Глава 29.
Нажимаю на кнопку, вода все ещё бурлит, запах вареного мяса разносится по помещению. Михаил сидит в углу, медленно точа ножи. Плоть, отходящая от кости плавает в баке, я с интересом наблюдаю за этим. Михаил не говорит со мной с того момента, как вошёл в этот чёртов склад. Тимофей рассказал ему о моей идее, которая меня вполне устроила, и теперь Миша считает себя предателем жены, ведь я запретил ему говорить об этом Гаяне до заключения официального брака. До свадьбы с Агатой.
Лязг железа об бетонный пол заставляет меня повернуться к Михаилу. Его руки испачканы кровью до самых локтей, кончики пальцев измазаны грязью от камня, об который он точит ножи.
—Я все ещё не понимаю, в чем важность этого гребаного брака, Елисей, — наконец произносит он, и поворачивается, смотря на меня с укором.
Миша много лет был верным другом и солдатом, а затем и головорезом, и единственное разногласие, которое смогло пошатнуть наши взаимоотношения — его любовь к моей сестре.
—Я должен быть уверен в том, что она сделает то, что я ей прикажу, и вернётся в Братву, — произношу я, сводя руки на груди.
Он вздыхает.
—То есть ты думаешь, что в ней не заиграет совесть, и она не бросит эту взрывчатку где-то в саду этих ублюдков, и не останется в Каморре?
—Будучи Елисеев, она не сделает этого.
Что-то заставляло меня верить в то, что Агата не предаст меня. Я был убедителен, когда говорил о том, что у нее лишь два выбора, и по ее взгляду, что источал одновременно желание и страх, можно было понять, что скорее всего она выберет первое: стать Елисеев, и получить меня и мое доверие. Я до конца не понимал того, что происходило между нами, но это что-то, было чертовски важным.
—Неужели чтобы ты убедился в моей преданности, и преданности Тимофея, нам нужно поменять гребаную фамилию? — стиснув челюсти, произносит Михаил, и встаёт с места.
Разминает свои широкие плечи, бросает нож на стол, и двигается ко мне.
—Она чужая.
—Не тебе меня учить заключать браки, — вскидываю бровь. —Тебе напомнить, как ты за моей спиной хотел обвенчаться с Гаяной? Напомнить, как ты трахал ее за стеной, пока я спал в соседней комнате? Напомнить, как ты клялся, что не трогал ее до совершеннолетия?
Михаил слегка склоняется, прикладывая руку к животу. Да, тогда я был резок, и наказал его так, как мог, не убивая, но я делал это не из-за того, что не хотел счастья для своей сестры, мне просто нужна была гребаная честность и правда, которой ни Гаяна, ни Михаил не обладали на тот момент.
—Но я всегда был предан тебе. Моя любовь к Гаяне доказывает эту преданность. Я скорее сдохну в страшных муках, чем предам Братву и вашу семью.
Я щурюсь.
—Ты и есть семья, чёртов придурок, — перехожу на русский. —Когда я позволил Гаяне нацепить на себя обручальное кольцо и носить твою фамилию через тире с нашей, я принял тебя в семью Елисеев окончательно, а теперь ты решил, что можешь упрекать меня в том, что я женюсь?
Михаил молчит, но уверенно выдерживает мой взгляд.
—Я хочу уничтожить людей, которые пролили мою кровь, — неприятно давит в груди, когда я вспоминаю о ранении Софии. —И если это будет означать вечную войну, отлично. Но на войне все средства хороши, тебе ли не знать.
Михаил кивает.
—Я не сомневаюсь в тебе и твоих решениях, Елисей. Просто хочу удостовериться, что чужая не создаст тебе ещё больших проблем.
—Теперь она не чужая, Миша. Она моя будущая жена.
Поднимаю трубку, пока Агата сидит на краю кровати, нервно сжимая пиджак.
—Какие люди, — отвечаю я, слыша голос Агента по ту сторону телефона.
