные стоны разносятся по комнате. Я не был уверен, что остальные этого не слышат, но сейчас мне было плевать. Я трахаю собственную жену, которая тоже хочет этого не меньше, чем я. Жену. Жену. Жену. Слова звенят в голове, когда я прикусываю нежную кожу Агаты в районе шеи, продолжая изводить ее медленными и лёгкими толчками, параллельно выводя узоры вокруг клитора. Она уже почти кричит подо мной, извивается, и стоит мне толкнутьсч в нее глубже, она закатывает глаза, сжимая руками одеяло рядом с собой. Стройные ноги дрожат, а я еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться, и не войти в нее до самого упора, прижаться тазом к ее, ощутить ее полностью.
—Господи, — выкрикивает Агата, вжимаясь макушкой в постель.
Я опускаю взгляд, и вижу кровь, что измазала ее бедра и мой член. Выхожу из нее, и незамедлительно целую, захватывая ее губы активнее. Сейчас она будто бессильна, пытается ответить активнее, но я все ещё чувствую ее дрожь. Отстраняюсь, и заглядываю в ее зелёные глаза.
—Ты в порядке? — единственное, что меня сейчас волнует.
Агата пару секунд смотрит будто сквозь меня, а затем медленно опускает взгляд к своему телу. Мой член до половины покрыт блеклой кровью, смешанной с ее возбуждением, и все ещё стоит, как гребаная статуя.
—Это оказалось немного волнительнее, чем я себе представляла, — выдыхает Агата, и кладет ладонь мне на плечо. —Тебе не понравилось, да?
Я хмурюсь, не понимая вопроса. Мое дыхание все ещё сбито.
—Ты должен был тоже... ну, — вся ее самоуверенность куда-то подевалась, и теперь Агата ведёт себя очень странно. —Ты должен был войти в меня полностью, чтобы кончить, а я все испортила.
Я отрицательно качаю головой, и упав рядом с ней, притягиваю ее к себе, заставляя лечь мне на грудь. Она была права в том, что мне требовалось ещё время, чтобы кончить, но причинять ей боль ради этого я не собирался.
—Мне не мог не понравиться секс с тобой, госпожа Елисеев, — слегка язвлю я, вспоминая то, как она дразнила меня этим.
Агата приподнимает голову, с укором смотря на меня, а я прикладываю ладонь к низу ее живота.
—Не язви, лучше скажи, насколько сильно у тебя болит?
—Тебе точно понравилось? — уже с обычным гонором спрашивает Агата.
Я смеюсь, закатывая глаза.
—Я трахнул собственную жену, которую хотел ещё задолго до брака. Как ты думаешь, мне понравилось?
—Все таки малолетку хотел, — прищурившись, язвит Агата, и я заключаю ее в объятия, зарываясь носом во взъерошенные рыжие волосы.
—Замолчи, solnyshko. Сейчас отдохнем, а затем я тебя помою.
Она замирает в моих руках.
—Прям сам?
—Сам.
—Нам обоим требуется душ, — парирует Агата, и я слегка щипаю ее за талию. —Эй!
—Перестань болтать, — бурчу я, ощущая, как мой член упирается в ее бедро.
Возбуждение никуда не улетучилось, но я знал, что пока что Агату трогать не стоит.
—После секса нужно молчать? В фильмах обычно ещё курят после него, — не унимается Агата.
—После секса нужно наслаждаться обществом человека, с которым ты им занималась, Агата, просто помолчи, — с усмешкой проговариваю я, и радуюсь, что она не видит моего лица.
—О, нет, тебе придется слушать мой бред, потому что теперь я твоя жена.
И я понимаю, что мой выбор обрек меня на жизнь с женщиной, которая будет болтать без остановки даже в нашей постели. И это, черт возьми, радовало меня.