—Романо наладил работу портов, я постараюсь помешать его поставке, — сразу же говорит Тимофей. —У меня есть идея. Нужно воспользоваться рыжей Романо, чтобы устроить им фейерверки.
—Романо? — переспрашиваю я, смотря краем глаза на то, как лицо Агаты меняется при упоминании ее фамилии.
—Придумай что-нибудь, Елисей. Я действую через закон, но иногда возникают проблемы с законодательством США.
В голове рождается план по обману Романо с помощью Агаты, и лёгкая усмешка появляется на моих губах. Она может с лёгкостью сделать то, что никто из нас не может. Андреа поверит в то, что она хочет вернуться домой, а Агата в свою очередь совершит нужный нам шаг.
—Занимайся своей частью, я займусь своей. На связи, — сбрасываю звонок, и перевожу взгляд на Агату.
Я старался не думать о ней весь этот гребаный месяц. Не вспоминать вкус её губ, жар её тела, дрожь в голосе, когда я впервые коснулся её. Но даже если исключить всё это — поцелуи, её язык, обхватывающий меня, стоны, от которых кровь закипает в венах, даже без этого остаётся что-то большее. Неизвестное, необъяснимое притяжение, которое толкает меня к ней, как неизбежность.
Я мог бы назвать это ошибкой. Мог бы. Но почему тогда я каждый раз ловлю себя на том, что жду встречи с ней? Почему, едва увидев эту рыжую бестию, забываю, сколько ей лет? Забудьте про возраст, забудьте про разницу в эти грёбаные восемнадцать лет — передо мной женщина. Не девчонка, не наивная кузина врага, а огонь, что вспыхнул передо мной, заставляя забыть обо всём. Её зелёные глаза прожигают меня насквозь. В них нет страха, нет колебаний — только вызов, только пламя, в котором мне суждено сгореть. Она смотрит на меня, и в этот момент я не Пахан, не сын своего отца, я просто мужчина, которого тянет к ней с силой, от которой не отвертеться.
Я все ещё помню слова отца Сергея о вендетте. О судьбе. О том, что мы с Агатой скорее всего были обречены встретиться. Но тогда почему мне кажется, что я обречён не просто встретить её — а принадлежать ей?
Возвращаюсь домой уставшим, и хочу принять душ, а затем встретиться с Агатой для некоторых разъяснений того, как проходит церемония бракосочетания. В коридоре меня встречают две светлых макушки в детских пижамах, и с соком в руках.
—Брат, — Агния подбегает, целует меня в щеку, и радостно улыбается.
Александра, что уже явно привыкла к домашней атмосфере делает тоже самое, но с неуверенностью. Я поглаживаю их обеих по плечам, но не решаюсь обнять, слишком уж я грязный.
—Брат, — загадочно тянет Агния, переглядываясь с Александрой.
Смотря на племянницу, я чувствую то самое тепло, которое когда-то ощущал рядом с Амелией, но что-то ещё не позволяет мне в полной мере наслаждаться ее присутствием. Может быть, это чувство вины, а может что-то другое. Я не могу проводить с ней слишком много времени, но и ей комфортнее находиться с девочками, что не отлипают от нее.
—Слушаю, Ангел, — кристально чистые глаза Агнии сверкают.
—Знаю, у тебя много дел, но не мог бы ты позаниматься с нами завтра вечером? Мы давно не делали этого вместе, — просит Агния, и я не могу ей отказать.
Кратко целую ее в макушку, и киваю.
—Гаечка и остальные дома? — спрашиваю я.
—Софи отъехала в офис с охраной, сказала, у нее горит отчётность, Гаяна принимает ванну, а Тайя..., — Сашенька вдруг мешкается, а Агния тяжело вздыхает, хватая племянницу за запястье.
Это заставляет меня волноваться.
—Мы поругались, — Агния опускает голову, и я уже вижу, как сильно ее грудная клетка поднимается от тяжёлого дыхания. —Мы никогда не ругались, понимаешь? Она уехала с Виктором, и сказала, что не вернётся домой...
Я хмурюсь.
—Пока я не покину замок, — вмешивается Александра.
Это вводит меня в ступор, я смотрю пару секунд на сестру, что сходит с ума от волнения, а затем на нервную племянницу. Быстро достаю из кармана телефон, и сделав пару шагов в сторону, набираю номер Тайи. Номера сестер я знаю наизусть. Все четыре.
—Да, брат, — спокойно, как и всегда, отвечает Тайя.
—У тебя проблемы? Почему Агния говорит, что ты ушла и не собираешься возвращаться? — стараюсь говорить как можно мягче, хоть и волнуюсь за нее не меньше других.
Сначала тишина, затем слышу рев мотора. Грёбаный Громов посадил ее на свой мотоцикл?!
—Тайя, ты с Витей? — спрашиваю я строже.
—Да, в этом есть какая-то проблема?
Я усмехаюсь от того, как ярко слышу гонор в ее тоне.
—Почему ты не спросила меня, или даже не предупредила?
—А ты спрашивал меня, когда впускал домой Агату или же Александру? — ее тон становится холодным, нет, ледяным.
Отхожу дальше девочек, встаю около окна.
—Тайя, Саша наша племянница, а с Агатой так сложилось, ты ведь знаешь это.
Я старался как можно меньше давить на девочек своим статусом Пахана, потому что не хотел их обидеть. Я любил их всем своим темным сердцем.
—Наш дом перестал быть нашим. Я не хочу там жить. Я уже довольно взрослая, и думаю, что мне стоит найти место, которое я смогу назвать домом снова. Я не вернусь в замок, пока там будет царить этот хаос.
Слышу шум позади.
—Тайя, это опасно, — говорю я. —Вернись, мы поговорим.
—Нет. Карточки в комнате на столе, деньги там же. Все вещи, которые ты когда-либо покупал мне — на месте. Комнату можешь отдать Саше или Агате. Я не вернусь, Исай. Я остаюсь твоей сестрой, но быть нянькой для девчонки, что притворяется дочерью Амелии я не буду. Я не Гаяна, ушла без истерик и криков, но я и не София и Агния, я не буду всю жизнь сидеть рядом с тобой. Мне не пятнадцать, мне, черт возьми, уже даже не двадцать пять, и мне все это не нужно. И предупреждаю, если ты попытаешься сделать что-то с Виктором за то, что он помог мне съехать, у тебя будут последствия. Повторюсь, я не Гаяна, и не прощу тебя за это.
Во мне разыгрывается гнев от ее слов, но не на нее, а на самого себя. Вряд ли она решила это за несколько минут, и я не заметил ее состояния, хотя должен был. Сколько бы лет ей ни было, я все ещё несу за нее полную ответственность, и был обязан поинтересоваться как она себя чувствует.
—Тайя, я ведь все равно найду тебя, и нам придется поговорить. Ты никогда не убегала, никогда не упрекала меня в моих же поступках, что случилось сейчас? — сцепив зубы, произношу я.
—Ты не замечаешь, что Саша не дочь Амелии. Ты не видишь, и это меня пугает. Ты — единственный, кто провел с ней большую часть своей жизни, и не понимаешь, что эта девушка не имеет никакого отношения к нашей погибшей сестре. Весь этот шум вокруг нее создаёт впечатление, что вы все глупцы. Я не хочу жить в этом доме, это мое последнее слово, — Тайя не даёт мне возможности сказать, и сбрасывает трубку.
Я пытаюсь понять, о чем она сейчас говорила, и оборачиваюсь. Александра стоит неподалеку, ее глаз прикованы ко мне. Это была она — моя племянница, и у меня нет сомнений, что это потомство Амелии. Те письма были написаны моей сестрой, и слова Тайи сейчас не имеют никакого смысла. Возможно, она обижена, что ей не уделяют времени, может быть, ее тревожит что-то ещё, но Саша определенно моя кровь.
—С ней все хорошо? — интересуется Агния, подходя ближе. —Она ведь вернётся, брат? Тайя устала и хочет отдохнуть?
Выдыхаю, касаясь пальцами своей переносицы.
—Вернется. Я сделаю для этого все, но сейчас мне стоит немного отдохнуть.
Двигаюсь к своей комнате, как только вхожу в нее, хочется рассыпаться на тысячи кусков. Слишком много дел и гребаных проблем.
Всю свою осознанную жизнь я оберегаю своих сестёр. Не потому, что мне приходилось, не потому, что кто-то возложил на меня эту ответственность, а потому, что иначе я просто не умею.
Даже когда отец и мать были живы, я держал их под своим крылом, следил, чтобы их никто не обидел, чтобы они не плакали, чтобы в их жизни было как можно меньше боли. Я никогда не считал их грузом или обузой. Да и как можно считать обузой то, ради чего ты живёшь?
Но потом мать умерла при родах. А вскоре убили отца. Я остался один с четырьмя девочками, которые смотрели на меня своими огромными глазами, полными боли и непонимания.
Я думал, что знаю, что такое жизнь, думал, что уже привык к жестокости, к боли, к утратам. Но именно тогда, когда я оказался с ними один, я прочувствовал её вкус как никогда. Он был горьким, обжигающим, как виски, который ты пьёшь, чтобы заглушить голос в голове, твердящий, что ты не справишься.
Однажды, когда Агния и София, эти два крошечных комочка счастья, плакали всю ночь напролёт, я впервые в жизни захотел умереть. Не потому, что устал, не потому, что не выдерживал. А потому, что не знал, как помочь. Я держал их на руках, качал, уговаривал, но они не успокаивались. Они кричали так, будто мир рушился, и я ничего не мог с этим поделать. Тогда я ещё не знал, что это были обычные колики, я думал, что с ними что-то не так. Думал, что они страдают. И от этого меня разрывало изнутри.
Но я справился. Я научился. Я выжил ради них. Сейчас они все выросли, стали сильными, красивыми, гордыми. Но для меня они всё равно остаются теми девочками, которых я держал на руках, которых защищал от всего мира, и которых всё ещё должен оберегать.
А Тайя ушла. И этот уход режет моё сердце, каким бы стальным оно ни было. Она была той, кто в раннем возрасте пережила смерть родителей так, как не переживал никто из нас. Гаяна была достаточно взрослой, чтобы пережить это, Агния и Софи и вовсе их не помнят, но Тайя... Я видел, как она закрылась, как внутри неё что-то сломалось. Видел, как она превратилась в камень, чтобы больше не страдать. И даже теперь, когда она далеко, я всё равно чувствую, что должен был сделать больше. Должен был защитить её. Удержать. Но я этого не сделал. Я проиграл.
Заваливаюсь в постель, игнорируя желание смыть с себя грязь, и достаю телефон. Нужно назначить слежку за Тайей и Виктором, что явно тоже за моей спиной оказывал знаки внимания моей сестре, и созвониться с Агатой по поводу "свадьбы", ибо вчера она отказалась ночевать здесь, и уехала к себе в квартиру. Быстро даю указание Михаилу, и звоню Агате.
—Слушаю, — отвечает она спустя некоторое время.
—Завтра с утра церемония. Созвонись с Софией, купите платье, и все, что требуется, — говорю я быстро, хоть мне и хочется продлить этот диалог.
Меня тянуло к ней, но показать во всей мере этого я не мог. Что-то тормозило меня.
—Круто, а без платья никак? — раздражённо произносит Агата, вызывая во мне смешанные эмоции.
—В церковь голыми нельзя, — подначиваю я.
—Я имею ввиду, без праздничного платья, — шипит она. —Это ведь не торжество, верно? Мы просто распишемся, и все? И причем здесь церковь?
Я вздыхаю. Елисеев ещё с прошлого века проводят свадьбы только в церкви, и только по определенному ритуалу. Я не был на подобных мероприятиях, так как у отца не был братьев или сестер, и мы единственная семья Елисеев на всем белом свете, но бабушка Полина делилась тем, как она выходила замуж, и как присутствовала на свадьбе отца и Лилит. Агату придется посвятить в эти реалии.
—Ты должна быть в белом платье с открытой спиной, Софи тебе покажет. Это обязательно для ритуала, — проговариваю я.
Сначала тишина.
—Ритуала? Вы принесёте меня в жертву, и мне не придется доказывать тебе свою преданность?
—Просто купи платье, Агата, завтра всё увидишь и почувствуешь. Я сегодня чертовски устал.
—Старость? — слышу усмешку, и сам улыбаюсь от ее наглости.
—У меня настолько ужасный член, чтобы считать меня старым? — парирую я.
—Извращенец!
—А это ещё не брачная ночь.
—Ты..., — она замолкает, но ненадолго. —Ты это серьезно? Ну... этот брак что-нибудь значит для тебя кроме доказательства моей верности?
—Это доказывает верность с обоих сторон, — произношу я, и понимаю, что не лгу.
Если надену обручальное кольцо, и произнесу клятву, я обязан отдать Агате себя полностью. Предлагая ей выйти замуж в первую очередь я думал о том, как же прекрасно отомстить Романо, но затем я понял, что сделал это не только по этой причине. Я хочу этого. Хочу ее себе.
—Я бежала от фиктивного брака, и пришла к нему снова, — тихо произносит Агата.
—Кто тебе сказал, что он будет фиктивным? — эти слова вырываются раньше, чем я подумаю.
—Я стану твоей женой потому что ты хочешь моей верности, или есть ещё причина, которую ты не готов озвучить в силу своей гордости?
—Да, — кратко говорю я, и бросаю трубку, откидывая от себя телефон.
Меня будто током ударило от собственных слов. Я перехожу черту, о которой никогда не задумывался, но сейчас она кажется острее, чем нож, который так активно точил Михаил.
***
Я стою у входа в церковь, стараясь не смотреть на часы, хотя пальцы так и тянутся к запястью. Агата должна появиться с минуты на минуту. София вызвалась ее сопровождать, и я согласился, хотя сам не до конца понимаю, почему именно она с такой готовностью приняла мою невесту. Остальные сестры либо смотрят на Агату с презрением, либо просто делают вид, что ее не существует. Но София будто видит в ней что-то, чего не вижу даже я.
Я перевожу взгляд на массивные деревянные двери церкви. Здесь я был часто. Слишком часто, если учесть, кем являюсь и откуда пришел. Отец Сергей никогда не задавал лишних вопросов, он просто смотрел на меня с той самой понимающей полуулыбкой, от которой мне становилось не по себе. Иногда мне казалось, что он знает обо мне больше, чем я сам готов признать. Я пытался исповедоваться, но даже когда слова застревали у меня в горле, даже когда я останавливался на полуслове, он кивал, как будто и без того понимал, что я хотел сказать.
Я помню его слова:
"Признание перед Богом – это не всегда слова, Исай. Иногда Он видит раскаяние в сердце раньше, чем ты решишь его произнести".
Не знаю, раскаиваюсь ли я в своих поступках или просто пытаюсь убедить себя, что еще могу называться человеком. Но одно я знаю точно — сегодня я стою здесь не потому, что пытаюсь отомстить. Я стою здесь, потому что действительно хочу этого брака. Не потому что так будет правильно, не потому что кто-то этого требует. Я просто хочу Агату.
Мои сестры об этом не знают. Ни одна, кроме Софии. Остальных я даже не пытался поставить перед фактом. Они не поймут, не примут, может, когда-нибудь позже. Может, никогда. Это неважно.
Шаги на мостовой заставляют меня поднять голову. София первой выходит из подъехавшего автомобиля, а за ней — Агата. Я смотрю на нее и ловлю себя на мысли, что впервые за долгое время чувствую что-то похожее на радостные эмоции.
Она идет ко мне, и на мгновение я забываю, как дышать. Белый шелк мягко струится по ее телу, подчеркивая изгибы, тонкую талию, плавный контур бедер. Ткань облегает грудь, но чуть ниже свободно ниспадает, двигаясь в такт ее шагам. Я не сразу замечаю, но спина у платья открыта. Обряд требует этого, и я вижу, что она это запомнила.
Я должен смотреть в лицо, должен сосредоточиться на ее глазах, но взгляд неизбежно снова и снова возвращается к ее волосам. Глубокий, насыщенный медный оттенок, как тлеющий огонь. В лучах утреннего солнца они кажутся почти светящимися, словно сотканы из самой природы. Ведьма. До сих пор не могу избавиться от этого сравнения. Она всегда напоминала мне ведьму. Красивую, порочную, не принадлежащую никому, даже мне.
София идет чуть впереди, улыбаясь уголками губ. Когда она подходит ближе, то легко касается моей щеки губами, оставляя что-то вроде благословения.
— Женю единственного брата, это ли не счастье? — бормочет она тихо.
Я не отвечаю. Просто киваю.
Агата молчит. Ее глаза — два глубоких омутa, полных чего-то неразгаданного. Волнение. Она кивает мне в знак приветствия, но слов не произносит. А потом, не давая мне времени на раздумья, хватается за мой локоть.
Я чувствую, как ее пальцы чуть сжимают рукав моего пиджака. Она не отпускает, не колеблется.
Свободной рукой я нащупываю в кармане кольца. Михаил купил их. Он не спрашивал, просто сделал то, что должен. Я доверил ему этот вопрос, потому что сам не мог заставить себя ходить по ювелирным лавкам и делать выбор среди множества одинаковых золотых обручей. Я запретил ему говорить Гаяне, но знал, что это бесполезно. Она все равно узнает.
Мы идем вперед, к массивным дверям церкви. Я чувствую тепло ее руки на своем локте и понимаю, что обратного пути уже нет.
Мы переступаем порог церкви, и вокруг мгновенно становится тише. Высокие колонны поднимаются к сводчатому потолку, стены украшены иконами, от которых веет чем-то древним, незыблемым. Впереди, в глубине храма, освещенный мягким светом свечей, виднеется алтарь. Отец Сергей уже ждет нас. Его облачение—торжественное, но без излишеств, точно соответствующее обряду.
Я невольно замедляю шаг и опускаю взгляд на Агату. Она волнуется. Мне не нужно угадывать это по дрожащему дыханию или напряжению в пальцах, что все так же сжимают мой локоть, я просто знаю. Вижу по тому, как её губы едва заметно поджаты, как она слишком пристально смотрит вперед, стараясь не встречаться со мной взглядом.
Агата, которая всегда была наглой, у которой в голосе вечно сквозил яд, которая умела смеяться так, что хотелось либо заткнуть ее, либо рассмеяться в ответ. Она никогда не притворялась. Иногда делала вид, что глупа, но никогда не была такой. Иногда изображала безразличие, но внутри у нее бурлила целая буря, она не была нежной, не была мягкой. Она не была той, кого можно подчинить, но сейчас—сейчас, в этот самый момент она стоит рядом со мной, держа меня за руку, и молчит. Я не знаю, что именно она чувствует, но то, что я ощущаю рядом с ней — вне реальности.
—Надеюсь, ты помолился перед этим, потому что взять меня в жены — нужно иметь стальное терпение, — наконец говорит Агата, пока мы проходим мимо мест, предназначенных для гостей, которых у нас не было.
—Я могу не делать этого, — язвлю я, и Агата хмурится.
—Если бы мы не был в церкви, я бы сказала что-то максимально провокационное, — шипит она сквозь зубы, и сжимает мой локоть.
—Ты уже нагрешила, не притворяйся монашкой.
Разбавляю обстановку.
—Господь не видел, значит не грешила, — ухмылка выступает на ее губах.
Я наклоняюсь к ее уху.
—Может быть, это исправить? — киваю на исповедальню.
—Фу, боже, Исай, фу, — ворчит она, качая головой, и мы наконец добираемся до алтаря.